Гамсун

Гамсун, Кнут, один из самых выдающихся норвежских писателей, пользующийся европейск. известностью, завоевал себе особенно горячие симпатии в России. Произведения его выходят у нас в многочисленных переводах, а пьесы не сходят с подмостков наших лучших театров. Г. принадлежит к числу своеобразнейших и самых причудливых поэтов. Его судьба напоминает историю Горького. Сын бедного крестьянина (род. в 1860 г.), он прошел путь от нищеты и унижений до всесветной славы и общего признания. Сапожник, чернорабочий в порту, кочегар на одном из океанских пароходов, кондуктор конки в Чикаго, лектор и, наконец, писатель, сначала непризнанный, обивающий пороги редакций, а затем прославленный, - таковы главные этапы этого волшебного пути, на котором тяжелая действительность не могла уничтожить в нем мечтателя. В самые мучительные моменты нищеты и горя он не переставал жить в мире чарующих грез, слушать песни вечно не умолкающих потоков и вести беседы с мертвецами среди могил запущенного кладбища, находившегося рядом с домом, где протекало его детство. Миру разума, жестокому миру логики и целесообразности, миру томительно - скучному и однообразному Г. противопоставляет другой мир, рожденный его фантазией, царство причудливых скачков и свободной игры прихотей, - бесцельный мир, который свободен, потому что создает свою жизнь, повинуясь лишь собственному творческому капризу. Поэзия Г. это - поэзия иррационального. Если модернизм был восстанием против социального принципа и научно-позитивного мышления, если для Ибсена освобождение личности заключалось в вечной вражде с миром, для Пшибышевского в половых экстазах, если Оскар Уайльд был певцом освобождающей лжи и волшебного вымысла, а Метерлинк - мистического созерцания, то Г. занимает первое место среди модернистов, как поэт освобождающего безумия. Он враг логики и последовательного мышления. Бессвязное и беспричинное в человеческих поступках и мыслях отражает тайны сверхчувственного мира вернее, чем разумное и логически обоснованное. "Для того, чтобы видеть это, нужно некоторое количество света, и для того, чтобы рассказать это, нужно обладать мозгом, зараженным безумием". Так говорит Нагель, герой его глубочайшего романа "Мистерии". Нагель - отрицание мысли, воплощенное свидетельство того, что безумие проникает в сущность вещей вернее и глубже, чем разум. Его высшее наслаждение перебрасывать силлогизмы в хаотическом беспорядке и любоваться причудливыми то переплетающимися, то разбегающимися линиями, которые они образуют в своем быстром движении. Идеи складываются в стройное здание и вдруг опрокидывают его в тот момент, когда, казалось, истина уже найдена, и остается только увенчать великолепную постройку. И нет конца этой игре идей, этой сверкающей гонке мыслей, и нет другой логики в этих логических построениях, кроме отсутствия всякой логики, кроме признания, что мысль не уловима и нелепа, тогда как бессмыслие достоверно и ясно, что мысль - лучшее свидетельство своей собственной несостоятельности, что она дана человеческому мозгу только для того, чтобы привести его к своему собственному отрицанию. Нагель, как гениальный жонглер, пользуется логикой для того, чтобы утвердить бессилие логики. Его работа - это разрушительная, освобождающая работа исстрадавшегося человека, не нашедшего в устоях, на которые опирается человеческое общество, оправдания запросам своего аристократического, утонченного ума и нежного сердца. Он ненавидит "разумность", убивающую непосредственное знание тайны; только освобожденный от плоской правильности человеческого мышления, он чувствует "бесконечную связь всех вещей", и "от деревьев, от песчаных насыпей на земле, от каждой травки тянутся к нему тысячи нитей, сливаясь с его существом, и душа его растет и ширится и становится полнозвучной, как орган". Он видит связь в бессвязном и цель в бесцельном. Он испытывает нечеловеческие муки, стараясь привести в связь сверхчувственное и чувственное, стараясь сделать осязательной правду иррационального в неправде рационального. Он страдает, не умея уличить Минутту, низость которого так достоверна для безумия и нелогичности и так неуловима для чувства и разума. Лучшие творения Г. обвеяны мятежным проникновенным безумием Нагеля. Гамсуновский герой всюду один. Он всегда носит с собой свои таинственные сказки, тайные нити, которыми он связует явления, разрушая порядок