Гейне

Гейне (Heine), Генрих, один из величайших и самых капризных лирических поэтов, своеобразный и причудливый политический писатель, имя которого уже при жизни его сделалось предметом ожесточенных споров и до сих пор вызывает разнородное отношение к себе, начиная с восторженного поклонения и кончая непримиримой злобой и ненавистью. Причина - сложная и труднообъяснимая натура Г., полная противоречий, склонная к исключающим друг друга порывам и настроениям, а также бурная эпоха политических и социальных потрясений, с которой совпала его литературная деятельность. Если художественная мысль XIX столетия болезненно порывала с традициями романтизма и мистицизма для земли и реального творчества, если в крушении романтических иллюзий и аристократического индивидуализма, с одной стороны, и в торжестве научно-позитивной мысли и социального принципа - с другой, заключалась главная трагедия всякого европейского поэта этого века, то внутренняя история Г. является наиболее ярким выражением этой трагедии. Он пропел самые волшебные романтические песни и он же насмеялся над всякими иллюзиями и всякой восторженностью с неслыханным цинизмом и несравненным сарказмом. Его поэзия, это - повесть мечтателя, которого отвратительная проза земли ежеминутно отрывает от прекрасного неба, драгоценные сверкающие камни, брошенные в липкую грязь. Это - само XIX столетие, в точной науке которого растворились мечты и обманы прошедшего; в суровом демократическом движении которого окончательно потускнел рыцарский индивидуальный героизм, завещанный традицией. Жизнь Г. соткана из противоречий. Судьба сделала его свидетелем крушения самых сказочных карьер, грандиозных политических замыслов и могучих общественных усилий. Он родился в Дюссельдорфе (время рождения спорно, около 1797-99 г. ) в еврейской купеческой семье. В детстве он был свидетелем сонного прозябания, к которому сводилась жизнь в тогдашних немецких городах. Он видел, как слетали короны с голов добродушных немецких курфюрстов, полудеспотов-полупомещиков, сменяемых Наполеоном. Мать, поклонница Руссо, и дядя Симон, образованный человек, обладавший большой библиотекой, представляли контраст с обычными воззрениями консервативного и верующего еврейства и заронили в душе Г. первые семена свободомыслия и скептицизма. Дюссельдорфский лицей, где Г. получил свое первое образование, с тогдашней схоластической и нелепой системой обучения ничего не оставил в душе даровитого и впечатлительного мальчика, кроме насмешки. В Франкфурте, куда Г., предназначавшийся к купеческой профессии, попал ненадолго из Дюссельдорфа, он видел "гетто", где его единоверцы подвергались средневековым гонениям. Далее, - университет, куда Г. поступает благодаря поддержке дяди Соломона, сначала боннский, потом геттингенский. Геттинген, население которого, по словам Г., "делится на скотов, профессоров и филистеров", поэт впоследствии (в "Путешествии на Гарц") осмеет так же жестоко, как и Дюссельдорф. В 1821 г. он переселяется в Берлин, который окончательно оттолкнул его от немецкой действительности, так как здесь царила разнузданная реакция, проявлявшая себя преследованиями студенческих кружков, драконовскими мерами цензуры, изгнавшая из печати политические и общественные вопросы и наполнившая газеты, по выражению Г., "праздными сказками и театральными критиками". Если немецкая действительность не оставила в душе Г. добрых воспоминаний, то французы, победоносное шествие которых через Германию совпало с детскими годами поэта, казались ему "веселым народом славы". В семье отца он слышал похвалы французскому императору, который современникам представлялся носителем освободительных идей великой революции, нередко заменял устарелые формы жизни новыми и вносил облегчения в тяжелое положение евреев. Когда Г. увидел Наполеона, ехавшего с блестящей свитой по аллее придворного дюссельдорфского сада, он показался поэту богом, и Г с благоговением смотрел на его "лучезарно-мраморную руку, одну из двух рук, которые связали многоголовое чудовище анархии и прекратили