Александр II

Александр II, русский император, старший сын Николая Павловича, впоследствии импер. Николая I, и Александры Феодоровны, род. в Москве 17 апреля 1818 г. Получил, как и все дети Николая I, чисто-военное воспитание, для чего к нему с шестилетнего возраста был приставлен гвардейский капитан Мердер, боевой офицер, участник наполеоновских войн, лично, впрочем, человек добрый и мягкий, имевший хорошее влияние на своего воспитанника и очень им любимый. Семи лет А. уже был корнетом л.-гв. гусарского полка и присутствовал на всех смотрах и парадах, а восьми лет принимал в последних активное участие в рядах своего полка. "Он должен быть военный в душе", говорил Николай, о своем старшем сыне, "без чего он будет потерян в нашем веке". Впоследствии, ради расширения преподавания военных наук, из программы обучения А. были выкинуты некоторые науки "гражданские", напр., естествознание. Но, сам не чуждый некоторых литературных вкусов, Николай находил нужным позаботиться и о литературном образовании своего сына, для чего пригласил в наставники к последнему поэта Жуковского, в политическом отношении тогда, за смертью Карамзина, вероятно, наиболее "благонадежного" из литераторов, как можно судить по отзывам Жуковского о декабристах. Главной своей задачей Жуковский считал "образование для добродетели": "его высочеству нужно быть не ученым, а просвещенным", писал он. Как идеал, воспитателю А. рисовался просвещенный самодержец, верящий, что "власть царя происходит от бога", но употребляющий эту власть во благо, глав. обр. для распространения того же просвещения, а не для удовлетворения личных прихотей. Против такого идеала, особенно когда он не выходил из области слова, не мог, конечно, ничего иметь и Николай Павлович. Тем более, что практически поэт-воспитатель оказывался очень покладистым, и, протестуя, например, против прививавшейся А. фрунтомании, даже и тут шел на компромисс, предлагая сформирование особого "потешного полка" из сверстников великого князя; упражнения с этим полком должны были заменит для мальчика участие в настоящих смотрах и разводах. Николай разрешил эту задачу гораздо проще, заставляя сына принимать участие в военных упражнениях воспитанников кадетских корпусов. В результате, от уроков Жуковского у А. остался только некоторый налет сентиментальности, да умение говорить и писать правильным литературным языком: военное же ремесло стало на всю жизнь его любимым занятием, как и для его отца, и, впоследствии, императором, А. вникал во все мелочи военной службы - преимущественно мелочи показные, внешние, опять-таки, как и его отец.

Теоретическому образованию, кроме всего прочего, мешала еще и леность мальчика, на которую единодушно жаловались все заведовавшие его воспитанием.

После своего совершеннолетия (в 1834 г.) А. слушал лекции Сперанского, который, однако, в этот период своей жизни был весьма далек от конституционных планов 1809-10 гг. и внушал своему слушателю, что "самодержец ни в каком случае не подлежит суду человеческому; но во всех случаях подлежит, однако, суду совести и суду Божию", чего, опять-таки, конечно, не стал бы отрицать и Николай Павлович, выражавший свое полное удовлетворение лекциями Сперанского. В 1837 г., когда А. минуло 19 лет, образование его было признано законченным, и он был отправлен в большое путешествие по России, по плану, выработанному самим Николаем. В семь месяцев наследник цесаревич проехал тридцать губерний, от Петербурга до Тобольска, и от Одессы и Севастополя до Москвы. При отсутствии железных дорог это означало такую быстроту передвижения, что все спутники А., не переставая, жаловались на крайнее утомление. Сам А. переносил эту скачку лучше всех других, но в Москве, наконец, и он почувствовал себя уставшим.

Вполне естественно, что Жуковский, сопровождавший А. в этой поездке, и не ждал от нее "большой жатвы практических сведений о состоянии России": путешествие было сплошной вереницей балов, смотров и смотров разных достопримечательностей, - в особенности полей сражений. Но Николай, вероятно, и не ставил ценою приобретение "практических сведений", а просто имел ввиду показать своего наследника России, - преимущественно русскому дворянству и армии, для чего балы и смотры явились, конечно, наиболее подходящим средством. Несомненно, эту же "показную" цель преследовала поездка цесаревича в Западную Европу в следующем году. Он объехал все европейские дворы, кроме Пиренейского полуострова, где шла в это время междоусобная война, и Франции, после июльской революции находившейся у Николая Павловича под отлучением (см. Николай I). Дополнительной целью поездки было приискание невесты для наследника; выбор остановился на принцессе Марии Гессен-Дармштадтской, с которой А. и был обвенчан 16 апреля 1841 г.

Бракосочетание наследника было ознаменовано рядом милостей, - преимущественно по отношению к дворянству, которому были дарованы новые льготные условия казенного кредита под залог имений. В самый день своего бракосочетания А. был назначен членом государственного совета, а вскоре затем - финансового ком. и ком. министров. Поскольку ему приходилось в это время высказывать свои политические убеждения, они были всегда строго согласны со взглядами его отца. Образчиком их могут служить наставления, которые А. давал бывшему своему адъютанту, ген. Назимову, назначенному попечителем московского учебного округа. "Место, которое вы будете занимать", писал А., "весьма важно, в особенности в наше время, где молодежь воображает, что она умнее всех и что все должно делаться, как ей хочется, чему, к несчастью, мы видим столько примеров за границею; к этому и гг. профессора команда не легкая. Надзор за ними, и самый бдительный, необходим". Сделавшись, после смерти в. кн. Михаила Павловича, начальником военно-учебных заведений, A. поспешил заявить, что "главнейшей целью всех его забот будет сберечь все, сделанное трудами и высочества для блага заведений, и сохранить заведения в том же превосходном состоянии, в каком они отцом их и благодетелем оставлены ему".

