Военно-уголовные законы

Военно-уголовные законы являются частью военного права, которое слагается из совокупности норм, регулирующих внутреннюю жизнь войска. Право войска может быть понимаемо и более узко и более широко; во-первых, оно устанавливает специальные обязанности лиц, входящих в состав войска для достижения целей его основания; во-вторых, оно, являясь публичным правом армии, определяет отношение войска к составляющим известное юридическое целое публично-правовым элементам государства.

Армия, или войско проходило ряд стадий в своем развитии, и на границе XIX в. оно представляет совокупность самостоятельных и охваченных нормами общего права лиц, в интересах разделения общественного труда выделенных в особую группу и организованных таким образом, чтобы обеспечить развитие максимума усилий в борьбе с врагом, борьбе, которая ведется во имя общегосударственных интересов. Как юридическая организация вооруженных лиц, войско должно быть объемлемо системою мер, именуемых военным правом. В существе своем это право есть совокупность норм, исходящих от организующей власти, кот. определяет важнейшие условия существования войска в целом и в отдельных членах его состава; они образуют так наз. военный правопорядок. Жизненные условия существования войска и обеспечения его специального назначения ставятся под охрану военно-угол. права. Наука военно-угол. права, с одной стороны, занимается исследованием юридической природы деяний, нарушающих эти условия, а с другой, изучает условия военной преступности в ее личной и социальной основе, для построения системы мер борьбы с преступлением в армии.

Одним из существеннейших условий жизни армии, нарушение коего признается угрозой всему ее существованию, является воинская дисциплина. В литературе имеется множество определений воинской дисциплины, которые могут быть сведены к двум большим группам: первая рассматривает ее, как основу юридических отношений, другая подводит ее под начало морали. Первая базируется на начале законности в отношениях лиц, входящих в состав войска; по определению Кузьмина-Караваева, "сущность дисциплины состоит в соблюдении законов, определяющих отношение начальника к подчиненным". Сходный взгляд находим и у многих писателей франц. школы (Дюра, Ласалль, Виаль, Герард, Фуше), определяющих дисциплину, как повиновение подчиненных воле начальника. Вторая группа теорий рассматривает дисциплину, как начало этическое; у нас ее представителем является проф. Друцкой, определяющий дисциплину, как "воинское воспитание, развивающее в войске способность во имя нравственной обязанности подчинять свою волю воле Верховного вождя". Он примыкает здесь ко взглядам, высказанным Лоренцом Штейном, Марком, Лямиро и Дангельмайером. В первой конструкции очевидна неполнота признаков, входящих в содержание предмета: идея законности обща всем сферам современной государств. жизни и потому не может создать совершенно нового института путем простого пересаживания на военную почву. Отсюда - узость определения, в которое не включены такие важные начала военного быта, как самопожертвование, солидарность, доверие к начальнику и пр. Что касается этического определения, то, помимо многих других недостатков, оно совершенно исключает юрид. характер отношений начальников и подчиненных в соврем. войсковой среде и мало оттеняет ту идею законности, которая неотделима от соврем. войска. Поэтому более правильно конструировать дисциплину, как систему, обеспечивающую разнородным индивидуальностям, сосредоточенным в войске, такое объединение их единством целей и способов деятельности, которое охраняло бы интересы военного правопорядка при наличности допустимого максимума свободоволия каждого военнослужащего. Верховная государств. власть, определяя общее устройство армии, ставит во главе ее особый орган управления, предоставляя ему регламентацию военной жизни. Далее, при посредстве идеи подчиненности, верховный орган управления армией создает, в связи с непрерываемым влиянием общих организационных воздействий государства, ряд правил, обеспечивающих особый психический склад военных масс, а равно и максимальную экономию сил в той вооруженной борьбе с противником, где через страдания и смерть войско стремится достигнуть торжества государства. В своем конкретном выражении дисциплина состоит из ряда этических и правовых навыков, объемлющих содержание и цель военного быта. Это содержание со стороны юридической образует правовое определение отношений военнослужащих к исполнительной власти, поставленной государством во главе войска. Выражением этих юрид. отношений является право кары, вручаемое государством в известной мере в руки военного начальника. Юрид. характер этих отношений возникает с момента вступления гражданина в ряды армии и прекращается с момента выхода его из наличного состава войска. Но, помимо юридических форм военного быта, существует еще его важнейшая социальная основа - солидарность индивидуальных воль в осуществлении целей войска. Система правил, применяемых государством и верховным органом управления армией для достижения духовной солидарности в рядах армии, и есть дисциплина в ее социальной основе. Сюда войдет огромное число понятий, питаемых идеалами патриотизма, мужества и самоотречения.

В противовес старому правилу "sub armis leges tacent", юридическая природа дисциплинарных отношений побуждает вводить всюду наряду с волей верховного вождя армии и влияние суверенной власти государства. Так, в Швеции воинский устав о наказаниях устанавливает точно систему дисциплин, взысканий и лишь ближайшее их применение передает верховному органу управления армией. В Германии также, хотя император издает самолично Kriegsartikel, устанавливающий обязанности нижних чинов, однако, существо важнейших дисциплинарных мероприятий почерпается из военно-угол. кодекса (Militär - Strafgesetzbuch), издаваемого законодательным путем. Но и в тех случаях, когда дисциплинарн. устав издается в порядке управления армией, в него входит ряд определений, устанавливающих вполне точно порядок дисциплинарного воздействия начальников в отношении подчиненных. Во Франции, где дисциплинарный правопорядок входит в "Réglement sur le service intérieur", который издается военным министром, все же имеется вполне определенная юридич. классификация компетенции и юрисдикции различных начальников. То же самое находим мы в дисциплинарн. уставе нашего отечества и во всех остальных дисципл. кодексах европ. государств. Полнее всего правовые гаранты дисциплинарных взаимоотношений определены в армии Соед. Штатов. Там дисципл. взыскания, за исключением выговоров и замечаний, налагаются в сухопутном войске не иначе, как властью суда, коему начальник делает соответствующие представления. В Англии же, при обжаловании подчиненным, дисциплинарное взыскание может быть наложено только судом.

