Германия

Германия (история). I. Зачатки. Появление в Европе германских племен может быть установлено за несколько веков до P. X. Около 330 г. до P. X. марселец Пифей, увлеченный рассказами об изобилии олова и янтаря в северных странах, снарядил туда экспедицию и посетил устья Везера и Эльбы. Через двести лет авангард германских племен, кимвры и тевтоны, впервые явился с огнем и мечом в цивилизованные страны. Иллирия, Галлия и Италия сделались жертвою их нашествия, и только искусству Мария и мужеству римских солдат удалось сокрушить в двух битвах эту первую волну, посланную германским миром на романский. О том, что представляют собою эти новые пришельцы, где живут и как живут, римляне довольно долго имели понятие очень приблизительное. Знали, что женщины бьются вместе с мужчинами, что в случае поражения, чтобы не попасться в плен, они убивают сначала детей, потом себя. Знали, что воины одеваются в звериные шкуры, отличаются силой и безумной храбростью. Больше - почти ничего. Первые точные сведения о германцах дал римлянам Юлий Цезарь, который познакомился с ними во время своих галльских походов.

Отбитые Римом, германские племена долго не дерзали попробовать прорвать границы на юге. Но теснимые беспрестанно в местах своего поселения, они должны были искать выхода в какую-нибудь сторону. И хотя Рейн считался границею между ними и Галлией, германцы неоднократно пытались нарушать ее, и, напр., в 72 г. до P. X. большое поселение германцев появилось в нынешнем Эльзасе, т. е. по ту сторону Рейна. Цезарю, за время его проконсульства в Галлии (58-50), пришлось несколько раз иметь дело с германцами, наседавшими из-за Рейна (попытка Ариовиста (см.) в 58 году, попытка узипетов и тенктеров в 55 году). Именно в эти свои столкновения с германцами Цезарь ознакомился с их бытом и описал его. Это первое серьезное свидетельство о быте германцев, и оно дает нам в общем очень ясное представление о том, чем они были за полвека до P. X.

Цезарь застает германцев в полукочевом состоянии. Они не любят заниматься земледелием (agriculturae non student). Главная их пища - продукты скотоводства: молоко, сыр, мясо. Но это не значит, что земледелие им совершенно незнакомо. Земля обрабатывается, но она не занимается навсегда определенным хозяйством (privati ас separati agri apud eos nihil est). Племя ежегодно производит разверстку земли между большими союзами (gentes cognationesque, т. е. между родами как по отцу, так и по матери). Операция разверстки считается очень важной, ибо ею заведуют племенные старейшины и выборные власти (magistratus ас principes), и все племя присутствует при ней, собравшись по родам. Ясно, что такая хозяйственная культура возможна лишь в том предположении, что племя, если не каждый год, то очень часто меняет места поселения. Но это не исключает существования известной общественной организации. В мирное время племя подчиняется суду и расправе своих родовых старейшин (principes regionum ас pagorum), а в случае войны выбираются чрезвычайные власти (magistratus), которые начальствуют над племенем и получают право жизни и смерти над подчиненными. Но судя по тому, что эти magistratus вместе с племенными старейшинами руководят принудительной разверсткой земли, нужно предполагать, что военное состояние в этот период становится более или менее постоянным. И вече, по-видимому, является в это время еще не постоянным институтом, а существует, главным образом, для военных нужд: на нем кандидаты в вожди набирают себе дружину.

Словом, время за 50 лет до P. X., когда писал Цезарь, для германцев - время переходное. Еще нет ничего установившегося. Все бродит. Это - культура в состоянии зародыша. Картина быта германцев, которую спустя полтора века после Цезаря дал нам Тацит, - уже совсем иная. Зародышей уже нет, все важнейшие отношения: экономические, социальные, политические, - получили определенный облик, во всем видна устойчивость, которой не чувствовалось в характеристике Цезаря. Причина ясна. Цезарь своими походами за Рейн укрепил восточную границу Галлии. Теперь германцам не было пути на запад так же, как не было его на юг. Они были заперты между морем, Рейном и Альпами и вынуждены постоянно защищаться от напора с востока, откуда все надвигались и надвигались новые пришельцы. К тому же и Рим, укрепившись в Галлии, перешел в наступление. В 12 г. до P. X. Друз перешел Рейн, завоевал нынешние Нидерланды (батавы и фризы), потом перешел Везер, подчинил племена бруктеров, хавков, хаттов и херусков и добрался до Эльбы. В 5 г. по P. X. Тиберий прошел по следам Друза, подчинил те племена, которые не были подчинены его предшественником, настроил крепостей между Рейном и Эльбою и всюду поставил римские гарнизоны. Казалось, что Германии суждено испытать в полной мере участь Галлии и подвергнуться такой же полной романизации. Но это только казалось. В 9 г. по P. X. железные легионы Августа, отданные под неумелое начальство Вара, были уничтожены Арминием (см.), вождем херусков, в чащах Тевтобургского леса. Римские гарнизоны были всюду затем изрублены, крепости снесены. Все нужно было начинать сначала. У Рима не хватило на это сил. Германик еще раз перешел Рейн, но то был уже не завоевательный, а карательный поход. Политических последствий он не имел. Внутренняя, зарейнская, Германия была избавлена от романизации. Только на границах остались римские города. Главным был Майнц (Moguntia), потом шли Трир (Augusta Treverorum), Кельн (Colonia Agrippina), Бонн (Bonna), Вормс (Borbetomagus), Шпейер (Noviomagus), Страсбург (Argentoratum), Аугсбург (Augusta Vindelicorum). Прорвать этот железный пояс германские племена были не в силах. Все восстания, не исключая и самого большого, поднятого гениальным батавом Цивилисом (69-70 гг.), кончались неудачно. Германским племенам приходилось устраиваться на том пространстве, которое было ограничено римскими владениями на западе и на юге. Тут наблюдал их Тацит.

Из его описания мы, прежде всего, узнаем, что германцы - уже оседлый народ. Как таковой он противополагает их неоседлым сарматам. Они строят дома и обрабатывают землю. Но настоящими земледельцами они еще не успели сделаться. Мирному труду они предпочитают опасности и славу военных успехов, а возделывание полей предоставляют женщинам, старикам и вообще слабым членам семьи. Когда они не на войне, они на охоте, а когда не на охоте, - либо спят, либо занимаются едой. Между тем у них уже выработалась и система землевладения и система земледелия. Вместе с оседлостью кончилось беспредельное земельное раздолье. Но земли все-таки еще очень много, и есть полная возможность вести экстенсивное хозяйство. Земля занимается всем поселением (ab universis), и тогда сообразно общественному положению каждого (secundum dignationem) производится раздел: никто не берет больше, чем может обработать. Так как земли много, то раздел не представляет трудностей. Пахотные участки меняются каждый год (arva per annos mutant). Леса, пастбища, выгоны, луга остаются в общем пользовании. Словом, мы имеем здесь общинное землевладение при переложной системе земледелия. Субъект хозяйства теперь уже не тот, что во времена Цезаря. Там участки получали родовые союзы, здесь - они достаются отдельным лицам. И, вообще, родовое начало начинает разлагаться; кровная месть не всегда обязательна; от кровников можно откупиться известным количеством голов скота. В противоположность роду, семья сплачивается теснее. Основная социальная единица - свободный германец. Социальная расслойка только что начинается. Тацит, как римлянин, привыкший наблюдать сильно дифференцированное общество, подметил и у германцев общественные различия. Он упоминает знатных (nobiles), свободных (ingenui), полусвободных (liberti), рабов (servi). Но его описание не дает материала для того, чтобы сделать заключение о действительной важности этих делений. Рабы, напр., не играют почти никакой хозяйственной роли. Они - скорее крепостные: живут отдельным хозяйством и платят своему господину оброк натурой. И это понятно. Рабы - те же германцы, взятые в бою; эксплуатировать их нет основания, ибо не существует сбыта для продуктов хозяйства. Полусвободные - это те, которые подчинялись добровольно, без борьбы. Они - не отпущенники, не бывшие рабы. Они - свободные люди, но они не участвуют в вече, а в строю занимают особое место. Знатные юридически почти ничем не отличаются от свободных, хотя фактически различия большие.

Общественная власть уже начинает получать более стройную организацию. Племя имеешь территорию, на которой действует целая полит. система. Вече, едва намечавшееся во время Цезаря, теперь занимает центр политической организации. Вече - это собрание вооруженного племени по сотням (сотня еще не является территориальным делением, каким становится позднее). Оно решает все важнейшие дела; лишь более мелкие решаются князьями (De minoribus rebus principes consultant, de maioribus omnes), которые вообще подготовляют материал для обсуждения народного собрания. Вече собирается регулярно, либо на новолуние, либо на плонолуние. Король или князь вносит предложение, вече решает. Князья - это старейшины областей (pagus, Gau), на которые распадается племенная территория. Но они уже не являются вождями области в силу своего положения в родовом союзе, как при Цезаре, а должны быть утверждены вечем. Они избираются на всю жизнь, предводительствуют людьми своей области на войне, руководят общинными земельными делами, творят суд. На время войны избирается особый предводитель, герцог (dux), человек, прославившийся своими воинскими подвигами. Там, где война - состояние более или менее постоянное, - как у восточных племен, - герцогская власть тоже становится постоянной. Так образуется королевская власть. Король, как и герцог, избирается, хотя принципы их избрания различны. Королей выбирают по знатности, герцогов по доблести (reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt), и королевская власть ни в малейшей степени не носит характера власти неограниченной. Над королем, как и над герцогом, стоит вече. В этой общественной организации зарождается, созданный войной и боевым духом, еще один институт, в значительной мере перекрещивающийся с основной равнодействующей этой организации, - дружина. Около каждого воина с громким именем могут собираться молодые люди, которые клянутся быть ему верными и преданными до конца и защищать его в битве. Это - учреждение не племенное. Молодые воины могут искать себе патрона вне своего племени. Разбивая племенные связи, дружина как бы символизирует братство по оружию всей германской семьи.

Религиозные верования германцев были неодинаковы в различных племенах и в различных местностях и, в общем, не отличались достаточной выработанностью. Культ богов был тесно связан с верою в духов природы; соответственно этому играли большую роль всякого рода гадания и заклинания, составлявшие одну из главных обязанностей жрецов. Последние не представляют обособленного сословия; жреческие функции выполняются родовыми и племенными старейшинами. Но жрецы выполняют все-таки ряд важных общественных функций, напр., на вече. Отдельные божества германского пантеона известны большей частью лишь по имени. В одних случаях они представляют олицетворение сил природы, в других - мифических родоначальников племени и, как общее правило, лишены всякого этического элемента. Более определенными чертами отличаются божества скандинавов, дольше сохранивших свои верования: Один, Тор, Бальдер и др.

Тацит делит германцев на три больших группы: ингвеонов у моря, герминонов в центре и иствеонов на юге и на востоке. Деление это опирается на народные сказания. Более научно деление германцев на свевские и несвевские племена; последние жили западнее, первые восточнее. К несвевским принадлежали батавы, фризы, хавки, хамавы, хаттуарии, сигамбры и бруктеры, ангриварии и херуски. Из свевских племен замечательны: хатты, семноны, лангобарды, англы, маркоманы, гермундуры, квады. От этих германцев отличались по языку германцы восточной группы, готско-вандальской: готы, вандалы, бургунды, гепиды, герулы, ругии. К ним же первоначально принадлежали скандинавские племена. Кроме гото-вандалов, рано принявших христианство по арианскому учению, все германцы были язычники.

До середины II в. эти племена не делали серьезных попыток нарушить римские границы. Но к этому времени, с одной стороны, напор славян с востока, а с другой - перенаселение сделали невозможным для них пребывание внутри прежних границ. Маркоманы и квады, занимавшие нынешнюю Чехию, двинулись на юг, к границе. В 169 г. Марк Аврелий начал т. наз. великую маркоманскую войну, которая отозвалась во всей Г. Племена пришли в брожение, как в огромном котле. Все сдвинулось, начались какие-то процессы слияния и разделения, появились новые названия, исчезли мелкие старые племена. В III в. и в IV в. продолжается это кипение народов, и первым его результатом было некоторое сплочение. Прежние хатты дают главный материал для образования племени франков салических; из других свевских племен сложились алеманы (из семнонов), бавары (из маркоманов, название лишь с VI в.), тюринги (из гермундуров); вокруг герминонских херусков, к которым пристали обломки мелких ингвеонских и иствеонских народностей, сложились саксы; лангобарды усилились, поглотив гепидов; путем такого же поглощения мелких народностей выросли бургунды, фризы, готы, вандалы. Все это стоило огромной борьбы, кровопролития. Меч и огонь ходили по всей Г., но тщетно пока ударялись в римскую границу. Едва успокоилось первое брожение, как нашествие гуннов, покоривших великую готскую державу южной России (375 г.), снова потрясло всю Г. Готы и другие племена поневоле должны были броситься в объятия Рима, и договором было достигнуто то, чего не могли добиться силою. Толчки гуннского напора чувствовались повсюду и еще теснее прижимали к границам различные германские племена. Но пока римская империя стояла на страже этих границ, нарушение их было трудно. Тем не менее, под давлением гуннов с юго-востока и славян с востока, германцы сильнее и сильнее, под мирными титулами, просачиваются в римскую империю (в середине IV в. франки появляются в Брабанте, и имп. Юлиан разрешает им удержать его за собою). Порою они оказывают существенные услуги империи (против гуннов), но все больше и больше подавляют исконную римскую стихию. Во второй половине V в. империя ужо не может сопротивляться основанию вестготской державы в южной Галлии, а вскоре вслед затем (476 г.) герульский меч сокрушает последнего императора Западной империи. Это является сигналом. Франки устремляются из Брабанта на юг и на запад через Рейн; англы, саксы и юты переплывают море, чтобы положить начало британской империи; бургунды основывают свое государство в Провансе; вандалы проникают в Африку; Италия становится добычею сначала остготов, позднее лангобардов. Кроме англо-саксонского, все другие германские государства, основавшиеся в пределах Римской империи, подвергаются романизации. Внутренней Г. процесс романизации не коснулся непосредственно, но косвенно он имел для нее огромное значение. Государственная власть, которая внесла культуру в Г., выросла из смешения германских и римских элементов. Нам предстоит проследить процесс этого смешения.

II. Франкская эпоха. Подобно тому, как при Таците хатты были самым могущественным германским племенем, так во второй половине V в. их потомки, франки, все больше и больше присваивают себе гегемонию среди германских племен. До этого времени у них не было единства. Салические франки жили по Шельде и Маасу, рипуарские по нижнему Рейну, причем их северный отпрыск, у Зюдерзе, были хамавы; по Майну жило еще большое племя хатских франков. Некоторое подобие единой центральной власти было только у рипуарских франков; салические представляли клубок отдельных государств, наиболее важным из которых было государство меровинга Хильдериха, который имел свою резиденцию в Турнэ и находился на римской службе. Его сын Хлодвиг (481-511 г.) сделался основателем франкской державы. Не сдерживаемый больше страхом перед империей, он десять лет спустя после ее падения (486) вторгся в Галлию, разбил римские войска при Суассоне и завоевал страну вплоть до Луары. Его подвиги заставили его зарейнских родичей, хатских франков, признать его власть. Это привело Хлодвига в соприкосновение с тюрингами, которые жили на с.-в. от хатских франков, и с алеманами, примыкавшими к ним с юга. Тюрингии подчинились в 490 г., а алеманы были разбиты в 496 г. и присоединены в 501 г. В 507 г. Хлодвиг завоевал вестготские владения между Луарой и Гаронной. Около этого же времени все короли других франкских племен признали его власть. При нем среди франков стало распространяться христианство. Он был первым королем-христианином. При ближайших преемниках Хлодвига (511-540) были присоединены Бургундия, вестготские владения между Гаронной и Пиренеями, Прованс, остатки алеманов в Ретии (Граубюнден), и подчинились бавары. Так как государство разрасталось, то стали в административных целях делить его франкское ядро на две половины: западную (Нейстрия) и восточную (за Рейном - Австразия). При последних меровингах герцоги присоединенных земель стали делать попытки вернуть себе самостоятельность. Борьбу с этой тенденцией начали палатные мэры. Пипин Геристальский, захвативший власть в 687 г., даже расширил пределы королевства присоединением западных фризов. Сын Пипина Карл Мартелл (717-741) отбил нашествие арабов с юга, присоединил среднюю Фрисландию и Лангедок. Преемник Карла Пипин (741-768) был избран королем (751) и продолжал упорную борьбу с герцогами. Ее закончил Карл Великий (768-814), который окончательно аннексировал Баварию, покорил восточных фризов и саксов (этим было завершено объединение германских племен, оставшихся на месте). Кроме того Карл присоединил лангобардское королевство, завоевал страну аваров, византийскую Истрию, северную часть Испании. Таким образом, кроме Британии и южной Испании, все земли Западной империи вновь собрались под одним скипетром. В 800 г. папа короновал Карла императорской короной. По Верденскому договору (843) империя била разделена между тремя сыновьями Людовика Благочестивого (814-840), сына Карла. Лотарь получил императорский титул, Ломбардию, Прованс, Бургундию, Эльзас, фризские земли и нынешнюю Бельгию, т. е. широкую полосу земли в самой середине империи. Карлу Лысому досталось все, что было на запад от владении Лотаря, а Людовику - все, что на восток, т. е. собственно Германия. Впоследствии были еще всякие перетасовки, но разделение германских земель на Францию и Германию окончательно было осуществлено Верденским договором 843 г. Чтобы понять, с каким культурным достоянием вступила в жизнь Германия, необходимо ознакомиться с культурой франкского королевства.

В общественной эволюции франкской эпохи нужно различать два периода: период племенного королевства и период универсальной империи. В течение первого произошло смешение германских элементов, принесенных завоевателями, с элементами римскими, слияние варварского первобытного коллективизма с римским индивидуализмом. В течение второго периода франкской монархии создавшаяся таким образом новая культура приспособлялась к широким государственным, в частности империалистическим, задачам.

Римская культура, в сферу действия которой попали германские племена после завоевания, была строго индивидуалистическая культура. Организация общественной власти, право, собственность, семья, - все было проникнуто принципом последовательного индивидуализма. Светская и духовная власть тщательно следили за тем, чтобы основное индивидуалистическое устремление эпохи не уклонялось в сторону, ибо и государству и церкви было выгоднее иметь дело с отдельными единицами, а не с общественными союзами. Естественно, что, когда германская коллективистическая культура стала вторгаться в сферу римских отношений, безжалостно разрушая их, - и традиции римской церкви, и традиции римского государства не могли не оказывать ей сопротивления. А так как римская культура сама по себе была крепче и устойчивее, то германский коллективизм во многих отношениях должен был уступить. И нужно заметить, что новая государственная власть первое время сохраняла мудрый нейтралитет, присутствуя при этой мирной борьбе двух культур. Потом она прониклась постепенно римскими принципами.

Больше всего подверглись влиянию римского индивидуализма германские родовые порядки. Существование рода было невыгодно общественной власти и в политическом отношении (оно увеличивало силу сопротивления общества) и в финансовом. Оно было невыгодно и церкви, ибо затрудняло земельные дарения в ее пользу. Поэтому выходы из родового союза поощряются, и в закон вносится специальн. статья, регламентирующая эту процедуру (L. Sal. 60). Разложение рода выражается и в том, что постепенно вместо германской полигамии устанавливается под влиянием церкви индивидуальный брак, единственная основа для сколько-нибудь устойчивого регулирования вопроса о собственности и наследовании. Затем, кровная месть, наиболее типичный института родового строя, упраздняется окончательно; ее место заступает система композиций. При том, в противоположность тацитовскому времени, родовые связи действуют лишь тогда, когда более тесная семья не в состоянии выполнять свои общественные обязанности (L. Sal. 58); они могут нести с собою тяготы, но выгоды не несут: сородичи постепенно устраняются от участия в дележе вергельда (L. Thur. 31). В земельной общине родовые связи тоже слабеют. Правда, земля еще принадлежит родовым союзам; спор о земле идет inter duas genealogias (L. Alam. 81). Но родовая община уже рассматривается, как община соседская: между родичами и соседями не делают разницы (vicinos vel alios parentes, L. Baiuw. 27). Появляются незнакомые родовому строю и ненужные в сфере его действия права дарения и наследования. В Салич. Правде дарение еще сильно затруднено (L. Sal. 46), завещание обставлено всякими оговорками. Рипуарская Правда, более поздняя, признает и дарение, и завещание (L. Rib. 48). Если Правда Салическая еще требует согласия всех общинников на допущение в общину приселенца (L. Sal. 45), то Рипуарская уже защищает частную собственность (L. Rib. 59), а эдикта Хильперика (573 г.) устанавливает право наследования сына или дочери в ущерб правам общинников. Дальнейшее вторжение принципа частной собственности мы видим в юридич. "формулах" (Маркульфа и друг.), реципировавших обычай VII и VIII вв. Особенно ярко сказывается роль церкви в разложении общинного и родового принципа в Алеманской Правде. Она (L. Alam. 1) прямо запрещает всякое противодействие земельным дарениям, если они делаются в пользу церкви, причем закон указываешь, какие лица имеют право на такое противодействие; это наследники, т. е. родственники. Для того, чтобы эта борьба проходила в условиях, наиболее благоприятных для церкви, духовенству удалось включить в текст закона положение, совершенно чуждое всему строю германского обычного права, а именно: иски о земле должны опираться на письменные документы. Не трудно видеть, какое страшное оружие против общинного землевладения получила церковь, и какие бурные вспышки протестов должно было вызывать его строгое выполнение. В одной грамоте, дарованной Сен-Галленскому монастырю Карлом Вел. (772), говорится, что монахи и люди, живущие на их землях, становятся подсудны только королевскому суду Из текста грамоты мы узнаем и о поводе к ее изданию: это illicitae infestaciones malorum hominum, т. е., как сказали бы теперь, аграрные беспорядки, чинимые злонамеренными людьми. Крестьянские волнения, таким образом, сопровождают уже первые попытки земельных захватов со стороны привилегированных классов, и любопытно то, что районом их уже в VIII в. были окрестности Боденского озера, т. е. центр всех позднейших крестьянских движений.

Возникает теперь вопрос: раз принцип родового коллектива подвергается разложению, сохраняются ли порядки земельной общины вообще? Несомненно сохраняются, хотя и меняют свой характер. Документы позволяют нам проследить этот процесс для VII-VIII в. только для юго-западной и южной Германии, районов, занятых алеманами и баварами: Швабии, Баварии, Франконии, т. е. областей, подвергавшихся сильнее, чем север, действию римской культуры. Но это обстоятельство не меняет общего вывода, потому что, если община удержалась здесь, она тем более должна была удержаться на севере, где индивидуалистические начала влияли не с такою силою.

Прежде всего, нужно определить, каких частей общины касался выдел на сторону в виде дарения, завещания и т. д. Это - преимущественно, если не исключительно, пашня. Свобода земельных сделок всякого рода разрушила принцип совместного владения семьи и рода пахотным участком. Раздел семейной и родовой земельной собственности стал не только неизбежным, но и обязательным, как между братьями (L. Baiuw. 15: ut fratres hereditatem patris aequaliter dividant), так и между отцом и сыновьями (L. Baiuw. там же: postquam cum filiis suis partivit). Таким обр., одновременно шел процесс разложения кровной общины и перехода в частную собственность пахотных участков. Но община, как таковая, уцелела. Во-первых, право отчуждения не касалось общинных угодий, альменды (см.). Луг, лес, выгон, за самыми редкими исключениями, продолжают оставаться в нераздельном пользовании общины. Но субъектом пользования является уже не родовой союз, а соседский, - марка. Членом соседской общины является всякий, владеющий в ее пределах участком на частно-правовом основании. Марка по своему составу более пестра, чем исконная германская община. В нее входят не только свободные, как это было в той, но и крепостные. Несвободный элемент первоначально попал в общину, по всей вероятности, вместе с занятием римских территорий на юге; это римские и гельветские колоны, которые, конечно, в новой общине не являются полноправными членами; они лишь возделывают чужие участки за натуральный, реже денежный оброк и за барщину и, конечно, не имеют права отчуждать свои участки. Позднее появляется другой источнику дающий несвободное население. Это - добровольная передача мелкими свободными собственниками, крестьянами, своих участков собственникам крупным на прекарном праве. Вызывалось это неблагоприятными годами, неурожаями, голодовками. Передавший свой участок сохранял право пожизненного владения своим участком и получал право на помощь от нового его собственника, в случае необходимости, иногда за ежегодную ренту, а иногда даже безвозмездно в счет ценности самого участка. Эти факты - зачатки образования крупного землевладения следующей эпохи. До IX в. они не оказывают большого влияния на общий характер землевладения. В рассматриваемый период площадь общинного землевладения сокращается мало. Марки с величайшей строгостью проводят принцип неделимости угодий, оберегают лес и пастбище даже от пользования чужаков и затрудняют всячески доступ к общине. Этими и подобными мерами удается уберечь ее от разложения. В это же время сложилась и та хозяйственная структура немецкой сельской общины, которая сохранилась во многих местах страны вплоть до XIX в. Основою общины был надел (Hufe, mansus). Надел включал в себя: всю пахотную землю, принадлежащую к усадьбе общинника, расположенную на трех полях клиньями чересполосно (трехполье с VIII в., кое-где и раньше, становится господствующим), сад и огород, а также долю в альменде, т. е. участие в выгоне, лесе, луге, рыбном пруде, дорогах, каменной ломке и т. д.