В самостоятельной роли А. пришлось выступить только во время Крымской войны (см.), когда Николай Павлович, за несколько дней до смерти, передал сыну управление делами 18 февраля 1855 г. А. уже был император (днем восшествия на престол, по принятому обычаю, официально считался день - 19-е февраля. Коронация А. (26 авг. 1856 г.) была ознаменована различными милостями, между прочим, возвращены были сосланные декабристы (см.). Но помимо этих отдельных милостей и во внешней и во внутренней политике он показывал себя совершенно солидарным с предшествующим царствованием. Принимая в первый раз иностранных послов, А. заявил им, что намерен придерживаться начал, руководивших политикой Александра I и Николая I. "Начала эти суть начала Священного союза", добавил он. Продолжать борьбу с европейской коалицией, начатую его отцом, он считал долгом чести, и если подписал, в конце-концов, парижский мир (18 марта 1856 г.,), то сделал это лишь в виду полной материальной невозможности воевать дальше, и всегда притом сожалел об этом своем шаге, однажды публично назвав его "трусостью", и дав при этом слово, что подобной трусости он никогда не повторит. Что касается охранения начала Священного союза (см.), то для применения их во второй половине XIX века осталось слишком узкое поле, но и в этом отношении дипломатия А. II делала, что могла, постоянно высказывая, напр., отрицательное отношение к борьбе итальянцев за свою национальную независимость и объединение и даже к объединению Германии -поскольку последнее приводило к лишению престолов мелких немецких князей - несмотря на то, что разрушительницей старого порядка здесь являлась Пруссия, с королем которой А. был связан близким родством (Вильгельм I, брат Александры Феодоровны, был его родным дядей) и тесной личной дружбой. Что касается внутренней политики, ее направление было вполне определенно намечено вновь назначенным А. министром внутренних дел в его циркуляре от 28 августа 1855 г., где заявлялось "всемилостивейший государь наш повелел мне ненарушимо охранять права, венценосными его предками дарованные дворянству". Существование, одновременно с этим, комитета по крестьянскому делу (открытого 3 января 1857 г.), секретного, как и все комитеты Николая Павловича, само по себе еще нисколько не нарушало традиции: подобные комитеты возникали и распадались, без особых последствий,- притом же члены их сами принадлежали к высшему дворянству и были крупными помещиками. Толчок к реформам Александра II дали, так. обр., не личные перемены,- дух и направление правительственной политики оставались те же самые, - а внешний и внутренний кризис, который переживала Россия в 50-х г.- XIX века.

В области внешней политики кризис выразился в том, что Россия, еще недавно казавшаяся очень могущественной, внезапно была сведена на положение второстепенной державы, вынужденной заискивать пред Францией, и бессильной справиться даже с турками: при чем было до очевидности ясно, что корень этого бессилия лежит в полном отсутствии материальных средств, необходимых для того, чтобы удержаться в международной борьбе на одном уровне с великими державами Западн. Европы. Все частные недостатки - отсутствие парового флота, усовершенствованного вооружения, железных дорог - сводились к одной главной причине: не было денег.

Политической кризис, так. обр., сводился к финансовому, а последний, в свою очередь, к кризису народнохозяйственному: к невозможности для отсталой крепостной России конкурировать со странами, где уже господствовало капиталистическое производство. Но к тому же выводу приходило и частное, помещичье хозяйство: преувеличенные надежды, возлагавшиеся в 30 - 40-х гг. на развитие барщины, совершенно не оправдались, усиленная барщина всюду в разной степени оказалась невыгодной, и среди самих помещиков стала обнаруживаться реакция в пользу вольнонаемного труда, еще более заметная среди фабрикантов, владевших крепостными рабочими (см. Крестьяне в России.)

Но усиленная барщина, помимо своей экономической невыгодности, давала еще и весьма неприятный побочный результат, в форме крайнего обострения отношений между помещиками и крестьянами, что выразилось в участившихся побегах, убийствах помещиков и покушениях на такие убийства, и, наконец, в крестьянских бунтах, год от году более грозных. Обширные волнения крепостных крестьян, поводом к которым были манифесты Николая I об ополчении, и дали непосредственный толчок крестьянской реформе. Во время этих волнений, по словам А. Кошелева, многие яростные крепостники уговаривали его "как можно скорее окончить и подать проект освобождения крестьян". То же настроение звучит и в первом обращении А. II к дворянам по крестьянскому вопросу. Принимая представителей дворянства Московской губернии (30 марта 1856 г.), император сказал им между прочим: "лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно, само собою, начнет отменяться снизу". Помимо страха пред пугачевщиной, правительство чувствовало еще потребность примирить с собой общественное мнение, раздраженное неудачным исходом Крымской войны: "на общество, которое следует больше чувству, чем рассудку, заключение мира произвело неприятное впечатление", говорит один официальный документ того времени. "Впечатление это можно исправить лишь внутренними реформами. Реформы,- в этом согласны все,- необходимы сами по себе, но они более, чем необходимы для того, чтобы оправдать пред страною героическую решимость императора". Опасность крестьянского бунта сблизила помещиков с правительством, т. е. с непосредственно стоявшей у власти дворянской группой, более чем когда-нибудь. В то же время, ища поддержки общественного мнения, правительство было готово допустить общественную инициативу в гораздо более широких размерах, чем это делалось в предшествующее царствование. Отсюда, крестьянская реформа началась при дружном сотрудничестве центра и провинциального дворянского общества: крестьянское дело очень скоро перестало быть секретным, и рескрипт 20 ноября 1857 г. пригласил дворян всей России принять в нем участие, организовав выборные дворянские комитеты по губерниям (см. Крестьяне). Передовые группы дворянства ответили на это рядом патриотических манифестаций, самая грандиозная из которых произошла на банкете, устроенном в Москве 28 декабря 1857 г., где был провозглашен ряд тостов за А. II, а по окончании обеда все участники его хором пропели "боже, царя храни" перед портретом А. Но такими же банкетами, с тостами "за здравие и благоденствие пресветлого солнца, которое греет и светит России", ознаменовано было открытие и закрытие большинства губернских комитетов. В свою очередь А. II, во время своей поездки по России (в конце лета 1858 г.), держал к дворянам речи, где высказывал уверенность, что они его "поддержат и в настоящем деле". Личное его отношение к этому делу было двойственным, и эта двойственность отразилась на всей его политике в крестьянском вопросе. С одной стороны, его очень привлекала роль царя-освободителя это было даже его "любимой мечтой с детства", по словам импер. Марии Александровны. В такой мечте не было ничего необычайного, если мы припомним, что и Николай I вступил на престол с твердым намерением "вести процесс против рабства". Но, как и его отец, А,. II боялся эмансипации еще более, чем мечтал о ней он плохо верил в возможность мирного перехода к новому порядку, понимая, что освобождение, выгодное для помещиков, не может быть выгодно для крестьян. "Когда народ увидит, что ожидание его, т. е. свобода по его разумению, не сбылось, не настанет ли для него минута разочарования?" писал А., между прочим, в ответ на возражения своего министра внутр. дел против проекта - отдать, на время реформы, всю Россию во власть генеал-губернаторов с чрезвычайными полномочиями: сам А. считал этот проект (Ростовцева) весьма целесообразным. Таких же взглядов держались и члены главного (бывшего секретного) комитета по крест. делу: "я не обманываю себя", писал сыну председатель комитета, кн. Орлов, "и знаю, что не обойдется без беспорядков и возмущений". Такое настроение правительства имело последствием усиленную заботу о том, чтобы твердая власть в дереве не была ни на минуту ослаблена, - а эта забота привела к тому, что освобожденные крестьяне были скованы полицейской организацией николаевского образца (см. волость), отдавшей их притом в почти бесконтрольную опеку тех самых помещиков, из власти которых они только-что были освобождены. Поскольку дело касалось крестьян, так. обр., политическая сторона крепостного права лишь получила иную форму, но не исчезла вовсе. В значительной степени то же было и с экономической стороной - с крепостным хозяйством.