Какое положение занимает в отношении нарушены военной дисциплины военно-уголовное право? Огромное большинство военных писателей полагают, что диспиплинар. ответственность от уголовной не может быть отграничиваема, и что вопрос деления сводится лишь к свойствам кары с одной стороны, и порядку ее осуществления носителем дисципл. власти - с другой; по этому воззрению военно-уголов. право обнимает и всю область дисциплин. нарушений. Другое мнение, и оно является более правильным, проводит весьма существенное различие между дисциплин. нарушением и уголовно-правовым. В военно-уголовном праве первенствующее место занимает понятие о воинском преступлении, как нарушении важнейших жизненных условий существования армии. Поэтому на первый план в нем должны быть выдвинуты точное установление форм ответственности и понятие вины; право военной кары преследует задачи противодействия, обороны. В дисциплинар. воздействии мы имеем, напротив, подготовление воина к положительной деятельности; целью дисципл. кары является вящее достижение желательных положительных результатов. Что касается места дисциплинарн. определений в системе военно-угол. законов, то они или включаются в военно-угол. устав, или составляют отдельный источник, или, наконец, помещаются в другие отделы военных постановлений. В наст. время дисципл. определения включены в военно-угол. уставы Турции, Англии, Дании и Швейцарии. Самостоятельные дисципл. уставы имеют Бельгия, Болгария, Швеция, Германия и Россия. Франция, Италия и Австрия помещают дисципл. определения в уставах внутренней службы и других законах.

На вопрос о самостоятельном значении военно-угол. права приходится дать отриц. ответ, ибо правонарушительная деятельность внутри войска, так наз. воинское преступление, по своим свойствам и содержанию не может составлять чего-либо отличного от преступного деяния общего права. Поэтому, по своему предмету, целям и методу, военно-угол. право совпадает с правом уголовным, и основной принцип соврем. юриспруденции "nullum crimen, nulla poena sine lege" - нет преступления, нет наказания без (соотв.) закона, - являясь основой формальной юридической природы всякого преступления, может дать основание и к чисто формальному определению воинского преступления, как противоправного деяния, занесенного в соответственный воинский кодекс. В своем социальном выражении воинское преступление должно определяться, во-первых, по субъекту преступной деятельности и. во-вторых, по содержанию последней. При наличности этих совокупных условий воинское преступление есть деяние, нарушающее жизненные условия существования армии и вредящее осуществлению ее специальных целей. Крупнейшими из нарушений, сюда относящихся, являются неповиновение начальнику и несоблюдение принципа военной иерархии; они составляют область права военно-уголовного, остальные же относятся к области дисципл. порядка. Все прочие преступные деяния должны быть исключаемы из области воинских правонарушений и относятся к преступным деяниям общеуголовным.

Воинское преступное деяние по своей социальной природе разнится от общего лишь формой, но не содержанием. Поэтому понятия вменяемости, вменения и вменимости, выработанные уголовным правом, в лице классической школы, должны быть распространены в полной мере на военнослужащих. Равным образом и причины невменения, как-то, осуществление своего права, согласие потерпевшего, необходимая оборона, исполнение закона, приказание, принуждение, крайняя необходимость и ошибка, являясь чисто формальными причинами отказа государства от права кары, находят себе применение, как в общем, так и в военно-угол. праве. Отсюда явствует, что ни общегосударственные юридич. нормы, ни субъективные права граждан никоим образом служить объектом воинского преступления не могут, и что все приемы и принципы, выработанные наукой права обще-уголовного, должны быть применяемы и в праве военно-уголовном. Но существует и обратный взгляд на военно-угол. право и предмет его - воинское преступное деяние. Исходным пунктом самостоятельности военно-уголовного права, как науки, и специальной индивидуализации и воинского преступления признают самостоятельность военного быта, а значит, и способов его нарушения, составляющих область военно-уголовного права. В связи с этим в основу берутся два принципа: или 1) непосредствен. связь субъекта преступления с организацией войска, или 2) специальное выражение преступности в форме нарушений элементов военного быта, присущих исключительно последнему. Так, напр., проф. Друцкой определяет воинское преступное деяние, как "наказуемое нарушение военнослужащим обязанностей, возложенных на него военным законом, определяющим условия, задачи, средства и содержание воинского воспитания (дисциплины) и условия боевой деятельности армии". Проф. Кузьмин-Караваев определяет его как посягательство на норму военного права в реальном бытии с формальной стороны и как деяние, заключающее в себе нарушение воинской дисциплины и обязанностей военной службы. Из иностранных ученых сходные определения можно указать у Лоренца Штейна, Марка, Дангельмайера, Лямиро, Сорте и др. ученых.

В соврем. законодательствах всех культурных государств идея государственного примата в деле создания военного правопорядка и его охранения выражена в праве издания в.-уг. кодексов законодательным порядком через народные представительства соответств. стран. В этом отношении вопрос там стоит совершенно определенно и не возбуждаете никаких сомнений. Ст. 1 конституц. законодательства Франции, ст. 4 п. 14 Основ. законов Германии, § 13 австрийской конституции 1867 г., 20 ст. швейц. конституции, 5, 6 и 10 стт. конституции Италии, 109 ст. конституции Нидерландов, 62 ст. конституции Пруссии. 33 ст. конст. Румынии, ст. 80 конст. Швеции, 37 ст. конст. Японии и т. д., говорит о том, что ни один закон не может издаваться без согласия народных представителей. И германский в.-уг. кодекс (Militär-Strafgesetzbuch für das Deutsche Reich 1872 г.), и франц. Code de justice militaire 1857 г., и итальян. Codice penale per l'exercito del regno d'ltalia 1869 г. и бельг. Code penal militaire 1870 г. и проч., - все изданы и видоизменены в законодат. порядке. Иначе этот вопрос стоит в России. Стт. 14 и 96 Основн. законов исключают из ведения законодат. учреждений все вопросы, касающиеся устройства и управления армии, а равно строевой, технической и хозяйственной частей, если они не связаны с новыми расходами казны, которые не покрываются сбережениями военн. или мор. министров. Сюда же относятся положения и наказы учреждений военного и морского ведомств.

По отношению законов военно-судебных наши Основ. законы содержат специальную 97 ст., которою все постановления по военно-судебн. и военно-морской судебной частям предписывается издавать в порядке, установленном в своде военных и военно-морских постановлений, т. е. помимо общезаконодательных учреждений. Из текста ст. 97 следует, однако, заключить, что угол. военно-материальные законы должны проходить путь, общий для всех законов. Это видно из следующих соображений: 1) Ст. 97 говорить о постановлениях по военно-судебной части, общие же официальные сборники материальных уголовных законов нигде "судебными" кодексами не именуются, тогда как, напротив, законы уголовно-процессуальные носят название "судебных" уставов. Точно также и в военном ведомстве процессуальные законы называются "уставом военно-судебным", а материальные - "воинским уставом о наказаниях". 2) Ст. 1023 В.-с. у., устанавливающая законосовещательную компетенцию Гл. Воен. Суда, делит в п. 5-ом законодательные вопросы, подлежащие обсуждению, на "относящиеся до военно-судебной части" и на "относящиеся до законов о наказаниях и взысканиях". 3) Если это так, то постановления ст. 97 Основных законов должны быть толкуемы как закон специальный не в расширительном, а в ограничительном смысле, и раз в ней не говорится о постановлениях, касающихся наказаний и взысканий, значит законодатель не имел в виду суживать общую компетенцию законодат. органов. 4) Это правило выражено было и в примечании к 52 ст. прежних Осн. законов.