поединок народов". Но если немецкая действительность была печальна и "чистый гений свободы" избрал себе в подруги не Германию, а ее западную соседку, - то философская мысль и художественное творчество процветали в Германии, быть может, именно потому, что реакция, боровшаяся с политикой, содействовала направлению творческих сил в область философских и эстетических вопросов. Г. воспринял поэтический и философский дух своей родины. Дюссельдорф стоит на берегу Рейна, родины легенд и серенад, и не раз чудилось поэту в детстве, что "старые рыцари вставали из развалин замков и били друг друга в железную броню, и Лорелея снова стояла на вершине горы и пела свою милую губительную песню". В боннском университете он слушал лекции Августа-Вильгельма Шлегеля, который был главой романтической школы, тонким ценителем поэзии. Он раскрывал перед слушателями мир германской старины, объяснял красоты Нибелунгов, учил Г. любить Шекспира и Байрона, и Г., впоследствии осмеявший в своей "Романтической школе" Шлегеля, однако, не раз отмечал влияние, которым был ему обязан. В Берлине он слушал лекции известного санскритолога Боппа, эстета Вольфа и юриста Ганса. Здесь же кафедру философии занимал Гегель, философское учение которого одно время захватило Г. вместе со всем современным поколением. Франция научила его любить свободу, Германия - отвлеченную мысль и художественное творчество. Первая питала в нем социальные и политические инстинкты, вторая - фантазию и философский пыл. Всю жизнь его душа билась между этими противоречивыми силами. То жертвовал он мечтой и красотой для долга гражданина, то забывал из-за красоты и иллюзии борьбу и политику. В этот омут противоречий судьба бросила человека впечатлительного, страстного и чувственного, мстительного и настойчивого, обладавшего в высшей мере и достоинствами и недостатками своей расы. Эти особенности его характера содействовали тому, что Г. особенно остро воспринимал события современности, рано истощил свои силы в водовороте страстей, развил в себе исключительную подозрительность, нажил многочисленных врагов, преследовавших его с ожесточением и ненавистью. Подобно большинству поэтов, Г. рано начал влюбляться. Еще в юности глубокий след в его душе оставила несчастная любовь к Амалии, отвергнувшей его, любовь, которая навеяла грустные мотивы его первого сборника стихотворений "Traumbilder". Его принадлежность к еврейской нации являлась для него предметом то гордости, то мучений. В 1825 г. он принял лютеранство и в этом же году получил степень доктора юридических наук. Угнетающе действовала на Г. и его бедность и связанная с ней зависимость от богатого дяди Соломона, который нередко поддавался влиянию врагов поэта, обвинявших его в проповеди неверия и дурных идей, и лишал Г. своей помощи. Но истинно тернистый путь для Г. начался с появлением его лучших поэтических творений. Уже в 1822 г. вышли его "Gedichte", а через год трагедии "Альманзор" и "Ратклиф" с прибавлением "Лирического интермеццо". Стихотворения были сочувственно встречены критикой и публикой. Но когда появились в 1826-1827 гг. два первых тома его "Reisebilder" (Путевые картины), вся мыслящая Германия пришла в движение, и в литературе поднялся шум и скандал. Это было удивительное произведение, написанное в капризном, причудливом стиле, смесь пафоса и сарказма, восторженная мечта и злая сатира одновременно. Вся немецкая жизнь развернулась в этих быстро мелькающих картинах. Досталось немецкой науке, администрации, равнодушному обществу, всем отжившим формам государственного и общественного быта. Дворянство, подвергшееся здесь ярым нападкам, лицемеры, с которых была сорвана маска благочестия, угнетатели свободного слова, сонные филистеры, - все это пробудилось в своих насиженных гнёздах и ополчилось на писателя, который, нарушая все законы искусства, расчищал путь идеалам нового времени, возвеличивал французскую революцию и Наполеона, заклятого врага Пруссии. Молодежь восторженно зачитывалась "Путевыми картинами", правительство запретило их и стало