В комитетах наметились два основных типа его ликвидации: наиболее крупные землевладельцы, имения которых были на оброке, желали увековечения этого оброка путем превращения его в ренту, а крепостных крестьян - в "свободных", но, сущности, невольных арендаторов помещичьей земли; с этой точки зрения наиболее желательным безземельное освобождение крестьян. Иначе смотрели на дело представители среднего землевладения, которые сами вели хозяйство в своих имениях при помощи барщины: теперь они желали ликвидировать эту последнюю и перейти к вольнонаемному труду, но для этого им нужны были, во-первых, капиталы, во-вторых, рабочие руки. Освобождение крестьян с землею за выкуп удовлетворяло сразу и ту, и другую потребность: помещик получал деньги за отходившую от него землю, а в крестьянах, привязанных к месту своим наделом (размеры которого всеми, комитетами предполагались небольшие), имели готовый запас рабочих рук. Экономический конфликт осложнялся политическим: власть была в руках крупного землевладения, и передовые элементы провинциального, среднего дворянства воспользовались губернскими комитетами, как удобною формою, чтобы подвергнуть безпощадной критике всю систему управления своих чиновных собратий. А. II, окруженный непосредственно крупнейшими помещиками и на многое смотревший их глазами, был без труда приведен к убеждению, что губернские комитеты стремятся к конституции. По-видимому, окружавшие его, не только пугали, но и сами боялись: иначе трудно объяснить их явное стремление опереться на крестьянскую массу, которая к этому времени уже успела своим смирным поведением рассеять предрассудок относительно ее революционности. Под влиянием этого нового испуга - уже не пред пугачевщиной, а пред конституцией правительство решается само провести освобождение крестьян с землей, притом на условиях, более выгодных для крестьян, нежели этого желали средние помещики. В связи с таким настроением стоит образование при главном комитете "редакционных комиссий", где на ряду с представителями крупного землевладения, как Позен, Шувалов или Паскевич, сидели славянофильские публицисты, как Самарин, или чиновники довольно демократического образа мыслей, как Н. Милютин и Соловьев. "Редакционные комиссии" должны были выступить в роли конкурентов губ. комитетов, выработать контр-проект эмансипации с точки зрения, которую правительство считало своей, - но на деле, как этого и можно было ожидать, они явились просто ареной двумя спорящими дворянскими течениями. Комиссии усвоили себе идею освобождения крестьян с землею за выкуп, но удовлетворили при этом интересы крупного землевладения тем, что выкуп сделали обязательным лишь для крестьян, но не для помещика, открыв при этом лазейку для обезземеления путем допущения отрезков от надела освобождаемых крестьян. Экономический конфликт был, таким обр., снят - политический же оказался слишком неглубоким, и ограничился тем, что съехавшиеся осенью 1859 года в Петербург депутаты от губ. комит. (так наз "депутаты I призыва") подали А. несколько адресов, где отчасти выражали свое неудовольствие деятельностью ред. комиссий, отчасти (адрес меньшинства) повторяли политические требования комитетов. А. II был возмущен даже этой формой вмешательства в то, что он считал своим личным делом, и назвал последний адрес "ни с чем не сообразным и дерзким до крайности". Но очень мягкое наказание, постигшее его авторов, свидетельствовало, что их на самом деле вовсе не считают особенно опасными крамольниками, обращение же А. II вообще с депутатами первого призыва было весьма милостивое. "Я считал себя первым дворянином, когда еще был наследником", сказал он им при первом же приеме, "я гордился этим, горжусь этим и теперь и не перестаю считать себя в вашем сословии". Бестактность министерства внутр. дел, запретившего обсуждать крест. вопрос на очередных дворянских собраниях, на которое время подогрела конфликт,- но скоро А. имел случай вполне удовлетворить помещиков на место умершего 6 февраля 1860 г. ген. Ростовцева (см.), находившегося под сильным влиянием левого крыла ред. комиссий, председателем этих последних гр. Панина, ревностного защитника помещичьих интересов, Милютин же и другие "радикалы" комиссии понемногу потеряли всякое влияние. Дело, в конце концов, попало в руки представителей самого крупного землевладения, которые и решили его в главном комитете и позже в государственном сообразно со своими интересами, уменьшив крестьянский надел до минимума, и создав даже легальную возможность фактического обезземеливания крестьян (путем так наз. "дарственного" надела). Интересы же средних помещиков были удовлетворены максимально высокой оценкой отошедшей к крестьянам помещичьей земли (оценка эта, для всей России, была выше рыночной цены земли на 220 м. р см. Крестьяне). Манифест о воле был подписан А. II 19 февраля 1861 г., но опубликован лишь двумя неделями позже, 5-го марта. Отношение к такому исходу реформы оправдало мрачные предчувствия А. II, но лишь отчасти: за первые два года после 19 февраля (1861-63 гг.) в 29 губерниях было до 1.100 случаев крестьянских волнений, но ни разу они не успели условиях, чем помещичьи, перешли к новым порядкам крестьяне государственные и удельные(см. Крестьяне в России): их надел был гораздо больше, а платеж, соответственно с наделом, меньше. Тем не менее и удельным крестьянам, пущенным на обязательный выкуп (по положению 26 июня 1863 г.), пришлось платить выкупные платежи в сумме, не меньшей их прежнего оброка, тогда как надел их был все-таки несколько урезан правда, несравненно меньше, чем у кр. помещичьих. В противоположность удельным, государственные крестьяне (по положению 24 ноября 1866 г.) получили землю не в собственность, а лишь в пользование, за оброчную подать, которая по истечении 20 лет могла быть увеличена. В окончательном итоге, несмотря нa неприятные инциденты осени и зимы 1859 г., освобождение крестьян, несомненно, сблизило провинциальное дворянство с правящими кругами,- разумность умеренных требований губ. комитетов была признана и правительством, которое вскоре после 19-го февраля весьма быстро проводит, в духе этих требований, реформы - судебную и земскую.