Кроме того, в военное время, в случае возрастания преступлений в армии, или в крепостях, или в городе, находящемся в осадном положении, главнокомандующим, комендантом и равными с ними по власти лицами не только усиливается строгость установленных в законе наказаний, но и объявляются наказуемыми нарушения особых мер предосторожности, названными властями установленных. Даже в мирное время главным начальникам всех округов предоставляется применять наказания военного времени к дисциплинарным правонарушениям военнослужащих (ст. 90, 91).

В действующих законодательствах мы находим крайне разнообразные понятия воинского преступного деяния. 1 ст. итальян. и 1 ст. германск. военно-уголовных кодексов определяют его чисто формально, как нарушение военно-угол. закона, включенного в военный кодекс. Австрийский военно-угол. кодекс признает воинским преступлением нарушение обязанностей звания и службы, каковыми являются по ст. 143 верность, повиновение, бдительность, храбрость, соблюдение общих правил поведения и порядка. Шведский военно-угол. кодекс делает субъектом воинского преступления, кроме военнослужащих, всякого, на кого будет распространено действие военных законов в силу особых распоряжений. Наш воинский устав о наказаниях никакого определения воинского преступления не дает, говоря то о "воинских и других преступлениях по службе военной", то о "нарушении обязанностей службы во время военных действий и о преступлении в местности, объявленной на военном положении". Наконец, в проекте воинского устава о наказаниях, составленном комиссией 1902 г., принято формальное определение воинского преступления, как деяния, предусмотренного теми или иными определенными статьями военного кодекса. Что касается разделения военно-уголовного и дисциплинарного нарушений, то в этом отношении все действующие законодательства смешивают области этих нарушений.

Наш воинский устав (ст. 7 общей части и целый ряд статей особенной), а равно 10 ст. дисциплинарного устава, вводят дисциплинарное нарушение и в текст военно-уголовного кодекса, и в область администрат. деятельности военного начальства. Воин. уст. о нак. упоминает о воинских преступлениях и проступках, но нигде этой классификации не проводит. Что касается пространства действия в.-уг. закона по преступным деяниям, то с теорет. точки зрения, очевидно, что закон должен бы распространяться лишь на чисто воинские преступные деяния, предоставляя остальные противоправные деяния военнослужащих сфере действия обще-угол. закона. Однако, на практике такого деления ни один в.-угол. кодекс вполне последовательно не проводит. Исторически мы знаем, что диспозитивные части военно-угол. закона зачастую совпадали с таковыми же общего. Так, во Франции законодательство революц. эпохи считало воинским преступлением шпионство, побег за границу, убийство, разбой и проч.; в Пруссии в начале XIX в. воинскими преступлениями считались кража, подлог и т. д. У нас в Московской Руси к воинским нарушениям относились неявка на службу, оскорбление боярина, взяточничество, а по "артикулу воинскому" (распространенному и на невоенных) чернокнижие, ружья заговаривание, волшебство и т. д. Санкция также часто совпадала в военных и в общих законах; тут были и прожжение языка, и каторжные работы на галерах, и капание смолы на голову, и весь ужасный ассортимент способов совершения смертной казни. В настоящее время принципы построения воинского кодекса могут быть выражены или в совершенно самостоятельной по существу форме, или в форме, самостоятельной лишь по внешности, когда основные идеи тождественны с общим кодексом и допускают лишь изменения, обусловливаемые специальным характером военного быта, или, наконец, в форме, зависимой во всем объеме от кодекса обще-уголовного, когда в воинский устав вносятся лишь изъятия из законов общих. Полной изолированности военно-угол. кодексов от общих теперь нигде нет, формально же самостоятельным является австр. в.-уг. кодекс, который наряду с воинским преступлением включает полностью и всю особенную часть общеуг. законов. В Италии к воин. преступлениям отнесены, помимо чисто воинских, и многие общие преступления, совершенные военнослужащими против личности других военнослужащих или в воинских учреждениях. Системы полной зависимости придерживаются военно-угол. кодексы франц. и германский, но не проводят ее последовательно, ибо вводят в воинские кодексы такие обще-угол. преступления, как подлог, фальсификация продуктов, взятки и противозак. деяния в отношении вверенного по службе имущества. Лучший образец современного в.-уг. закона, франц. проект 1907 г., относит к воинским преступлениям только: 1) нарушение обязанностей поста, 2) преступления против обязанностей караульной службы, 3) неисполнение приказа, 4) насилие над начальником. Наш воинский устав 1867 г. в ст. 1 держится принципа зависимости, но, вследствие полного отсутствия какой бы то ни было конструкции воинского преступления, провести этот принцип оказался не в состоянии. Поэтому, в общей и особенной частях он без всякой системы буквально повторяет некоторые постановления убще-угол. законодательства. Сюда, например, занесены перечисление степеней каторжных работ, постановления о бездействии и превышении власти, присвоении, растрате вверенного по службе имущества, обольщение и т. д. Воинский устав отступает от условий вменения, принятых обще-угол. материальным кодексом, и существенно изменяет положение обще-угол. законодательства в следующих случаях. Устав ограничивает необходимую оборону чисто пассивными действиями в интересах личного самосохранения, но и то при наличности явной опасности (ст. 71). Точно так же устав устраняет вовсе понятие крайней необходимости, как причины невменения по делам, касающимся нарушения обязанностей военной службы. Далее, устав знает в особенной части значит. уклонения от обще-уг. ответственности за смертоубийство и нанесение телесных повреждений. Сюда устав относит деятельность часовых по самоохране и охране вверенного им поста, убийство часовыми лиц, не ответивших на двукратный оклик, если об этом было особое приказание, убийство воинскими чинами лиц, сопротивлявшихся задержанию, если им было предоставлено право употреблять оружие, убийство военным начальником для восстановления порядка во время возмущения, убийство начальником подчиненных во время сражения, когда последние сопротивляются, или обращаются в бегство, убийство арестантов и пленных при возмущении или бегстве, если иного средства предотвратить совершение побега или возмущения не было, и, наконец, убийство или нанесение телесных повреждений при употреблении оружия войском, призванным для содействия гражданским властям, если не было отступления от установленных правил (277 ст.). Далее, особые правила для чинов погранич. стражи в Закавказ. крае, не вменяют в вину убийства, совершенного чинами Отдельного корпуса погр. стражи, при исполнении ими обязанностей службы по задержанию контрабандистов, кои не остановятся после двукратного оклика "стой", при задержании переходящих границу в ту или другую сторону, при обнаружении даже намерения со стороны контрабандистов, хотя бы и ничем не вооруженных, причинить чинам пограничной стражи побои или иные насилия. В сторону расширения понятия невменения устав делает важнее отступление от начал угол. ответственности в ст. 69, которая делает приказание военного начальника в отношении подчиненных условием полной безответственности, если они, действуя в пределах приказания, не сознавали преступности своих действий. И, наконец, понятие случая несколько сужено в конструкции устава, как причина невменения, ибо всякая невнимательность к обязанностям службы неуклонно карается. В законченном в настоящее время проекте нового воинского устава большая часть обще-служебных преступных деяний из воинского устава изъята.