Общий хозяйственный принцип эпохи - господство натурального хозяйства - и те его частности, которые вытекали из общинного строя, не могли не оказывать могущественного влияния на эволюцию социальных отношений. Начнем с самого основания социальной лестницы. Рабы, существование которых засвидетельствовано у Тацита, доживают последние дни. Чистое рабство не пережило конца IX века. И это понятно. Классическая плантационная культура может держаться только в таком государстве, где имеется сильная административная власть, где принудительный аппарат государства, гибкий и подвижный, всегда к услугам рабовладельца. Это было возможно в римской империи, но сделалось очень трудно в меровингском королевстве. Рабовладельцу нужно было, чтобы его участок обрабатывался, а принудить к этому раба очень трудно, ибо со времени Тацита его положение ухудшилось. Закон трактует его наравне с животными (Si caballus, aut bos, aut servus, aut quodlibet animal etc.). Имущество его всегда может быть отобрано его господином. Плоды его труда идут также целиком господину. Естественно, что он убегает при первой возможности. И чтоб сделать его работу более выгодной для него, его отпускают на волю и пользуются его трудом уже на основе крепостного права. Это одинаково относится и к рабам-земледельцам (servi casati), которые попадают на легкую (L.Baiuw. трехдневную) барщину и на очень тяжелый оброк, и к рабам-ремесленникам. Отпущение на волю становится выгодно и, как всегда, во всех тех случаях, когда оказывается необходимость в той или другой жертве, идет в первую очередь. Этим объясняются многочисленные случаи отпущения на волю "для души" и полный успех церковной проповеди на эту душеспасительную тему. Особняком стоят дворовые рабы. Они не работают в хозяйстве, но они нужны на войне, как оруженосцы и ратники. Их военные функции скоро выдвигают их на такое положение, что оно становится предметом зависти для не очень хорошо поставленных свободных людей, и они записываются в этот разряд рабов. Из него выработались министериалы. Так, мало-помалу рабы растворяются в крепостной массе. Другой источник, из которого будет вербоваться материал для контингента крепостных, это - литы (leti, liti, lazzi и проч.). Что это за общественный класс? Шредер (Deutsche Rg. 222) прямо называет их крепостными. Это не вольноотпущенники. У них есть господин, и они защищены половинным, сравнит. со свободным человеком, вергельдом. Вергельд этот делится, и лишь часть его поступает родственникам; другая идет господину. Чтобы литам сделаться вполне свободными, нужно, чтобы они были отпущены на волю. Земельного участка они покинуть не могут и платят за него оброк. Тем не менее они несут военную, судебную и все другие обществ. повинности наравне со свободными и знатными. Если раб отпущен на волю, он обыкновенно становится не вполне свободным человеком, а литом, т. е. продолжает нуждаться в опеке. Свободным вполне вольноотпущенник становится лишь в редких случаях, когда он dinarialis, т. е. когда его отпускали в присутствии короля. Если же господин хотел сам сделать его вполне свободным, он должен дать ему хотя бы небольшой участок земли ad ingenuitatem tuendam, для охраны свободы. Среднее положение между свободными и литами занимают также так наз. homines ecclesiastici, рабы, отпущенные в присутствии епископа или епископом и находящиеся поэтому под его покровительством, равно как и homines regii, - отпущенные грамотою королевские рабы.

Таким образом, благодаря смягчению в положении рабов и разветвлении всего сословия полусвободных (литы, вольноотпущенники и проч.) несколько сдвинулось расстояние между рабами и свободными. В свою очередь и среди сословия свободных начинается дробление, вызываемое новыми условиями жизни. В однородной массе свободных людей происходит расслойка по имущественному положению. Ставки вергельда в ранних правдах знают одну только таксу за убийство свободного; в поздних уже несколько ставок. Свободные распадаются, не считая должностной знати, на две и даже на три группы: proceres, magnati; mediani, mediocres; minoflidi, minores. Различие создается размерами земельного участка и тем еще, лежит или не лежит на нем какая-нибудь подать. Особо стоит знать. Характер эволюции германской аристократии резко меняется. Во время Тацита намечались зачатки родовой аристократии. Они не дали ростков, ибо условия военной необходимости, выдвинув королевскую власть, убили аристократию. Она сохранилась только у тех племен, которые принимали наименьшее участие в войнах VI в.: у баваров и, особенно, у саксов; и наоборот, исчезла без остатка у племени, вынесшего тяжесть этой борьбы в наибольшей мере, у франков; у них родовая аристократия свелась к королевскому дому. Зато у тех же франков вокруг усилившейся королевской власти стала складываться новая аристократия, служилая. Её первый признак - увеличение ставки вергельда для королевских дружинников, антрустионов. По мере ослабления королевской власти она накопит земли и влияния и мало-помалу превратится в феодальную аристократию.

Своеобразие общественного развития варварских государств может быть выяснено вполне лишь тогда, когда мы ознакомимся с эволюцией королевской власти, ибо эта эволюция оказывала могущественное влияние на социальную жизнь. Королевская власть, как мы знаем, - это власть герцога, сделавшаяся постоянной. Превращение это свершилось все под тем же давлением военных условий, и пока были на лицо эти условия, королевская власть беспрестанно увеличивалась. Внешним признаком усиления королевской власти является исчезновение веча, того могущественного органа, который вершил важнейшие дела у племенных союзов. Теперь от веча остаются только т. наз. мартовские поля, ежегодные собрания вооруженного народа, на которых ему иногда объявляют о каких-нибудь мероприятиях. Родовая знать, которая могла бы противопоставить свое влияние влиянию королей, исчезла. В их руках скопились огромные количества земли; они воспользовались некоторыми из римских административных учреждений. Законодательство при помощи капитуляриев не встречает никакого противодействия. В суде главная роль переходит от народного элемента к королевскому чиновнику, графу. Но стоило ослабеть давлению военной стихии, и весь этот блеск оказывается призрачным. Рубежом в этом отношении можно считать смерть Хлотаря I (561). Ссоры из-за трона, возникшие в его потомстве, и вызванные ими гражданские войны дали превосходную почву для усиления аристократии, той новой служилой аристократии, которую создали сами же меровинги. Огромная держава стала распадаться на части, и во главе этих частей появились герцоги. Из них самыми могущественными и наиболее самостоятельными были агилольфинги в Баварии, затем герцоги в Швабии, Австразии (Франконии), Тюрингии, Аквитании, Бретани. Королям сделалось трудно удерживать в руках прежнюю, фактически неограниченную, власть. В 614 г. Хлотарь II должен был издать эдикт, который называют Великой хартией франкского королевства. В нем аристократии было обещано восстановление старого права, признание недействительными эдиктов, противных закону, и издание новых эдиктов "per justitia". И в руках королей не было средств для того, чтобы остановить процесс усиления аристократии. Наоборот, самая постановка правительственной задачи заставляла их все больше и больше ослаблять себя и усиливать аристократию. Распадение класса свободных и объединение его сделало невозможным ведение войн с помощью прежнего ополчения. Боевое искусство все больше выдвигало значение тяжеловооруженной конницы, именно того рода войска, для которого принцип ополчения был неприменим. Приходилось создавать новое войско и платить ему. Платить же при отсутствии податей можно было только той монетой, которая одна имелась в королевском достоянии, землею. Той же монетою приходилось платить и гражданским должностным лицам. А когда аристократия накопила этим путем достаточно земли, то она стала требовать другого: уступки ей судебных пошлин. Короли давали, и тем самым одаряемый получал не только источник дохода, но и частицу королевского суверенитета, ибо становился судьей сам и уже был свободен (иммунитет) от въезда в его поместье королевских судей. В свою очередь все прогрессирующее вследствие этого ослабление королевской власти разрушало ее административный механизм, и слабый человек, чтобы не остаться на произвол судьбы, должен был выбирать себе покровителя из знати. Покровительство, конечно, оплачивалось повинностями. Так развивается практика патроната и коммендации. Если присоединить сюда прекарий, мы имеем перед собою все зачатки феодального строя. Для того, чтобы у отдельных институтов феодального порядка явилась большая юридическая определенность, понадобилось лишь одно: появление больших поместий. Это условие было дано в каролингскую эпоху.

Власть меровингских королей пала, потому что они израсходовали весь свой земельный фонд. Король Хильперик горько жаловался на то, что истощено достояние фиска и что все богатства перешли к духовенству. И когда Карлу Мартеллу понадобилось организовать новую конную рать для отпора наступающим с юга арабам, у него в руках не оказалось земли. Тогда он прибег к секуляризации церковных земель, составлявших в то время третью часть всей земельной площади государства. Вскоре после битвы при Пуатье (732) он посадил на часть церковных земель людей с обязательством конной службы. Радикальное отличие нового вида пожалования от старого заключалось в том, что меровинги отдавали землю в собственность, теперь же, вследствие особого источника пожалования, оно должно было быть временным. Так явился бенефиций (см.). Секуляризация была одним из толчков к широкому распространению крупного землевладения. Во-первых, благодаря пожалованиям из церковного фонда появился класс крупных светских магнатов. Во-вторых, церковь, когда она примирилась с мыслью, что кроме того, что ей вернули (741-742 гг.) преемники Карла Мартелла, она уже ничего больше не получит, - стала пускать в ход все усилия, чтобы пополнить убыль в своем земельном богатстве. Само собою разумеется, что расширение площади церковных земель могло совершиться только на счет свободных мелких собственников, владетелей аллодов (см.). Епископы и монастыри с помощью представителей светской власти ставили мелких свободных собственников в такие условия, что они должны были либо окончательно разориться, либо передать свои земли ближнему монастырю на прекарных основаниях. Не было, наприм., ничего легче, как разорить мелкого собственника военной службой: если он, изнемогая под ее бременем, догадывался передать землю монастырю, как по волшебству кончались все невзгоды. Если у монастыря общие угодья с сельской общиной, он начинает притеснять ее до тех пор, пока она не отдается под его покровительство. Были, конечно, у церкви и вполне легальные пути земельного обогащения. Добровольные даяния по завещанию не прекращались, а когда после Карла Вел. стали учащаться набеги сарацинов и норманов и внутренние неурядицы, - явилась причина для аллодиальных владельцев добровольно отдавать свои земли церкви под тем или иным титулом. Так уже в VIII и IX вв. церковь почти восстановила недочет в своем земельном фонде, произведенный секуляризацией. Появление крупных поместий, как духовных, так и светских, имело тот крупный политически результат, что послужило основою коренной реформы, предпринятой Карлом Великим. Ибо Карл опирался в своей реформаторской деятельности именно на класс крупных землевладельцев: светских сеньоров и церковь. Монархия Карла Великого была гениальной попыткой воскресить павшую государственность, внести порядок и устойчивость в разложившиеся общественные и политические отношения. Что сделало эту попытку осуществимой? Прежде всего, внешние условия.

Уже при последних меровингах стала надвигаться опасность на Франкскую державу. С юга шли арабы, с северо-востока фризы и саксы. Последних теснили славяне, и им становилось тесно на местах их поселения. Опасность была велика: она грозила национальному существованию франков. Сознание громадности угрожающего бедствия пробудило во франкском народе дремавшие силы, и он под предводительством даровитых палатных мэров Геристальского дома одолел грозную тучу, надвигавшуюся на него. С точки зрения истории Германии, самое любопытное здесь то, что не Нейстрия со своей высокой римской культурой, уже дряхлеющая, а полная еще свежих сил Австразия дала источник этого национального подъема. Геристальский дом не только занимал по наследству должность палатных мэров. Ему принадлежало герцогство Австразия, и за ним была, таким образом, очень реальная народная сила. Ему не хватало материальных ресурсов в виде земли, но и землю нашел Карл Мартелл в необъятных церковных латифундиях. Насильственный акт Карла Мартелла поссорил его с церковью, но церковь не могла не понять, что это насилие было необходимо для спасения всего государства, всей римско-германской культуры. Ибо новое ополчение Карла не только било арабов, - оно било и фризов и саксов. Поэтому, когда сыновья Карла, Пипин и Карломан, поставили вопрос на почву юридическую, церковь согласилась оставить в виде бенефициального фонда чуть не все те земли, которые были захвачены Карлом. Мало того, Пипин широко воспользовался поддержкою церкви, чтобы теснее привязать к франкскому ядру другие германские области, входившие в состав монархии. Уже Карл начал борьбу с независимыми герцогами. Пипин продолжал ее, но различие между его политикой и политикою его отца заключалось в том, что он действовал не только с помощью оружия. К середине VIII в. проповедь кельтских монахов Колумбана, Галла и их учеников в значительной мере подготовила отдаленные уголки Швабии и Баварии к проникновению официально-христианской точки зрения. На этой почве действовал настоящий "апостол Германии" Винфрид-Бонифаций, действовал притом с двойного благословения папы Григория II и Пипина. Под покровительством Пипина собрался в 742 г. собор австразийских епископов, который постановил учредить постоянное общение епископов между собою и с королевской властью. В епископах, которые будут вести борьбу не только против переживаний язычества, но и против племенного сепаратизма, Пипин получил очень ценных помощников. А постоянная поддержка, которую он оказывал не только им, но и самому папе, была вознаграждена тем, что папа помог ему надеть на свою голову корону франкских королей.

Когда сын Пипина Карл вступил на престол, почва для него была, таким образом, хорошо расчищена. Но напор с юга был только отбит, а с востока едва остановлен. Внешняя опасность продолжала давить и оправдывала, таким образом. дальнейшее усиление той власти, которая должна была устранить ее окончательно. Карл этого добился. И во внешних делах (см. выше) и в борьбе с герцогами он достиг вполне положительных результатов и сделал очень много для того, чтобы эти результаты закрепить.

Основной пружиной, которая двигала всей реформой Карла Великого, была, как и у нашего Петра, военная опасность. Ему нужно было так или иначе получить в свои руки войско, способное вынести на своих плечах те гигантские национальные задачи, которые стояли перед франкской монархией. Реформа военная опять-таки, как и у Петра, тянула за собою реформу социальную, а обе вместе делали неизбежной реформу административную. Когда все эти три реформы были осуществлены, сделалось ясно, что старый взгляд на государство не может более держаться. Так явилась "римская" империя Карла с ее теократическим налетом.

Главным моментом военной реформы Карла было установление тесного взаимодействия между военной службою и землею. Не только бенефициальная система была урегулирована очень точно в том смысле, что владеет землею лишь тот, кто служит, но и размер повинности был приведен в точную связь с размером земли. Служил тот, кто владел 4 гуфами. Это был средний размер участка среднего землевладельца. Если у землевладельца был участок меньшего размера, то двое, трое, четверо должны были соединяться, чтобы выставить одного воина. Если участок был большой, то владелец его должен был выйти в поле со столькими людьми, во сколько раз количество его гуф превышало средний размер. Новый порядок совершенно игнорировал вопрос, какие элементы сидели на земле: свободные или несвободные. Надзор за исполнением воинской повинности вручается не графу, а крупным местным землевладельцам.

Новый порядок военной службы в связи с теми экономическими переменами, которые произошли между концом VII и началом IX вв., повел к серьезным преобразованиям в социальном укладе. С конца VII в. рядом с золотом в хозяйственном обороте появляется серебряная монета, устанавливается, выражаясь соврем. языком, биметаллизм. Причиною этого явления было, с одной стороны, сокращение обмена в связи с ростом поместного самодовлеющего хозяйства, а с другой - злоупотребления, допускавшиеся королями в чеканке золотых монет. Полноценное золото уходит из оборота, и прибл. с 780 г. золотых монет уже не чеканят. Натурально-хозяйственный порядок берет верх. Поместье, в котором разделение труда, с одной стороны, и созданный иммунитетом помещичий суд, с другой, успели растворить в одну массу литов и крепостных, становится мельницею, которая перемалывает и мелкие свободные элементы, вошедшие в поместье на титулах патроната и прекарного владения. В этом отношении новый порядок военной службы сыграл большую роль, ибо он подогнал под одну мерку всех, сидевших в поместье людей. Постепенно свободные подпали под помещичий суд, а потом и под повинности, лежавшие на несвободных элементах. Начал складываться однородный класс вилланов. Нет ничего удивительного, что сеньор, оказавшийся во главе такого однородного, жизнеспособного крупного поместья, становится наиболее видным элементом своего округа и начинает заслонять собою графа, королевского чиновника. В деле набора он уже захватываешь функции, которые логически должны были бы принадлежать графу. Вообще, с появлением крупных поместий, пользующихся иммунитетом, роль графа становится эфемерной, и Карл только заботится, чтобы графская должность не досталась какому-нибудь крупному местному сеньору. В некоторой степени граф потерял даже свои судебные функции. С сокращением количества свободных, сотенный суд перестал удовлетворять своему назначению, и Карл ввел новый институт скабинов (между 770 и 780 гг.), заседателей, которые судили уже более самостоятельно и уже большею частью без председательствующего графа. Должность графа сохранила вполне свое значение только как должность маркграфа, губернатора пограничных областей. Всякое же чрезвычайное административное поручение выполнялось "государевыми посланцами" (missi dominici), которые рассылались по всему пространству монархии с самыми разнообразными, но всегда очень важными миссиями. А для того, чтобы создать орган верховной администрации в центре, Карл реформирует старые мартовские поля. При нем появляются, вместо одного собрания в год, два: одно в мае (а не в марте, ибо ранней весной распутица мешает воинам добраться до столицы); на нем фигурирует войско; это все тот же пережиток веча, и он быстро приходит в упадок. Зато другое, осеннее, оказывается очень жизнеспособным. Осенью собираются только крупные землевладельцы, державшие от короля, графы, епископы, аббаты больших монастырей. Они подготовляли и частью решали важные государственные вопросы, редактировали капитулярии. При преемниках Карла из этого осеннего собрания сложился настоящий королевский совет, нечто вроде английской curia regis. Картина административной организации франкской монархии осталась бы неполной, если бы мы не упомянули роли, которую Карл отводил церкви в общей административной системе. Он очень хорошо помнил, какую помощь оказали его отцу епископы и монастыри, и не побоялся еще больше увеличить права и полномочия церкви, чтобы воспользоваться ее ресурсами для целей администрации. Один из капитуляриев прямо предоставляет епископам право наблюдения за деятельностью графа. В новозавоеванной Саксонии, которую нужно было обратить в христианство, чтобы подчинить окончательно, церкви даются почти неограниченные правомочия, а от покушений она ограждается самым высоким наказанием - смертной казнью. Она получает огромные пожалования землями и рабами, в ее пользу устанавливается десятина, даруется ей право быть убежищем для преступников. Привилегированное положение церкви объясняется не только давлением административной необходимости, но и связями с папством, которому Карл сам оказывает услуги и от которого ждет услуг. Лично для Карла могущество церкви, созданное им, оказалось выгодно, но преемникам его на германском престоле пришлось от этого очень горько.

Когда, при помощи светского и духовного крупного землевладения, Карлу удалось успешно справиться с внешними задачами и установить порядок внутри, ему, естественно, захотелось придать своей власти такую форму, которая являлась бы ярким выражением ее нового содержания. Во внутренних делах это сказывается в том, что приобретает вполне отчетливую форму едва намечавшееся в более ранний период франкской монархии принудительное право короля (Bannrecht), право его пускать в ход административное принуждение в тех или иных случаях жизни. Возмездие за некоторые наиболее тяжкие преступления становится из частного дела делом публичным, заботою административной власти. Государство делает попытку вырваться из сферы частных интересов и подняться над ними. Исходя из высокого представления о единстве своей империи, имея перед глазами пример Рима, Карл всячески старался устроить так, чтобы это единство не оставалось пустым звуком. И отыскивая силу, способную связать воедино отдельный части империи, он выдвинул торговлю. Его усилия насаждать торговлю в государстве, жившем натуральным хозяйством, показывают, с какими неодолимыми затруднениями приходилось бороться энергии и гению великого императора. Он сделал много, но то, что он сделал, было недостаточно: хозяйственные условия оказались сильнее его воли. Он старался восстановить безопасность дорог, уничтожил (геристальский капитулярий 779 г.) все незаконные речные заставы, приступил к прорытию канала, соединяющего Рейн с Дунаем, построил на границах военные станции, в которых происходил торг с соседними полукультурными народами, поощрял единственное значительное промышленное гнездо своей империи: фрисландско-фламандский район, где шерстяное производство настолько окрепло, что могло работать на вывоз. Процветание таких городов, как Турнэ, Мастрихт, Вормс, Майнц, - осталось следом сношений фризов с Рейном. Этого мало; чтобы включить свою империю в цепь мирового обмена, Карл заботился о том, чтобы установить сношения с чужестранными государствами. Он обменивался пышными посольствами с халифом Гарун-аль-Рашидом (797 и 807), причем в отплату за всю ту роскошь, какой культурный восток мог блеснуть перед западом, Карл мог послать "повелителю правоверных" лошадей да мулов из Испании, охотничьих собак и фризские крашеные сукна. С Византией Карл старался поддерживать постоянные связи и даже с убогим Оффой, одним из мелких королей Британии, заключил нечто в роде элементарного торгового договора.

Ясно, что, при таких взглядах на характер империи, не могли сохраниться старые взгляды на сущность и происхождение власти. Германская точка зрения должна была уступить другой, римской. И действительно, идеологи государственной власти при Карле (Алкуин) провозглашаюсь уже ту истину, что императорская власть происходит от Бога и что восстание против нее есть грех. Соответственно этому, меняется титул, вводится новое облачение. Формально это знаменует возвращение к римской императорской идее, и Карл был глубоко последователен, принимая корону императора. Идея империи как нельзя лучше соответствовала задачам его монархии. Ему нужно было отбить напор извне и бросить зерна культуры в наиболее неспокойные из соседних стран. Он это делает под видом христианской миссии в стране варваров. Ему нужна была поддержка духовенства в его административных заботах - он принимает на себя роль друга и покровителя Св. Престола, роль, которая всегда была одним из украшений римской императорской власти. Как и римские императоры, он является носителем культурной миссии: его капитулярии столько же законы, сколько проповеди культурно- общественных идеалов. Идеей Рима и римской культурой, словом, Карл хотел укрепить свое государство, крепче вколотить в землю вехи новых национальных, государственных и общественных начал. Почему ему не удалась эта задача?

Именно потому, что под формою империи, под римской видимостью таились - и не только таились, а развивались - германские начала, которые в чистом своем виде были совершенно не приспособлены к обоснованию широкой государственности. Карл уснащал свою власть широковещательными титулами и в то же время дробил ее путем иммунитетов, путем отчуждения ее функций духовным и светским сеньорам. Пока был жив он сам с его необъятной энергией, с его административным и военным гением, он мог удерживать в равновесии все здание франкской государственности, так хитро построенное. К тому же и крупные сеньоры не успели еще как следует набраться сил. Но стоило скипетру Карла Великого попасть в слабые руки, и государственная власть распалась на куски.

III. Новая империя. Верденский договор 843 г. не был окончательной датой, обособившей Германии от других частей монархии Карла Великого. В нее входили еще не все земли немецкого племени. Многое оставалось во владении Лотаря. Когда последний умер в 855 г., ему наследовали три его сына. Людовик II получил императорский титул и Италию, Карл - Бургундию и Прованс, Лотарь II - северную часть, ту, которая будет названа Лотарингией. Лотарь II умер в 869 г. Оба его дяди накинулись на его владения, чтобы присоединить к себе, но борьба оказалась нерешительной. Лотарингию поделили по Мерзенскому договору: Карл Лысый получил западную часть. Людовик Немецкий - восточную. После смерти Карла, Людовик, сын Людовика Немецкого, отнял у Франции и вост. Лотарингию (880). Теперь все земли чисто-немецкого племени соединились под одной властью. Императорский титул от Людовика II перешел к Карлу Лысому, а после его смерти к болезненному меньшому сыну Людовика Немецкого, Карлу III, который ненадолго (884-887) соединил восточную и западную половины империи. После его смерти на германский королевский престол был возведен Арнульф, герцог Каринтии, незаконный сын старшего сына Людовика Немецкого Карломана. Этот год (887) многие ученые, напр., Бруннер (Grundzuge, 24-25), считают истинной датой основания немецкого государства. В 896 г. Арнульф был коронован императорскою короною и умер четыре года спустя. Ему наследовал шестилетний сын его Людовик Дитя (900-911), последний отпрыск Каролингов. Правление слабого мальчика было тем временем, когда окончательно укрепилась власть в племенных герцогствах, разрушенная Карлом. В Германии было пять таких герцогств. Наиболее сильным из них было саксонское. Территория его занимала весь север Г. за исключением области фризов; Тюрингия подчинилась ему. Саксы еще твердо помнили о тех временах, когда им приходилось защищать свою племенную независимость против сил всей франкской державы. Герцогская власть находилась к началу X в. в руках потомков герцога Лиудольфа. Внуком Лиудольфа был Генрих, будущий король. Баварское племя, сидевшее на опасном месте, постоянно вынужденное грудью встречать напор с юго-востока, обединилось вокруг своих маркграфов. Один из них, Лиутпольд, основал династию. Во Франконии, старой территории хаттов, герцогская власть была предметом кровавого спора между двумя графскими домами Конрадинов и Бабенбергеров. Победил первый. Конрад, первый немецкий король не из династии Каролингов, был герцогом Франконии. В Швабии герцогская власть не была племенной, как в Саксонии. Ее основали два брата Бертольд и Эрхангер, королевские посланцы в Швабии, предки Цэрингенского дома. Наконец, в Лотарингии после долгой распри между местными феодалами герцогская власть досталась графу Регинару. Но он, добившись цели, сделался вассалом французского короля.

То, что страна распадалась на такие крупные племенные единицы, было, конечно, слабой стороной немецкого политического развития. В этом отношении судьба Г. была аналогична с судьбою Франции, где феодализм в политическом отношении привел к такому же дроблению. Различие было в том, что в Г. было отчетливее выражено племенное начало. Усиление герцогской власти привело к тому, что король, стоящий над герцогствами в силу одного только своего титула, сделался невозможен. Когда умер последний немецкий каролинг, передача немецкой короны кому-нибудь из потомков Лотаря или Карла Лысого оказалась немыслимой. Для этого нужно было бы предварительно сокрушить власть племенных герцогов, - задача, которая в начале X в. оказалась бы непосильной даже для Карла Великого. Таким образом, королевская корона должна была быть вручена кому-нибудь из герцогов. Самым сильным кандидатом был Генрих саксонский, но влияние духовенства решило дело в пользу Конрада франконского. Нем. духовенству было важно, чтобы королем был тот герцог, во владениях которого находились самые древние немецкие епископства: Кельн, Майнц, Трир. И когда Конрад I (911-918) стал королем, церковь поддерживала его самым энергичным образом (постановления Альтгеймского собора 916 г., грозившие карами за нарушение присяги королю). Но все было напрасно. Царствовать, имея против себя могущественную Саксонию, было нельзя. Умирая, Конрад понял это и советовал брату добровольно уступить Генриху. Царствование Генриха I Птицелова (919-936) положило первые прочные основы немецкой государственности: одинаково и в области внешней, и в области внутренней политики.