преследовать поэта, консервативные писатели обрушились на него, среди них особенно усердствовал граф Платен, представитель осмеянного поэтом дворянства, изощрявший свое остроумие по поводу происхождения Г. В 1827 г. вышла знаменитая "Книга песен" (Buch der Lieder), которая справедливо причисляется к перлам мировой поэзии. Волшебный мир старой романтики воскрес в этой книге, озаренный фантастическим светом. По мановению поэта, вставали из морей средневековые города, снова раздавался звон старых колоколов, неслись стройные звуки органа, оживали разрушенные замки, оглашаясь ликующим шумом танцующих рыцарей, дам и пажей, из могил выходили страшные призраки давно умерших людей, и жуткие тайны и зловещие предчувствия наполняли трепетом сердце. И еще более чем в "Путевых картинах", Г. являлся здесь одновременно романтиком и революционером, хоронившим дорогую мечту поэта ради земли и ее требований. Любимый образ его, это - образ мечтателя, улетевшего высоко в царство фантазии и пробужденного грубым криком, донесшимся из самой гущи жизни. Стесненное материальное положение и начавшиеся преследования побудили Г. искать спасения в путешествиях и в журнальной работе. Он уезжает на время в Лондон, редактирует в Мюнхене газету "Politische Annalen", наконец уезжает в Италию и по возвращении выпускает третий том "Путевых картин", где жестоко расплатился с графом Платеном и еще ярче высказал свои революционные воззрения. Прусское правительство запретило книгу, и Г. должен был спасаться бегством. Когда на о. Гельголанде, где находился поэт, в июле 1830 г. он получил газеты, сообщавшие о вспыхнувшей в Париже революции, ему показалось, что он держит в руках "солнечные лучи, завернутые в бумагу", и они зажгли в душе его "самый дикий пожар". Г. решил осуществить желание, давно уже занимавшее его, и уехал в Париж. С этого момента начинается второй период его жизни. Поэт совершенно уступает место политическому писателю. Он начинает писать корреспонденции в аугсбургскую "Всеобщую газету", и эти корреспонденции производят шум в Германии и приобретают ему врагов во всех лагерях. Не отрешившийся от своих поэтических капризов, индивидуалист и романтик, он плохо выдерживает роль последовательного политического мыслителя, не может вполне примкнуть ни к одной партии, своими личными настроениями часто резко нарушает общий строй демократических освободительных идей, которые проводит в своих корреспонденциях. Правительство принимает еще более энергичные меры против беспокойного писателя, и издатель Котта вынужден прекратить печатание корреспонденций Г. Преследования особенно усилились, когда в Германии образовалась школа молодых писателей, известная под именем "Молодой Германии", считавшая своими духовными вождями Г. и Берне. Представители школы, проповедовавшей освободительные идеалы, вызвали ожесточенные нападки особенно со стороны Менцеля, обрушившегося на них и на Г. Благодаря доносам Менцеля правительство обратило внимание на школу, разгромило ее, а заодно запретило и все произведения Г., не только вышедшие, но и будущие, вследствие чего поэт лишился своего главного заработка. И в то время как власти преследовали его, единомышленники Г. обвиняли его в непоследовательности, компромиссах и даже ренегатстве. Радикалы и республиканцы не любили его за его эстетические вкусы и аристократизм натуры, которые удерживали его от личного сближения с демократическими элементами. Когда Г. принял ежегодную субсидию от министерства Гизо, его стали обвинять, что он продался французскому правительству и в своих корреспонденциях служит его интересам. Чтобы положить конец этим толкам, Г. собрал свои корреспонденции и издал их в 1833 г. под заглавием "Французские дела" (Französische Zustände), снабдив их таким резким предисловием, после которого возвращение на родину стало для него невозможно. Эта книга - лучшее оправдание Г. Она свидетельствует о том, что, при всем субъективизме, при всей причудливости его настроений, он всегда оставался истинным демократом по духу, если и не был