В своем действии по времени в.-уг. закон должен установить принципиальные основания для определения наказуемости некот. правонарушений, возможных лишь в условиях войны. При анализе понятия "военного времени" необходимо установить, прежде всего, период подготовит. деятельности к вооруженному столкновению с противником и момент непосредств. вооруженной борьбы. Затем необходимо, чтобы субъект воинского преступления находился в рядах армии, принимающей фактич. участие в подготовит. или непосредственно боевых операциях. Основанием для такого расчленения момента действия в.-уг. закона служит необходимость повышать репрессию в тех случаях, когда охранение начал военной солидарности и повиновения приобретает исключительную важность.

Из действующих законодательств французское признает начальным моментом военного времени объявление декрета президента республики о мобилизации армии. Затем франц. закон различает понятия, с одной стороны, "военного времени", а с другой, "в виду неприятеля или взбунтовавшихся войск", но более точных определений и разграничений не дает. В Германии военный закон также различает "военное время" и понятие "в виду неприятеля". Военное время начинается с момента открытия мобилизации и продолжается до перехода к мирному положению, а термин "в виду неприятеля" определяется моментом принятия охранительных мер в части войск вследствие возможности столкновения с противником. В австр. в.-уг. уставе понятие военного времени употребляется в самом неопред. смысле и юридич. анализу не поддается.

По нашему воинскому уставу имеют значение термины "военное время" и "в виду неприятеля", хотя встречаются еще понятие "вблизи неприятеля", "в районе военных действий", "во время войны, во время похода, осадного или военного положения", "во время возмущения" (78 ст.). Начальный и конечный моменты военного времени, так же как и точное определение термина "в виду неприятеля", нашим уставом и, вообще, военным законодательством совершенно не устанавливаются. Практика установила, однако, господствующее значение за территориальным понятием "местности, объявленной на военном положении" и нахождением субъекта преступления в частях войск, в этих местностях состоящих.

В то же время Выс. пов. от 23 ноября 1904 г. главным начальникам военных округов в местностях, не объявленных на военном положении, предоставляет право предания военному суду с применением наказания по законам военного времени воинских чинов мобилизованных частей войск и команд, отправляемых в действующую армию, за учинение беспорядков, осложненных преступлениями, за которые по закону военного времени налагается смертная казнь и каторжные работы. Далее состояние военного времени влечет за собою расширение применения в.-уг. закона по лицам и создает право главнокомандующих и комендантов осажденных крепостей делать изъятия из общего порядка, объявляя любые деяния преступными и наказуемыми и доводя кары, в отношении этих и прочих видов наказуемых правонарушений, до желаемого ими предела (ст. 90). Главнокомандующий же пользуется в военное время правом помилования, принадлежащим обычно лишь Монарху (ст. 95). Наконец, в.-уг. закон получает расширит. применение в отношении деяний, указанных в 279 ст. воинского устава, в смысле крайнего усугубления кары, а именно за умышленное убийство, грабеж, изнасилование, разбой, умышленное зажигательство или потопление чужого имущества закон знает лишь одну кару - лишение всех прав состояния и смертную казнь. Практикой же развито содержание термина "в виду неприятеля" в смысле момента, когда в войсковой части становится необходимым принять меры охраны на случай возможного столкновения с противником. Значение термина "в виду неприятеля" выражается в усилении репрессии по сравнению с карами, обусловливаемыми совершением деяния "в военное время".

Действие в.-уг. закона по месту, в силу основных положений международного права, сводится не к чисто территориальному принципу места учинения, а к сложному юридич. понятию местности, не находящейся в обычных условиях правового порядка. Теоретически такая конструкция в.-уг. закона не может быть оправдана, ибо существо и степень социальной опасности от правонарушений не меняется в зависимости от изменения юридического положения территории, а потому изменение юридической природы преступлений и кар, установленных для нормального правопорядка, не находит себе никаких оснований. Однако, ни один из действующих в.-уг. кодексов не отказывается от создания особой конструкции действия закона по месту в связи с особыми изменениями юрид. порядка в последнем. Здесь приходится различать: 1) территории, подчиненные общему в государстве порядку, 2) отечественные территории, объявленные на военном положении, а равно и те территории, на которых действует армия ("в виду неприятеля"), 3) территории противника, занятые войсками и 4) те отечественные территории, в которых правовые гарантии личности сужены или временно прекращены. Во Франции осадное положение, по закону 3 апреля 1878 г., объявляется вследствие непосредственной опасности внешней войны или вооруженного восстания (insurrection a main armee). В силу 1 ст. закона осадное положение объявляется лишь палатами. Если палаты не заседают вследствие отсрочки или перерыва, то осадное положение может быть объявлено президентом с одобрения Совета министров, но при этом палаты могут собираться в двухдневный срок по собственному праву (en plein droit). В случае роспуска палат осадное положение не может быть вовсе объявлено, за исключением внешней войны, но не далее как в пределах округа (arrondissement), угрожаемого неприятельским вторжением. Для сохранения осадного положения необходимо согласие обеих палат, и если его нет, то осадное положение считается само собой отмененными Для того, чтобы это положение не могло продолжаться слишком долго, закон признает необходимым установление точного срока продолжительности вводимого осадного положения.