Во внешних делах его задача была нелегкая. С самого момента смерти Карла Великого его империя подвергалась нападениям со всех сторон. Сарацины из Африки нападали на Италию, а из Испании пытались прорваться в южную Францию. Норманы с севера и с запада проникали всюду, где только были достаточно удобные устья рек. С востока напирали славяне, которые постепенно прорывали линию Эльбы и прочно оседали в нынешней Моравии. С юго-востока шли авары. Для Г. сарацины не были страшны. Да и норманы, получившие несколько раз хороший отпор от фризов и саксонцев, не так тревожили немецкие берега. Тем опаснее были славяне, и не столько мелкие племена, осевшие по эту сторону Эльбы, сколько моравы, основавшие могущественную державу при Святополке. Около 880 г. царство Святополка находилось в апогее, и моравский князь уже бросал взоры в сторону Г. Но судьба хранила ее. С юго-востока пришли мадьяры, покорили аваров и разрушили моравскую державу. Перед Генрихом оставались два врага: эльбские славяне и мадьяры. Вторжения мадьяр не прекращались почти все время его царствования. Чтобы успешно сопротивляться их стремительному налету, Генрих создал тяжеловооруженную конницу и по юго-восточной границе настроил ряд бургов, укрепленных городков, куда население могло бы укрываться в случае опасности. В 933 г. мадьяры были разбиты в Тюрингии. С этих пор их набеги теряют свой серьезный характер. Борьба с эльбскими славянами тянулась с 918 по 933 г. У них был отнят город Бранденбург, они отброшены за Эльбу. Чтобы сделать невозможным новое вторжение, были построены города, в том числе Мейссен и Магдебург. Но занимаясь востоком, Генрих не забывал ни севера, ни запада. На севере он восстановил датскую марку, на западе вернул Лотарингию.

Во внутренних делах Генриху прежде всего пришлось считаться с тремя другими герцогами и с духовенством. С герцогами он поладил легко. Эбергард франконский, брат Конрада, был ему другом. С Буркгардтом швабским столковаться ничего не стоило. К тому же Буркгардт скоро умер, и Генрих отдал Швабию Герману, племяннику Эбергарда. Следовательно, и с этой стороны он был спокоен. Труднее было с Арнульфом баварским, сыном Лиутпольда. За ним пришлось оставить довольно много прав и привилегий. Зато Арнульф верно помогал Генриху в его борьбе с мадьярами и славянами. Но особенно трудно было столковаться с церковью. После смерти Карла Вел. духовенство привыкло играть руководящую роль. Ахенский капитулярий 819 года содержал целую систему законов, освобождавших церковь от опеки государства (неприкосновенность церк. земель, свобода в выборе епископов, неподчинение священников светскому суду и проч.). На Парижском соборе 828 г. было высказано мнение, что церковь стоит выше государства, и если оно не было подтверждено Вормским капитулярием 829 г., то только потому, что молодая жена Людовика, Юдифь, заставила его порвать с церковью. Тогда церковь дала императору почувствовать свою силу, став на сторону его старших сыновей. Таково было последствие - вполне естественное - политики Карла. На немецкой почве церковь не могла сохранить все свое влияние: оно парализовалось влиянием герцогов. Поэтому церковь с самого начала в противовес герцогскому партикуляризму ведет политику единства. Во имя этой политики она в 911 г. отрицательно отнеслась к кандидатуре Генриха, выдвинула Конрада и потом оберегала его. Генрих не забыл этого и, вступив на престол, решил бороться с церковью и подчинить ее себе. Его внешняя политика давала ему достаточно прочную опору для этого. Он отказался принять помазание от Майнцского архиепископа, уступил герцогу Буркгардту швабскому право распоряжаться епископскими местами, а когда церковь достаточно почувствовала его силу, он переменил гнев на милость и стал осыпать ее благодеяниями. Этим была подготовлена широкая политика Оттона I.

Оттон (936-973) должен был систематически приняться за выполнение той задачи, которую, в сущности, только наметил его отец: за создание государственного единства Г. Вопрос о герцогствах продолжал стоять во всей своей остроте, и партикуляристские тенденции отдельных герцогств то и дело напоминали о себе более или менее серьезными вспышками восстаний. Оттон пробовал бороться с партикуляризмом герцогств путем устранения местных династий. В Швабии, Баварии, Лотарингии он посадил своих ближайших родственников. Франконию он взял себе. Это не принесло радикального исцеления от зол партикуляризма, но это было принципиально очень важным шагом. Герцогская власть снова сделалась должностью и перестала быть органически связанным с племенем, национально-племенным учреждением. Король мог действовать на племя успешнее, ибо стало легче воздействовать на его главу. А государственное единство властно требовалось условиями внешней политики. Силами Саксонии, хотя бы соединенной с Франконией, Оттон не мог управиться с теми затруднениями, которые создавались движениями эльбских славян, набегами мадьяр, соседством датчан. Но только после тяжелых кризисов, после кровавой борьбы удалось Оттону добиться этого единства. Сын, брат, зять, став герцогами Швабии, Баварии и Лотарингии, немедленно прониклись местными тенденциями и, когда вспыхивало восстание, становились не на сторону Оттона, а во главе восставших герцогств. Восстание 954 года едва не сделалось роковым для короля, но оно было и последним, которое представляло опасность. У Оттона оказались средства, чтобы стать лицом к лицу с внешними врагами. Славяне не только были отбиты от Эльбы. Их земли между Эльбой, Одером и Заалой были завоеваны; в них началась колонизация. Мадьяры в 955 году потерпели такое поражение при Лехфельде, что раз навсегда оставили в покое Германию. С датчанами, с Францией было достигнуто примирение. Но Оттон понимал, что племенной партикуляризм не подавлен окончательно, а только заглушен. И он начал думать о том, чтобы найти силу, способную ему противодействовать. Такая сила в той стадии социально-экономического развития, в которой находилась Г. в середине X в., была одна - церковь. Только церковь была независима от герцогской власти и до известной степени одушевлена интересами, ей противоположными. Поэтому Оттон с самого начала оставлял назначение на епископские кафедры во всех герцогствах в своих руках и никогда не отступался от этого своего права. Он назначал всюду своих родственников, которые в епископском облачении были более верными слугами его, чем с мечом племенного герцогства в руках. Привилегии, дарованные им теперь церкви, знаменитые Оттоновские привилегии, знаменуют важный момент в истории администрации Г. Графы сделались к этому времени чисто-феодальными сеньорами, которые всеми силами старались и кое- где успевали превратить свой должностной бенефиций в наследственный лен. Их стремления к самостоятельности кажутся Оттону опасными, и он отбирает у них административную и судебную власть. Ее, судебную власть государства, и получают епископы. Это - не иммунитет, не устранение и не замена его. Иммунитет - сам по себе. Полученный епископами раньше, он остается в полной силе. Но иммунитет дает право только на вотчинный суд, в то время как новые привилегии - на государственный суд, т. е. суд не только над людьми, принадлежащими к поместью, а над всеми вообще, свободными и несвободными, элементами, живущими в округе, Так появляются новые судебно-административные округа вместо прежних графств. Границы новых округов обыкновенно не велики: они охватывают город, в котором помещается резиденция епископа, с прилегающими окрестностями. Для Г. не сохранилось более точного определения. Для Италии у нас есть и цифры: там эти территории достигали до 10 кв. кил. Таким образом, церковь сделалась активным органом суда и управления. ЭТО было могущественное, очень действительное, но и очень опасное орудие управления. Немецкая церковь этим путем сплачивалась и складывалась постепенно тоже в самостоятельную силу. И Оттон вовсе не склонен был закрывать глаза на эту опасность. Наоборот, именно для того, чтобы парализовать ее, он решил подчинить себе ту силу, которая командовала над немецкой церковью, - папство. Таков главный источник его итальянской политики. Были и другие: соперничество из-за бургундского наследства с королем Италии Беренгаром Иврейским и проч. Нужен был только удобный момент, чтобы заставить папу обратиться за помощью к северному королю. Такой случай представился очень скоро. В 961 году, теснимый Беренгаром и римскими нобилями, папа Иоанн XII взмолился к Оттону о заступничестве. Оттон пришел с войском в Рим и был коронован императором. Добившись этой формальной победы, Оттон должен был сделать следующий шаг: утвердить свою власть над папой. Воспользовавшись тем, что против Иоанна XII, распутного юноши, выдвигались грозные обвинения, он сместил его и на его место поставил свою креатуру.

Итальянская политика привела империю в столкновение с такими державами, которые также стояли в стороне от путей ее политического развития, Византией и арабами. Эта задача уже выпала на долю сына Оттона, Оттона II (973-983), который женился на византийской принцессе и впервые двинул немецкие дружины на юг Италии, чтобы победою над арабами утвердить свою римскую корону. Но Оттон не забывал, что цель итальянской политики, как понимал ее его отец, все-таки немецкие дела, все-таки упрочение королевской власти в Г. Он еще энергичнее, чем Оттон I, продолжал борьбу с партикуляризмом племенных княжеств, разбил Баварию на три части, Лотарингию на две, настойчиво продвигал на ряду с герцогами своих, королевских, пфальцграфов, для контроля над финансами герцогства. Но преждевременная смерть не дала этому богато одаренному правителю достигнуть сколько-нибудь определенных результатов. После его смерти императором остался трехлетний Оттон III (983-1002), и сразу почувствовалось, каким благодеянием была для Г. королевская власть. Партикуляристские тенденции пробудились с новой силою. Бавария к 989 г. вновь собралась в прежнем объеме, славяне восстали, и саксы, предоставленные самим себе, едва отстояли от них эльбскую границу. Заэльбские завоевания пошли прахом, плоды культурной и колонизаторской работы трех поколений были погублены. И когда юный император взял в свои руки бразды правления, оказалось, что национальные интересы Г. чужды его душе. Оттон III был воспитан монахами, принадлежащими к клюнийскому движению (см.), которые стремились возродить погрязшую в скверне церковь. Один из ближайших друзей Оттона, Герберт Орильякский, будущий папа Сильвестр II, был ярым сторонником этого движения. Оттон вырос мистиком. В душе его жил культ вселенской церкви, культ Рима. Его императорская корона была дорога ему тем, что давала ему владычество над вечным городом, предметом его болезненной страсти. О той связи, которую в сознании его отца и деда римская корона имела с Г., Оттон не думал. Немцев он считал варварами. Это был наименее национальный из немецких королей до Фридриха II. Германией правили епископы, и, конечно, не им было справиться с теми тяжелыми задачами, которые выдвигала современность. Когда Оттон умер, немцы оплакивали его очень сдержанно. Так как потомство Оттона I угасло вместе с его внуком, то престолом завладел герцог баварский Генрих, внук Генриха, младшего сына Генриха Птицелова. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить признать себя королем Г. Герцогства с Саксонией во главе и крупные бароны: маркграфы, графы, заставляли его покупать их согласие дорогой ценою: герцогства начали чувствовать себя более независимыми; крупные ленники стали устанавливать принцип наследственности; были положены первые основы территориального верховенства епископов; король вынужден был отныне созывать сеймы главных феодальных владетелей, которые положили начало более правильной законодательной деятельности в государстве, раньше почти совершенно отсутствовавшей - она поглощалась целиком административными распоряжениями короля. Итальянские дела далеко не были у него, центром внимания, как у Оттона II и особенно у Оттона III. Он совсем не мечтал о восстановлении римской универсальной монархии. Широковещательную легенду государственной печати, сочиненную Оттоном III: "Renovatio imperii Romani", - он заменил более скромной: "Erneuerung des Frankenreiches". Генрих не добивался венчания папой: папа сам вызвал его для венчания. Ходил он в Италию только, когда была крайняя необходимость, оставался там скорее меньше, чем больше того, что было нужно, предпочитал сидеть дома, где у него было дела очень много. Внешние враги по-прежнему напирали с востока и с севера. Болеслав Храбрый польский заставил его поступиться кое-чем. Саксов он вынужден был покинуть почти без помощи в их борьбе с эльбскими славянами. Отыскивая точку опоры среди стольких затруднений, Генрих обратил внимание на мелкое рыцарство. Он решил ему покровительствовать, чтобы помочь ему усилиться. Но оно было еще немногочисленно и политического значения иметь не могло. Идеей Генриха воспользовались его преемники, салические императоры, которым пришлось действовать уже в несколько иной социальной обстановке.

IV. Новые классы в эпоху перехода к денежному хозяйству. В последний период каролингского господства и в первый период немецкого королевства натуральное хозяйство царило безраздельно. Основной хозяйственной ячейкой, вокруг которой и внутри которой совершался хозяйственный процесс, продолжало оставаться крупное поместье. Наряду с ним еще остаются общины свободных землевладельцев - в Г. их больше, чем в других странах, - но они становятся все менее многочисленными. С одной стороны, им трудно защищаться от захватов крупного духовного или светского помещика, с другой - в среде самой марки все больше и больше развивается индивидуалистическая тенденция: отдельные члены марки требуют выдела из общины; сначала это не представляется опасным для существования самой марки, но тенденция все усиливается, и в XIII в. начинаются полные разделы общинных земель. Причиной является здесь прежде всего земельная теснота. Расчистка лесных площадей, прежде свободное право каждого, сделалась сначала королевской регалией, а с XI в. стала привилегией помещиков. Старому немецкому земельному раздолью пришел конец. Сокращение хозяйственной земельной площади, сравнительно с цифрою населения, шло в строгой последовательности от более культурных областей к более отсталым: раньше всего оно стало чувствоваться на Рейне, в Швабии и Франконии, потом в Саксонии, еще позже в Баварии, Тироле, Штирии. Цены на землю поднимались; в промежуток между IX и XII вв. в передовых областях они выросли в двенадцать раз, к концу XIII в. - еще на 40%. Нет ничего удивительного, что роль крупного поместья в общественном быту становилась все больше. В XI-XII вв. между крупными поместьями была поделена слишком половина всей территории страны, причем поместья в 3.000 моргенов считались мелкими, в 9.000-18.000 морг. обычным размером церковных поместий, а в 30.000-60.000 не слишком редким исключением. Из этих поместий пошла социальная эволюция переходного времени.

Чтобы сколько-нибудь правильно организовать хозяйство на этих необъятных латифундиях, помещик должен был разбить их на более мелкие участки. Во главе таких участков, заселенных крепостными людьми и обнимающих несколько наделов (гуф), помещик ставил управителя (Meier), выбранного из той же крепостной массы. Сначала этот управитель заведовал только хозяйственными делами, собирал оброк, гонял на барщины, руководил расчисткой лесов под пашни, когда в поместье оказывался излишек рабочих рук, и проч. Потом его обязанности стали расширяться. Ему пришлось организовывать доставку продуктов к замку помещика, создавать осведомительную службу, т. е. следить за выполнением крепостными подводной и верховой повинности. Казалось, что поместье процветает и будет процветать при той организации, которую оно получило в период натурального хозяйства. Но в самой основе поместного землевладения лежала та причина, которая привела к его разложению. Землевладение не было в VIII-X вв. хозяйственным институтом. Земля давала власть и положение в обществе. Поэтому сильный человек стремился захватить как можно больше земли, но господство натурального хозяйства приводило к тому, что он не был заинтересовать в интенсивной эксплуатации поместья: продуктам его не было сбыта. У него не было побудительной причины очень выжимать оброк и барщину из крестьян и стремиться ухудшить их юридическое положение. Как всегда в этих случаях, положение крепостных сделалось лучше. В этом отношении им особенно помогла организация вокруг усадеб барщинных дворов, управляемых мейерами. В них стали постепенно развиваться автономные начала; в каждом барщинном дворе стал складываться особый суд из приписанных к нему крестьян под председательством мейера. А самое главное, выработался тот основной принцип, что крестьянина нельзя отчуждать без участка, на котором он сидит. Практика таких отчуждений еще существовала в первой половине X в., но к началу XI она исчезла. Личная зависимость крестьянина от помещика стала ограничиваться известной пошлиной с наследства; хозяйственная же постепенно начала кристаллизоваться в повинности, строго определенные. Крестьянин отбывал барщину, платил оброк, не имел права передвижения, но все это уже не носило беспорядочного и произвольного характера, как раньше. Что касается величины оброка, то он был установлен в IX, частью X в., и тогда приблизительно был равен арендной плате за участок по тогдашним ценам на землю. Но цены, как мы знаем, поднялись, а оброк не увеличился. Помещик, таким образом, не получал даже полностью ренты на свою землю. Это обстоятельство побудило большинство немецких помещиков в более культурных областях, начиная с середины XII в., установить новые условия оброка. Они сохранили за собою право поднимать оброк, и зато согласились ограничить одним этим оброком (или почти одним этим оброком) все крестьянские повинности. Что касается мейеров, то наиболее предприимчивые из них успели присоединить к своему барщинному двору соседние наделы, расчищенные за счет помещика лесные участки, и мало-помалу оказались в обладании двойной или тройной площадью против первоначальная участка. Управительские отношения к помещику они стремились всячески изменить в договорные, откупные, арендные. Потом мало-помалу из этих отношений выросли ленные, предполагающие полное превращение прежнего крепостного старосты в свободного мелкого землевладельца. Таков, между прочим, один из корней, из которых выросли рыцарские поместья (на севере, гл. обр. в Саксонии).

Доход помещика, таким образом, раздробился. Твердая плата, которую он получал теперь от прежнего мейера - если он не успел еще сделаться рыцарем, который платил, конечно, службою - и прежнего крепостного, представляла собою только земельную ренту; предпринимательская прибыль, которая раньше тоже шла ему, была теперь долею других. Это разделение началось уже с первой половины XI века.

Но этим не закончилась дифференциация в среде крупного поместья. В нем народился еще один новый класс, министериалов. Когда вассалы крупного помещика, свободные люди, составлявшие его свиту на войне и помогавшие ему управлять из центра поместьем, разошлись по своим ленам и оторвались от замка, - для того, чтобы восполнить этот пробел, помещик привлек к замку тех же крепостных, которые специализировались на личной службе помещику. Им поручались иногда места мейеров, они служили в военных отрядах, помогали ему управлять поместьем. В награду за свою службу, особенно за военную, эти дворовые люди, не имеющие своего участка, начинают требовать награды той монетой, которая одна в ходу в эпоху натурального хозяйства, землею. Им нельзя уже дать крестьянского участка, потому что военная служба в свите крупного помещика наложила на них печать благородства. Им нельзя дать и лена, ибо они все-таки вышли из крепостной массы. Поэтому их наделяют специальным леном (Dienstlehen), юридически не равным обычному лену. Помещики, нуждающиеся в военных отрядах, делают это довольно охотно, ибо отряды из министериалов обходятся им все-таки значительно дешевле, чем если бы их пришлось составлять из свободных вассалов, а кроме того министериальские ленные отношения - тут сказывалось несвободное происхождение министериалов - не могли быть разорваны без согласия сеньора, как это было в обычных вассальных отношениях. Сеньоры очень дорожили, конечно, этим своим правом и очень энергично противились полному выходу министериалов на свободу. Они осыпали их всевозможными милостями, охотно снабжали платьем и оружием, охотно держали их в замке. Чисто материальные выгоды, связанные с положением министериалов, были настолько велики, что уже с середины XII в. наблюдается массовый переход свободных людей в министериалы. Это особенно заметно в Саксонии и Тюрингии, где параллельно с усиливающимся уходом крестьян в города и за Эльбу (см. ниже, гл. VII) экономическое положение свободных аллодиальных владельцев становилось все хуже и хуже. В восточной Саксонии в министериалы перешла большая часть местных "свободных господ". Но, вступая в ряды министериалов, они не порывали связи со своим родовым поместьем и не теряли права судиться и быть заседателями (шеффенами) в графском суде. Так среди министериалов образовался особый класс "Schöffenbarfreie". Сначала он представлял собою высший слой среди них, но постепенно права прежних свободных сделались достоянием и прежних несвободных министериалов. Поэтому уже в XII в. их постепенно начинают причислять к благородному сословию. При Гогенштауфенах министериальский Dienstlehen постепенно становится наследственным, и разница между ним и полным леном постепенно сглаживается. Министериалитет - главный источник позднейшего свободного рыцарства.

Нужно, однако, иметь в виду, что параллельно некоторому внутреннему разложению поместья, вызванному хозяйственными причинами, оно продолжало и расти. Росло оно в двух отношениях: во-первых, количественно, продолжая притягивать к себе свободные еще элементы, а во-вторых, политически, ближе и ближе подходя к своей естественной цели, к превращению в княжество, обладающее суверенитетом.

Расширение поместья шло двумя путями. Марки редко представляли однородные в социальном отношении коллективы. Чаще всего состав их был смешанный: наряду со свободными туфами в ней были и помещичьи, причем последние были лучше снабжены инвентарем, лучше обработаны. Мало-помалу помещик приобретал влияние и над всей маркой. Он один имел право расчистки лесов под пашню, у него было больше средств, когда требовалось улучшить альменду, поправить дороги и проч. Свободные члены общины пользовались иногда его услугами и мало-помалу попадали в зависимое положение. К XII в. помещик уже получает оброк со своих свободных прежде общин. Только на периферии: в Фрисландии, Гольштейне, Швейцарии, Тироле, свободные общины сохранили свою самостоятельность.

Другим путем был опять-таки патронат. Причины, побуждавшие свободных людей отдаваться под покровительство сильных, продолжают существовать и в X веке. Это - тяготы военной службы и судебные повинности, увеличение штрафов, подкупность судей, свирепствующих против жизни и имущества слабого и проч. Правда, начиная с X в. формы передачи под патронат меняются. Свободные люди обыкновенно выговаривают то условие, что они отдаются лично за известный натуральный оброк, что земля их не участвует в договоре, как будто ее и не было. Это одна форма. Другая та, к которой прибегают так наз. homines advocaticii. Они обещают помещику или его фогту взамен покровительства только такие повинности, которые они несли раньше по отношению к публичной власти, к графу. Само собою разумеется, что этот порядок продержался недолго. Свободные, патронируемые помещиком, встретились с крепостными, почти превратившимися в свободных арендаторов. Фактическая близость в их положении мало-помалу привела и к юридическому уравнению. В 1282 г. был издан закон, причисляющий homines advocaticii (Vogtleute) к поместью. Повторилась та же история, что и в IX в., когда из свободных крестьян, литов и рабов создалось однородное крепостное население. Но в XII и XIII вв. положение подданных помещика было несравненно лучше, чем в IX в. положение крепостных. Ибо по мере того, как помещик захватывал одну за другой частицы суверенитета, крестьяне его переходили в положение подданных на публичном праве, подданных государя. И все-таки, несмотря ни на что, еще в XIII веке по всему пространству империи мы встречаем аллодиальных собственников, которые "держат свою землю леном от солнца". В этом отношении немецкий феодализм был очень далек от классического северо-французского типа с его требованием: nulle terre sans seigneur, т. е., что всякая земля должна признаваться леном, который владелец ее держит от кого-нибудь. В Г. осталось больше социальной свободы, чем во Франции.

И в другом отношении немецкий феодализм не был похож на французский: от короля в Г. держали только крупные бароны, лены которых по своему происхождению были должностными ленами: герцоги, королевские посланцы, графы, т. е. непосредственные имперские чины. Поэтому, напр., в то время, как наследственность мелких ленов установилась уже при Конраде II, наследственность королевских ленов была признана едва при Генрихе IV. Да и то долго еще не исчез окончательно тот правовой принцип, который уполномочивал короля отбирать лен после смерти вассала. Короли боялись своих крупных вассалов и той тенденции, которой все больше и больше проникалась политика князей: стать между королем и остальными группами населения, добиться того, чтобы король иерархически имел дело только с ними и только через них, чтобы он не мог получать непосредственно в свое распоряжение военную силу. С великим трудом удалось императорам разрушить эту тенденцию и установить именно в военном деле непосредственное соприкосновение со свободными элементами. Это так наз. свободные господа, freie Herren (liberi или просто barones), в число которых вошли остатки старой родовой знати (в Саксонии), аллодиальные владельцы, сумевшие путем расчистки увеличить свои поместья и упрочить за собою самостоятельное положение в войске. Вообще, интересы военного дела не остались без влияния, если не на социальный в широком смысле, то, по крайней мере, на сословный уклад. Т. наз. Heerschild, положение о порядке в бою, выдвигал на первый план высшую знать, второе место отдавал свободным господам, третье министериалам, четвертое мелким рыцарям. Тут социальный удельный вес сказывался в ценности каждого представителя феодального мира Г., как боевой единицы.

Что касается высшей знати, то в среде ее произошли большие перемены между X в. и концом XII. При установлении немецкого королевства и в первое время его существования не было различия в ранге между представителями высшего слоя знати: герцогами, маркграфами, пфальцграфами, графами, бургграфами, епископами, аббатами и аббатиссами имперских монастырей. Хотя граф и бургграф и были подчинены герцогам, но силою королевской инвеституры они считались равными по знатности. Но в конце XI и в первую половину XII вв. произошли перемены: большинство графов и все бургграфы утратили связь с королем и стали получать свои земли в лен от герцогов. Это неизбежно разбило высшую знать на две группы: княжескую и некняжескую. В первую категорию вошли: герцоги Баварии, Саксонии, Швабии, Лотарингии, Брабанта, Австрии, Богемии, Каринтии, Штирии, пфальцграф Рейнский, Саксонский, маркграф Бранденбургский, Мейссенский и Лужицкий, ландграф Тюрингии, граф Ангальтский, всего 16 светских князей и около 50 архиепископов, епископов, аббатов и аббатисс.

Во владениях этих князей и начал складываться территориальный суверенитет (Landeshoheit), система настоящей государственной организации с увенчивающей ее верховной властью. Зачатки ее были еще в старом иммунитете. Вокруг этой первоначальной привилегии, имевшей столько же судебный, сколько и фискальный характер, стали накопляться и другие права, каждое из которых добровольно или невольно отчуждалось королевской властью от его собственных прерогатив. В IX и X веке князья уже пользовались правом чеканки монет; с ростом торговли в XII и XIII вв. они захватили рыночную регалию, право взимания таможенных пошлин, право давать конвой, заменявшее в некотором роде государственную полицию. Так как все эти привилегии имели хозяйственный характер, были связаны с доходами, то отчуждение их беспощадно уничтожало все возможности сколько-нибудь устойчивой финансовой организации самого королевства. Зато оно позволяло князьям устроить свое собственное государственное хозяйство и завести свою администрацию. В XII в. мы имеем, таким образом, зародыши будущих княжеств.