последовательным политическим борцом в партийном значении этого слова. Взаимное непонимание между Г. и немецкими политическими эмигрантами нашло себе наиболее яркое выражение в отношениях поэта к Берне. Первый был жизнерадостным человеком, одинаково любившим свободу и красоту, второй был фанатиком идеи, непреклонным республиканцем, не знавшим отклонений от раз избранного пути. Их вражда закончилась известным памфлетом Г. "О Берне", в котором много несправедливых и некрасивых нападок на знаменитого публициста, хотя Г. и отдает должное своему противнику. Из других произведений Г., написанных во французский период его жизни, выделяются те, в которых он поставил себе целью содействовать взаимному духовному сближению и ознакомлению двух великих народов: "К истории религии и философии в Германии", "Романтическая школа", где он дает блестящие портреты романтиков и поет отходную романтизму, которого был великим представителем и который с болью в сердце покинул ради политической борьбы. Из его поэтических произведений последнего периода много шума вызвала остроумная поэма "Атта Троль", в которой Г. осмеял своих литературных противников, и особенно "Зимняя Сказка" или "Германия", блестящая сатира, в которой он снова беспощадно обличает темные стороны немецкой действительности. Личные дела Г. складывались к концу его жизни печально. Он женился на Евгении Мира (Матильда), женщине простой, которая не могла понять поэта, но искренне любила его и заботилась о нем. Большой удар нанес ему дядя Соломон, который, вопреки ожиданиям Г., после смерти оставил ему ничтожную сумму. И только после тяжелой и некрасивой борьбы Г. стал получать пенсию от наследника дяди, обязавшись не печатать ничего оскорбительного для родных. Жестокая борьба, которую вынес Г., а также увлечения, которым он отдавался, не рассчитывая сил, гибельно отразились на его здоровье. Последние годы своей жизни он был прикован к одру болезни и переживал такие нечеловеческие муки, которые одни могли бы искупить все его вины, если таковые были в действительности. Он умирал медленно и долго, продолжая дарить миру гениальные образы и злые мысли. Конец его жизни был согрет любовью к некоей Сельден, которую он прославил под именем "мушки". Ум. он 17 февраля 1856 г. Его смерть не примирила с ним его врагов. До сих пор вопрос о постановке памятника поэту поднимает в Германии целую бурю. Оценка литературного значения Г. принадлежит к числу труднейших задач для критика. Его общественный пыл, страстность и мстительность, увлекавшие его в водоворот злободневности, затемняют его огромное мировое значение. Но большинство критиков сходятся в признании того, что Г. был прежде всего великим поэтом. Как публицист и политический писатель, он проявил великое благородство души, сумев подчинить свои поэтические склонности задачам времени и интересам угнетенного человечества. Но его роль в истории политического развития в Германии бледнеет перед его огромным значением в истории поэзии. В его песнях, в этом изумительном сочетании возвышенного и низменного, в волшебной амальгаме, где слит благородный пафос с разнузданным цинизмом, в этой странной симфонии, где скорбь о печальном жребии человечества сливается со смехом Мефистофеля, - воплощена трагедия современного человечества с большей силой, чем в его остроумных политических статьях. Правда, как политический мыслитель, он часто улавливал смысл развертывающихся событий лучше, чем Берне, именно потому, что целое не ускользало от его обобщающего поэтического ума за деталями борьбы. В блестящих парадоксах отмечал он то явление, что из борьбы национальной, из борьбы сословной, из всех запутанных отношений, постепенно вырисовывается одна ясная борьба, борьба двух великих наций, или двух великих сословий: эксплуатирующих и эксплуатируемых. Гейне сам позаботился о том, чтобы раскрыть нити связующие его капризную поэзию с общественными настроениями его эпохи. "Дорогой читатель, - пишет он, - если ты хочешь сетовать на разлад, то сетуй на то, что мир сам разорвался посредине