С наступлением исключительного порядка, действие в.-уг. закона претерпевает весьма значит. расширение. Именно, при действии армии на франц. территории, иностранцы подсудны военному суду за все правонарушения, предусмотренные в.-уг. кодексом, а франц. граждане - за шпионство, военную измену, недозволенную вербовку, грабеж, разрушение и опустошение зданий, и ограбление раненых. В Германии, на основании § 68 конституции, император может по своему усмотрению объявлять на военном или - что то же - осадном положении любую часть союзной территории (за исключ. Баварии), если обществ. спокойствию угрожает опасность. При этом, впредь до издания имперского закона по этому предмету, руковод. значение должен иметь прусский закон 4 июня 1851 г. Исполнительная власть переходит тогда к военному начальству; сверх ограничения в этом случае, по усмотр. военных властей, свободы союзов и собраний, печати, неприкосн. жилищ и пр., совет министров может приостановить деятельность обычных судов: их места занимают суды военные в смешанном с гражданским судейским элементом составе (5 человек, из коих 2 гражд. судьи), которым передаются в особ. дела о возмущении, госуд. измене, сопрот. властям, воен. бунте, ограблении, вымогательстве, склонении солдат к неповиновению или к проступкам против воен. дисциплины и порядка. Указания на правоизменяющие последствия, связанные с объявлением известной территории на военном положении, дает 160 ст. германского в.-уг. устава. В силу ее за измену, государственную и военную, соглашение на совершение таковой, обобрание убитых и раненых, больных, в походе при транспортировании или лазаретном лечении лиц, принадлежащих к составу германской армии, или армии союзников и военнопленных, применяется к виновным иностранцам, или германским подданным наказания, означенные в 57, 59 и 134 стт. военно-уголовного устава. В англ. военном праве, в виду огромного влияния начал государственных гарантий личности, мы находим наибольшее приближение к требованиям теории, ибо в местности, где Habeas Corpus Act приостановлен, гражданские лица ни в коем случае не подлежат военному суду и по воинским законам не отвечают. Однако, и в отношении государств, применяющих на своей территории исключительные положения, необходимо сказать, что там граждане, подлежа военным судам, не подвергаются действию материальных в.-уг. законов. В Австрии об этом прямо говорит закон 5 мая 1869 г., а в Германии и Франции этот порядок выводится из молчания соответственных специальных законоположений о возможности применения норм материального в.-уг. права.

По русскому действующему праву действие в.-уг. закона находится в зависимости от юридического положения областей, объявленных на одном из видов исключительных положений: военном и усиленной и чрезвычайной охраны. Источниками для этих законоположений являются 268 и 269 стт. военного устава и приложение 1-ое к положению о полевом управлении войск и СТТ. 1313, 1314 В.-с. у. Согласно ст. 268 воинские наказания, установленные для военного времени, в местностях, объявленных на военном положении, применяются, как к военнослужащим, так и, вообще, к лицам, к войску принадлежащим, а 269 ст. распространяет воинские наказания и на прочих граждан, находящихся в этих местностях, за преступления, означенные в правилах о местностях, объявленных на военном положении (прилож. к ст. 23 II тома св. зак.). Тем же наказаниям подлежат и жители неприятельских областей, армией занимаемых, за все преступления, означенные в 1314 ст. В.-с. у., если в прокламации главнокомандующего одновременно с занятием области не последует в этом отношении особого распоряжения. При этом, в силу 1312 ст. В.-с. у., лицами, принадлежащими к войску, считаются: все правительственные чиновники, независимо от ведомства, состоящие по разным частям военного управления и при военных начальниках; иностранные офицеры, находящиеся при войске, если они не изъяты особым Выс. повелением; служащие по вольному найму при военных учреждениях и у военнослужащих и лиц, состоящих при войске; лица следующие за войском с разрешения военного начальства, как то: корреспонденты, поставщики, торговцы, работники, извозчики, проводники и проч. Согласно зак. 18 июня 1892 г., для городов и мест нахождения волостных и равных с ними правлений начальным моментом вступления воен. положения в силу считается день объявления о его введении, а в прочих местах - следующий день за тем, в который последовало объявление (ст. 6). Конечным моментом является день объявления о прекращении военного положения. Право объявления местности на военном положении принадлежит в момент мобилизации монарху, после мобилизации - главнокомандующему и командующим армиями (ст. 2). Местность, объявленная на военном положении, должна входить в район театра военных действий (ст. 1), причем сюда относятся, как отечественные, так и иностранные территории входящие в круг военных операций. Соответственно порядкам, заимствованным из франц. практики, у нас могут быть объявлены двоякого рода положения, ограничивающие гражданскую свободу и распространяющие действие воен. угол. закона на граждан. Согласно положению о мерах к охранению государств. порядка и обществ. спокойствия, в.-уг. закон получает расширительный объем в случаях объявления отдельных местностей империи в положении 1) усиленной и 2) чрезвычайной охраны. В местностях, объявленных на положении усиленной охраны, генерал-губернаторам, а в губерниях, им не подчиненных, министру внутренних дел, ст. 17 предоставляет право передавать отдельные дела, общими уголовными законами предусмотренные, в военные суды для суждения их по законам военного времени с тем, чтобы, по силе ст. 18, лицам, виновным в вооруженном сопротивлении властям, или нападении на чинов войска или полиции и на всех вообще должностных лиц при исполнении ими обязанностей службы или же вследствие исполнения сих обязанностей, если преступления эти сопровождались убийством или покушением на убийство, нанесением ран, увечий, тяжких побоев или поджогом, определялось наказание, предусмотренное в 279 ст. Воин. Уст. о Нак. (смертная казнь). Утверждение приговоров военных судов в этих случаях предоставлено генерал-губернаторам, а в местностях, где их нет, командующим войсками военных округов. При этом последние имеют право отменять подачу кассац. жалоб и протестов. Правила о чрезвычайной охране предоставляют ту же исключительную власть главноначальствующим, причем действия военно-уголовного закона могут быть распространены ими не только на отдельные дела, но и на целые категории дел, одним общим распоряжением. Хотя правила об исключительном положении требуют точного определения тех местностей, где они введены, но те же правила предоставляют возможность по особым каждый раз указаниям Выс. утвержденного положения комитета (теперь совета) министров, в силу соглашения министров внутренних дел и юстиции, а в некоторых случаях и военного, расширять в пределах, указанных выше, сферу действия военно-уголовного процессуального и материального законов на губернии и области, смежные с местностью, объявленною в одном из видов исключит. положения, или даже на все остальные местности государства (ст. 28 и 31). При этом 31 ст., кроме случаев, указанных в ст. 18, предоставляет министру внутренних дел, по соглашению с министром юстиции, передавать в военные суды и дела о преступлениях государственных для суждения их по законам военного времени и применения к ним 279 ст. (смерт. казни). Дальнейшее расширение в.-уг. закона, но в пределах процессуальных, принято у нас в отношении к жителям неприятельских областей, армией занимаемых: в случаях совершения этими лицами восстания, неповиновения или сопротивления в отношении главнокомандующего, командующих армиями и лиц административного управления, за умышленный поджог, истребление и повреждение всех материалов, потребных для вооружения и снаряжения армии, за повреждение каких бы то ни было предметов, служащих для сношений в войске и для питания его водой, за нападение на часового, или военный караул, за сопротивление военному караулу, чинам военной или гражданской полиции и убийство часового, или чинов караула и полиции, процессуальный в.-уг. закон применяется обязательно (ст. 1314 В.-с. у.). Но сверх того по дискреционному усмотрению главнокомандующего, ИЛИ командующих армиями, или лиц, ими специально уполномоченных, жители неприятельских областей могут быть судимы в военных судах с применением к ним кары по законам военного времени за любое преступления, когда указанные начальники признают это нужным в видах обеспечения существенных интересов армии или общественного порядка. Для вступления в силу указанного порядка необходимо опубликование о нем в приказе по армии и доведение его до всеобщего сведения.