Расслоением общества в рамках феодального мира не ограничивалась социальная эволюция. Экономические условия продолжали разлагать прежнюю однородную массу, и из нее выделялись совершенно новые классы. Силою, разлагавшей феодальное общество, была торговля. Попытки Карла Великого поднять торговлю в IX веке не могли привести к прочным результатам, особенно относительно внутренних частей Г., нетронутых римской культурой. Все или почти все начатки погибли в период, следовавший за смертью Карла. Именно в это время, когда автономное, самодовлеющее поместье стало центром хозяйственной жизни, торговля утратила всякое экономическое значение и сделалась служанкой роскоши в еще большей мере, чем в предыдущий период. Торговля Г., очень незначительная, сосредоточивалась в IX и X вв. в следующих направлениях. Фламандцы из Брюгге и фризы из Тиля приезжали на Рейн менять свои сукна на вино и хлеб. Немцы из тех же рейнских городов переваливали через Альпы по рейнским проходам (Lukmanier, Julier, Septimer) и появлялись на ярмарках в Павии и Ферраре, где встречались с венецианскими купцами, привозившими восточные товары. Наконец, изредка немецкие купцы ездили в Константинополь через Киев. Торговля эта была преимущественно внешнего характера. Рейн служил даже транзитной артерией для английских товаров (металлы), идущих в Италию. Торговля предметами первой необходимости была в зародыше; хлебная была ничтожна, ибо иначе невозможно было бы объяснить с убийственной правильностью повторяющиеся голодовки. Из рынков был известен только один вид - ярмарки: не было ни еженедельного, ни тем более ежедневного. Объяснялось все это тем, что поместье стояло в стороне от торговли. Оно в ней не нуждалось, не нуждалось настолько, что некоторые общины запрещали своим членам обмениваться продуктами с соседними общинами и вообще преследовали всякую торговую деятельность. Поместье приобщалось к торговле только одним способом: когда странствующий купец заезжал в него со своими повозками. Настоящая торговля, в круг которой было вовлечено и поместье, началась в Г. не раньше середины XI века и окрепла не раньше середины следующего. Обусловливался рост торговли и внутренними и внешними причинами. С одной стороны, между поместьями начиналась новая группировка по природным условиям. Люди соображали тут и там, что земля у них особенная и для хлебопашества малоподходящая: так у фризов и у фламандцев она отлично годилась для овцеводства, в некоторых землях по Рейну и по Мозелю - для виноделия, в горных поместьях сама собою напрашивалась разработка руды, близ соляных озер появлялись солеварни. Хлебопашество в этих случаях забрасывалось, ибо земля была не годна, да и по существу оно было не выгодно. Но раз столько поместий не добывали хлеба или добывали его недостаточно, они должны были знать, где его можно получить, где можно было на него обменять продукты своих поместий. Так появляется хлебный рынок. Первоначально он ютился под стенами бурга или монастыря, в центре обслуживаемой им системы поместий. Параллельно внутренним причинам действовали внешние. Крестовые походы (см.) показали Европе дорогу в левантские порты, к самому источнику дорогих восточных товаров. Они хлынули в Европу в невиданных прежде количествах, по неслыханно низким, сравнительно с прежними, ценам, подняли и расширили потребности, увеличили вкус к роскоши, сделали ее более доступной. Предложение левантских товаров сделалось настолько обычно, что и для них рынок сделался необходимостью. Ярмарки начали становиться более частыми. Г. сделалась крупной потребительницей этих товаров. Ее рынки усилили итальянский транзит, открыли новые проходы в Альпах. С другой стороны, рост потребностей создал мало-помалу и туземную промышленность. Но в рассматриваемое время она делала только первые шаги.

Какова же социальная природа торгующих людей? В Г. привыкли уже издавна, с того времени, как стали появляться на Рейне фризские купцы, - что купец человек свободный. Фрисландия вообще была одной из тех окраин, где свобода даже в крестьянстве держалась очень долго, а купец, бывший морской разбойник, почти никогда не принадлежал там к крестьянству. Кроме того, не трудно было видеть, что крепостное состояние не давало необходимой для торговых экскурсий самостоятельности: человек не мог располагать собою в зависимости от условий, над ним была чужая воля, он не имел свободы передвижения. Так, в передовых областях Г. должен был мало-помалу установиться взгляд, что купец вообще - человек свободный. Правда, были в больших поместьях люди, приставленные к своего рода торговле; это те, которые заведовали обменом продуктов между разными частями большого поместья. Но их было немного, они сословия не образовали, купцами их никто не считал. Когда же появились признаки хозяйственного переворота, созданные внутренними и внешними условиями, социальная эволюция купечества пошла быстрее. Несвободный торговец, при тех требованиях, которые предъявляла человеку торговля, стал явлением ненормальным. Между тем, свободных элементов, способных и готовых отдаться торговле, было не так много. А запрос на них был большой. Оставалось одно: что необходимые элементы будут опять-таки вырваны из недр поместья. Крестьяне, привыкшие быть посредниками в обмене между разными частями поместья, начинают выкупать свои повинности тем или иным способом и получают возможность свободно отдаться занимающей их деятельности. Прежде других это происходит в нехлебопашеских поместьях Г., а потом и в хлебопашеских. Так появились зачатки особого купеческого сословия, первого сословия после духовного, которое было объединено исключительно профессией. Но чтобы яснее понять его роль, нам нужно бросить взгляд еще на один важный социальный процесс этого периода: возникновение и первоначальный рост городов.

Мы знаем, что римских городов в Г. было немного. Они были расположены исключительно по границе. Внутри страны города начали появляться позднее. Так как во франкскую эпоху основная хозяйственная тенденция времени гнала людей в село, то и существование по Рейну и Дунаю города были заброшены; многие из них пришли в упадок. Впервые стало увеличиваться число городов при Карле Вел., который создал новые епископии; так как постановления соборов требовали, чтобы епископская резиденция была непременно городом, то учреждение епископии сейчас же возводило любое поселение в ранг города. Его обводили валом, под защиту которого стекалось окрестное население; земельные пожертвования королей и частных лиц накопляли в руках епископов земли, и город был спасен от упадка. Потом явилось новое условие, увеличившее количество городов еще больше: необходимость защиты от нашествия варваров. В Г. это последнее условие было настолько преобладающим, что слово burg, обозначающее укрепленное поселение, долгое время было родовым понятием: в немецких текстах IX и особ. X вв. бургами называются Иерусалим, Вифлеем и всякие вообще города. Чтобы остановить напор славян и мадьяр и дать хотя бы некоторую защиту населению, подвергшемуся нашествию кочевников, Генрих I, как мы знаем, построил по восточной и юго-восточной границе целый ряд таких бургов. Место для них выбиралось обыкновенно там, где было значительное село или усадьба какого-нибудь сеньора. Укрепления могли быть самые элементарные: вал, усаженный толстым деревянным частоколом, впереди его глубокий ров, и бург был готов. Из таких бургов многие выросли очень быстро: Магдебург, ставший епископской резиденцией, Мейссен, сделавшийся резиденцией маркграфа. Своим бургам Генрих дал своеобразную организацию. Он приказал, чтобы из окрестных крестьян каждый девятый человек обслуживал бург (agrarii milites) и приготовлял на случай опасности все необходимое и для других. За это остальные восемь должны были работать и на долю девятого. При Оттоне I постройка бургов продолжалась. Потом появление в городах епископских резиденций и другие благоприятные условия создавали им процветание. Но само собою разумеется, что до тех пор, пока условия обороны (при нашествиях кочевников и в феодальных усобицах) оставались главным стимулом для появления городов, количество их не могло быть значительным. Оно сразу стало делаться больше, когда хозяйственный переворот увеличил торговлю и вызвал требование на рынки. Как появляется рынок? Право воздвигать рынки не было королевской регалией с самого начала. Оно сделалось ею лишь при последних Каролингах. Но когда в XII в. торговля получила такое огромное значение среди факторов социального процесса, стеснения, связанные с необходимостью испрашивать при основании рынка разрешение короля, должны были пасть, и феодальные владетели стали основывать рынки по собственному почину. При саксонских и салических императорах грамоты, дарующие рыночную и таможенную привилегию, еще очень многочисленны. При Гогенштауфенах их становится меньше, а потом они совсем исчезают. Рынок - вещь очень выгодная для епископов и светских сеньоров, во владениях которых он появляется, потому что он приносит большие доходы в виде таможенных сборов. Поэтому, когда к духовному или светскому сеньору обращались за разрешением основать рынок, он никогда не отказывал. Наоборот, сеньоры по собственному почину основали много рынков, не рассчитав торговой конъюнктуры, и они заглохли. Таможенные пошлины не были единственным источником дохода для господина рынка. Правда, власть его не распространялась на личность купцов; они были обыкновенно свободными людьми. Но так как сеньор считался ответственным за порядок на рынке, то для участников его он был судьёй, как по торговым тяжбам, так и по делам о нарушении рыночного мира; суд тоже давал немалый доход. Чтобы пользоваться этими доходами, помещик охотно давал рынку всякие привилегии: он не только не посягал на свободу купцов, но соглашался считать свободными тех крепостных, которые прожили при рынке год с днем, не востребованные помещиком. Эти привилегии создавали при рынке, если он функционировал не реже, чем раз в неделю, рыночный или купеческий поселок. А когда появляется такой поселок, то всякий еженедельный рынок скоро превращается в ежедневный. Купцы, селящиеся вокруг рынка, начинали платить сеньору твердый, не очень обременительный, обыкновенно денежный оброк, который фактически был не чем иным, как арендной платой при вечно-наследственной аренде.

Возникновение рыночных поселков очень важный момент в первоначальной истории городов. Около тех пунктов, где возникают рынки, около замков, монастырей, усадеб и проч., обыкновенно уже имеется поселение; это - сельская община. Рыночные поселки вливают в нее струю свежей крови. Со своими учреждениями, существующими для торговли и вызванными к жизни торговлею, купеческий поселок совершенно преобразовывал учреждения сельской общины и поместья, и из слияния старых и новых элементов создавался город. До этого времени село и бург юридически не различались. У бурга были укрепления, село было открыто, и на этом различие между ними кончалось. Когда же в укрепленном месте появился рынок, различие сделалось огромно. Рынок завершает цикл тех институтов, которые создают городское право. Ибо только специфическое городское право делает укрепленное поселение городом. Это звучит тавтологией, но это единственный правильный критерий: не иммунитет, не стены, не право убежища, которым обладает город (см. asylium, I, 481), даже не рынок, а городское право, являющееся соединением юридических последствий, вытекающих из каждого из этих условий, с некоторыми отдельными моментами сельского устройства, создает город. Теперь город, как сложившееся целое, подхватывается той самой волной экономической эволюции, которая играла такую огромную роль в процессе его возникновения, и получает от нее дальнейший толчок. Город сложился. В нем начинается новая жизнь, складываются новые социальные и экономические отношения, которые проводят все более резкую грань между ним и селом: обращается капитал, накопляется богатство, возрастает благосостояние жителей, а с ним вместе сила самого города, как корпорации. Общий интерес соединяет жителей, между ними закладываются связи, появляется сознание единства городского целого, сознание противоречия между интересами города и интересами сеньора, пробуждается жажда освобождения. Все чаще происходят столкновения, чаще льется кровь. Но для того, чтобы эти столкновения могли увенчаться эмансипацией из-под власти сеньора, требуется нечто большее, чем простая солидарность: для этого нужна сила, способная одолеть силу сеньора, нужны обстоятельства, способные доказать сеньору выгодность освобождения, нужны крупные политические комбинации, способные привлечь городам союзников. Когда налицо оказывались эти условия, сеньориальный период в истории городов, крайне плодотворный, кончался, и начиналась жизнь города, как свободной имперской корпорации.

Все описанные изменения в социальном составе немецкого феодального мира отражают один капитальный факт. Натуральное хозяйство начинает разлагаться, и заря денежная хозяйства поднимается понемногу над Г. Более передовые страны: Италия, южная Франция, завидели эту зарю раньше и раньше испытали перемены, ею обусловленные. Теперь пришел черед Г. Влиянием денежная хозяйства объясняется и мягкосердечие сеньора, не протестующего против перехода крестьян от более тяжелых форм зависимости к более легким, и быстрая мобилизация земли, и усложнение классового состава феодальная общества, и рост прогрессивных экономических классов, поднятых волною, - купцов, а потом ремесленников. Нам нужно проследить влияние описанных социальных перемен на политическую жизнь.

V. Империя в эпоху борьбы с папством. Когда с Генрихом II угасла династия саксонских Лиудольфингов, перед королевской властью в Г. стоял ряд самых серьезных задач. Генрих II продолжал политику Оттона по отношению к епископам. Он увеличивал их права, расширял их иммунитеты для того, чтобы, опираясь на них, править государством. Ибо другого орудия управления у него не было. И именно ему приходилось давать епископам больше, чем давали оба его предшественника, потому что самые условия его избрания не давали ему большой точки опоры. Герцоги и другие князья дали согласие на его избрание с тем, что он не будет противиться учреждению периодических съездов князей для обсуждения политических вопросов. Чтобы иметь опору против ограничительных тенденций князей, Генриху не оставалось ничего другого, как броситься в объятия епископам. Власть епископов выросла еще больше. Возникал вопрос, что же будет дальше? Воспользуются епископы своими колоссальными правами, чтобы упразднить королевскую власть, или вынуждены будут вернуть ей захваченные ими прерогативы? Это была одна задача, стоявшая перед королевской властью. Другая была связана с ее имперскими притязаниями. Уже в начале XI в. в среде церкви началось движение, ставившее целью очистить ее от скверны, обновить, омолодить ее и сделать способной на великие политические дерзания. Это - знаменитое клюнийское движение, возникшее в аббатстве Клюни (см.). Его программа была в том, чтобы положить конец бракам в среде духовенства и уничтожить симонию (см.). Родоначальники движения прекрасно понимали, что, пока оно остается местным, не выходит за пределы Лотарингии или даже Г., оно бессильно свершить великое. Чтобы иметь успех, реформа должна была завоевать Рим. К этому и стремились теперь приверженцы реформы все с большей и большей энергией. И было ясно с самого начала, что, если принципами реформы проникнется папская политика, для империи из этого возникнет целый ряд затруднений. Салической династии пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть задач этой переходной эпохи.

Конрад II (1024-1039), родоначальник династии, чувствует опасные стороны политики своих предшественников. Бессильный обойтись без помощи епископов, он старается лишить их всякой самостоятельности, превратить в своих покорных чиновников. Чуждый всякой сантиментальной религиозности, которой были пропитаны и его предшественник Генрих II, и его сын Генрих III, он отнюдь не склонен покровительствовать клюнийскому движению и беспощадно пускает в ход светские орудия: симонию, инвеституру. Ибо ему нужно иметь в церкви своих, преданных людей, чаще всего родственников. Но Конрад в то же время прекрасно понимал, что церковь сама по себе слишком большая социальная сила и что для прочного обуздания ее нужно иметь под рукою другую социальную силу. Как человек, проникнутый сознанием национальной миссии королевской власти в Г., Конрад умел искать. Его взгляд, ясный, проникающий глубоко в существо общественных явлений, подметил ту эволюцию, которая в его время начиналась в крупных поместьях; он разглядел поднимающийся над однородной феодальной массою класс рыцарства, вассалов, державших от крупных помещиков. И разглядев, начал самым энергичным образом давать рыцарству привилегии, превращавшие рыцарские лены в наследственные. Этим достигалось сразу несколько целей: у крупных помещиков-князей отбиралась часть их владений; эти владения передавались людям, преданным королю, как естественному своему покровителю против крупных князей, а в руках короля сосредоточивалась крупная боевая сила, ибо рыцарские ополчения, стена закованных в железо всадников, всегда были к услугам короля. Конрад так был увлечен своей, действительно, гениальной мыслью, что осуществлял ее не только в Г., но и в Италии, где в вальвассорах (см.) он нашел класс, еще более созревший для противодействия крупным баронам (капитанам), чем в Г. Он и здесь установил (зак. 20 мая 1037 г.) наследственность ленов. И немецкое рыцарство, и итальянские вальвассоры в признательность за поддержку охотно оказывали Конраду помощь в его предприятиях. Но Конрад видел еще дальше: он предчувствовал ту опору, которую найдет при его внуке королевская власть в бюргерстве, и с большим интересом следил за признаками роста городов. Опираясь на верную ему церковь и на молодое рыцарство, Конрад мог вести борьбу с герцогствами. Ему удалось объединить в своих руках кроме своей франконской вотчины еще Швабию и Баварию, а его внешняя политика подготовила почву для создания международного могущества Г. при его сыне. К сожалению, Генрих III (1039-1056) был человек иного закала, чем его отец. Воспитанный чрезмерно благочестивой матерью, он вырос экзальтированным другом реформы, всячески поддерживал ее и в Г., и в Италии. В Г. он вновь стал выдвигать епископов в качестве самостоятельной силы и освободил их от узды, наложенной Конрадом. Они стали чувствовать себя смелее и прочнее. Мало того, Генрих совершенно отказался, подчиняясь программе клюнийцев, не только от продажи епископских должностей, дававшей его отцу так много дохода, но и от назначения на епископские места по одному своему личному решению: призывал к совету или крупных церковных князей или церковные коллективы. Так было в Г. Италия и папство как будто подчинялись ему беспрекословно. На римском престоле при нем были только его ставленники. Но посылая своих кандидатов в Рим, Генрих не видел, что он является слепой игрушкой клюнийской партии, которая через него сажает в Риме своих лучших деятелей (Лев IX, Виктор II), благодаря ему не выпускает из своих рук гегемонии в церкви. Мало того: в норманском герцогстве в южной Италии папство постепенно находило себе и новую политическую поддержку. Самое худшее в этом отношении было то, что уже и немецкие епископы не противодействовали больше партии реформ, что между ними и Римом через голову императора незримо протягивались прочные нити. Генрих был горд своим видимым торжеством и не чувствовал, что готовит горькое унижение своей стране и своему сыну. Он был настолько уверен в себе и в своих силах, что даже не продолжал сколько-нибудь энергично социальную политику Конрада. И казалось, что ему действительно не приходится опасаться чего бы то ни было. Он мирно присоединил к своим владениям Каринтию, так что из герцогств только Саксония и Лотарингия имели самостоятельных герцогов. А что наполняло его гордостью больше всего, это его успех во внешней политике. Оба его предшественника многое для него подготовили. Правда, уже Генриху II пришлось отказаться от мысли защищать северо-восточную границу против славян силами государства; у него просто было мало силы и много других забот. Конрад вполне сознательно оставил эту вековую славянскую заботу силам герцогства Саксонского и архиепископства Бременского. Ему казалось, что для обоих это будет хорошей диверсией и не дает им возможности вмешиваться во внутренние дела королевства. Так же поступал и Генрих III. Саксы бились со славянами, а император как будто и не замечал этого. Тем внимательнее относились и Конрад, и Генрих III к восточной (польской и чешской) и юго-восточной (венгерской) границе. Польский король Болеслав Храбрый во время смут, следовавших за смертью Оттона III, захватил маркграфство Мейссенское. Борьба с Болеславом Генриха II кончилась в 1018 г. миром, не выгодным для Г. После смерти Болеслава Конрад II вернул его завоевания: в 1032 г. король Мешко уступил Г. западную Польшу и принес вассальную присягу. Генриху III пришлось больше считаться с Чехией и Венгрией. Чешский герцог Бретислав решил сделаться самостоятельным и призвал Венгрию на помощь против Г. Но Генрих без труда разбил чехов. Богемия осталась вассальным герцогством. С Венгрией борьба продолжалась до 1046 года, и хотя, в конце концов, формально сохранилась ленная зависимость, но все чувствовали, что она фактически Венгрию ни к чему не обязывает. На юго-западе немецкая внешняя политика тоже имела большой успех. В 1035 г. Конрад 11 присоединил Бургундию.

Так мало-помалу произошло перемещение политического центра тяжести в империю. При Оттонах то была Саксония. Саксонские императоры, поддерживая связь с Италией, поневоле непрерывно путешествовали по южным областям и поневоле должны были заботиться о том, чтобы крепко держать их в руках. Поэтому и борьба с северо-восточными славянами, буйными соседями их саксонской вотчины, была, если не главной, то одной из главных задач их внешней политики. Когда вместе с Генрихом II престол достался южному (баварскому) герцогу, когда после него он перешел снова к южному (франконскому) герцогскому роду, отношения переменились. Саксония, как мы видели, была предоставлена своим силам и вместе с северо-западными фризскими областями по нижнему Рейну, никогда не льнувшими сильно к империи, мало-помалу стала жить обособленной от юга жизнью. Словно стена поднялась постепенно между севером и югом. Потом они то сближались, то удалялись, и, собственно говоря, различия между ними до сих пор не преодолены окончательно. Интерес королевства сосредоточился на южной границе. Кроме Италии Венгрия и Бургундия занимают больше всего внимание салических императоров. Это отчуждение ядра империи от севера тоже было одной из причин того, что империя едва не рушилась под ударами папства и княжеского партикуляризма.

Уже при Генрихе III огромное влияние на дела курии приобрел диакон Гильдебранд, ревностный сторонник клюнийского движения, человек, который беспрерывно горел пламенем идейного одушевления, но ни на одно мгновение не упускал из виду чисто реальных задач. У империи никогда не было противника опаснее. В то время, как руководимое его могучей рукой папство набиралось сил, организовывалось и готовилось к богатырской борьбе, в Г., осиротевшей, сделавшейся игрушкой церковных князей, дела шли хуже и хуже. Королю Генриху IV было шесть лет, когда умер его отец. Регентшей осталась императрица Агнесса, женщина мягкая и неспособная держать в руках бразды. Фактически власть находилась и тогда в руках епископов. Это был неизбежный результат политики Генриха III, всячески старавшегося усилить епископов и боявшегося наложить на них узду. Своеволие епископов дошло до того, что, когда Генриху IV исполнилось двенадцать лет (1062), архиепископ кельнский Аннон просто похитил его и увез к себе, не забыв при этом захватить и королевские регалии: крест и священное копье. Регентство, естественно, перешло в руки похитителя, который разделил его со своим коллегой - архиепископом бременским Адальбертом; оба они правили империей с титулом консулов. Адальберт сохранил свое влияние и после 1065 года и пользовался им для того, чтобы обогащаться на счет имперских имуществ. Генрих, несмотря на любовь к своему веселому и снисходительному пестуну, должен был расстаться с ним, уступая голосу общественного мнения. Этой полосой фактического безначалия (1056-1065) и воспользовался Гильдебранд, чтобы нанести империи первые удары. Он, прежде всего, постарался обеспечить себе тыл. Норманский герцог Роберт Гюискар завоевал в 1057 г. Апулию. Гильдебранд даровал ее ему в лен, опираясь на явно фальсифицированный документ, известный под именем Дара Константинова. В 1059 году он присоединил к Апулию на тех же основаниях Калабрию и Сицилию. Роберт охотно признал себя вассалом Рима, получив эти обширные земли. Теперь у Гильдебранда не только был совершенно безопасный тыл, но имелся еще могущественный вассал, который в случае необходимости мог прикрыть своим щитом св. престол. И Гильдебранд решил, что настало время для перехода в наступление. В 1059 году один лотарингский монах, кардинал Гумберт из Сильвы Кандиды, выпустил трактат "Contra simoniacos", где не только подтверждались все теоретические постановления против симонии, инвеституры и браков духовенства, но выдвигалась очень опасная для противников клюнийской точки зрения практическая программа. В ней было два главных пункта. Первый заключался в том, что церковная земля, которую епископы и аббаты всюду получали в лен от королевской власти и верховной собственности над которой королевская власть не утрачивала никогда, - должна перейти в свободное, нестесненное никакими феодальными оговорками, распоряжение церкви; второй же гласил, что, если какой-нибудь епископ получить свой сан путем симонии, он должен быть смещен путем апелляции к народу и светским людям. Церковь намечала себе еще один путь на случай, если бы ей изменила сила духовного оружия; этим путем она воспользовалась сейчас же. В Ломбардии стали казаться ненадежными епископы: на них сейчас же были натравлены низкие элементы городского населения, среди которого возникло противоцерковное движение, патария. Но главными для Гильдебранда были не итальянские, а немецкие дела. Новый папа Николай II (1058-1061), самый ярый сторонник реформы в Италии, обладавший таким же бурным темпераментом, как и Гильдебранд, одобрял его политику вполне. Едва вступив на престол св. Петра, папа созвал собор в Латеране, где была выработана совершенно новая процедура избрания папы, в которой роль немецкого короля фактически сводилась к нулю. Это был прямой вызов, и в Г. некому было ответить на него, ибо королю было всего девять лет. Правда, епископы собрали королевский совет под председательством коронованного ребенка, и этот совет объявил постановления Латеранского собора не имеющими силы, но в Риме это не испугало никого. Так тянулись дела до тех пор, пока Генрих не опоясал себя королевским мечом (1065).

Вдумчивый и серьезный не по летам, пятнадцатилетий юноша уже тогда обнаруживал задатки большого государственного ума. Он понял, с чего нужно начать для того, чтобы снова укрепить расшатанную королевскую власть. То, что хотел сделать Конрад II, не имея в руках достаточного материала, еще раз попытался сделать Генрих IV, располагавший уже более широкой социальной опорой. Первое, с чего он начал, было создание исходного пункта, ячейки монархического восстановления гнезда, из которого салический орел должен был совершать свои полеты. Одну из своих резиденций, Гослар, прелестный городок среди горных красот Гарца, Генрих стал укреплять и украшать: выдвинул вперед, на север, лицом к неугомонным саксам, и в стороны бурги, занял ими предгорья Гарца, врезался в Тюрингию. Ему нужно было иметь такое княжество, где ему принадлежала бы не только верховная власть сюзерена, но и фактическая власть. Потом он предпринял пересмотр сомнительных титулов на владение имперскими землями и отобрал те, которыми бароны владели незаконно. Все это, и укрепление Гарца, и восстановление прав имперской собственности, стало казаться попиранием прав князей. Особенно волновались светские князья. Епископы по-прежнему пользовались влиянием при короле; им жаловаться не приходилось. А советников из высшей знати Генрих понемногу стал заменять новым элементом, министериалами, теми самыми рыцарями полусвободного происхождения, нарождение которых мы проследили выше. Королевская власть начинала притягивать к себе еще один новый элемент вслед за рыцарями, вызванными к политической жизни Конрадом II. Князья видели в этих первых шагах короля попытку оттеснить их, и когда факты стали становиться красноречивее, вспыхнуло восстание: свергнутый Генрихом, баварский герцог Оттон Нордгеймский сошелся с саксами, и борьба, продолжавшаяся больше двух лет (1072-1074), кончилась сначала неудачно для Генриха. Гослар был взят, бурги разрушены. Причины поражения были ясны: у короля все-таки не было самостоятельной военной силы, а вассалы его были сплошь настроены недоверчиво. Генриху нужно было думать о развитии ополчений имперского рыцарства и о создании еще какой-нибудь независимой от князей военной силы. Но он не успел. Грянула с юга новая, еще более серьезная опасность.