видимого мира, сотрясая своим тревожным бредом и тихие радости любви, и океан житейских страданий, и царственное величие Пана. Его "Виктория" - нужная поэма любви, прозрачная, как облако, душистая, как утренний цветок, обрызганный росою. И в то же время в этой любви нет счастья и ясного покоя. Любовь - это борьба любящих. Если приблизиться к познанию тайн крытия можно только посредством иррациональных сил души, то любовь - высшее состояние, так как она усыпляет разум и пробуждает эти силы. Гамсуновский гимн любви соткан из антитез. "Она заставляет склоняться голову короля до самой земли, так что волосы его метут дорожную пыль, а уста его бормочут бесстыдные слова, и он смеется и высовывает язык. Такова любовь. Нет, нет, она совсем другая... Она сошла в весеннюю ночь, когда юноша увидел два глаза..." Этот знаменитый гимн любви - новый дифирамб в честь гармонии, которая открывается только в противоречивом и непоследовательном. "Голод" - одновременно потрясающая картина страданий, рождаемых голодом, и волшебная сказка о дивных мирах, рождающихся в воспаленном воображении голодного. И чудится временами, будто цель поэта - не призвать к облегчению физических мук человека, а пропеть гимн этим мукам, посланным в наш тусклый, серый мир для того, чтобы приподнять завесу вечности, раскрыть красоту нездешнего. Кажется, что муки героя не в его бедности, что никакие богатства не спасли бы его от голода, потому что он нелепо растратил бы их, как нелепо бросал золотые, порою попадавшие в его руки, потому что он непримирим и несоизмерим с миром, как Бранд и Дориан, как все сверхчеловеки, попадающие в человеческий мир шаблона. Голод в этой странной повести - одна из форм гибели сверхчеловека в человеческом мире. Волшебное, высшее принимает на земле отвратительные формы, но не перестает быть волшебным. Быть может не ужас, а ничтожество мук голода хотел раскрыть поэт, хотел показать, что никакие ужасы земли не могут отнять неба у того, кто обрел его. Ту же мятежную иррациональную натуру бросил Г. на лоно природы. Среди великих творений мировой поэзии, раскрывающих душу природы, гамсуновский "Пан" останется одной из самых драгоценных жемчужин. Но в душе беспокойного Глана нет гармонии. В великое царство Пана он принес свою душу горожанина, мятежную душу, полную противоречий, и дивная поэма природы превращается в трагическую повесть о бессилии природы умиротворить мятущийся ум современного человека. Известная драматическая трилогия Г. ("У врат царства", "Драма жизни", "Закат") наполнена борьбой этих же сил: безумия и разума. Она исполнена горькой иронии и показывает печальную картину того, как жизнь приводить мятежное к благоразумному, как те, кого Ницше называл "Vielzuvielen", постепенно низводят сверхчеловеческие порывы к маленьким плоским желаниям, к психике "последнего человека". И здесь - то же понижение в моменты благоразумия и целесообразности и та же близость к высшей тайне в минуты торжества безумия и хаоса. Г. - поэт, перед которым самые глубокие концепции жизни и природы раскрываются в болезненно-утонченных состояниях души. Недаром из мировых писателей он так любит Достоевского и так ненавидит великие умы (в роде Гладстона), которые, в его глазах, были воплощением стремлений, рожденных идеей общего блага и общей морали, нормально выросших из понятий целесообразности и человеческого счастья. Г. еще не завершил своей деятельности. Его новейшие произведения "Беннони", "Роза" и драма "У жизни в лапах", образцово воплощенная Москов. Худож. театром, продолжают приковывать к нему внимание читающего мира. В настоящее время он живет в уединении, в двенадцати часах пути от Христиании, в местечке Сулиен. И все попытки друзей заставить его хотя на время приехать в Христианию не приводит ни к чему. См. Измайлов и Благовещенская, "Кнут Гамсун" (1910); П. Коган, "Очерки по истор. зап.-европ. лит.", т. III, вып. II; Куприн, ст. в "Сев. Сборниках", т. V; Бальмонт, ст. в сборн. "Горные вершины"; Айхенвальд, "Этюды о западных писател."; Абрамович Н., "Кнут Гамсун" (1910).

П. Коган.

Источники:

1. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 12/11-е стереотипное издание, до 33-го тома под редакцией проф. Ю. С. Гамбурова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского, проф. С. А. Муромцева и проф. К. А. Тимирязева- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1933.