Пространство действия в.-уг. закона по лицам теоретически не представляет затруднений. Логическим решением вопроса являлось бы применение норм военного процессуального и материального закона лишь к лицам, входящим в состав тех частей войска, которые могут по своей деятельности вступать в непосредствен. столкновение с внешним врагом. Лишь эти лица должны бы именоваться военнослужащими и подлежать действию военно-материальных и военно-процессуальных законов. На практике мы видим иное. В Германии военнослужащим считается лицо, принадлежащее к армии или флоту, состоящее в них в воинском звании или звании военного чиновника. Кроме того, закон различает еще гражданских чиновников военного управления, которые военных чинов не имеют. Они подлежат действию дисциплинарного устава и военной подсудности, но не вполне и лишь в военное время. Во время войны в.-уг. закон распространяется на лиц, следующих за армией или состоящих с ней в каких бы то ни было договорных или служебных отношениях, на иностр. офицеров и их свиту, на военнопленных. Во Франции понятие военнослужащего определяется приблизительно так же. Военная подсудность распространяется даже на так наз. assimiles aux militaires, как, напр., гражданских профессоров некоторых военных школ, государственных рабочих, ж.-дор. агентов, артиллерийских и инженерных сторожей и мног. друг. В Швейцарии в.-уг. закон распространяется на лиц, состоящих на союзной и кантональной военной службе и на друг. принадлежащих к войску лиц. В военное время в.-уг. закон расширяется в действии и распространяется на следующих за армией лиц, виновных в преступлениях против интересов армии и ее членов, на интернированных и военнопленных, на граждан, подстрекавших к нарушению воинских обязанностей и на шпионов. Прочие граждане, по общему правилу иностранных государств, действию в.-уг. закона не подлежат. Наш в.-уг. закон в Воинск. уст. о наказ. понятия субъекта воинского преступления не устанавливает. В VII кн. св. воен. пост. мы находим разделение военнослужащих на 3 группы: 1) чинов военных, 2) чинов гражданских, 3) военное духовенство. Затем по уставу о воинской повинности войско делится на постоянное и ополчение, а постоянное состоит из армии постоянной, запаса, казаков, инородческих войск и морских команд. Кроме этого к армии отнесены (кн. V с. в. п.) военные топографы, инженеры, офицеры генер. штаба, воен.-суд. вед., конвойной команды и вообще различные команды и части вспомогательного назначения, чины фельдъегерского корпуса, роты дворцовых гренадер и т. д. Затем к военнослужащим относятся отдельный корпус жандармов и корпус чинов пограничной стражи. Далее, главнейшие основания распространения в.-уг. закона содержатся в постановлениях 24 кн. с. в. п. Военному суду подлежат воинские чины сухопутного ведомства, а также пограничной стражи за преступления и проступки, учиненные во время состояния на действительной службе, но при этом председатель, члены главного военного суда и главный военный прокурор и его помощники за преступления по судебной должности судятся в угол. кассац. департ. сената. Исключение составляют дела о нарушениях и проступках, за которые закон налагает церковное покаяние, некоторые дела о нарушении уставов казенных управлений, дела о нарушении общественного благоустройства и благочиния, а также нарушения постановлений о печати, не сопряженные с нарушением обязанностей военной службы. Нижние чины, уволенные в продолжит. отпуск, находящиеся на излечении в военно-врач. заведениях, подсудны военному суду за все преступные деяния, но в остальных случаях нижние чины подсудны военному суду лишь на основаниях подсудности военному суду запасных. Нижние чины, бежавшие и сосланные за бродяжество, а равно приговоренные общими судами за уголовные преступления, также не судятся военными судами за совершенные ими преступления. В виде исключения военная подсудность распространяется на лиц, до поступления на военную службу совершивших определенные правонарушения: это - неявка ко времени освидетельствования и ложные заявления о болезни при освидетельствовании. Чины запаса армии по общему основанию подсудны общим уголовным судам за преступные деяния, совершаемые ими в период пребывания вне рядов армии, за исключением следующих случаев, когда они подсудны военным судам: 1) за неявку по призыву на действительную службу или к учебным сборам, 2) за преступления и проступки, совершенные во время сборов запасных, 3) за нарушение обязанностей дисциплины и военного чинопочитания во время ношения ими форменной военной одежды, или нахождения на пользовании в военно-врач. заведениях. При этом по толкованию практики незаконность ношения военной формы не влияет на исключительную подсудность. В отношении же правил 3-го пункта практика держится ограничительного толкования, распространяя военную подсудность лишь на нарушения подчиненности. Очень близки к этому определения военного закона о подсудности казаков. Ответственность ополченцев аналогична ответственности запасных, но закон не упоминает о ношении военной формы, как основании военной подсудности. Моментом начала ответственности запасных перед военными судами является для нижних чинов день явки на сборный пункт, а для офицеров - день прибытия к войскам. Отставные воинские чины подсудны военному суду за те из совершенных во время службы преступных деяний, которые были соединены с нарушением обязанностей военной службы. Кроме того, воинские чины, не входящие в состав войска (сюда относятся чины внутр. карантинной стражи), и офицерские воинские чины, занимающие должности по гражд. и госуд. службе, подлежат военному суду за преступные деяния, составляющие прямое нарушение обязанностей военной службы. Гражд. чиновники военного ведомства подлежат военному суду лишь за преступления должности и нарушение правил военной дисциплины. Военнопленные за преступления и проступки, совершенные до обращения их в ведомство гражданского начальства, подлежат военному суду. Начальным моментом службы для жеребьевых нижних чинов следует считать явку их на сборный пункт, но практикой этот начальный момент определяется прочтением в присутствии по воинской повинности списка принятых на службу в войска. Конечным моментом военной подсудности для тех же лиц является роспуск их уездными воинскими начальниками на места жительства. Для офицеров начальным моментом является Высочайший приказ о принятии на службу, а конечным - приказ об увольнении по части или учреждению, в коих они состоят. Проект воинского устава начальным моментом военно-уголовной ответственности для нижних чинов определяет время явки на сборный пункт и вообще применяет в.-уг. закон к лицам, не входящим в состав войска, лишь по воинским преступлениям.