По совету своих новых сотрудников, министериалов, людей без крупно-феодальных традиций, слепо ему преданных, Генрих вернулся к церковной политике деда: он вновь стал практиковать симонию и инвеституру, епископы снова начали превращаться из князей в чиновников. Но в Риме не дремали. Гильдебранду все время везло. В 1066 г. Вильгельм Нормандский, сопровождаемый папским легатом, завоевал Англию и из рук легата принял свою новую королевскую корону. В 1072 г. норманны фактически завоевали Сицилию, и Роберт Гюискар усилился еще больше. Ломбардские епископы были парализованы патарией. В Тоскане маркграфиня Матильда была самым преданным другом. Положение казалось достаточно прочным. Уже в 1070 г. к немецким церковным князьям, повинным в симонии, было послано приказание явиться в Рим к ответу. Это было прелюдией. В 1073 г. умер папа Александр II, и Гильдебранд выступи л, наконец, из тени. Под именем Григория VII он открыто взял в руки кормило корабля св. Петра, чтобы доставить торжество своим идеям. Генрих для Григория вначале был загадкой. Он знал, как воспитывал его благочестивый отец, перед ним лежали два его письма, написанные в порыве отчаяния после неудач саксонского восстания. Он надеялся, что король будет покорным сыном церкви, и послал ему предложение созвать в Г. собор, который должен осудить симонию и браки духовенства. Генрих был готов согласиться, но отказал, уступая настояниям немецких епископов, боявшихся за свою судьбу. Тогда Григорий вызвал всех немецких епископов, подозреваемых в симонии, на собор, назначенный в Риме в 1075 г., объявив, что не прибывшие будут лишены должностей и отлучены, а Генриху предложил войти в соглашение с Римом по вопросу об инвеституре. Генрих почувствовал, какое оружие вкладывает ему в руки папа, делая вызов одновременно епископам и ему. Епископы сомкнулись вокруг короля, щедро ссужая его своими контингентами. У Генриха оказалось войско, с которым он быстро привел к покорности саксов. А устроив немецкие дела, стал собираться в Италию, завязал сношения с норманнами в Апулии, с ломбардскими епископами, послал предостережение патарии. Григорий встревожился и, чтобы напугать короля, послал ему крайне бестактное письмо, касающееся его личной жизни, приглашавшее вернуться на путь добродетели и проч. На эту дерзкую выходку Генрих ответил так, как было единственно возможно. Он созвал в янв. 1076 г. собор в Вормсе, который постановил низложить Григория и освободить от повиновения ему все духовенство. Григорий в свою очередь отлучил Генриха и освободил от присяги всех его подданных. Генрих мог бы спокойно пренебречь отлучением, если бы Г. была так же верна ему, как несколько месяцев назад. Но саксы, воспользовавшись случаем, снова восстали, и положение многих князей сделалось угрожающим. Они собрались на сейм, чтобы решить, как им быть. Григорий захотел воспользоваться смутами в Г., чтобы создать для папства совершенно исключительное положение: верховного судьи между королем и его вассалами, судьи, к которому обе стороны должны были прибегать в случае несогласий. Он предложил даже, когда верные Генриху и уважаемые папою духовные лица заговорили о примирении, приехать в Г. и там рассудить короля с князьями. Генрих почувствовал силу готовящегося удара и решил спасти права королевской власти ценою крайнего личного унижения. Он сам поехал в Италию, вынес трехдневную моральную пытку в Каноссе (янв. 1077) и был освобожден от интердикта. Князья, испугавшись, что Генрих вернется усилившимся и будет мстить им, поспешили выбрать нового короля, герцога Рудольфа Швабского. Когда Генрих явился в Г., весною 1077 г., оказалось, что за Рудольфа стояли Саксония с Тюрингией и многие князья. Генрих был дважды разбит (1078 и 1080). Григорий, терпеливо дожидавшийся, когда обстоятельства позволят ему выступить, наконец, судьей между Генрихом и князьями, поспешил вынести свой приговор: он объявил правыми князей, а Генриха отлучил вторично (1080). На этот раз интердикт смутил Генриха гораздо меньше: он видел, что сочувствие широких кругов общества, в том числе и духовенства, не на стороне папы. Это он сейчас же и доказал Григорий. В его руках быстро собралось войско, с которым он пошел на саксов. Битва осталась нерешительной, но в ней был убить Рудольф, что равнялось для Генриха блистательной победе. Теперь он мог быть спокойнее. Добивать саксов он предоставил своим сторонникам, а сам пошел в Италию. Прежде, чем перейти через Альпы (март 1081), он снова объявил Григория низложенным и назначил своего папу, Климента III. Ломбардские епископы и мелкие вассалы Матильды Тосканской встретили его восторженно. Сопровождаемый Климентом, он осадил Григория в Риме. Осада тянулась долго. Папа надеялся на помощь Гюискара, но в марте 1084 г. римляне открыли ворота. Климент короновал Генриха императорской короной. Григорий держался в замке св. Ангела и, когда казалось, что все для него кончено, был освобожден норманнами. Генрих отступил перед превосходными силами Гюискара (май), но норманны не могли оставаться долго на берегах Тибра. Летом Гюискар ушел, а с ним ушел и Григорий, чтобы больше уже не возвращаться. Он умер в мае 1085 года в Салерно. В Риме водворился Климент. Генрих вернулся в Г. Было пора. В стране царил беспорядок, близкий к анархии. Приходилось все устраивать наново.

Тут больше, чем когда-нибудь, Генриху пришлось подумать о твердой опоре, независимой от духовных и светских князей. Имперское рыцарство оставалось ему верно, но оно было еще слабо. Слаб был и класс министериалов, которому также всячески покровительствовал император. Между тем ближайшая задача - восстановление престижа королевской власти - была такова, что можно было ожидать серьезного сопротивления со стороны князей. Генрих уже имел перед глазами такую силу; то были города, которые он уж несколько лет, со времени первого саксонского восстания, готовил к новой роли. Средство, при помощи которого он надеялся привлечь города на свою сторону, было простое: освобождение из под власти сеньора. Ибо пока города были вотчинами епископов, они не могли представлять собою политических и вообще каких бы то ни было самостоятельных единиц. Чтобы иметь в них надежную опору, с них нужно было снять ярмо вотчинной зависимости. Сделать это было во многих случаях тем легче, что горожане сами успели накопить много сил благодаря росту торговли. С очень скромной торговой привилегии, дарованной Генрихом Вормсу (1074), и начинается освободительное движение. Первые свои вольности города получили по частям: сначала беспошлинная торговля в более или менее многочисленных местах и уступка таможенных пошлин в самом городе, потом личная свобода, потом самоуправление. Постепенность приходилось соблюдать потому, что объявить город сразу совершенно свободным значило бы поднять против королевской власти всех епископов. Зато там, где город нужно было создавать вокруг еженедельного рынка, приютившегося в неукрепленной деревне, и особенно когда его нужно было строить на гладком месте, - он сразу получал известный цикл привилегий, городское право. Кроме короля, в принципе никто не мог создать города: вплоть до XIII века это право оставалось королевской регалией, ибо регалией были составные моменты права основания города или возведения поселка в ранг города: право закладки рынка, право возведения укреплений, право дарования судебных изъятий. Генрих все это оценивал очень правильно. Правда, он все-таки несколько обманулся в ожидании, рассчитывая немедленно получить в свободных городах внушительную силу. Но поддержкою ему они были со времени Каноссы и избрания Рудольфа. Благодаря в значительной мере городам, затея князей с Рудольфом свелась к обычному племенному восстанию. Благодаря им, теперь, после возвращения из Италии, король мог заняться восстановлением порядка. Здесь его ждали новые испытания. Князья с большим неудовольствием смотрели на сближение короля с элементами, от них независимыми, и, чтобы не дать укрепиться этому сближению, подняли снова восстание. На ЭТОТ раз к нему примкнули герцоги Баварский и Швабский, маркграф Мейссенский и многие саксонские князья. Генрих остался один с городскими ополчениями и был разбит (1086). Княжеский партикуляризм одолел централистические стремления королевской власти. Правда, Генрих опять скоро оправился и в 1090 г. даже поехал в третий раз в Италию, чтобы помочь своему ставленнику Клименту III, но ему и там не повезло. Соперник Климента, папа Урбан II, собрал в Пьяченце собор, на котором Генрих и Климент были еще раз отлучены, симония и браки духовенства еще раз прокляты. А та колоссальная популярность, которую создали Урбану II Клермонский собор и последовавший вслед за ним первый крестовый поход, всей своей тяжестью пала на Генриха и на некоторое время как бы придавила его окончательно. В лагерь врагов перешел его первенец Конрад; в Г. положение было таково, что королю нельзя было туда показаться. Князья и епископы хозяйничали там бесконтрольно. Именно за это время установился в высшей степени важный в феодальном праве принцип - наследственность княжеских ленов. Только вспыхнувшая между князьями усобица (1097) дала Генриху возможность вернуться на родину. Путем сверхъестественных усилий удалось ему восстановить некоторый порядок. Но примириться с Римом ему не пришлось. А последние годы жизни (1104-1106) преждевременно состарившегося несчастного короля были еще омрачены восстанием второго сына Генриха, его наследника. Он так и умер, не сумев найти мира, печальным свидетелем полного крушения всех своих надежд. Он даже не был уверен, принесет ли пользу Г. титаническая борьба с Римом, выдержанная им, и, вероятно, не подозревал, что его усилия, его унижения, его горе спасли его родину от горшего, что ее могло ожидать, от превращения в ленницу фанатических монахов.

Его мятежный сын Генрих V (1106-1125) не был лишен дарований. К тому же он не обладал непреклонной твердостью отца, которая мешала ему порою склоняться там, где не было другого выхода. Он был хороший дипломат. На словах он во всем соглашался с Римом, но на деле практиковал инвеституру, как хотел. Только помня, как папы разжигали рознь между королем и его вассалами, он проводил все назначения епископов через совет князей. Правда, это усиливало князей, но Генрих решил, что одновременно бороться и с князьями, и с папою трудно. Благодаря уступке князьям, Генриху почти не приходилось считаться с восстаниями, а с папой Пасхалием II он повел дело так, что восстановил против него всех сторонников реформы. В конце концов ему удалось заключить с Каликстом II конкордат в Вормсе 23 сент. 1122 г., который урегулировал отношения, вызываемые вопросом об инвеституре. Главными пунктами его были следующие: король предоставляет полную свободу в выборе епископов, согласно каноническим правилам, но выборы должны происходить в его присутствии, чтобы, в случае спора, ему можно было воспользоваться принадлежащим ему голосом. Он отказывается от инвеституры кольцом и посохом, от инвеституры, передающей духовную должность, но он сохраняет за собою инвеституру скипетром, инвеституру, передающую имперскую землю и королевские регалии. В Германии эта последняя инвеститура должна была предшествовать чисто-духовной, т. е. без предварительной передачи лена епископ не мог получить своей должности. Относительно Италии и Бургундии, наоборот, было установлено, что инвеститура скипетром должна совершаться в течение шести недель после инвеституры кольцом и посохом. Таким образом, папство должно было отказаться от точки зрения Гумберта и Григория, что канонические земли являются свободной собственностью церкви. Это была несомненная уступка со стороны церкви, но согласие на эту уступку досталось империи недаром. Если бы князья не стали на сторону императора, папа едва ли сдался бы так легко. За это пришлось пойти на существенный компромисс по отношению к князьям: договаривающиеся стороны ставили конкордат под наблюдение князей. Что касается епископов, то конкордат создавал для них положение, приравнивающее их вполне к светским князьям. Отныне уже стало невозможным трактование епископов, как чиновников королевской власти по примеру Оттона I и Конрада II. Они тоже были государи. Епископские владения, как лен, отныне теряли непосредственную связь с королем. Он уже не мог распоряжаться их землями, как раньше. Следовательно, помимо прочего, из рук короля ускользал огромный финансовый ресурс, и нужно было думать, как это и пришлось Барбароссе, о новых источниках доходов. Королевская власть потерпела этим путем большое умаление. Когда бездетному Генриху, с которым кончилась салическая династия, наследовал Лотарь II, герцог Саксонский (1125-1137), умаление пошло еще дальше. Оно произошло в отношениях к папе. В 1132 г. Лотарь явился в Италию, явился, как единственная опора папы Иннокентия II против его соперника Анаклета II, поддерживаемого норманнами. Папа короновал его (1133) и, по его требование, признал за ним права инвеституры в несколько больших размерах, чем это было оговорено в Вормском конкордате. Но одновременно, сознательно или бессознательно, император сделал такую уступку папе, какой не могли добиться от империи ни Григорий, ни кто-либо другой из его предшественников. Он признал, что принимает императорскую корону в лен от папы. Для императорской власти это было огромным подрывом, полным отступлением от той позиции, на которой стояли Оттоны, из-за удержания которой боролся Конрад II, страдал Генрих IV. Фридриху Барбароссе пришлось пустить в ход немало усилий, чтобы возвратить спор к исходному моменту. И вообще, положение императорской власти при Генрихе V и Лотаре II сделалось настолько шатким, что без самой энергичной работы его не возможно было восстановить. Работа эта и выпала на долю Гогенштауфенов.

VI. Гогенштауфены. Расцвет и упадок империи. Первый Гогенштауфен, Конрад III (1137-1152), однако, не был человеком того закала, который мог бы одновременно вести борьбу против двух таких серьезных противников, как папство и князья. Он был герцогом Швабским, сыном дочери Генриха IV, следовательно, в нем была салическая кровь. Но в нем не было ни энергии правителя, ни широты взгляда политика. Он поддался новой церковной силе, которая в лице Бернарда Клервосского (см.) пыталась осуществлять свои задачи, поднявшись выше спора империи с папством, выше империи и выше папства. Второй крестовый поход был задуман вопреки папству, и Конрад принял в нем участие, не получив из этого никаких выгод. Поход кончился полным поражением крестоносцев, которые не только не добились цели - возвращения Эдессы, - но вернулись, покрытые бесславием. Это бесславие уронило престиж королевской власти в самой Г., ослабило международное положение империи и вообще осложнило задачу империи до последней степени. Один был только благоприятный признак, дававший надежду на лучшее будущее: папство потеряло руководительство духовной жизнью Европы, чем было поколеблено его политическое положение. Этой конъюнктурой и воспользовался гениальный преемник Конрада, Фридрих I Барбаросса (1152-1190).

Фридрих начал с того же, с чего начинал Генрих IV, - с устройства собственной территории, которая служила бы ему и военной точкой опоры, и новым денежным источником взамен утерянных по Вормскому конкордату прав на церковные земли. Он отдал Швабию своему двоюродному брату, сыну Конрада III, Фридриху, в котором был уверен, как в себе. Обеспечив себя здесь, он без труда привлек к себе всех крупных князей: Генриха Льва Саксонского, могущественного представителя рода Вельфов, передачей ему Баварии; южных Вельфов - уступкою им целого ряда ленов в Италии, Церингенов, предприимчивый род юго-западных князей, - обещанием Бургундии. Опираясь на светских князей, он свободнее мог распоряжаться духовными ленами, ибо епископы были лишены поддержки ослабевшего папства. Г., таким образом, Фридрих мог считать вполне надежной и, полный веры в себя, обратился к Италии, где бессилие папства и слабость норманских королей открывали ему широкие перспективы. Но здесь его встретило неожиданное и очень серьезное препятствие: Ломбардия, до сих пор верная опора немецких королей, стала ускользать из его рук. Там успели усилиться разбогатевшие города, давно уже отобравшие у своих епископов захваченные ими регалии: судебную, монетную, рыночную, торгово-таможенную. Они не признавали над собою никакой власти и фактически превратились в независимые республики. Ломбардские бароны были уже подчинены, и теперь более крупные из городов старались округлить свои территории - на счет мелких. Уже Комо и Лоди жаловались королю на Милан и просили его защиты. Терять Ломбардию было нельзя, ибо казна лишалась этим огромного финансового ресурса. Фридрих это понимал. В 1154 г. он появился в Ломбардии, принял жалобы, объявил Милан под опалой, не предпринимая пока против него никаких репрессивных мер, потом двинулся в Рим, короновался там; при этом, чтобы добиться венчания, ему пришлось выдать папе Адриану IV головою очень удобную и выгодную для него партию Арнольда Брешианского (см.). Потом он вернулся в Г., едва не попав в альпийских проходах в руки засады, расставленной ему веронцами. Первый поход в Италию, словом, совсем не был триумфом для Фридриха. Это немедленно отразилось в Г., где императору для водворения прочного порядка пришлось еще раз заняться отношениями с князьями. Он возвел Австрию в ранг самостоятельного герцогства (1156), понимая важность дробления старых племенных единиц хотя бы ценою создания новых гнезд территориальной власти. Затем все с тою же целью упрочения собственной территориальной опоры женился на бургундской наследнице, своему брату Конраду передал пфальцграфство рейнское, а земли между пфальцграфством и Бургундией стал сосредоточивать в своих руках путем покупки. Весь юго-западный угол империи был в его руках, а крупные князья других частей Г. - ему преданы. Г. устраивалась без епископов. Чтобы окончательно порвать зависимость от церкви, Фридрих решил ввести новую административную систему и, как материалом для этого, воспользовался классом министериалов; он выбрал наиболее крупных: имперских и церковных. Конечно, трудно было всю страну подчинить новому режиму, но область, где Фридрих чувствовал себя не только императором, но фактическим монархом, Швабия и Верхний Рейн, без труда приноровились к новым чиновникам короля, творившим каждый в своем округе суд и расправу. Фридриху пришлось их вознаграждать за это леном. В истории министериалов этот момент был поворотным. Пользуясь своим положением, которое создавало непосредственные связи между ними и королем, они очень быстро превратили в наследственные лены участки, которые они держали от помещиков. То же скоро сделалось и с королевскими ленами. Повторилась история с каролингскими графами: лены, данные за службу, стали наследственным владением. Иначе и не могло быть при господстве натурального хозяйства: естественно присваивался капитал, доходы с которого должны были служить вознаграждением за службу. Это была последняя попытка создать чиновничество на основе земельных пожалований. В эпоху наступающего денежного хозяйства жалованием должны были служить уже деньги. Как бы то ни было, новая административная система явно старалась отодвинуть на задний план епископов. Последним это было крайне невыгодно, ибо умаляло их удельный вес все больше и больше. Чтобы разрушить столь гибельные для себя перспективы, епископы стали искать случая вновь создать конфликт между империей и папством: при таком конфликте папа естественно должен был искать их поддержки и тем заставить также и императора обратить на них свои взоры. Как раз в это время у епископов явился даровитый лидер, Рейнальд Дассельский, сделавшийся вскоре канцлером Фридриха. Он ненавидел папство и, подготовляя конфликт, надеялся одновременно достигнуть двух целей: унизить Рим и поднять немецкий епископат. Папа и сам скоро дал повод для конфликта. На собрании князей в Безансоне папский легат, читая латинское послание, перевел его на немецкий язык так, что выходило, будто Фридрих получил императорскую корону, как лен от папы. Это было только прямым воспроизведением обязательств Лотаря II, но князья были так возмущены, что один из них, Отто Виттельсбах, чуть не заколол легата на месте. Император же издал прокламацию, в которой говорилось, что он получил корону милостью Божьей и выбором князей, что утверждающие, будто он принял ее в лен от папы, - обманщики и враги Христовы. Теперь нужно было заставить папу признать эту точку зрения. Но путь в Рим лежал через Ломбардию, где опальный Милан успел за эти годы создать прочный союз ломбардских городов. Значит, нужно было раньше сломить эту новую силу, чтобы добраться до папы.

Тут Фридрих со свойственной ему находчивостью воспользовался новым идейным течением. В Болонье в конце XI в. возникла юридическая школа (см. римское право, рецепция), которая, опираясь на учения юристов императорского Рима, выдвинула теорию последовательного императорского абсолютизма. С этой точки зрения феодальное отчуждение королевских регалий являлось актом, совершенно недопустимым. Регалии, как часть известных королевских прав, должны были находиться в руках короля и только короля. В Ломбардии же ими, как было указано, завладели города. Фридрих в декларации, основанной целиком на учении римских юристов, потребовал, чтобы города вернули ему его права. Большинство уступило. Милан отказал. Тогда Фридрих явился в Ломбардию с войском (сент. 1158), осадил и быстро взял Милан. Гордая коммуна должна была подчиниться. Тогда Фридрих собрал сейм в Ронкалье, где новое учение торжественно было провозглашено, как принцип практической политики. Архиепископ миланский от имени собравшихся князей объявил Фридриха абсолютным властителем Ломбардии и волю его источником всякого закона: scias omne jus populi in condendis legibus tibi concessum; tua voluntas jus est, sicuti dicitur: quod principi placuit, legis habet vigorem. Но положения Институций к несчастью для Фридриха не имели волшебной силы: когда он, распустив значительную часть войска, стал требовать от городов, чтобы они допустили в свои стены его министериалов, города сначала попробовали уклониться, найти лазейки; когда чиновники императора начали настаивать, поднялось брожение. Милан, в конце концов, просто взбунтовался и выгнал хозяйничавших в нем любимцев Фридриха: Отто Виттельсбаха и канцлера Рейнальда. Фридрих снова объявил Милан под опалою, осадил его и маленькую Крему, гнездо самой буйной оппозиции. Сопротивление на этот раз длилось долго. Крема пала в 1160 г., а Милан только в 1162 г. Оба города были разрушены до основания, а жители выселены. Но воспользоваться победою вполне Фридриху не пришлось: обострился конфликт с Римом. После смерти Адриана большинство выбрало папою Александра III. Император выставлял одного за другим своих антипап, но все безуспешно: энергичный Александр, гонимый, скитался по Европе, но не сдавался. В 1167 г. Фридрих выгнал его из Рима, но злокачественная лихорадка так опустошила его войско, что он едва мог проскользнуть через Ломбардию. Приходилось начинать сызнова. Трудность победы в Италии, как теперь определилось вполне ясно, обусловливалась союзом Ломбардии с папою: не покорив Ломбардии, нельзя было справиться с папою; не покончив с папою, невозможно было добиться прочных успехов в Ломбардии. В 1176 г. император решил нанести ломбардскому союзу решительный удар. В его распоряжении были силы большинства епископов, ибо борьба с папством, как они и ожидали, подняла их значение, и они были целиком на стороне императора. Но, чтобы быть в силе, Фридриху нужны были контингенты светских князей и, главным образом, конечно, контингенты Саксонии и Баварии, т. е. Генриха Льва. Тут его и ждал удар: Генрих отказал по причинам, не выясненным еще как следует. Просьбы императора не помогли; Вельф был упорен. Тогда Фридрих решил рискнуть и пошел на Ломбардскую лигу с малыми силами. При Леньяно он был разбит на голову и едва спасся сам (29 мая 1176). Таким образом, попытка справиться с папою через покорение Ломбардии оказалась безуспешной вследствие своеволия немецких князей. Чтобы так или иначе урегулировать итальянские дела, Фридриху оставался один путь: начать переговоры с папою, чтобы через папу восстановить свою власть в Ломбардии. Переговоры пошли быстро. Они начались в Ананьи, продолжались в Ферраре и закончились в июле 1177 г. в Венеции торжественным свиданием Фридриха с Александром. С Ломбардией было заключено перемирие на шесть лет. В 1179 г. Фридрих был уже в Г. и занялся карательной экспедицией против Генриха Льва. Поход императора на север был успешен. Смирился гордый Вельф, и на съезде князей в Эрфурте (1181), пав к ногам императора, просил помиловать его. Он был изгнан из Г., а из его владений выкроено было такое множество княжеств, что от племенных герцогств саксов и баваров осталось отныне только одно имя: от Саксонии было отделено герцогство Вестфалия на западе и множество епископств на востоке; от Баварии отрезаны герцогства Штирия и Меран и несколько мелких кусков; последние были присоединены к швабской вотчине императора.

Успокоив Г. и укрепив еще больше свою территориальную власть, Фридрих задумал заключить более прочный мир с Ломбардией и папою. Переговоры кончились Констанцским договором 25 июня 1183 г. За городами были признаны все права самостоятельных государств, имперских вольных городов. Фридриху пришлось забыть о своих регалиях и вообще о том, какие приятные вещи говорили когда-то об императорской власти римские юристы. Но он обеспечил за собою ежегодную дань со стороны городов, как внешний признак их юридической зависимости от империи. Это был все-таки огромный успех для Фридриха, на какой после Леньяно он едва ли мог рассчитывать. За ним быстро последовал другой: обручение сына Фридриха, Генриха, уже коронованного королем Г., с наследницею королевства обеих Сицилий, Констанцией (1186). Перед империей открывались ослепительные перспективы: папство оказывалось в тисках. Рим обеспокоился, пытался вновь создать смуту среди немецких духовных князей, потерпел неудачу и смирился: момент был неблагоприятен, и курия умела ждать. Теперь старый император, которому ничто не угрожало, решил кончить свое царствование актом, в котором империалистская политика последних лет его царствования, окрыленная норманским браком, нашла свое высшее, хотя вполне отвечающее духу времени, выражение. Он решил идти в крестовый поход, чтобы вновь освободить завоеванный в 1187 г. Саладином Иерусалим. Ему было почти 70 лет, когда в начале 1189 г. он двинулся из Регенсбурга во главе блестящего рыцарского ополчения. Третий крестовый поход был богат рыцарскими подвигами, но не результатами. Что касается немецкого воинства, то ему не повезло больше других. Фридрих утонул в июне 1190 г. в водах Салефа, сын его Фридрих умер под Аккою от болезни, а из блестящих рыцарей немногие увидели вновь родину.