Лично А. II был согласен с теми, кто называл адвокатуру и суд присяжных "западными дурачествами", но раздражать общественное мнение отказом в этих "дурачествах" он не видел надобности. Ограничились тем, что привели начала, указанные "наукою и опытом европейских государств", в соответствие с началами русского государственного обычая, изъяв из ведения суда присяжных преступления политические и совершаемые путем печати, оградив чиновников от непосредственного судебного контроля (предание их суду было оставлено за начальством) и сохранив административную репрессию. При таких условиях, главною особенностью новых судебных уставов (утвержденных) А. II 20 ноября 1864. г.) приходится считать бессословность нового суда приспособление судебного аппарата к тому новому буржуазному хозяйству, которое должно было возникнуть на развалинах крепостного режима упраздненного 19-го февраля. Так как новый суд, по европейскому образцу, не мог бы помириться со старой средневековой системой репрессий, то еще ранее его введения были отменены телесные наказания по приговорам общих судов (17 апреля 1863 г.). Но розги остались в полной, мере, как орудие административной расправы, а также в практике сословных крестьянских волостных судов,- т. е. для 90% населения.

Тою же чертою - стремлением приспособить административный механизм к новым общественным отношениям, отнюдь не изменяя самого типа государственного устройства,- характеризуется и третья крупная реформа А. II, создание земских учреждений(1 января 1864 г.). "Признав за благо призвать к. участию в заведывании делами, относящимися до хозяйственных польз и нужд каждой губернии и каждого уезда, их население посредством избираемых оного лиц", правительство в то же время отобрало из рук местных выборных органов уездную полицию, раньше поставлявшуюся местным дворянством, заменив выборного уездного исправника назначенным от правительства. Новое "самоуправление" было подчинено надзору высшей губернской полиции, в лице губернатора, наблюдавшего не только за формальной правильностью постановлений земства, но и за соответствием их "общим государственным пользам". Таким обр., новые учреждения ничем не ослабили власти центрального правительства и его агентов: в то же время они были основаны не на сословном, а на имущественно-цензовом начале, хотя так, что на первых порах решительный перевес остался за дворянским земледелием.

Не более широкими правами наделено было и городское самоуправление (по городовому положению 16 июня 1870 г.). Только здесь преобладающая роль досталась не дворянству, а кому купечеству - домовладельцам и владельцам торгово-промышленных предприятий, т. е. той группе, которая держала в руках управление городом и в дореформенное время.

Совершенно тем же характером - некоторого приспособления законодательства к потребностям буржуазного общества, но без малейшего ослабления власти, отличалась и реформа законов о печати, выразившаяся во временных правилах 6 апреля 1865 г. Суть их заключалась в том, что они дозволяли значительно ускорить выпуск в свет печатных произведений, разрушая некоторые из них (в столицах - оригинальные сочинения более 10 печатных листов и переводные более 20 листов, за тем произведения периодической печати, получившие от мин. внутр. дел разрешение на выход без предварительной цензуры) представлять цензору уже в отпечатанном виде, а не в рукописи. Но за правительством все же оставалась полная возможность задержать или уничтожить неприятную для него книгу, при чем единственная случайно проскользнувшая из западноевропейской практики гарантия - уничтожение книги только по приговору суда (без присяжных) - была скоро отменена (в 1872 г.), и введено уничтожение книг в административном порядке (комитетом министров).

Одной из характернейших черт буржуазного общества является отсутствие вероисповеданных перегородок, наравне с сословными, так дробивших феодальное общество: для реформ А. II очень знаменательна поэтому их сдержанность как-раз в этой области. Вопросы о правовом положении евреев и раскольников не сходят со сцены в течение всего царствования но так и не получают на той же юридической почве, как и в дореформенную эпоху. К евреям лично А. относился, по-видимому, так же, как и большинство людей привычного для него общественного круга: проекты еврейского равноправия или даже только расширения черты оседлости встречали с первого раза, решительный отпор. Но логика буржуазных отношений требовала уступок в этой области - и министры А. убеждали его мало-по-малу принять такие меры. на которые вначале император был "решительно не согласен". Таким путем положение евреев в его царствование несколько улучшилось: уже коронационный манифест 26 августа 1856 г. облегчил невероятно суровые для них условия отбывания воинской повинности (см. евреи в России). Ряд законов (1859, 1861, 1865, 1867 и - самый широкий - 1879 гг.) расширил черту оседлости - преимущественно для более зажиточных слоев еврейской массы. Но отсюда было еще весьма далеко до равноправия. Вполне сходна была с этим и судьба вопроса о раскольниках. И они отнюдь не пользовались личными симпатиями А.: на открытие их молелен - о чем они просили его в начале царствования - он опять-таки был "решительно не согласен". К началу 60-х гг., однако же, административный произвол в деле преследования раскола был значительно смягчен сравнительно с николаевским временем (инструкцией 1858 г., см. раскол). Но юридическая уступка была сделана только одна - и очень небольшая: закон 19 апреля 1874 г. дал возможность раскольникам узаконить свои браки, ранее вовсе игнорировавшиеся властями. Но самый способ этого - через посредство полиции - был для раскольников крайне оскорбителен, и в общем их положение к концу царствования было таково, что особое совещание 1879 г. (под председательством Валуева) снова находило своевременным "дать исполнительное движение Высочайше утвержденным в 1864 г. Предположения этого совещания нашли себе осуществление только в следующее царствование (см. Александр III).

Такой вполне консервативный,политическом смысле, ха актер реформ А II делает совершенно естественным, что они почти не коснулись органов центрального управления. Здесь можно отметить учреждение совета министров (1861 г.) для обсуждения, под личным председательством императора, наиболее важных вопросов государственной жизни - но он не приобрел постоянного характера, и созывался лишь время от времени, не имея никакого влияния на текущую административную практику. Все попытки придать несколько западно-европейский вид, напр., русскому законодательству, проведя хотя бы элементарное различие между законом и правительственным распоряжением, кончились полной неудачей (см. Государственный Совет). Что основные черты русского государственного устройства имеют быть сохранены и на будущее время, и реформы их не коснутся, это было вполне ясно и выразительно заявлено А. II в 1865 г., по поводу ходатайства московского дворянства "довершить государственное здание со званием общего собрания выборных людей от земли русской, для обсуждения нужд, общих всему государству". Сославшись на "совершавшиеся и еще совершающиеся преобразования", как на доказательство того, что правительство удовлетворяет нарастающие "общественные потребности, поскольку находит это нужным, император внушительно напоминал дворянам, что "право вчинения по главным частям этого постепенного совершенствования принадлежит исключительно ему и неразрывно сопряжено с самодержавной властью, богом ему вверенной". Если около этого времени в высших сферах и появляются конституционные проекты, слухами о которых по всей вероятности и был вызван неосторожный шаг московских дворян, то они объясняются не какими-либо переменами в политике внутренней, а, главным образом, соображениями политики внешней.