В случаях соучастия действие в.-уг. закона расширяется по нашему уставу, в противоположность законод. иностранным: когда совершено несколькими лицами воинское преступное деяние, соучастники, как военнослужащие, так и гражданские лица, судятся в судах военно-окружных. В случаях же совершения общих преступных деяний, все соучастники подлежат гражданскому суду, хотя бы некоторые из них и принадлежали к армии. Однако, если при совершении общего преступного деяния военнослужащими в соучастии с гражданами были еще нарушены законы дисциплины и военной службы, то - при условии, что ответственность за воинское преступление будет тягчайшей по сравнению с ответственностью за общее, - воинские чины подлежат суждению за воинское преступное деяние отдельно от прочих соучастников в суде военном. К числу весьма важных отступлений от начал специальной подсудности, допускаемых нашим законодательством, относится, как указано было выше, и то расширение действия материального и процессуального в.-уг. законов на лиц, к войску не принадлежащих, которое связано с Положением об охране. В отношении 17 ст. этого Положения не возникает ни малейшего сомнения, что здесь закон требует применения к преступным деяниям граждан лишь в.-уг. процессуального закона. Что же касается постановлений ст. 18, то и здесь в.-уг. закон должен бы применяться лишь в санкции, но отнюдь не в диспозитивной части ст. 279-ой. Это явствует из след. соображений: 1) положения ст. 17 должны быть толкуемы лишь в смысле определения полномочий власти административной, а не судебной; 2) ст. 17 и 31 охраняют не всех граждан, а лишь лиц должностных только при исполнении ими обязанностей службы, или по поводу ее исполнения, и, кроме того, при наличности точно определенных в законе преступлений; 3) самое существо преступлений, перечисленных в 18 и 31 стт., не совпадает с указанными в ст. 279 ни по лицам, ни по преступным деяниям. Поэтому материальный в.-уг. закон не должен бы распространяться далее лиц и деяний, точно указанных в стт. 18 и 31 Положения, и никакому расширительному толкованию не подлежит. Однако, практика с 1887 г. в руководящем решении по делу Чигиринских и Гайдаренковой установила совершенно иное толкование. В своем решении гл. воен. суд признал положения ст. 17 относящимися не только к процессуальному, но и к материальному военному закону, вследствие чего неограниченный круг преступных деяний и гражданских лиц оказался подлежащим воздействию военно-процессуальных и материальных законов в наиболее тяжкой их форме. Единств. ограничение, которое гл. воен. суд сделал в своем расшир. толковании закона, состоит в том, что положения ст. 17 применяются лишь к преступлениям общим, военнослужащих с гражданами. Однако, принимая во внимание, что по силе 242 ст. Воинского устава военнослужащим и гражданам общи все преступления, установленные уголовными законами, такое толкование нисколько дела не меняет. Это толкование поддерживалось и. в дальнейшем и не изменилось в своем существе до настоящего времени. - В местностях, объявленных на военном положении, расширение в.-уг. закона на граждан происходит в тех же размерах, как и при положении об усилен. и чрезв. охранах, за исключением ст. 17 закона о военном положении, в силу которой за бунт против верховной власти, измену и прочие виды деяний, предусмотренных в отношении военной подсудности жителей неприятельских областей (об этом выше), виновные лица отвечают по военным уголовно-материальным и процессуальным законам ("подлежат военному суду и наказанию по законам военного времени"), хотя и в этой статье мы имеем ряд деяний, которые воинским уставом не предусмотрены, а потому военно-уголовным законам подлежать не должны. В.-уг. закон получает применение к лицам граждан. ведомства за преступления обще-уголовного характера и в некот. других случаях. Так, согласно ст. 31 "Полож. о мерах к охр. гос. пор. и общ. спок.", министр юстиции, по соглашению с военным министром или морским, может в местностях, необъявленных в исключ. положении, предавать военному суду граждан, виновных в преступлениях, указ. в ст. 111-113 нового Уг. Улож. (разглашение и выдача государственных тайн, касающихся внешней безопасности России, недозв. съемка планов и т. д.). Затем, наместнику Его Велич. на Кавказе предоставлено право в отношении лиц, обвиняемых в вооруженном нападении на служащих Закавк. и некоторых участков Владикавк. жел. дор. при исполнении ими обязанностей службы, на пассажиров ее, если нападение сопровождалось убийством или покушением на него, тяжкими побоями, разбоем, грабежом, а также обвиняемых в умышленном повреждении железной дороги, - передавать дела на обсуждение их военными судами с примен. смертной казни. Далее, главноначальствующему на Кавказе предоставляется право в пределах Кавказа и Ставроп. губернии, передавать из ведения судов общих в суды военные, с применением материального военно-уголовного закона, дела о разбое, грабеже, поджогах и вооруженном сопротивлении властям, в которых обвиняемыми являются туземцы, с правом утверждения таких приговоров.

Те же преступления в пределах Терской и Кубанской областей передаются в военные суды командующим войсками кавк. воен. округа и наказн. атаманом кавказ. казач. войск (ст. 250 в.-с. у., прим.). Кроме того, в.-уг. закон получил у нас огромное распространение в силу "правил чрезвыч. охраны на жел. дор.". По этому закону, в случае объявления жел. дороги на полож. чрезвыч. охраны, в полосе отчуждения гражданские лица предаются военному суду, помимо учинения ими преступных деяний, установленных в ст. 270 и 1314 в.-у. и в.-с. у., еще и за устройство стачек, предусмотренное ст. 13593-13598 Улож. о нак. Эти правила находятся в наст. время в т. XII Св. Зак., примеч. 17 к ст. 575, и в ст. 226¹ у. уг. суд.