Сын Фридриха Генрих VI (1190-1197), которому с самого начала пришлось выдержать борьбу с Генрихом Львом, начал понимать, что королевская власть, пока она остается в Г., вечно вынуждена будет считаться с ограничивающими влияниями духовных и светских князей. И как только умер король обеих Сицилий Вильгельм II (1189), он решил перенести центр тяжести именно туда, на юг Италии, в страну, где феодализм был явлением наносным, где традиции мусульманского фанатизма и греческого бюрократического строя так хорошо подготовили почву для возвращения абсолютизма. В душе Генриха поднимались один другого шире, один другого блестящие планы империалистической политики, перспективы универсальной монархии. Одаренный упорной волей и наследственной энергией Гогенштауфенов, он твердыми шагами стал двигаться к цели. Ему приходилось в Г. считаться уже не с племенным моментом, а либо с династическими интересами (Генрих Лев), либо с торговыми. Последнее было особенно важно: города нижняя Рейна с Кельном во главе, которые торговля тесными узами привязывала к Англии, не могли одобрить той политики, которая тянула к Италии. Так же, как и Вельфский герой, они пробовали восстанием вынудить Генриха к уступкам. Но Генрих с ними справился, ибо в окрепших вполне министериалах он имел уже могучую поддержку. Оставалось сокрушить претендентов в самой южной Италии. Первый поход (1191) был неудачен. Второй (1194) зато был вполне счастлив. Он победоносно прошел Апулию, переправился в Сицилию, взял Палермо, зверски расправился с его защитниками - ибо в противоположность отцу Генрих был крайне жесток - и водворился, наконец, там настоящим восточным деспотом. Чтобы увенчать свои империалистские планы, он подобно отцу стал готовиться к крестовому походу. Во время приготовлений он умер (1197).

Сейчас же после его смерти Г. сделалась жертвою смут. Сын Генриха Фридрих был двухлетним ребенком. Но у него было еще два брата: Филипп, герцог Швабский, и Оттон, герцог Бургундский. Первый и выставил свою кандидатуру. Но соперником его явился младший сын Генриха Льва, Оттон, граф Пуату. Сначала перевес был на стороне Филиппа, но его торжество длилось недолго: в 1208 г. он был убит одним бароном из личной мести. Оттон IV (1208-1215), опираясь на министериалов, захватил власть в свои руки, был признан князьями и некоторое время фактически царствовал в Г. Но ему пришлось считаться с таким страшным противником, как папа Иннокентий III. Он отлучил Оттона и выдвинул против него юного Фридриха II, который делал вид, что во всем подчиняется папе. Сильный поддержкой папы, получив с его помощью большую ссуду от Филиппа Августа французского, Фридрих быстро перетянул на свою сторону князей, а папу отблагодарил Эгерской золотой буллой 12 июля 1213 г., в которой империя вернула папству все свои приобретения, закрепленный Вормским конкордатом. Оттон в это время ввязался в распрю английского короля Иоанна Безземельного с Филиппом Августом, едва не попал в плен французам при Бувине (1214) и этим окончательно подорвал свое положение. Фридрих II (1215-1250) торжественно короновался в Ахене в июле 1215 г., а Оттон несколько времени спустя умер, всеми покинутый, в одном уединенном немецком замке. Год спустя умер и Иннокентий, не дождавшись обещанного ему Фридрихом крестового похода, назначенного на июль 1217 г. Теперь у Фридриха уже не было ни соперника, ни чересчур назойливого союзника. Он смело мог отдаться своей любимой, унаследованной от отца, мечте об основании единой империи, как основы широкой мировой политики. Чтобы окончательно устранить все препятствия в Германии, он даровал немецким епископам знаменитую привилегию 1220 г. (Confoederatio cum principibus ecclesiasticis), которая гласила, что отныне никто не имеет права на епископских землях строить города и деревни, закладывать бурги, учреждать таможни и монетные дворы без разрешения епископа, что города, являющиеся епископскими резиденциями, совершенно освобождаются от действия королевской администрации. Словом, епископы получили вполне независимое положение. Политика Барбароссы, который умел выжимать из епископов поддержку, не уступая им ничего существенного, была, таким образом, заменена диаметрально противоположной. Зато сын Фридриха Генрих был избран немецким королем. Между тем под разными предлогами он оттягивал обещанный крестовый поход. Папы сначала спокойно напоминали ему об этом, потом стали нервно торопить, а когда на папский престол вступил Григорий IX, начались угрозы. Это было в 1227 г. Фридрих укрепил к этому времени свою политику настолько, что мог уже двинуться. Он выступил; папе показалось, что он нарочно затягивал поход, и он послал ему вдогонку отлучение. А Фридрих зимою 1228 г. высадился в Сирии и одними переговорами заставил султана возвратить ему Иерусалим. Летом 1229 г. он вернулся, и некоторое время спустя папа снял с него проклятие. Фридрих спокойно занялся делами своей сицилийской монархии, где знаменитые Мельфийские установления (1231) положили начало настоящему бюрократическому абсолютизму (см. Сицилий обеих королевство). Там, на благодатном юге, ничто не путало его планов, никто не мог сколько-нибудь серьезно сопротивляться его воле. Тем меньше радовала его Г. Фридрих назначил регентом при малолетнем короле Генрихе кельнского архиепископа Энгельберта (1220); но гордый церковный князь, сильный только что полученными привилегиями, сразу взял такой курс, который был выгоден папству и разве еще отвечал интересам торговых городов нижнего Рейна. Когда его убили (1225), Фридрих уже не повторил опыта с церковными князьями: он учредил регентство из двух герцогов, Австрийского и Баварского (1225). Но и это правление длилось недолго. Генрих возмужал и отделался от опеки (1229), окружив себя министериалами. Фридриху не нравилась эта политика. Но он тщетно старался заставить юного сына повиноваться себе. Снова надвигалась борьба отца с сыном. Чтобы привлечь на свою сторону князей, Генрих даровал им самые широкие привилегии (Constitutio in favorem principum, 1231): было запрещено строить города на княжеской территории без согласия князей; был запрещен городам прием Pfahlburger'ов; за князьями были сохранены все регалии, им даровано право постройки укреплений и законодательства с участием местных именитых людей (majores et meliores). Но Фридрих не потерялся. Он отлично успел понять, что в Г. абсолютизма основать ему не удастся, а при этих условиях ему было все равно, вырастут еще княжеские прерогативы или нет. И он решил дать князьям более, чем дал Генрих. На Равенском имперском сейме 1232 г. он объявил упраздненной всякую городскую автономию, если она не утверждена господином города, а все городские регалии, завоеванные до того времени горожанами, приказал вновь вернуть сеньорам городов. Рассчет Фридриха оказался правильным. Когда Генрих в 1234 г. восстал против отца, то был без труда побежден им (1235) и кончил дни свои в заключении. Королем был сделан другой сын Фридриха, Конрад.

Дав в Г. волю князьям, император с тем большей энергией начал укреплять свой абсолютизм в Италии. Сицилия была уже скована цепями бюрократизма. Фридрих начал проводить ту же политику в Ломбардии. Города восстали, но Фридрих разбил их ополчения в 1237 г. при Кортенуове и начал насаждать свои реформы в духе Мельфийских установлений. Тут Рим пришел в полное отчаяние, встревожились Венеция и Генуя. Против Фридриха встал грозный тройственный союз, с которым он не совладал. Это была первая борьба абсолютизма против теократии и партикуляризма в Италии (см. Италия, история). Папство было еще очень сильно. Итальянские городские республики - слишком молоды и могучи. В Г. папа опять нашел поддержку в епископах, которые выдвинули против отлученного еще раз императора нового короля Генриха Распе. Тщетно Фридрих пытался теперь поднять за себя города дарованием им вновь отнятых привилегий. Его дела шли все хуже и хуже. Когда он умер в 1250 г., его партия была проиграна. Преемник его Конрад IV (1250-1254) не успел поправить ничего. Сицилия досталась побочн. сыну Фридриха Манфреду (1254-1266), но и он процарствовал недолго. Папа отдал его королевство в лен Карлу Анжуйскому. При Беневенте (1266) решилась судьба Сицилии и Манфреда. Войско его было разбито, и сам он погиб в бою. Год спустя добывать наследие отцов пришел из Г. сын Конрада, юный Конрадин. Французы разбили и полонили его при Тальякоццо, и 29 окт. 1268 последний Гогенштауфен сложил в Неаполе голову на плахе.

В Г. "поповский король" Генрих Распе умер до Фридриха (1247). На его место был избран граф Голландии Вильгельм (1247-1256), даровитый человек, который пытался организовать, как ядро империи, классическую страну городской свободы, Рейн. К союзу рейнских городов стали примыкать постепенно и другие; стало налаживаться соглашение городов с князьями. Но Вильгельм погиб случайно в одном походе, и плоды его политики погибли вместе с ним. После него побывали у Г. еще два короля: Альфонс Кастильский и Ричард Корнуэльский, чужестранцы. Им никто не подчинялся по-настоящему. Свирепствовали лихие времена. Было междуцарствие.

VII. Социальная эволюция Германии при Гогенштауфенах и в междуцарствие. Явления, разлагавшие крупное поместье в предшествующую эпоху (см. выше, стр. 472 сл.), продолжались непрерывно в течение всего XIII века. Помещики не могли воспрепятствовать переходу значительной части своих участков на держания по ленному праву, сопровождавшиеся фактическим откалыванием от поместья и людей, и земли. Отколовшиеся классы, рыцари и министериалы, живут уже своей особой жизнью. Крепостное право, которое продолжало держаться, сохраняло более мягкий характер. Барщинных дворов становится меньше, оброчных больше, причем денежный оброк продолжает вытеснять натуральный. Одна капитальная причина, кроме чисто внутренних, способствует тому, что крепостное хозяйство сохраняет свой мягкий, необременительный для крестьянина характер: запрос на рабочие руки, предъявляемый, с одной стороны, колонизацией восточных окраин, а с другой, ростом промышленности и торговли в городах. На этих двух важнейших фактах социальной эволюции рассматриваемого периода необходимо остановиться подробнее.

Героями колонизации востока были два замечательных немецких князя XII века: маркграф Бранденбургский Альбрехт Медведь, основатель прусской державы (1134-1170), и величайший из Вельфов, герцог Саксонии и Баварии Генрих Лев (1139-1180). Альбрехт получил в 1134 г. в лен от Лотаря II Северную (ныне Старую) марку и земли между Эльбою и Гавелем. Отсюда он начал. Он захватил Гавельберг, славянское княжество к северу от Сев. марки, подружился с Прибыславом, князем Бранденбурга, и, когда тот умер, с помощью его жены овладел его княжеством (1150); потом, отстаивая свое новое приобретение, завоевал на Шпре маленькое княжество Кёпеник (1157). Свои завоевания Альбрехт укрепил посредством бургов, основания епископских резиденций, призыва колонистов. Одновременно с ним действовал Генрих Лев. Наиболее важным актом его завоевательной политики было подчинение князя ободритов Никлота. В 1160 г. вся область балтийских славян вплоть до Померании принадлежала Генриху. Сын Никлота Прибыслав долго еще боролся, но, в конце концов, должен был признать себя побежденным: он получил в лен графство Шверин и смешался с толпою немецких феодальных князей. По своему значению покорение страны ободритов было несравненно важнее, чем присоединение Бранденбурга, ибо немецкая предприимчивость получала широкий доступ к морю, где только что был основан Любек (1143), будущая столица Ганзы. В 1177 году Генрих вместе с сыном Альбрехта Отто завоевали Померанию. Незадолго перед этим датчане перебили у него Рюген. Когда распались владения Генриха Льва, Аскании, потомки Альбрехта, начали делать большие успехи. Они пользовались всем, чем могли. За верность получили от императора Померании, завоевали Укерскую марку, кое-что оттянули у епископа Магдебургского и маркграфа Мейесенского, во время смут в Силезии захватили большую территорию Лебус. Их владения, таким образом, продвинулись к самому Одеру. Появились города Шпандау, Берлин, Франкфурт. К началу XIV в. Бранденбург был одним из самых крупных княжеств империи. Но увеличение немецких владений не ограничилось деятельностью Асканиев. В XIII в. на восточной границе водворилась еще одна сила, которая дала могущественный толчок немецкому Drang nach Osten. То были Тевтонские рыцари. Их магистр Герман Зальца получил в 1226 г. все будущие завоевания в лен от империи, и с благословения папы рыцари появились на прусской границе. Установив соглашение с Ливонскими рыцарями, орденом, сложившимся около основанной в 1201 г. Риги, они двинулись на завоевание. К концу XIII в. были завоеваны Померания и Пруссия. Польская монархия была окружена теперь немецкими владениями с севера, с запада и с юга.

Социальное значение колонизации востока было, по меньшей мере, так же значительно, как и политическое. Прежде всего нужно указать ее социальные причины. Одной из основных была та, что население в самой Г. продолжало возрастать, и при экстенсивных более или менее системах хозяйства земли начинало не хватать. Между тем там, на востоке, на новых местах нуждались в немецких колонистах. Славянский крестьянин не имел тех навыков в земледелии, какие были у немецкого. Он пахал деревянной сохой, едва царапавшей землю, в то время как у немецкого крестьянина был уже в ходу плуг с железным лемехом, глубоко поднимавший новину. При том владельцы новых земель, князья, епископы, рыцари, понимали очень хорошо, какое важное значение будут иметь дюжие немецкие крестьяне в стране, едва покоренной. Что касается до самих немецких крестьян, то для них был большой расчет искать счастья в переселении на восток. Если их правовое положение было сносно и на родине, то в новых местах они могли надеяться на сильно увеличенный надел, не рискуя нажить более тяжелые цепи зависимости. Общинные привычки связывали их уже не так сильно, ибо чересполосное хозяйство, соединенное с принудительным севооборотом, совершенно парализовавшее индивидуальную инициативу, уже не было господствующим. Прививалась все больше система длинных придорожных деревень с пахотными участками, целиком примыкающими к усадьбе, и с общей альмендой, в которых крестьянин не был рабом принудительного севооборота и приобретал навыки индивидуального хозяйничания. Это обстоятельство нельзя упускать из виду, ибо только вооруженный такими навыками крестьянин мог рискнуть на переселение. Так поощрялась колонизация. На новых местах крестьяне находили наделы вчетверо большие, чем средний немецкий, и только в редких случаях попадали в положение крепостных. Обыкновенно их повинности ограничивались платежом определенного оброка за землю и не носили характера личных повинностей.

Но та же колонизация клала начало и будущему закрепощению крестьян. Новые земли нуждались не только в крестьянах, которые должны их обрабатывать наиболее продуктивным образом, они нуждались и в защитниках. Поэтому всячески поощряется и обставляется всевозможными льготами переселение военных людей. Так как рыцарский и министериальский участок в коренной Г. обычно мал, то и рыцари и особенно министериалы охотно откликаются на зов из-за Эльбы. Тут они получают участок, равный, по меньшей мере, шести (увеличенным) заэльбским гуфам, освобождаются от государственных податей и, если их свобода на родине еще подвергалась сомнению, - фактически совершенно уравниваются в правах со свободными людьми. Из них сложилось мало-помалу дворянство Бранденбурга, Померании и Пруссии, предки нынешних прусских юнкеров. Превращение рыцаря в помещика совершалось в течение XIII и XIV вв. двумя путями. Во-первых, они посредством расчистки, где можно, увеличивали свои маленькие участки так, что уже во второй половине XIII в. рыцарские участки в 20 гуф не были редкостью. Потом, пользуясь затруднительным финансовым положением маркграфов, они выкупали у них все права на крестьянские повинности в близлежащих крестьянских участках, как государственная, так и вотчинного характера, и таким образом сделались господами окрестного крестьянского населения, юридическое положение которого понемногу сильно ухудшилось. Позднее, под влиянием общих экономических причин, ухудшилось и хозяйственное их положение.

Что касается области Тевтонских рыцарей, то там имелась еще одна особенность. Новое немецкое население, ушедшее далеко от родины, попавшее в условия малокультурной, экономически отсталой страны, продолжало нуждаться в продуктах немецкой и заграничной промышленности не только обрабатывающей, но и добывающей. Так как торговля сухим путем была затруднена бездорожьем, то развилась торговля морская, благо страна вся тянулась по морю. Тут мы имеем одну из причин быстрого расцвета Ганзы.

Так система натурального хозяйства, вступившая в коренной Г. в полосу разложения, пробила себе новые пути и открыла новую арену. Вскоре она и тут будет вовлечена в действие сил, связанных с эволюцией денежно-хозяйственных форм. На запад от Эльбы эти силы в рассматриваемый период постепенно приобретают руководящее значение. Хозяйственная гегемония начинаешь переходить от поместья к городу. Мы знаем, какие силы накопляли в городе возможности превращения в самостоятельную политическую единицу, и какие силы содействовали фактическому их освобождению. После того, как Генрих IV твердо стал на путь покровительства городским вольностям, императоры лишь редко покидали эту политику. А период междуцарствия, когда городские союзы были одной из самих могущественных организаций в Г., дал возможность целому ряду городов приобрести самостоятельное положение. С другой стороны, выросло и самое количество городов. Как императоры, так и князья основывали их очень охотно: императоры - для того, чтобы в феодальном хаосе найти лишнюю опору против антигосударственных элементов; князья - чаще всего по соображениям фискальным. Князья поняли, в чем основной хозяйственный нерв эпохи. Они облегчают податные и военные повинности нового поселения, зная, что убыток возместится всегда: одни таможенные доходы при благоприятных обстоятельствах могли перевесить все остальные статьи их нехитрого бюджета. Кроме того, у купцов в случае нужды всегда можно было взять и наличными, даровав им за это ту или иную привилегию. Сложнее были, конечно, расчеты таких замечательных людей, как Генрих Лев или Альбрехт Медведь, которые исходили из ясного сознания задач колонизации. Увеличение количества городов и превращение их в самостоятельные имперские единицы подняло их политическую роль и постепенно вполне приспособило их организации к запросам крепнущего денежного хозяйства. Какова же была эта организация?

Немецкий средневековый город - прежде всего земельная община; у него, как и у сельской общины, имеются неделимые земли, находящиеся в общем пользовании, городская альменда: улицы, стены, башни, ворота, городские пустыри и проч. Из этого принципа вытекает очень важное последствие. Для приобретения гражданских прав в городе необходимо владение землею, необходим земельный ценз. Это правило держится весь первый период в истории немецкого города, т. е. до эпохи городских революций. Владелец городского участка - человек безусловно лично свободный. Все повинности, которые он платит городскому сеньору, носят характер реальных повинностей. В некоторых источниках городской лен (ибо с точки зрения первоначальных отношений, когда все земли в городе принадлежат сеньору, всякий участок рассматривается как лен) - носит характерное название оброчного аллода (censuale allodium). Эти льготы создаются экономическими условиями: выгодою для сеньора быстрого заселения городов. С ними связано и то знаменитое положение средневекового городского права, которое гласить: Stadtluft macht frei, городской воздух делаешь свободным, то самое, которое, наравне с восточной колонизацией, так глубоко влияло на эволюцию юридического положения крестьян. Мы уже говорили, что в поместьях образовалась мало-помалу категория людей, которые отстали от хлебопашества и несли какие-то элементарные торговые функции. С увеличением роли торговли и с ростом количества городов, предприимчивые крепостные люди вступали с помещиком в соглашение, по которому крестьянин освобождался совсем от барщинных работу обязывался уплачивать простой, обыкновенно денежный оброк и кроме того получал разрешение жить вдали от поместья. Совершенно так же, как это было в России в дореформенную эпоху, когда крепостные уходили на оброк. Помещику это было выгодно, ибо он имел при этих условиях больше и знал, где ему искать своего крепостного. Отказываясь от соглашения, он рисковал потерять его, ибо, если крепостной проживал в городе без розыска о нем (sine calumnia) помещика год с днем, он этим самым считался свободным; городской воздух давал ему эту свободу; у него являлась теперь исковая защита против всяких попыток со стороны помещика вернуть его в лоно крепостных порядков. Такой крепостной, освободившийся годовой давностью, если он владел городским леном, т. е. участком земли в город е, считался полноправным горожанином наравне со всяким другим. Нечего говорить, конечно, что, когда власть городского сеньора была упразднена, принцип сохранился. Он держался вопреки усилиям князей (они не забывают об этом ни в одной привилегий) до тех пор, пока для городов исчез интерес привлечения новых переселенцев.

Завоевание городами самостоятельности выдвигало вперед задачу организации управления. Задачи эти осуществляются городскими советами (consilium, Rat). В Г. они появляются сначала в новооснованных городах и уже затем в старых. Это и понятно: новым городам нужно было сейчас же дать какой-нибудь административный орган. Наоборот, в старых городах необходимость в таком органе была не так настоятельна даже после завоевания самостоятельности: в Кельне совет появляется лишь в 1242 г., в Магдебурге - в 1244 г., в Ахене - в 1272 г. Объясняется это тем, что в старых городах административные функции могли быть в первое время возложены на одну из существующих коллегий, чаще всего коллегию шеффенов. Но это длится недолго. Горожанам невыгодно оставлять власть навсегда в руках пожизненных коллегий. Ежегодные выборы в совет гарантируют по крайней мере тем классам, которые участвуют в выборах, контроль над советом. Совет - это представительная коллегия общины. Городская община является источником суверенитета. Первоначально она в полном составе и осуществляла свои суверенные права. Вече в Г. называлось conventus civium, Burgerding, burgiloquium и проч. Оно начало становиться неудобным, когда количество жителей в городах выросло. Практически это неудобство и вызвало появление совета. Совет - это делегация веча. С его возникновением постоянный созыв веча становится излишним. Но не во всех городах вече, как институту исчезает сейчас же, как только создается совет. Таких примеров немного (Нюрнберг, Вецлар и др.). Обычно вече продолжаешь существовать наряду с советом. Его созывают тогда, когда обсуждаются вопросы, касающиеся общинной собственности, альменды. В XIV в. вече исчезает совсем. Его функции целиком переходят к совету. Задачи его заключаются в том, чтобы "блюсти пользу и благо общины". В его руках находится вся законодательная и административная власть в городе, а иногда он является и судебной коллегией. Совет назначает городских должностных лиц (городского писца, палача и проч.), ведет все внешние сношения, хранит городскую печать, облагает горожан налогами и, вообще, заведуешь всей финансовой частью, наблюдает за торговлей и рыночными делами вообще, руководить полицией; от него зависит допущение новых членов в общину; в его руках, наконец, заботы о боевой готовности города. Бюргермейстер появляется обыкновенно позже, уже тогда, когда совет, как орган самостоятельной общины, уже успел сложиться. Его функции первоначально не сложны, ибо в наиболее существенном административная власть принадлежит самому совету. Чаще всего бюргермейстер - председатель совета, исполняет его распоряжения и следит за мелкими текущими делами. Позднее, однако, его власть вырастает и функции расширяются. К нему на хранение поступает городская печать и ключи от ворот, к нему переходит надзор за всеми городскими учреждениями, часть суда и проч. Бюргермейстер не всегда бываешь один. Есть города, где их двое, трое и т. д., до восьми. Должность бюргермейстера выборная; он избирается на такой же срок, как и члены советов, обычно на год.

Как были организованы выборы городских магистратов, мы знаем только для более поздней эпохи, примерно с XIII в. Прямые выборы не встречаются нигде: средневековый человек любил сложные системы, во много степеней. Совет был аристократическим органом. Должности находились в руках городского купеческого патрициата, богатых семей, из рода в род накопивших крупные состояния, т. наз. Geschlechter. Купеческий патрициат захватил власть в старых городах потому, что ему пришлось вынести на своих плечах борьбу с сеньором, а в новых потому, что первые колонисты обыкновенно бывали богатыми купцами. Вполне естественно, что остальная часть городского населения, ремесленники, плебеи, косо смотрели на купеческую олигархию, забравшую в руки всю власть, и лишь ждали момента, чтобы покончить с эгоистической диктатурой патрициата. Но пока и материальная мощь была на стороне патрициев, протесты и вспышки восстаний - они начинаются в XIII в. - приводили лишь к незначительным уступкам. Чтобы успех мог увенчать дело ремесленников, необходимо, чтобы их хозяйственный фундамент, промышленность, получил такую же солидность в общем экономическом обиходе страны, как и торговля. Это случится не раньше XIV в.

В XIII же веке промышленность в Г. еще уступала торговле. Она не только не могла конкурировать с промышленностью соседних стран: Италии, Фландрии, даже Франции, но едва начинала твердо становиться на ноги. И первая промышленная отрасль, которая крепнешь в Г., - текстильное производство, в частности выделка полотна, шерсти и хлопка. Выделка полотна была исконным немецким промыслом. Полотняные одежды, белые и крашеные, были исконным костюмом германцев. Знаменитые красные шаровары были необходимой принадлежностью франков еще в эпоху Карла Вел. Только в конце IX и в X вв. шерсть начинает вытеснять полотно, как материал для одежды. Зато с XI в. полотно нашло новое применение; среди достаточных классов стало распространяться употребление постельного и столового, а позднее и нижнего носильного белья. В Г. полотняное производство сначала сосредоточивалось в деревнях; обработка льна не представляет никаких трудностей; им занимались женщины. Но параллельно с ростом спроса на полотняные продукты выделка полотна мало-помалу переносится в города. Среди первых немецких цехов мы встречаем цех ткачей постельного тика в Кельне (1149). Мало-помалу выдвинулись два района, славные своим полотном: Лотарингия и часть Швабии по Боденскому озеру: Констанц и Сен-Галлен со своими окрестностями. Если полотняное производство стало укрепляться в XII в., то шерстяное сколько-нибудь прочно стало на ноги только в XIII. Расцвет его относится к более позднему периоду. Первое упоминание о сукноткачестве мы встречаем на самом пороге XII в., в 1099 г. Его занесли фламандцы в самый цветущий торговый центр Г. времени крестовых походов, в Майнц. В XIII в. шерстяное производство уже распространяется более или менее по всему более оживленному району исконной Г.: по Рейну и Дунаю. В конце XIII в. было сделано изобретение, относимое обыкновенно к XVI в.: была построена самопрялка. Но благодаря консерватизму немецкого ремесла, изобретение это долго не оказывало того влияния на производство, какого можно было бы ожидать: веретено не сдавалось. Различные центры производства в течение XIII в. отмежевали себе каждый особую отрасль. Юго-Западная Г. (Ульм, Базель, Страсбург) изготовляла, главным образом, серые, т. е. некрашеные, сукна, юго-восточная (Регенсбург и проч.) - полусваленные материи, а Рейн (Кельн, Майнц, Вормс, Шпейер) - черные сукна. Хлопчатобумажное производство в XIII в. укрепилось довольно прочно в южной промышленной полосе. Констанц, Базель, Ульм, Аугсбург потребляли хлопок в большом количестве на выделку бумазеи, которая быстро завоевала себе популярность на европейских ярмарках. Другие отрасли промышленности, шелковая и оружейная, едва зарождались: одна в том же Констанце, другая в Золингене, Пассау, Регенсбурге.