В 1863 г. Россия, по-видимому, стояла пред восстановлением коалиции, подобной той, которая заставила А. II подписать парижский мир. Поводом было польское восстание. Национальное движение, тесно связанное с экономическим подъемом Польши в 90-х гг., очень скоро достигло значительных размеров и нашло себе влиятельную поддержку в лице Наполеона III (см.). Уже в переговорах, предшествовавших парижскому миру, польский вопрос готов был появиться на сцену - и официозное упоминание о нем русским уполномоченным удалось предотвратить только путем частных обещаний императору французов, в поддержке которого Россия тогда очень нуждалась. Тем не менее при личном свидании с А. II (в Штутгарте, в 1857 г.) Наполеон вновь заговорил о Польше. Благодаря этому вмешательству, положение А. по отношению к его польским подданным было довольно затруднительным. Лично он и в этом вопрос охотно шел бы по стопам своего отца, и, принимая в первый раз представителей польского дворянства и духовенства (при своем посещении Варшавы, в мае 1856 г.), настойчиво советовал им "оставить мечтания". Но желание не портить добрых международных отношений заставляло его против воли делать уступки - на другой же день после этого приема была дарована амнистия полякам, сосланным в предшествующее царствование. Уступки эти польское общество оценивало вполне правильно: поэтому, только подогревали движение. Начиная с 1860 г. последнее выходит на улицу и выражается в целом ряде все более и более многолюдных манифестаций, заканчивающихся обыкновенно кровавыми столкновениями с русской полицией и войсками. А. стоял за немедленное подавление движения самыми решительными мерами, заявляя (тогдашнему наместнику кн. Горчакову), что "теперь не время для уступок" и что он, император, их не допустит. На практике однако, после кровавых возбуждавших до крайней общественное мнение поляков и усиливавших сочувствие к последним европейского общества, быстро следовали именно уступки: Польша получила административную автономию. Значение этой реформы особенно подчеркивалось официальным сообщением русского министерства иностранных дел, где, после разнообразных доказательств гуманности и прогрессивности политики А. II при чем делалась ссылка на только что появившийся манифест 19-го февраля) довольно неловко заявлялось, что император хочет, чтобы "все дарованное им было истиной", - как будто кем-нибудь уже высказано подозрение, что реформы в Польше ограничатся одними словами. На скупые и неискренние уступки революционные элементы польского общества отвечали все более энергичными и все более открытыми формами протеста. A. снова требовал объявления Варшавы и всего Царства Польского на военном положении, сменял одного за другим наместников, находя их недостаточно энергичными (после смерти кн. Горчакова, в качестве правителей Польши быстро сменились трое: Сухозанет, гр. Ламберт и Лидерс), но положение только ухудшалось. Попытка более искреннего примирения, по крайней мере, с наиболее консервативными элементами польского общества, выразившаяся в назначении наместником в. кн. Константина Николаевича, а фактическим правителем Польши, маркиза Велёпольского (см.), была предпринята слишком поздно. Культурно - административная автономия, к которой стремился Велёпольский, уже никого не удовлетворяла: польское общество не мирилось меньше, чем на полной национальной независимости. Попытка Велёпольского отделаться от радикальной молодежи путем отдачи ее в солдаты послужила непосредственным поводом к взрыву: намеченные в рекрута молодые люди массами бежали в леса, образуя там вооруженные отряды, нападавшие на русские войска. Франция и Австрия готовились поддержать восстание, не останавливаясь, в случае надобности даже пред войной с Россией. Вместе с Англией и некоторыми мелкими государствами они потребовали целого ряда новых уступок полякам, фактически сводившихся к восстановлению конституции 1815 года (см. Александр I), по толкованию Англии гарантированной всей Европой на Венском конгрессе. В первую минуту русское правительство было очень смущено этим дипломатическим вмешательством: восставшим полякам была обещана амнистия, если они сложат оружие к 1 мая. В то же время (весною 1863 г.) Валуев, по поручению А. II, выработал проект конституции для России, долженствовавший снова убедить Европу в прогрессивности и добрых намерениях русского правительства. Проект предлагал допустить к совещательному участию в заседаниях государственного совета, который сам сохранял значение лишь совещательного органа, выборных представителей от губернских земств и важнейших городов - "государственных гласных". На Польшу и Финляндию, из которых вторая имела, а первая домогалась настоящей конституции, новая мера не распространялась. Проект остался без движения, так как международное вмешательство разбилось о недостаток единства среди европейских держав: Англия решительно отказывалась идти дальше дипломатических представлений, а Пруссия отказалась поддержать даже и их, заявив о своей полной солидарности с Россией в польском вопросе. Последнее решило все дело: Австрия не могла рискнуть на войну с Пруссией и Россией одновременно, а Франция одна была лишена возможности что-нибудь сделать. Одновременно с этим все более и более выяснялось военное бессилие восставших: за редкими исключениями все стычки кончались блестящими победами русских войск, потери которых исчислялись единицами, тогда как потери повстанцев десятками и сотнями. Все это должно было ободрить русское правительство в еще гораздо большей мере, чем патриотические заявления различных групп русского общества - и во главе их дворянства, в польском вопросе всецело солидарного с правительством. "Вызванные польскими смутами притязания на достояние России возбуждают в нас и скорбь и негодование", говорили в своем адресе петербургские дворяне. "Государь, ваше право на Царство польское есть крепкое право", говорило дворянство московское: "оно куплено русскою кровью, много раз пролитою в обороне от польского властолюбия и польской измены". В такой обстановке правительство А. решилось, наконец, пренебречь возможным гневом Наполеона III (отношения которого к русскому двору успели уже значительно охладиться), и на дипломатические представления держав отвечено было (в июне 1863 г.) почти категорическим отказом, не имевшим, как и можно было ожидать, дальнейших последствий. Поляки были предоставлены самим себе - и открытое восстание, как в самой Польше, так и в Литве, было подавлено вооруженной силой. Своей победой правительство А. II воспользовалось чтобы раз навсегда ликвидировать революционное движение в Польше, проведя ту реформу, которую намечало уже польское революционное правительство: польские крестьяне, юридически свободные еще с начала XIX века, но фактически опутанные целой сетью повинностей по отношению к помещикам, получили полную свободу и весь свой надел (с значительной прирезкой помещичьей земли) в собственность, при чем выкупную сумму заплатило государство (a не сами крестьяне, как в России). Этой демократической реформой (проведенной Н. Милютиным) подавляющее большинство польского населения было примирено с русским режимом - и русское правительство получило возможность расправиться с мятежной польской интеллигенцией, шляхтой и духовенством, не опасаясь дальнейших осложнений. Некоторые черты культурной автономии (напр., польский язык, как язык преподавания в школе) на первых порах, впрочем, были сохранены, и полное торжество обрусительной политики наступило несколькими годами позже. До 1868 г. сохранились и остатки административной автономии.