надвое. Ведь сердце поэта - центр мира, поэтому оно с воплем должно было разбиться в настоящее время. Кто чванится, что его сердце осталось цельным, тот сознается, что у него прозаическое обособленное сердце. Через мое же сердце прошла великая мировая трещина, и потому я знаю, что великие боги щедро одарили меня милостями перед другими людьми и удостоили меня мученического венца поэта. Мир был цельным в древности и в средние века. Тогда были и поэты с цельной душой. Но всякое подражание им в наше время есть ложь, которая ясна всякому здоровому оку и которая не может, поэтому уйти от насмешки". Эти слова ярко рисуют, как преломлялась в самой капризной и своевольной душе общая драма его столетия. Изумительно, что субъективнейший из поэтов так страстно стремился отнести свои личные настроения к объективным данным своей эпохи. В другом месте Г. еще более ясно установил тот болезненный процесс, которым сопровождался в душе поэта переход от мистического и романтического миропонимания к научно-позитивному мышлению и растворение одинокого аристократического индивидуализма в демократических идеях и в социальном усилии. "С ужасом и трепетом" думал он о грядущем торжестве коммунизма, о господстве этих "мрачных иконоборцев". "Своими грубыми руками, - писал Г. в предисловии к французскому изданию "Лютеции", - они беспощадно разобьют все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они разрушат все те фантастические игрушки искусства, которые так любил поэт; они вырубят мои олеандровые рощи и станут сажать в них картофель; лилии, которые не занимались никакой пряжей и никакой работой и однако же были одеты так великолепно, как царь Соломон во всем своем блеске, будут вырваны из почвы общества, разве только они захотят взять в руки веретено". Далее ему чудятся вырванные розы, "праздные невесты соловьев", бакалейный торговец, заворачивающий нюхательный табак в листы его "Книги песен", и т. д. И тем не менее он благословляет это время, потому что, раз признав, что "все люди имеют право есть", он считает себя вынужденным покориться и всем выводам, вытекающим из этого положения. "Да разобьется этот старый мир, в котором невинность погибала, эгоизм благоденствовал, человека эксплуатировал человек!" Пусть поэт ошибся: искусству не угрожает опасность с развитием демократических идей. Но подвиг его оттого не менее благороден. Он бросил лиру для меча, в противоположность древнему поэту, покинувшему меч для лиры. Нелегко досталось ему отречение от дорогих иллюзий. И если его песни стали любимыми песнями человечества, то именно потому, что в них изображена душевная драма, сопровождающая один из величайших общественных переворотов истории. - Лучшее издание соч-ий Г. с приложением всех вариантов, с прекрасными комментариями и биографией принадлежит проф. Ernst'y Elster'y (Leipzig, 1887-1890 в семи тт.). Первое полн. собр. Strodtmann'a (Hamb., 1861-66, 21 Bde). См. Strodtmann, "Н. Hemes Leben und Werke", в 2 тт.; К. Proelss, "Н. Heine" (1886); Karpelles, "Н. Heine und seine Zeitgenossen"; его же, "Н. Heines Memoiren" (nach seinen Werken, Briefen und Gesprachen); воспоминания Камиллы Сельден: "Les derniers jours de H."; отдельно издавались письма Г., издана часть его мемуаров, см. "Н. Heines Familienleben, von seinem Neffen Baron v. Embden"; "Н. Heines Briefe" (Pan-Verlag, Berl. 1911). На рус. яз. стих-ия Г. переводились бесконечное количество раз; полное собр. соч. Г. издано под ред. П. Вейнберга. См. его же биографию Г. в изд. Павленкова, также Брандес, "Молодая Германия", главы во II т. "Очерков по истории зап.-евр. лит." Когана; собр. соч. Овсянико-Куликовского, т. У; "Литерат. оч." Ю. Веселовского.

Г. Гейне (род. ок. 1797/9, ум. в 1856)

П. Коган.

Источники:

1. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 13/13-е стереотипное издание, до 33-го тома под редакцией проф. Ю. С. Гамбурова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского, проф. С. А. Муромцева и проф. К. А. Тимирязева- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1937.