Городская промышленность имела форму ремесла и была организована в цехи (см.). Появление цехов в Г. относится к XII в. Мы не знаем примера ранее 1106 г. (вормский цех рыболовов); за ним следовали сапожники в Вюрцбурге (1128), ткачи постельного тика в Кельне (1149), магдебургские сапожники, мясники и пекари в Гагенау, кельнские токари (1178). С конца XII в. количество цехов быстро растет, и цеховая организация охватывает отрасли промышленности, работающей на вывоз. Первое время цех в Г. был необходимой организацией, оберегающей одинаково и интересы ремесла и интересы потребителей. Доступ в цехи не был закрыт ни для кого, если только вступающий родился от состоявших в законном браке, свободных и "чистых", т. е. не занимающихся грязными или позорными профессиями родителей (Ahnenprobe). Ограничивать доступ в цехи не было выгоды ни для кого, ибо когда установился постоянный рынок, спрос, по-видимому, сразу стал превышать наличные производительные силы существующих цехов, и новый мастер являлся не конкурентом, а скорее помощником. Тем не менее, с самых первых шагов цехи вырабатывают свой знаменитый принцип, согласно которому всякий, занимающийся тем или иным ремеслом, должен был вступить в число членов соответствующая цеха. Это - т. наз. Zunftzwang. Благодаря ему в городе уже не могло остаться ремесла вне цехов. На первых порах в Zunftzwang'e нет ничего противного интересам потребителей, ибо, оберегая монополию цехов, он в тоже время обеспечивает доброкачественность товара: без Zunftzwang'a всякий имел бы право заниматься ремеслом, не принадлежащие к цеху были бы избавлены от его контроля и могли бы пускать на рынок плохой товар. До XIV в. мастер обычно работает либо один, либо только с учеником. Подмастерье появляется позднее. Вступление ученика в цех в качестве полноправного мастера не обставлено никакими сколько-нибудь трудноодолимыми препятствиями. Жизнь цехов, жизнь ремесленников в цехах течет спокойно, в узких берегах, без борьбы, без волнений. Это продлится недолго.

Цехи были с самого начала - и остались до конца - институтом, противным духу крупного производства. Капитал, конечно, находил применение и здесь, но роль его была очень незначительна. Мастеру не нужно было много денег, чтобы завести дело. Он должен был нанять помещение, приобрести необходимый инструмент, а затем иметь некоторую сумму для закупки товара. Главным хозяйственным моментом был труд, а капитал находился на службе у труда. Была исключена самая возможность появления крупных капиталов в недрах цехового ремесла. Огромная часть постановлений цеховых статутов была направлена к тому, чтобы воспрепятствовать более предприимчивому мастеру расширить свое производство. Если же что-нибудь подобное пробивалось через рогатки цеховой регламентации, такую rara avis сейчас же вводили в норму и определяли количество товаров, которое он мог выработать.

Однако, хотя в XII-XIII вв. цех и господствует в ремесле, но даже по данным этих столетий мы видим, что производства, имеющие крупные перспективы, не удерживаются в рамках цеховой ремесленной системы, не знающей неравенства между различными группами мастеров. Так было в шерстяном производстве. Во Франкфурте на Майне, напр., из равноправной массы мастеров выделяются ткачи. Они сами покупают шерсть, дают ее вымыть и выколотить своим слугам, а затем направляют ее чесальщикам и прядильщикам, которые считаются членами цеха, но занимаются работою на дому. Красильщики, к которым затем переходит пряжа, самостоятельные ремесленники, но они находятся в зависимости у ткачей и не могут работать на нечленов цеха. Красильня принадлежит цеху, а краска покупается самими ткачами. Валяльщики и стригали также являются наемными рабочими ткачей. Несколько позднее в Ульме также выделяется цех шерстобитов (Marner), которые будут закупать сырье, раздавать работу на дом ремесленникам, а затем продавать готовое сукно. Капиталистическая организация промышленности, уже давно начавшая разрушать классический цеховой строй в Италии и Фландрии, появляется мало-помалу и в Г. И не только в промышленности, но и в торговле.

Так как торговля так же, как промышленность, сосредоточивается в городах, то купец очень скоро делается человеком совершенно свободным, хотя бы в силу принципа Stadtluft macht frei. И в среде этого свободного купечества начинают уже обозначаться различные категории. Большинство еще принадлежит к категории кремеров, Kramer. Кремер - мелочной торговец, содержатель лавки на рыночной площади. Пока нет твердых рынков, раз навсегда приуроченных к определенному месту, кремер кочует с рынка на рынок. Но это - не прежний странствующий купец. У того были всякие товары, ибо он должен был быть готовым ко всякому спросу. Кремер держит только определенный товар, и всякий знает, что у него можно найти. В его лавке собрано, главным образом, то, что не занимает много места и не требуется в больших количествах, товары, представляющие значительную ценность: коренья, приправы, благоухания, ленты, шелковые изделия, мелкие вещи из металлов, дерева, кости, янтаря пи проч. Но наряду с кремерами выделяются уже и крупные торговцы, и опять-таки в той области, которая делает быстрые успехи: в шерстяном деле. Мы знаем, что впервые сукно появилось в Г. (на Рейне) из страны фризов. Приезжие оптовики предпочитали при этом продавать свой товар целыми кусками; если они продавали в виде большого одолжения на отрез, то брали за это значительно дороже. Купцы рейнских городов быстро поняли, что, если они будут покупать у оптовиков кусками и распродавать на мерку, то это будет операцией выгодной. И вот на Рейне появились розничные торговцы сукном (Gewandschneider), которые мало-помалу отвоевали себе совершенно особое положение. Купцу, торговавшему сукном на отрез и торговавшему хорошо, уже не приходилось ждать, пока приедет с севера оптовик. Выгоднее было ехать за товаром самому. Большинство обращалось в ближайшую ярмарку, но более предприимчивые предпочитали ехать к месту производства, во Фландрию. В этих случаях, конечно, он закупал больше, чем могла продать его собственная лавочка, и излишек сбывал товарищам. Отправляясь на север, он забирал на возы такого товару, на какой там был спрос, и делал вдвойне выгодные дела. Несколько таких удачных путешествий превращали обыкновенного розничного торговца сукном в крупного оптовика. Он уже закрывал свою лавочку, ибо продать товар сразу с несколько меньшей прибылью было выгоднее, чем распродавать его в розницу в течение нескольких месяцев. Так выделились оптовики, сначала на Рейне, потом в других городах Г., сначала в суконном деле, потом в других сферах предприятий. Крупный капитал начинал завоевывать торговлю.

Что касается купеческих организаций, то в XII и XIII вв. их было немного. Купеческих гильдий (см.) на манер английских или фламандских было в немецких городах наперечет; в Геттингене, Гокстере, Дортмунде, Касселе, Госларе мы имеем самое название гильдии, в Кельне организацию, но без названия, в Магдебурге - организацию, близкую к гильдии. На юге их нет совсем, ибо юг в это время еще не играл большой роли в торговле. А на севере, если и была почва для образования гильдий, то обособленные организации этого рода скоро были поглощены могущественной, широко объемлющей организацией великой Немецкой Ганзы^*) ее первоначальная история относится к XII и XIII вв. Рейнские купцы с самого начала XII в. стали ездить в Англию. В 1157 г. "люди и граждане кельнские" получили свою первую привилегию. В ней упоминается и их лондонское подворье (gildhalla). Эта привилегия была потом подтверждена и расширена, и до конца XIII в. Кельну принадлежала гегемония среди немецких городов, торгующих с Англией. Но он мог сохранять ее лишь до тех пор, пока немецкая торговля сосредоточивалась, гл. обр., на Рейне и вообще на западе. Когда же хозяйственные отношения стали выдвигать другие районы и прежде всего Балтийское побережье, положение Кельна в союзе стало колебаться. Тщетно пытался он бороться с возрастающим влиянием Любека: вокруг последнего в 1268 г. образовалась особая ганза, и кельнцы имели достаточно благоразумия, чтобы не истощать в бесплодной борьбе свои и чужие силы. В конце XIII в. обе ганзы слились в одну и установил общую гильдейскую палату в знам. Стальном Подворье (Stahlhof) на берегу Темзы. Но лондонская ганза была не единственной организацией немецких купцов, торгующих за границею. В 1252 г. они основали ганзу в Брюгге, которая сразу оказалась настолько значительной, что понадобилась особая организация. Члены ее группировались по районам, и во главе каждого стоит наиболее крупный торговый город района: у саксонских и вендских - Любек, у рейнских, вестфальских и прусских - Кельн, у готландских и ливонских - Висби. Третья немецкая ганза имелась в только что упомянутом Висби, столице острова Готланда, находящегося в таком пункте Балтийского моря, который лежал на пути всех немецких кораблей. Ганза в Висби работала энергично. Ею, между прочим, была основана знаменитая ганзейская контора (Реtershof) в Великом Новгороде.

^* (Ганза - слово готское, обозначает соединение нескольких лиц для общей цели, общество, гильдию; чаще всего под ним подразумевают купеческое общество. Этот термин, употреблявшийся преимущественно во Фландрии и Франции, поздно проник в Г. Немецкая Ганза имела предшественницу, Лондонскую Ганзу фламандских и северофранцузских городов. Она стала называться Ганзой не в смысле простой купеческой ассоциации, а в смысле ассоциации купеческих ассоциаций.)

Эти отдельные организации, в Лондоне, в Брюгге, в Висби, естественно должны были стремиться к объединению. В каждой из организаций участвовали купцы одних и тех же городов, у которых всюду были одни и те же интересы, и для которых слияние было как нельзя более выгодно. Время, когда работали эти организации, было такое, что принцип объединения носился в воздухе. Междуцарствие и без того содействовало появлению целого ряда городских союзов на платформе самообороны и торговой общности. Если другие союзы преследовали, главным образом, политические цели, то Вендский с Любеком во главе, главн. обр., экономические. В его программу входили такие задачи, как очищение моря от пиратов и дорог от разбойников, распространение любекского права и проч. Ему удалось сделать довольно много: устранить таможенные стеснения и мелочную придирчивость городской торговой политики, до известной степени объединить торговые обычаи и денежные знаки. Любек и взял на себя трудную и, быть может, одному ему доступную задачу создания общенемецкой ганзы. Как произошло слияние, мы не знаем, но в середине XIV в. появляется название "Немецкая Ганза", свидетельствующее, что оно совершилось.

Так немецкое бюргерство упорным трудом на почве промышленности, торговли и городского устроения постепенно становилось все более и более видным членом того пестрого политического конгломерата, который носил название "Священной Римской империи германского народа".

VIII. Крушение идеи немецкого королевства. Города и городские союзы сделали больше, чем всякая другая политическая сила, чтобы в Г. сохранился некоторый порядок в пору междуцарствия. Им помогало еще имперское рыцарство. Оба эти класса и старались положить конец безначалие: если городам оно было просто невыгодно, ибо не позволяло использовать силу объединенной нации для поддержания интересов торговли и промышленности, то для рыцарей оно представляло огромную опасность: их скоро поглотили бы князья. Поэтому большинство попыток установления т. наз. Земского мира (Landfriede), т. е. прекращение усобиц на тот или иной срок, в том или ином районе, исходить от городов и рыцарства; остальные политические силы редко выдвигали "мирные" инициативы. Таким образом, только князья ощущали некоторую выгоду от междуцарствия, ибо за это время они быстро достраивали здание своего территориального суверенитета. Но когда курия, которая не имела никакой опоры против неаполитанских анжуйцев, сама почувствовала необходимость восстановления королевской власти в Г., духовные князья энергично стали агитировать за выборы; выборы состоялись. В 1273 г. королем был избран Рудольф, граф Габсбургский (1273-1291). Избрание Рудольфа помимо прочего интересно в том отношении, что при выборах 1273 г. впервые выступила, как нечто организованное и постоянное, коллегия курфюрстов. Она начала кристаллизоваться уже при выборах последних Гогенштауфенов и еще яснее обозначилась при выборах Генриха Распе, Вильгельма, Альфонса и Ричарда. Саксонское Зерцало (Sachsensp. III, 57) еще при Фридрихе II пытается установить состав коллегии; в нее должны были входить три рейнских архиепископа: майнцский, трирский и кельнский и четыре светских князя: пфальцграф рейнский, герцог саксонский, маркграф бранденбургский и король богемский. На выборах Рудольфа вместо короля богемского, враждебного Рудольфу, участвовал, по-видимому, герцог баварский, но уже в 1290 г. Богемия закрепила за собою свое право. Появление, вместо многоголового княжеского и епископского избирательного веча, небольшой коллегии, где участвовали и представители новой колониальной Г., где светскому началу было обеспечено большинство над духовным, было бы большим шагом вперед на пути национального объединения, если бы оно не усиливало и без того уже сильных князей. Партикуляристская роль курфюрстов обнаружилась уже при выборах Рудольфа, когда каждый позаботился извлечь себе пользу: двое женились на дочерях нового короля, чтобы установить права на престол, другие получили на счет имперских земель приращение своих территорий, заставили Рудольфа признать свою коллегию постоянным советом, если не по административным делам вообще, то по меньшей мере, по делам финансовыми. Все это отнюдь не обещало усиления немецкой королевской власти, тем более, что избирательные капитуляции обещали сделаться таким же прочным институтом, как и коллегия курфюрстов. Но об этом в 1273 г. никто не думал. Все были рады, что кончилась анархия, что есть, наконец, настоящий король. Да и сам Рудольф, делая уступки курфюрстам, по-видимому, смотрел на это, как на неизбежное зло, и твердо решил сделать все, что от него зависело, чтобы водворить порядок в Г.

Первое, чем должен был заняться Рудольф, была финансовая организация страны. После того как Вормский конкордат изъял доходы церковных земель из непосредственного ведения короля, после того как Фридрих II уступил все торговые пошлины князьям, после того как уплата ломбардской дани прекратилась сама собою, - у немецкого короля остался один источник доходов: имперские земли. Но имперский земельный фонд был расхищен до конца. Уже Фридрих II прибегал к очень щедрым раздачам, Конрад IV был расточителен в раздачах, но меньше всего скупились на раздачу ленов такие короли, как Генрих Распе и Вильгельм. Нужно было, так или иначе, хоть отчасти восстановить имперский земельный фонд. И Рудольф провел закон, согласно которому все лены, розданные после 1245 г. (год низложения Фридриха II на Лионском церковном соборе), были признаны незаконными и подлежащими возвращению. Но этого было мало. Рудольф отлично понимал, что, пока у него не окажется в руках крупной родовой вотчины на титуле княжества, до тех пор в его финансовых средствах не будет никакой устойчивости. И как человек, умеющий экономить свои силы, старающиеся достигнуть многого минимальным напряжением, он искусно задумал свой первый серьезный удар. Он был направлен против короля Богемии, могущественного Пжемысла-Отокара II. Этот даровитый князь дипломатией и оружием сосредоточил в своих руках огромные земли, в том числе Австрию, которую он получил уже после 1245 г. Рудольф потребовал ее возвращения. Отокар высокомерно отказал. Рудольф наложил на него имперскую опалу и пошел войной (1276). Гордый король был побежден, потерял Австрию и принес Рудольфу ленную присягу за Богемию и Моравию. Но Отокар не хотел покориться так просто. В 1278 г. он еще раз попытал счастья в борьбе, но она кончилась для него совсем плохо. В бою на Мархфельдской равнине под Веною он был разбит и, пленный, заколот одним из своих прежних вассалов. Рудольф признал королем Богемии его пятилетнего сына Венцеслава II, которого тут же предусмотрительно женил на одной из своих многочисленных дочерей, а в 1281 г. добился укрепления Австрии за своим сыном Альбрехтом. Теперь у Габсбургов была обширная родовая вотчина, которой не угрожало никакое опасное соседство. Закончив эту необходимую операцию, Рудольф принялся умиротворять истерзанную смутой Г. Он провел сначала меры, устанавливающие земский мир в отдельных княжествах, а потом во всей стране вообще. И когда Тюрингия не захотела подчиниться, он изловил и велел обезглавить 29 рыцарей-разбойников и разрушил несколько десятков их каменных гнезд (1289). Это было последним крупным делом его жизни. В 1291 г. он умер, оплакиваемый страною. Но теперь Г. была сама по себе, а курфюрсты сами по себе. Сын Рудольфа Альбрехт не был выбран королем. Престол достался Адольфу Нассаускому (1292-1298), заплатившему больше. То был такой же маленький князь, как и Рудольф, и так же, как и он, с первых шагов стал заботиться о вотчине. Он решил завладеть Тюрингией, где в это время шла очередная княжеская распря. Он так увлекся этой задачей, что забросил дела Г. совершенно. Когда выяснилось, что Адольф погубил свое положение, выступил Альбрехт, умевший, подобно отцу, терпеливо дожидаться. В бою между двумя соперниками король Адольф был убит. Альбрехт (1298-1308) был избран теперь беспрепятственно. Г. оправилась от смут и казалась способной вновь заняться широкими международными задачами. Это сейчас же сказалось на отношении Рима к Альбрехту. Во всех делах сколько-нибудь крупного значения папство уже вновь поднимало голову, чтобы не дать усилиться немецкой королевской власти. Альбрехт, как и его отец, любил носиться с мечтою об увеличении своей собственной территории и хотел воспользоваться для этого смутами в Богемии. Папа стал ему на дороге. То же было, когда Альбрехт в интересах немецкой торговли захотел уничтожить незаконные заставы на Рейне, созданные епископами. Вмешался папа. Когда Альбрехта убили, для Г. вновь вставал проклятый вопрос: как отделаться от этого векового кошмара. Теперь тут было еще одно осложняющее обстоятельство. С 1309 г. папы переселились в Авиньон и попали в подчинение к Франции. Все эти вопросы стали во всей своей значительности перед преемником Альбрехта, Генрихом VII Люксембургским (1308-1313). Генрих в том отношении походил на своих предшественников, что был маленьким князем и, как таковой, сейчас же стал искать себе крупную вотчину. Он нашел ее довольно быстро в Богемии, где только что пресеклось мужское потомство Пжемысловичей. Он женил своего сына Иоанна на сестре последнего Пжемысловича Венцеслава III и дал ему в лен Богемии. Обеспечив себя в Г., Генрих решил короноваться императорской короною в Риме. Он искусно сыграл на больной струнке папы, которого тяготило "вавилонское пленение" в Авиньоне и который понимал, что, коронуя императора Г., он поднимает собственный престиж. А Филиппа IV французского он ублаготворил тем, что отдал Бургундию в лен одному из его сыновей. В Италии ждали его гибеллины, теснимые гвельфами. Генрих явился. Но когда он начал определенно поддерживать гибеллинов, папа испугался, отказался его короновать и назначил короля неаполитанского Роберта Анжуйского наместником Романии. Генриху пришлось идти в Рим с оружием в руках. Он вошел туда и был коронован от имени папы. Ближайшая цель была достигнута. Но пылкой душе Генриха этого было мало. Он решил сделать следующий шаг: отнять у анжуйцев южную Италию, вотчину Гогенштауфенов. Смерть (1313) помешала ему осуществить эту цель. Его преемник, Людовик Баварский (1313-1347), не оставил этого пути. Он значительно уступал Генриху дарованием, был нерешителен и не обладал смелостью, но он понимал, что, не покончив спора с папством, королю невозможно обеспечить себе свободу действий в Г. Он тем свободнее мог заняться Италией, что ему незачем было торопиться с поисками вотчины: он был уже без того владетелем Баварии. Он не ожидал встретить серьезное сопротивление, но ошибся. Папа Иоанн XXII, беспокойный старик, потребовал, чтобы он сложил свою власть, на том основании, что будучи выбран не единогласно (у Людовика был соперник, им побежденный), он не предоставил решения вопроса на усмотрение папы. В случае отказа ему грозило отлучение. Людовик, конечно, этого требования не исполнил, и отлучение было объявлено (1324). Но времена Генриха IV и даже Фридриха II миновали. Г. вышла из натурально-хозяйственного хаоса. Общественное мнение создавалось все больше и больше интересами денежного капитала. Представители его, немецкое бюргерство, хотели сильной национальной власти и тяготились уже теми денежными жертвами, которых ежегодно требовал папский престол. Эти настроения в более передовых странах складывались уже в теорию. Данте в своей "Монархии", легисты Филиппа IV уже раньше провозгласили принцип, отвергающий светскую власть папства и его право вмешиваться в отношения светского государства. Теперь в еще более решительной форме формулировал ту же мысль итальянский врач Марсилий Падуанский (см.) в "Defensor Pacis". Поддерживаемый всеобщим сочувствием, страстно призываемый гибеллинами, Людовик отправился в 1327 г. в Италии, в нач. 1328 был коронован в Риме двумя епископами и признан императором, фактическим главою Рима, "сенатором" Колонной. Несмотря на этот успех, Людовик, нерешительный как всегда, пытался, вернувшись в Г., помириться с папою. Лишь когда его попытки были высокомерно отвергнуты, он решил действовать энергично. Поддерживаемый и городами, и дворянством, и курфюрстами - последние боялись папского вмешательства в установившуюся избирательную организацию, - Людовик провел два постановления против папства на имперских сеймах в Рензе и во Франкфурте (1338). Последнее, более решительное, гласило, что король получает свою власть не от папы, а от Бога, что избранный курфюрстами король не нуждается ни в чьем утверждении и - мало того - в силу этого избрания получает право на императорский титул. Потом Людовик еще не раз падал духом, и это, вместе с пробудившейся под старость жаждой увеличения вотчины, сильно уронило популярность Людовика. Богемские Люксембурги, сторожившие этот момент, немедленно пустили в ход интригу одновременно и в Авиньоне, и в Г., и сын короля Иоанна, Карл, еще при жизни Людовика был избран королем. Когда Людовик в 1347 г. умер от удара, он наследовал ему под именем Карла IV (1347-1378).

Чтобы получить папское благословение на свою узурпацию, Карл дал обещание не ездить в Рим без позволения папы и пробыть в Риме только один день - для коронования. Все почетные титулы "римского императора, покровителя церкви (advocatus ecclesiae)" были сложены к подножию папского трона. Национальное чувство немцев было глубоко возмущено. Карл вообще мало обращал внимания на Г. Королевский и императорский титулы были нужны ему, чтобы лучше устраивать свои богемские дела. И тут он действительно сделал много. Он сосредоточил в своих руках, кроме Богемии и Моравии, еще Бранденбург (1373) и части Лузации и Силезии, женил своего сына Сигизмунда на наследнице венгерской и польской короны (1373). Противодействие Габсбургов он уладил Брюнским договором 1364 г., согласно которому по прекращении одной из договаривающихся линий другая наследует все ее земли в империи. Пока он хлопотал о своей вотчине, в Г. дела шли все хуже и хуже. Противоположности между князьями и городами (см. след. главу) все обострялись, анархия становилась сильнее. Черная смерть вызвала флагеллантизм (см.) и еврейские погромы. Самочинные суды, фемы распространяли сферу своей деятельности все шире и шире за отсутствием правильной судебной организации. Единственный памятник законодательной деятельности Карла в Г. - это его Золотая Булла (1356), своего рода хартия, изданная после возвращения из Рима. Как хитрый дипломат, Карл предвидел, что всякая попытка кодификации имперских постановлений в духе сеймов в Рензе и Франкфурте 1338 г. вызовет протесты со стороны папства. Так и вышло, но у Карла был припасен хороший парад против папских покушений: он заговорил о необходимости широких реформ в церкви. Авиньон сразу смолк, и Золотая Булла без дальнейших препятствий сделалась законом. Она, прежде всего, регулировала вопросы избрания короля. Курфюрстами были признаны окончательно три рейнских архиепископа (Трир, Майнц и Кельн) и государи Пфальца, Саксонии, Богемии и Бранденбурга. Принцип большинства голосов был также признан окончательно. Чтобы не могло быть споров между князьями одного и того же дома, в четырех светских курфюршествах было введено наследование старшего в роде, и территории их были признаны неделимыми. Курфюрсты получили суверенные права в своих княжествах, полный судебный иммунитет, горную регалию и право покровительства евреям, бывшее доходной фискальной статьей. Отныне коллегия курфюрстов должна была собираться каждый год в течение первых четырех послепасхальных недель в одном из имперских городов. Наконец, последняя группа постановлений Золотой Буллы касалась городов: она запрещала городские союзы и уничтожала институт Pfahlburger'ов (см. ниже). Золотая Булла была, таким образом, первой конституционной грамотой, вырванной у короля. Занятый у себя в вотчине, он, тем не менее, дорожил своим титулом и, чтобы удержать его за собою, сделал большие по существу уступки князьям. Львиная доля их досталась курфюрстам. Особенно важен был принцип единонаследия, введенный для светских курфюрстов, который давал курфюрстам огромные преимущества перед другими князьями. Сам Карл крайне тяжело испытал на себе невозможность передачи всех земель своей вотчины старшему сыну Венцеславу (Венцелю). Он заставил курфюрстов путем подкупов избрать его при своей жизни, и Венцель наследовал ему, как король. Кроме того он получил еще Богемию и Силезию. - Зато другие земли пришлось поделить: Бранденбург достался Сигизмунду, Моравия и часть лужицких земель - Иоанну и племянникам.