Польское восстание было самым крупным революционным движением, с которым пришлось бороться в эту пору правительству А II. Революционные течения внутри самой России - на которые, между прочим, возлагали некоторые надежды поляки - были неизмеримо слабее. Старшей по возрасту из революционных групп был лондонский кружок эмигрантов(см. Герцен) - людей еще николаевского поколения, для которых на первом плане было освобождение крестьян. Влиятельный в эпоху эмансипации он быстро стал утрачивать это влияние, как только она так или иначе, завершилась: Герцен сам признавал, что его оппозиция была ослаблена реформами,- сравнивая свое положение с положением Мадзини после объединения Италии. Польское восстание, где Г. решительно стал на сторону поляков, оторвало от него средне-дворянские круги, - а нарождавшаяся разночинная интеллигенция и учащаяся молодежь с самого начала заняли позицию гораздо более левую, чем лондонские эмигранты. Недоделанность и поверхностность реформ, которыми удовлетворилось либеральное дворянство, в большем, пока, и не нуждавшееся, для этих групп была ясна с самого начала. Первые симптомы революционного брожения по времени совпали с крестьянской реформой, в 1861 г. крупные студенческие беспорядки совпали с крестьянскими волнениями. Но прямой связи между ними не было; попытки интеллигентских кружков использовать крестьянское движение (Чернышевский, Шелгунов, Михайлов), подготовительных шагов. Образовавшаяся вскоре революционная организация "Земли и Воли" едва ли могла считать своих членов хотя бы сотнями. Тем не менее даже эта поверхностная агитация повела к чрезвычайно свирепой расправе со стороны правительства - доходившей до ссылки в каторжные работы по подозрению в составлении прокламации; были случаи и смертной казни. Полицейские репрессии чисто-николаевского типа с одной стороны, неудача польского восстания - на которое, в свою очередь возлагали надежды и русские революционеры - с другой, создали в немногочисленных революционных кружках весьма острое настроение, плодом которого было покушение Каракозова жизнь А. II (4 апреля 1866 г.). Предприятие это было в значительной степени личным делом Каракозова; тем не менее правительство воспользовалось им, чтобы произвести полный разгром не только-каракозовского кружка, но и вообще всей русской радикальной интеллигенции. "Брали всех", пишет один современник этого разгрома - "каждого, кто только был оговорен, чье имя-было произнесено на допросе кем-нибудь из взятых или находилось в захваченной переписке". Брали даже и без этого - по наружности, по костюму, обычному для тогдашней учащейся молодежи. Органы левой печати - "Современник" и "Русское Слово" были запрещены по высочайшему повелению. Вслед за этими экстренными мирами началось систематическое искоренение зла, источник которого правительство не без основания находило в просвещении. "Мое внимание уже обращено на воспитание юношества", говорилось в рескрипте на имя председателя комитета министров, кн. Гагарина, изданном по этому случаю: "мною даны указания на тот конец, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка, и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедывание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа". Министерство народного просвещения было отдано оберпрокурору св. Синода, гр. Д. Толстому, обратившему свое главное внимание на среднюю школу: университеты, получившие в 1863 г. новый устав, расширявший автономию профессорских коллегий (см. университеты), пока оставлены были в покое. Одновременно правительство еще теснее сближается с массою дворянства, причисляемого тем же рескриптом к "здравым охранительным и добронадежным силам". "Эти силы заключаются во всех сословиях, которым дороги права собственности, права обеспеченного и огражденного законом землевладения", говорит рескрипт: "надлежит пользоваться этими силами и сохранять в виду их важные свойства при назначении должностных лиц по всем отраслям государственного управления". Выразитель помещичьих интересов в публицистике, Катков удостоился особой высочайшей аудиенции, во время которой А. II сказал ему: "я тебя знаю, верю тебе, считаю тебя своим". Главн. обр. под влиянием Каткова была проведена гр. Толстым (в 1871 г.) реформа средней школы, монополизировавшая право поступления в университет за воспитанниками классических гимназий, где центром образования являлись оба древние языка, а естествознание совершенно отсутствовало: оно, как основа материалистического мировоззрения, считалось политически особенно вредным. В государственном совете большинство (29 голосов из 48) высказалось против проекта гр. Толстого, но А. II согласился с меньшинством.

С 1866 г. ведется, обыкновенно, начало "реакции" в политике А. II, а школьная реформа Толстого рассматривается, как один из характернейших симптомов этой реакции. Действительно, реформы, имевшие целью приближение России к буржуазному типу общества, прекращаются как раз около этого времени, но причиной этого было не изменение правительственной политики, которая и раньше, и позже действовала в полном согласии с общественным мнением "первенствующего в империи сословия", дворянства, а перемена в отношении к буржуазным нововведениям со стороны этого последнего. Сельскохозяйственный подъем 40-50-х гг. очень скоро сменился кризисом: цены на хлеб на все мирном рынке стали падать, особенно с выступлением на нем, в 70-х гг. Америки. Вопрос о рабочих руках в сельском хозяйстве, казавшийся при освобождении крестьян таким легким, на самом деле оказался весьма сложным: искусственно прикрепленный к земле своим наделом крестьянин легче мог быть возвращен к состоянию барщинника, нежели превращен в сельского батрака европейского типа. Реакция барщинного хозяйства путем использования отрезков и крестьянской задолженности и лежит в основе общественной реакции, наступающей с конца 60-х и достигающей своего апогея в 80-х годах - в Царствование Александра III (см.). Дальнейшее развитие капитализма идет в это время не через сельское хозяйство: главнейшим фактом в этой области во вторую половину царствования А II была постройка железных дорог (на 1 января 186в начале 60-х гг. развитию капитализма, сосуществовавшего с возродившимися средневековыми формами хозяйства (что отравилось и в общественной идеологии того времени, в учении об "искусственности" русского капитализма), классовые противоречия быстрее развивались и острее чувствовались в городе и не фабрике, тогда как деревня все более и более становилась оплотом феодализма. Заинтересованные в дальнейшем экономическом прогрессе общественные группы все болезненнее чувствовали контраст между их потребностями и давившими на них со всех сторон средневековыми порядками. Этот контраст и нашел себе выражение в оппозиционных и революционных движениях 70-х годов. Оппозиционное движение опиралось, глав. обр., на имущие городские классы - буржуазию и буржуазную интеллигенцию, революционное - на интеллигентный пролетариат близкую к нему по своему материальному положению учащуюся молодежь, а позднее и на рабочих. Революционное движение уже с большой силой чувствовалось в начале 70-х гг. несмотря на то, что правительство преследовало революционеров с такой же свирепостью, как и за десять лет раньше: за пять лет (1870 - 75 гг.) было привлечено к суду по политическим преступлениям 770 человек, не считая административно-сосланных и арестовывавшихся, но не преданных суду. Многие из подсудимых просидели по нескольку лет в предварительном заключении, чтобы быть затем приговоренными к 2 месяцам тюрьмы; несколько десятков умерло или сошло с ума в тюрьме, не дождавшись суда. Уже в первой, половине 70-х гг. правительство начинало чувствовать, что одних мер политического сыска (с 1871 г. снова всецело отданного в руки жандармов, чем "новые суды" лишены были почти уже всякого влияния на политические дела) недостаточно для борьбы с движением, и стремилось заинтересовать в этом деле общество - главн. обр., те "добронадежные силы", о которых говорил высочайший рескрипт 1866 г., т. е. ство. В этих, между прочим, видах в 1873 г. под непосредственный надзор дворянства, в лице предводителей, была отдана народная школа. Но помещики начинали уже находить, что правительство слишком мало заботится интересах - и не обнаруживали большой горячности в поддержке правительства против "крамолы". 1875 г. комитет министров официально констатировал "прискорбное равнодушие благонамеренных общественных элементов к распространяющейся пропаганде разрушительных начал". Правительство чувствовало, что престиж его падает даже среди того класса, который служил ему непосредственной опорой, и на первых порах стало искать выхода во внешней политике.