Для поддержания воинского правопорядка в.-уг. право пользуется рядом способов, которые являются такой же санкцией в отношении различных видов воинских правонарушений, как и соотв. мероприятия обще-уголовного права. Сюда должны быть отнесены общие превентивные меры, меры вознаграждения за вред и убытки, репрессии и исключение из армии и общества. Система превентивных мер относится гл. обр. к области дисциплинарного права. Что же касается репрессии, то воинским наказанием может быть, строго говоря, лишь такое, которое не влечет за собою оставления виновным рядов армии, ибо иной порядок противоречил бы основным специальным требованиям в.-уг. права, как охраны воинского правопорядка. Поэтому чисто воинское наказание по своей санкции не должно превышать срока действительной службы в рядах войска. В остальном система воинских наказаний: 1) не должна отличаться от системы кар обще-уг. характера в своем принципе; 2) наказания для нижних чинов и офицеров должны быть равны и однородны; 3) никакие различия по служебному положению подсудимых не должны иметь места; 4) если признавать специальные виды воинских наказаний, то они не должны сопровождаться поражениями общегражданск. прав виновного. Однако, в действующем праве эти теоретические начала нигде не получили надлежащего осуществления, и система наказаний представляется иной. Во Франции к области воинских преступлений (crimes) отнесены деяния, облагаемые такими наказаниями, как смертная казнь, каторга, ссылка, заточение и заключение, лишение воинской чести и изгнание. К проступкам (delits) относятся деяния, караемые исключением из службы, общественными работами, тюрьмой и денежным штрафом, к нарушениям (contraventions) отнесены деяния, влекущие за собой различные меры дисциплинарных взысканий. Отличительной же особенностью фр. кодекса является отсутствие для военного времени указаний на обстоятельства, уменьшающие вину. В Германии наказания делятся на общие и воинские и, затем, на главные и придаточные (потеря прав гражд. чести, отдача под надзор полиции, в работ. дом и пр.); последние не могут быть налагаемы отдельно от главных. Выгодным отличием герм. кодекса являются весьма широкие границы кары, допускаемые в отношении лишений свободы: законом назначается лишь максимум наказания. К специально воинским карам для всех воинских чинов относится удаление из армии; кроме того, для офицеров - увольнение от службы, для унтер-офицеров - разжалование и для всех нижних чинов - перевод во второй разряд. Кодекс по преимуществу устанавливает лишь высший и низший размеры кары и предоставляет признание уменьшающих вину обстоят. полному усмотрению суда; обстоятельства, увеличивающие вину, специально перечислены в законе. - Наш воинский устав о наказаниях построен на основаниях, общих с уложением о наказаниях. Он чрезвычайно сложен. Он также держится лестничной системы наказаний, с ее дробностью и непригодностью к индивидуализации кары. Устав делит наказания на существенно отличные виды: 1) для офицеров, 2) для нижних чинов. При этом тяжесть кар не соответствует их постепенности, и, кроме того, будучи различны по названиям, они совпадают по существу. Для офицеров установлено очень большое число (8) видов исправительной кары, которым не могут соответствовать два вида исправ. кар, установленные для нижних чинов, так же как 12 степеней офицерских наказаний не могут соответствовать 9 степеням наказаний для нижних чинов. Отсюда отсутствие равномерности наказания, особенно опасное для уравнения ответственности при соучастии. Помимо того, наказания правопоражающие помещены в одной лестнице наказаний с наказаниями лишением свободы, что делает весьма затруднительным и неравномерным переход от одних наказаний к другим. Воинский устав знает деление воинских наказаний на I) уголовные, II) исправительные и III) дисциплинарные. К уголовным наказаниям относятся: 1) смертная казнь, которая для специально воинских преступлений может и не сопровождаться лишением прав, и заточение в крепости на тех же основаниях; 2) каторжные работы с лишением всех прав состояния. К исправительным карам для офицеров и гражданских чиновников отнесены: 1) исправительные арестантские отделения, 2) исключение из службы с лишением и без лишения чинов, но всегда с потерей некоторых особых прав и преимуществ, 3) заключение в крепости с лишением, или без лишения чинов и с большим или меньшим правоограничением, 4) разжалование в рядовые, 5) отставление от службы и содержание на гауптвахте. Вне лестницы для офицеров стоит отрешение от должности. Кроме того, для офицеров и гражданских чиновников военного ведомства и нижних чинов может быть назначено заключение в крепости на сроки от 4 до 6 лет, сопровождаемое для офицеров исключением из службы с лишением чинов и потерей некоторых особых прав и преимуществ. Исправительные наказания для нижних чинов делятся на 2 лестницы: одна ведает наказ. за преступления, не сопряженные с нарушением обязанностей воинской службы, другая перечисляет наказ. за преступления по службе. Первая состоит из: а) отдачи в исправительные арестантские отделения, б) заключения в тюрьме гражданского ведомства, в) одиночного заключения в военной тюрьме с потерей некоторых прав по службе и г) денежного взыскания. В другой лестнице, кроме указанных, значится отдача в дисциплинарные батальоны и не значится денежное взыскание. По сравнению наиболее тяжких наказаний, наш воинский устав значительно суровее даже германского уголовно-матер. военного кодекса. Последний знает смертную казнь лишь для военного времени и то за очень небольшое число деяний. Но и в военное время наш воинский устав значительно суровее: так, за нарушение обязанностей службы в целях способствования врагу наш устав знает лишь смертную казнь, а германский максимум - каторгу и тюрьму (Zuchthaus) не более 10 лет. Насилие над начальником в мирное время по нашему уставу облагается каторгой от 12 лет, а в военное время смертной казнью, а по германскому в мирное время только цухтгаузом от 5 лет, если бы даже начальнику была причинена смерть. В военное время герман. военный устав знает назначение смертной казни в 13 случаях, французский в 26 случаях, а наш воинский устав в 28 случаях.

В заключение необходимо указать, что в армиях XIX века преступность, в общем, значительно выше, чем в гражданской среде, несмотря на отсутствие или более слабое действие экономических факторов, являющихся наиболее грозными стимулами преступлений.

Литература: Лоренц Штейн, "Учение о военном быте", пер. Эртеля; Кузьмин-Караваев, "Военно-уголовное право"; Weisl, "Das Heeresstrafrecht"; Dangelmaier, "Die Militarverbrechen und-vergehen"; Фалеев, "Цели воинского наказания"; Друцкой, "Причины невменения в военно-уголовном праве"; Плетнев, "Основные принципы военно-уголовного процесса в связи с главными основаниями общего"; Bouniols, "La suppression des conseils de guerre"; Taillefer, "La justice militaire dans l'armée de terre"; Mersil, "Réforme de la justice militaire"; Picquart, "Projet de loi portant suppression des conseils de guerre permanents".

В. Плетнев.

Источники:

1. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 10/Изд. 7.- Москва: Т-ва 'Бр. А. и И. Гранатъ и Ко' - 1912.