После польского восстания, удовольствовавшись достигнутым тогда моральным эффектом, русское правительство в течение нескольких лет воздерживалось от активных выступлений в этой области, лишь поддерживая Пруссию, в благодарность за 1863 год. Уже в 1871 г. удалось пожать некоторые плоды этой политики, добившись отмены той статьи Парижского трактата, которая запрещала России иметь военный флот на Черном море. Успех достигнут был при поддержке Германии,- но не без участия и самой Турции, с которой правительство А. жило тогда в большой дружбе. Всего четыре года спустя, однако, отношения стали резко меняться. Уже с 1973 года правительство А. II начинает готовиться к новой турецкой войне. Чтобы обеспечить себе тыл (главным образом со стороны Австрии), была заключена специальная ультра-секретная конвенция с Германией, обязавшейся послать на помощь России 200 тыс. солдат, в случае нападения на Россию какой-либо державы; Бисмарк впоследствии объяснил, что именно Австрии конвенция в виду не имела. Одновременно шла деятельная обработка общественного мнения. Часть русского дворянства, преимущественно наиболее консервативная, всегда была очень доступна славянофильским настроениям: проповедь "борьбы с западом", поднятая в это время славянофильской литературой с особенной настойчивостью, была встречена здесь очень сочувственно; ареной же этой борьбы, в силу вещей, представлялся Балканский полуостров, так как остальные славяне были слишком заражены западной культурой. Освободить балканских славян от "ига" турок и сделать из них вассалов России становится в дворянских кругах очень модной идеей - и она завладевает весьма высокопоставленными группами, одной из которых был двор наследника престола, Александра Александровича (см. Александр III). По существу дела новая внешняя политика, в духе Николая I, была лишь отражением той дворянской реакции, кот. происходила внутри страны. Освобождение балканских славян казалось сначала делом нетрудным - подобно Николаю I славянофильские публицисты и дипломаты считали Турцию "уже умершей" или, по крайней мере, корчащейся в предсмертных судорогах, и думали, что при поддержке России сербы и болгары могут сами с нею справиться. Но когда славянское восстание было подавлено турками без особенного труда, русское правительство очутилось пред необходимостью за свой собственный счет начать войну с турками, - к которой оно было ещё не совсем готово ни в финансовом, ни в чисто - военном отношении. Армия находилась в процессе ломки - всеобщая воинская повинность только только что была введена в 1874 г.(см. Русско-турецкая война 1877-78 гг.). Непосредственной целью реформы было увеличить количество обученных солдат, не увеличивая, в то же время, состава постоянной армии. В то же время это была хронологически последняя из "буржуазных" реформ А II, уничтожившая сословное различие в деле отбывания воинской повинности, раньше ложившееся всей тяжестью на "податные сословия" - главным образом, на крестьянство (см. воинская повинность). Вместо ожидавшихся блестящих успехов война доставила и правительству и обществу целый ряд тяжелых разочарований. А. II лично присутствовал на театре войны почти до ее конца и вынес на себе эту "страдную, невежественную кампанию" (Боткин). Но от этого было мало пользы, так как императора "кругом обманывали", по словам того же очевидца, и, стараясь спрятать от него теневые стороны дела, не останавливались пред шагами, которые делу явно вредили. Так плевненский штурм 30 августа, стоивший русской армии более 15.000 человек убитыми и раненными, был предпринят, главным образом, для того, чтобы загладить в его глазах впечатление прежних неудач и порадовать его к именинам (30 августа - день Александра Невского) блестящей победой. Победа в конце-концов была одержана. Благодаря огромному численному перевесу русской армии и полному истощению материальных средств Турции, - но и Россия была на столько истощена, что закрепить плоды этой победы она оказалась не в силах. Составленные в Петербурге планы взятия Константинополя оказались на месте совершенно неосуществимыми. Сан-Стефанский мир (см.), который турки вынуждены были подписать, превращавший большую часть Балканского полуострова в славянское государство под покровительством России, под давление Англии и Австрии (в начале войны поддерживавшей Россию именно под условием, что большого славянского государства на Балк. полуострове образовано не будет) пришлось отдать на пересмотр все европейского конгресса (см. Берлинский конгресс), - значительно сузившего пределы этого государства (княжества Болгарии) и ограничившего влияние в нем России,- которой пришлось удовольствоваться возвращением части Бессарабии, потерянной по Парижскому миру, и расширением своих владений в Малой Азии.

Отрицательные стороны режима, ярко освещенные неудачами русско-турецкой войны и показавшие, что, несмотря на все реформы, Россия недалеко ушла со времени Крымской кампании; мир, хотя сам по себе далеко не постыдный, но совершенно не отвечавший широким надеждам той части общества, которая стояла за войну; наконец, обострившийся как раз к концу 70-х гг. сельскохозяйственных. кризис,- при чем упала даже абсолютная цифра русского хлебного вывоза, чего не было с начала столетия,- все это крайне обострило отношение к правительству буржуазных и средне-помещичьих кругов: пассивное отношение к революционному движению, на что жаловался комитет министров в 1875 г.. начинает переходить в прямое сочувствие. В ответ на воззвание правительства, призывавшего "к себе на помощь силы всех сословий русского народа для единодушного содействия ему (правительству) в усилиях вырвать с корнем зло", целый ряд земств выступил с заявлениями конституционного характера, недвусмысленно намекая, что так как общество лишено всяких прав, то оно не считает себя и обязанным помогать власти. В то же время само революционное движение приобретает более грозную форму. Первоначально оно носило характер, в сущности, мирной пропаганды социализма, причем насильственный переворот рисовался в более или менее отдаленном будущем. Имущие классы заранее рассматривались, как враждебные движению,- почему буржуазная конституция представлялась бесполезной и даже вредной; пропаганда обращалась исключительно к крестьянам, которые считались как бы прирожденными социалистами, и весьма мало даже к рабочим. А так как крестьяне были наименее восприимчивы к революционным учениям, то и практические результаты пропаганды были очень невелики. Изменившееся общественное настроение дало надежду на присоединение к революции имущих классов - вместе с тем водворение буржуазного строя, политическая революция, начинает казаться желательной и даже необходимой, как условие, облегчающее подготовку революции социальной. В то же время способ действий революционеров меняется -и от распространения своего учения путем слова они переходят к активным выступлениям в форме террора. После ряда покушений на лиц высшей администрации (на Трепова, шефа жандармов Мезенцева, харьковск. губернатора Крапоткина), 2 апреля 1879 года было снова произведено покушение на А. II Соловьевым (третье в общем счету - второе было совершено в 1867 г. в Париже поляком Березовским). Осенью того же года покушение было повторено, при чем сама его обстановка свидетельствовала о наличности сильной и богатой материальными средствами организации: во время возвращения А. II из Крыма была сделана попытка взорвать царский поезд под самой Москвой, при помощи правильно устроенной мины. В предвидении возможного покушения были приняты меры, и вместо царского поезда взлетел на воздух поезд с императорской свитой. Уже летом этого года А. II "оставлял тяжелое впечатление - имел вид усталый и сам говорил о нервном раздражении, которое он усиливался скрывать" (Валуев). И уже в это время он заговаривал о конституции, как о средстве обеспечить "будущее". К зиме 1879-1880 г. эти разговоры приобрели более практический характер. На сцене снова появились проекты Валуева и в. кн. Константина Николаевича, - первоначально составленный также в 60-х гг., но в свое время не имевший успеха. Не удовлетворили они и теперь - так как, в противоположность 63-му г., речь шла не о создании конституционных декораций, которые могли бы произвести благоприятное впечатление в зап. Европе, а о действительном сближении с "обществом" (понимая под последним помещиков и буржуазию), но притом с наименьшими уступками со стороны власти. Оба проекта были забракованы, после обсуждения их на ряде заседаний, в которых принимали участие министры и высшие сановники (в январе 1880 г.). Между тем новое покушение, еще более изумительное по своей смелости - попытка взорвать Зимний дворец 5 февраля 1880 г., не окончившаяся катастрофой только благодаря чистой случайности,-поставило на первую очередь вопрос о самосохранении, прежде всяких планов на более или менее отдаленное будущее. Указ 12 февраля 1880 г. ввел в России полицейскую диктатуру, в образе "верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия" под председательством гр. Лорис-Меликова (см.). Но как только непосредственные цели полицейской диктатуры показались достигнутыми, покушения на время прекратились, вопрос о сближении с обществом был поднят самим Лорис-Меликовым. Назначенный, после закрытия "верховной комиссии", министром внутренних дел, он выступил с целою программою реформы "в видах развития и усовершенствования высочайше предначертанных преобразований". Относящиеся сюда законопроекты должны были подвергнуться рассмотрению сначала в комиссиях, напоминавших по - составу "редакционные комиссии" 1858-60 гг.- из чиновников и экспертов по назначению правительства,- а потом в "общей комиссии", куда должны были войти, на ряду опять-таки с лицами, назначенными по высочайшему повелению, также "выборные от губерний, в коих введено положение о земских учреждениях и от некоторых значительнейших городов". Роль этих выборных должна была быть однако только "совещательной". В таком виде план был одобрен А. II, и на 4 марта 1881 года было назначено окончательное обсуждение его в совете министров. Но 1 марта А. II, возвращаясь с развода, был смертельно ранен бомбой, брошенной Гриневицким, который сам при этом погиб. За несколько месяцев до смерти А., овдовевший в мае 1880 г женился морганатическим браком на княжне Долгоруковой, получившей титул княгини Юрьевской. Его преемник не нашел нужным дать ход предположениям гр. Лорис-Меликова и добился примирения с "обществом" на почве удовлетворения материальных интересов последнего, ничем не поступаясь из своей власти.

Из событий внешней политики крупнейшим в последний год царствования А. II было завоевание Ахал-Текинского оазиса (1881 г.), закончившее собою поступательное движение русских войск в Среднюю Азию, начавшееся в 60-х гг. в 1864-68 гг. был завоеван Туркестан (см.) в 1873 г., после похода ген. Кауфмана (см.) обратилось в вассала России Хивинское ханство, в 1875 г. при соединена Фергана (Коканд). В военном отношении эти завоевания (за исключением, отчасти, последнего по времени - взятия Скобелевыми Денгил-Тепе, 12 января 1881 г.) не представляли больших затруднений, так как противники России в средней Азии эмир бухарский, ханы хивинский и кокандский - не имели регулярных войск, способных бороться с русскими, население же этих стран, кроме текинцев, отнюдь не отличалось воинственностью и пассивно подчинялось своей участи. Еще более мирный характер имело присоединение к России Амурского края (1857-60 гг.), добытого ген. Муравьевым без единого выстрела, исключительно путем дипломатических переговоров с Китаем. Наконец, при А. II была закончена начавшаяся еще при А. I и тянувшаяся через все царствование Николая I Кавказская война (cм.): в 1859 г. наместнику кн. Барятинскому, путем систематических военных действий в широком масштабе (на Кавказ было двинуто 150 тысяч войска) удалось подавить сопротивление восточного Кавказа и взять в плен предводителя горцев, Шамиля (см.). А в 1864 году прекратил сопротивление и западный Кавказ.

Библиография: С. Татищев, "Имп. А. II." 2 тт. СПБ. 1901; (ср. его же ст. об А. II в "Русск. Биограф. слов."); Сборник Имп. Русск. Историч. Общества, тт. ХХХ и ХХХI (годы учения императ. Александра II); К. Мердер, "Записки" ("Pyc. Стар." 1885 г.); "Письма А. Ник. к Мердеру" (там же, 1886 г.); Vict. Laferté Alexandre II. Details inedits sur sa vie intime еt sa mort. Вàlе - Genéve - Lyon, 1882). См. также Россия.

М. Покровский.

Источники:

1. Энциклопедический словарь Гранат. Том 2/Изд. 11, стереотипное, под редакцией проф. Гамбарова Ю. С., проф. Железнова В.Я., проф. Ковалевского М.М., проф. Муромцева С.А., проф. Тимирязева К.А.- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1936.