Король Венцель (1378-1400) в еще большей мере, чем его отец, был королем Богемии. В Г., где в его царствование разыгралась титаническая борьба между городами и князьями (см. ниже), он чувствовал себя совершенно бессильным. Интересы связывали его с городами, но он не был в силах оказать им реальную поддержку. Между тем князей он восстановил против себя жестоко и за это был лишен ими королевского титула. Его преемник Рупрехт, курфюрст Пфальцский (1400-1410), как король, был фигурой совсем бесцветной. Он умер после десятилетних бесплодных попыток водворить мир в Г. Тогда престол достался второму сыну Карла IV, Сигизмунду Венгерскому (1410-1437). У Карла были надежды, что Сигизмунд, женатый на Марии, старшей дочери короля Венгрии и Польши, Людовика, сосредоточить в своих руках обе эти державы, но Польша досталась мужу второй дочери Людовика, Ядвиги, литовскому князю Ягелло, а Сигизмунд должен был довольствоваться Венгрией. Кроме того, у него в руках оказалась его прежняя вотчина, Бранденбург, где как раз перед его избранием в Г. умер его двоюродный брат Иост, наследовавший ему после его отъезда в Венгрию. При вступлении на престол он застал в полном разгаре великую церковную схизму (см. папство). Существовало трое пап. Из них один, Иоанн XXIII, избранный в силу полномочий пизанского собора, случайно попал ему в руки, и Сигизмунд вынудил у него согласие на новый собор в Констанце, имевший целью улажение схизмы. Он руководился правильной политической мыслью: использовать церков. смуту для восстановления прав нем. королевск. власти. Констанцский собор (1414-1418) сразу пошел в том духе, в каком это нужно было Сигизмунду. Он низложил всех трех пап и провозгласил принцип, что собор выше папы. Но он не сумел удержать собор на этом пути до конца. Он отдал на суждение его свою, люксембургской династии, болячку, гуситский вопрос, от которого все кипело в Богемии. Он санкционировал юридическое убийство Гуса (см.) и Иеронима Пражского (см.), думая, что это водворит спокойствие в Богемии. Он не сумел поддержать преобладание французской партии, наиболее ревностной сторонницы идеи подчинения папы соборам. Он был бессилен осуществить избрание французского кандидата, Пьера д'Альи (Petrus de Alliaco), и вынужден был согласиться на выбор Мартина V, противника принципа верховенства соборов. Этим, а еще более поведением Сигизмунда во время Базельского Собора было подготовлено новое усиление папства, разгром соборного движения и унижение Г. по Венскому конкордату. И в самой Г. дела Сигизмунда шли плохо. Постоянно нуждаясь в деньгах, он должен был продать Бранденбург с его курфюршеством Фридриху Гогенцоллерну (см. Гогенцоллерны), а саксонское курфюршество получил могущественный Веттинский дом, соединивший вскоре в своих руках не только Мейссен и Тюрингию, но и одну из люксембургских вотчин, Лаузиц. Выдав свою единственную дочь Елизавету за Габсбурга Альбрехта, Сигизмунд сделал последнюю попытку хотя бы после себя создать крупную державу из габсбургских и люксембургских земель. Но и тут ему суждено было потерпеть неудачу: Богемия досталась Георгию Подебраду, ставленнику той из гуситских партий, которая одержала верх: утраквистов. В Венгрии (см. IX, 391) также утвердилась национальная династия Гуниадов. Г. Сигизмунд оставил в большой смуте, которая не стала меньше и после него. Преемник Сигизмунда, его зять Альбрехт II (1437-1439), свое недолгое правление провел в своих вотчинах на востоке, а царствование следующего Габсбурга, Фридриха III (1439-1486), родоначальника мужской линии Габсбургов на императорском престоле (1439-1740), было временем полного упадка идеи немецкого королевства. Он так мало заботился о стране, в которой был королем, что в течение 27 лет не появлялся ни на одном имперском сейме. Борьба между городами и князьями продолжалась своим чередом, как будто в Г. не было никакой власти, стоявшей над борющимися сторонами. Что касается соборного движения, то Фридрих не только не использовал его в интересах Г., но самым циничным образом продал их за звонкую монету. Князья делали всевозможные усилия, чтобы вынудить у попавшего в беду папства уступки, а Фридрих забегал с заднего крыльца, получал деньги и портил князьям их - на этот раз глубоко национальное - дело. Его ближайшим помощником в этом торге с папством был один из даровитейших и беспринципнейших людей своего времени, итальянский гуманист Энней Сильвий Пикколомини, будущий папа Пий II. В 1438 г. курфюрсты во Франкфурте решили предоставить папе и Базельскому собору улаживать свой спор, а сами приняли все ограничения папской власти, которые собор установил. В следующем году эта точка зрения была принята имперским сеймом в Майнце. Но нужно было, чтобы на сторону этого решения стал император. Но Фридрих сделал диаметрально противоположное. В 1445 г. он получил от папы, предварительно подкупившего всех его советников, право предлагать кандидатов на шесть австрийских епископских кафедр, на должности визитаторов австрийских монастырей и право инвеституры для ста австрийских церковных бенефиций. Этого мало, ему было обещано, если он сумеет испортить противопапскую политику князей, венчание императорской короной, 100.000 гульд. на путешествие в Рим и десятая часть со всех папских поборов в Г. Король продал свою страну. Правда, князья боролись еще долго. Но папское золото поселило раздор и в их рядах. В 1448 г. (17 февр.) Фридрих заключил с папой Николаем V конкордат в Вене, самый позорный акт своего позорного царствования в Г. Конкордат восстановил уничтоженные Базельским собором аннаты (поборы в пользу Рима) и отдал вновь в руки папы назначение почти на все церковные должности в Г. Соборное движение прошло бесплодно для Г. Вследствие предательства императора страна не могла отвоевать для себя "вольностей" германской церкви, подобно тому, как Франция установила вольности церкви галликанской. Общественному негодованию против Рима был закрыть естественный выход, и отныне оно могло найти только один исход - в полном разрыве с папством.

Исход соборного движения для Г. обнаружил с полной ясностью и один из основных политических результатов всего периода, следовавшего за великим междуцарствием: крушение идеи национального немецкого королевства. Уже один принцип выборности должен был привести эту идею к крушению, ибо, при выборной королевской власти, каждый из королей больше заботится о своих династических интересах, чем о национальных. Золотая Булла 1356 г. сделала выборность основой политической организации нем. королевства, отодвинула короля на задний план, поставила впереди него реальную власть князей, особ. курфюрстов. Упадок национальной королевской власти поставил ребром вопрос об органах немецкого национального настроения, тот вопрос, на решении которого сосредоточилась в значительной мере вся политическая жизнь XVI-XIX веков. Что касается фактической власти короля, то, начиная с XIV в., она почти без остатка была расхватана князьями и городами, которые полтора столетия вели между собою борьбу из-за гегемонии в Г.

IX. Князья и города в XIV-XV вв. Территориальный суверенитет (Landeshoheit) князей сложился окончательно в XV в. Законы короля Генриха и Фридриха II (см. выше, стр. 512 сл.), наперерыв друг перед другом расточавших права королевской власти князьям, сами по себе еще не создавали вполне этого суверенитета. Нужно было, чтобы Золотая Булла ввела принцип единонаследия старшая в роде для светских курфюршеств, чтобы и остальные князья стали требовать для себя этого права. Но прошло много времени, пока Австрия первая добилась его. Ее привилегия относится к 1442 г. Вслед за ней быстро получили то же право и другие княжества. Но и это право лишь юридически завершало здание княжеского суверенитета. Фактически нужно было сделать еще многое, чтобы в княжествах сложился вполне государственный порядок. И труднее всего складывалась финансовая организация. Военные и судебные отношения, как наиболее привычные и коренившиеся еще в вотчинном устройстве старых времен, устраивались сравнительно легко. Но свести прежние доходы, получавшиеся на титулах помещичьих, патронатных, вассальных, хотя бы к некоторому единству и превратить в деньги все, что раньше поступало в натурально-хозяйственных ценностях, - оказалось очень нелегко. Сравнительно проще осуществилось прямое обложение, почти без исключения, с самого начала получившее денежную форму. Это - так. наз. Bede, прямой налог, взимавшийся в городах с имущества вообще, а в селе - с земли. Княжеская беда скоро сделалась единственным прямым налогом в княжествах, ибо имперская беда с XV в. перестала в них взиматься. Ее платили только имперские города. Наконец, для завершения суверенитета недоставало права внешних сношений.

Управление в княжествах сначала было точным сколком с центрального королевского управления. Но почетные придворные должности, скопированные с королевских, скоро сделались чисто декоративными, и фактически все главные должности перешли в руки министериалов. Но князья XIV и XV вв. отнюдь не могли похвалиться тем, что им удалось установить абсолютизма. Наряду с бюрократическим центральным управлением, становившимся все стройнее и стройнее, еще стояло территориальное представительство. В принципе, по старине, в этом представительстве должны были участвовать все сословия. На деле представительство крестьянства сохранилось лишь в редких случаях, только там, где сохранились свободные крестьяне. Классической территорией крестьянского представительства был Тироль. Вообще же "чины" территориального представительства были следующие: прелаты и свободные господа (freie Herren), рыцари, территориальные города, т. е. те, которые либо с самого начала были основаны князем и не сумели завоевать себе независимости, либо были подчинены князьями. И нет ничего удивительного, что князья в эту эпоху не могли еще обойтись без содействия "чинов". Сельские чины со старинных времен имели свои привилегии по суду (вотчинный суд), которые нельзя было устранить так просто. Что касается городов, то они были главной финансовой силою в княжествах; так как князьям деньги были нужны постоянно, то ссориться с городами было неудобно. И вообще, чтобы династические замыслы князей сделались осуществимы, им необходима была энергичная поддержка местных сословий. Этими причинами объясняется, что в XIV-XV вв. территориальные чины (Landstande) представляли почти во всех без исключения княжествах такую внушительную реальную силу. Абсолютизм мог прийти только тогда, когда суверенитет получил свое полное завершение и когда в великой борьбе с городами победа решительно склонилась на сторону князей.

Города в XIV и XV вв. пережили высшую точку своего расцвета. Ибо движущие силы городского развития, торговля и промышленность, в это время делали огромные успехи. Весь север Г. в торговом отношении был захвачен сферою деятельности Ганзы. Пользуясь тем, что империя была слаба, что княжеская торговая политика еще блуждала впотьмах, что скандинавские государства изнуряли друг друга усобицами, что Англия была занята борьбою с Францией, Ганза раскинула сеть своего влияния по всему северу Европы. Всюду, куда доходили ганзейские корабли, на Руси, в скандинавских странах, в Англии, Испании, немецкие купцы заключали с местными государями договоры, обеспечивавшие им права наибольшая благоприятствования, т. е. понижение пошлин, а иногда и полное освобождение от них, льготы при нагрузке и выгрузке судов и при взвешивании товаров, право розничной торговли, которое обыкновенно всюду рассматривается, как привилегия местных купцов, и проч. и проч. Иногда им удается добиться основания "конторы", т. е. автономной или почти автономной торговой колонии на чужбине. Выговоренные ганзейцами права были настолько велики, что они порою были поставлены в лучшее положение, чем местные купцы, и почти всегда пользовались несравненно большими правами, чем другие иностранные купцы. В конце концов, в течение XIV в. Ганза добилась полного преобладания в торговле северно-европейских морей. Корабли дальнего плавания, ходившие по Балтийскому морю, принадлежали исключительно ей. Прежние господа этого моря, скандинавы, были оттеснены к берегам; русские купцы, которые раньше плавали до Висби и даже до Любека, больше не появлялись; англичане и шотландцы играли второстепенную роль. Этот колоссальный успех объясняется не столько тем, что Ганза была сильна, как военная держава - она могла тягаться с таким могущественным противником, как Вальдемар IV датский, - сколько ее организацией. Ганза была союзом городов; если каждый город в отдельности держался узкой политики, стеснявшей торговые сношения вообще, то союз городов, в котором устранялись эти вредные для торговли особенности городского строя, превращался в настоящую торговую державу, которая могла диктовать свои условия кому угодно. Пока в других странах не сложилась торговая политика, оберегающая местные выгоды, Ганза могла не бояться конкуренции и не нуждалась ни в каких искусственных мерах для поддержания своего престижа. Число городов, входивших в состав Ганзы, не всегда было одинаково. Оно колебалось между 70 и 100. Вступление в союз и выход из него были свободны. Каждый город пользовался всеми теми привилегиями, которые союз добывал для себя за границею. Для совместная обсуждения дел после Кельнской конференции 1367 г. сделались обычны более или менее регулярные съезды городов (Hansatag). Постановления съездов, относившиеся к сфере торговой политики, были обязательны для всех членов, даже отсутствующих. Непокорных исключали из союза. В территориальном отношении союз делился сначала на трети, потом на четверти. Четверти были: вендская (Любек), нидерландско-вестфальская (Кельн), прусско-лифляндская (Данциг), саксонско-бранденбургская (Брауншвейг). - В отдельности каждый ганзейский город управлялся советом, в состав которого входили члены местного патрициата. Купеческая аристократия, вообще, была господствовавшим классом и энергично боролась с ремесленными цехами. Эта классовая исключительность и была одной из причин упадка Ганзы. Основой торговой политики Ганзы было то, что она старалась установить за границею полную свободу торговли; особенно дорожила она принципом допущения к розничной торговле. Ганзейцы отлично понимали, что, если они ограничатся в своих заграничных закупках ролью транспортеров и комиссионеров, то значительная часть возможной торговой прибыли должна попасть в карман местная скупщика. Поэтому они всячески стремились вырваться из тесных рамок оптовых операций и добиться права непосредственных закупок у местных производителей, без посредничества местных оптовиков. Пока Ганза была сильна, она умела удерживать за собою это право. Но уже в XV в. она стала его терять. Товарная торговля с начала до конца оставалась главным предметом деятельности Ганзы. Ганзейцы неохотно вкладывали капиталы в промышленные и кредитные предприятия. Но косвенно ганзейская торговля служила могущественным рычагом для немецкой промышленности. Ее главной ареною был немецкий юг.

В хозяйственной деятельности купцов северной и южной Г. была разница, обусловленная тем, что первым приходилось иметь дело по большей части с балтийскими странами, культура которых была ниже немецкой, а вторые соприкасались с высококультурными итальянскими и французскими городами и у них заимствовали торговые обычаи. На севере, у ганзейцев, ячейкой торговой организации, по крайней мере, в принципе, была гильдия. На юге купец торговал в одиночку, и если соединялся в общества, то это были уже иные общества, не похожие на гильдию, гораздо более совершенные. На юге промышленность и торговля шли рука об руку, и промышленность большей частью была направляющим моментом. Она заставляла торговать, т. е. закупать сырье и сбывать фабрикаты. Поэтому рост южных городов сложился натуральнее, и они не захирели так быстро, подобно ганзейским, развившимся односторонне. Благодаря промышленности южные города находились в тесных сношениях, прежде всего, с северной Италией. Купцы из Венеции, Милана, Комо, Генуи и проч. очень часто наезжали в Ульм, Констанц, Нюрнберг. В свою очередь немцы привыкли теперь считать перевал через Альпы вещью обыкновенной. Они тоже довольно часто появлялись в торговых и промышленных центрах Италии и оттуда нередко ездили дальше, во Францию, в Испанию, в Португалию. В сношениях немцев с итальянцами выработалось несколько типичных учреждений. Таково, прежде всего, знаменитое Fondaco dei Tedeschi в Венеции (см. IX, 483), таковы их немецкие сколки: Kaufhauser, торговые подворья, где должны были останавливаться чужие купцы вместе с своими товарами и где специальные чиновники зорко наблюдали, чтобы не было торговли вне здания. Главными предметами промышленности в южных городах были: полотно, производство которого сосредоточивалось в Констанце, Регенсбурге и Сен-Галлене; бумазея, главным центром которой был Ульм; металлические изделия, в частности оружие, чем особенно славился Нюрнберг. В Аугсбурге тоже сосредоточивалось несколько отраслей обрабатывающей промышленности, но главные нервы его хозяйственной деятельности были иные. Аугсбург был центром капиталистической горной промышленности и мировой столицею кредитного дела. Он был родиною Фуггеров (см.), банкирский дом которых к концу XV в. сделался первым в мире. У них были свои фактории в Риме, в Венеции, в Милане, в Генуе, в Лионе, в Антверпене, позднее в Лиссабоне. Дела у них были в Индии и южной Америке. В середине XVI в. они владели самым крупным состоянием в Европе; их должниками были многие коронованные особы, и один из Фуггеров мог писать Карлу V: "Известно всем, что без моей поддержки Ваше Величество никогда не получили бы короны свящ. римской империи".

Так на севере и на юге экономическая деятельность поднимала города. Силами, образующими капитал в городах, были главным образом, но не исключительно, торговля и промышленность. Наряду с ними действовала, как один из подсобных моментов, также земельная рента. Капиталы, которыми работали горожане в XIV и XV вв., были сравнительно не велики. На юге лицо, владевшее в городе состоянием свыше 2.000 гульд. (ок. 35.000 руб.), считалось богатым. Высшим размером состояния Фуггеров было 4,7 милл. гульд. (ок. 80 милл. руб.). Если в первое время преобладание в городе давал торговый капитал, то в рассматриваемый период промышленность все больше и больше, особенно на юге и на западе, начала конкурировать с торговлею в качестве руководящей хозяйственной силы. Это сделалось особенно заметно, когда в рамках старой цеховой системы стали водворяться капиталистические формы промышленности, постепенно вытесняющие формы ремесленные. Зачатки этой замены мы видели уже и в более раннее время (см. выше, стр. 527). Теперь, когда Г. стала все более и более вовлекаться в систему международного обмена, образование вокруг цеховых мастеров-предпринимателей группы цеховых и нецеховых рабочих, принимающих от них сырье на дом и возвращающих им фабрикат, начало становиться явлением очень обыкновенным. И промышленный класс, который еще нигде не пробовал разбить цеховые рамки, начал требовать, чтобы его представители были допущены к управлению городом. До этого времени состав городских советов был исключительно патрицианский. В нем заседала купеческая аристократия, Geschlechter. В XIV в. это была замкнутая, обособленная группа, не пускавшая в свою среду никого. В исключительных случаях раньше, в XIII в., особенно крупный мастер-ремесленник мог еще проникнуть в совет и этим самым причислиться к сонму Ratsfahiger, что почти всегда означало включение в число Geschlechter. В XIV в. это стало невозможным. Между тем ремесленники, сознавшие свою силу, стали требовать этого. Началась борьба, упорная и жестокая, изобилующая зверскими расправами (в 1302 г. городские заправилы в Магдебурге сожгли живьем десять ремесленных старшин) и геройскими подвигами. В результате в большинстве случаев победа осталась за ремесленниками. Там, где она была полная (Аугсбург, Констанц, Брауншвейг), патрицианское господство гибло окончательно, в совет на будущее время могли выбираться только члены цехов, так что бывшие Geschlechter, если хотели сохранить еще влияние, должны были записываться в цех. В других городах (Нюрнберг, Франкфурт) патрициат отстоял свой совет, но должен был допустить в его состав представителей ремесленников. Наконец, в третьей категории городов (Кельн) был выработан новый компромисс: ни патрицианские организации, ни цехи не получили политической роли; была составлена особая избирательная коллегия из граждан, владеющих известным цензом, которая выбирала членов совета. Были, конечно, и такие города, где ремесленники были просто побеждены. Это те, где купеческий класс был очень силен, а ремесленный слаб вследствие малого развития промышленности (большинство ганзейских городов севера). Но таких было все-таки меньшинство. Ремесленные движения не были демократической революцией: в среде цехов в XIV в. произошла перемена, резко расчленившая ремесленников на два класса: предпринимателей и рабочих. Время, когда единственным типом ремесленника был мелкий мастер, работавший при помощи одного-двух учеников, прошло. Запросы ремесла были таковы, что мастеру стал нужен опытный взрослый рабочий, иногда не один. Именно в XIV в. сделалась обычной изредка существовавшая и раньше должность подмастерья, Geselle. Теперь ученик уже не мог сразу пройти в мастера; он должен был пробыть некоторое время подмастерьем. И хотя подмастерье считается членом цеха не в пример ученику, но отношение его к мастеру таково, что открывает возможность для самой широкой эксплуатации. Правда, пока шла борьба с патрициатом, и цеховые мастера нуждались в политической поддержке своих дюжих рабочих, положение подмастерьев было сносно. Но когда, чаще всего уже в XV в., борьба приходила к благополучному - и даже неблагополучному - концу, классовый интерес вступал в свои права, и начиналась беспощадная эксплуатация рабочего. Выражалось это в том, что экзамен на степень мастера и особенно изготовление шедевра (Meisterstück) становились непосильно трудны, что подмастерья опутывались целым рядом постановлений, стеснявших их всячески. Мастерам важно "было теперь, когда гегемония патрициата была сломлена, создать замкнутое сословие ремесленнической организации. Достигалось это не столько усилением строгостей при переходе подмастерьев в мастера, сколько изменением принципов Zunftzwang'a. Если прежде (см. выше, стр. 526) Zunftzwang служил и интересам потребителя, то теперь он стал средством, исключительно оберегающим интересы мастеров. Ибо теперь принуждение вступать в цех, вследствие огромных трудностей экзамена и других причин, сделалось равносильно запрещению заниматься ремеслом для ВСеХ, кроме небольшой группы мастеров. Чтобы сломить это новое засилие, подмастерья стали соединятся в союзы (Gesellenverbände), которым в XV в. удалось добиться некоторых облегчений.

Таким образом, демократизация городских учреждений после цеховых революции была во многих случаях очень условная. Победа цехов означала чаще расширение состава правящей буржуазии. Лишь косвенно, благодаря давлению рабочих, политика городских советов стала позднее несколько демократизироваться. Цеховая революция произвела и еще одну перемену. После нее не мог больше держаться старый принцип, допускавший в число граждан лишь тех, кто владел в городе землею. Отныне полноправным горожанином считался всякий член цеха. Кроме фактически живущих в городе, были еще и внегородские категории граждан, которых городам выгодно было привлекать теперь уже не из экономических (колонизационных) мотивов, как прежде, а из военных: время было бурное. Таких категорий было три: во-первых, знатные люди, живите в своих замках в окрестностях (Edelbürger); в городе у них были свои дома; если это были могущественные князья или аббаты, то город за ними очень ухаживал. Другая категория называлась Ausbürger; это старые горожане, которым город разрешил приобрести недвижимость в окрестностях и проживать в ней. Наконец, третья - Pfahlbürger, те самые, из-за которых городам приходилось столько ссориться с князьями и держать которых запретила городам Золотая Булла. Pfahlbürger - это люди незнатного происхождения, живущие в селе и испросившие себе у города право гражданства в виде патроната: в то беспокойное время княжеская полиция далеко не была способна оказывать надежную защиту людям. А у города были, по крайней мере, его крепкие стены.

Таково было положение княжеств и городов. Нетрудно видеть, что в их взаимном положении был целый ряд социальных моментов, создающих непримиримые противоречия. С одной стороны, то, что города институтом Pfahlbürger'ства производили опустошения в рядах княжеских подданных и являлись убежищем для всех недовольных элементов в территориях, с другой, постоянные затруднения для торговли, чинимые князьями, были достаточными поводами для неискоренимой вражды. Но главное заключалось в том, что города (конечно, речь идет все время об имперских) были постоянными помехами на пути династических замыслов князей, только и думавших со времен Золотой Буллы об увеличении своих территорий. Пока города, как имперский институт, представляли внушительную силу, политика расчленения империи в интересах князей не могла иметь успеха. Ясно, таким образом, что Г. должна была пережить период упорной борьбы между городами и князьями, ибо равновесие их сил не позволяло политическому росту Г. сдвинуться с мертвой точки. Этим периодом была вторая половина XIV в. Враждебные действия бывали и раньше, но обострение взаимных отношений сделалось неизбежным лишь тогда, когда победа цехов вырвала кормило городской политики из рук постоянно заигрывавшая с князьями и дворянами патрициата.

Городские заправилы прекрасно понимали, что против хорошо обученных, привыкших к войне княжеских отрядов, городские ополчения - оплот чересчур слабый. И они с самого начала стали принципиально стремиться к организации городских союзов. У них в памяти были примеры времен кулачного права. В 1376 году образовался союз швабских городов и, хотя Карл IV, верный своей дружбе с князьями, объявил его незаконным, он, тем не менее, разбил наголову швабского герцога Эбергарда при Рейтлингене в мае 1377 года. Король Венцель колебался в своих отношениях к князьям и городам, и, быть может, именно его неустойчивость заставила князей последовать примеру городов и прибегнуть к союзам. У швабского союза городов появился теперь сильный противник в союзе князей, носившем название Löwenbund. Зато наряду с швабским союзом образовались два других, рейнский и швейцарский. В 1381 г. швабский и рейнский союзы заключили лигу между собою, а швейцарский обещал им помощь. Но Швейцарии самой приходилось плохо. На их конфедерацию напал герцог Леопольд Австрийский. Правда, он был побежден при Земпахе и убит в сражении (1386), но это отвлекло швейцарские города от помощи швабским. В августе 1388 г. глава союза князей, тот же Эбергард Швабский, отплатил им за Рейтлинген. Города были наголову разбиты при Деффингене, а спустя три месяца, в ноябре, курфюрст пфальцский разгромил ополчения рейнского союза у Вормса. Эти два поражения были переломным пунктом. Республиканский принцип, который представляют города, раз навсегда сделался невозможным, как руководящий принцип дальнейшей политической эволюции Г. Князья поторопились закрепить на сейме в Эгере (1389) свою победу. Сейм еще раз подтвердил запрещение Pfahlbürger'ства и раз навсегда признал незаконными всякие союзы и соединения. Разрозненность городов и их внутренние неурядицы были главными причинами их поражения. Правда, ни сила городов, ни их политическое влияние не было сломлено событиями 1388 года. Они были еще настолько влиятельны, что, когда король Сигизмунд вступил на престол, весь полный планами возрождения немецкой монархии, он обратился первым долгом к городам. С их помощью он хотел разрушить федералистические стремления князей и положить основу единой и целостной монархии. Два года (1415-1417) тянулись переговоры; к ним было привлечено и рыцарство: городам все казалось, что они могут что-то прогадать. В конце концов, когда дело уже стало налаживаться, князья, успевшие со своей стороны подготовиться, вмешались во всеоружии, и города, перед которыми встал призрак Деффингена, трусливо отказались от совместных действий. Но когда, уже при императоре Фридрихе, в 1471 г., князья едва не провели реформы, передающей в их руки все управление, города своим пассивным финансовым сопротивлением разрушили честолюбивые планы князей. И вообще, чтобы сломить силу городов окончательно, князьям нужно было еще много усилий. Города будут сопротивляться долго, и еще в XVI веке будет продолжаться борьба. Но 70-е и 80-е годы XIV века были последним моментом, когда победа еще могла склониться на их сторону. Одной из причин победы князей была еще и та, что на их стороне было имперское дворянство. Эта поддержка была решающая, ибо в XIV в. дворянство уже переживало времена уклона и в хозяйственном и в военном отношении: оно поступало на службу к князьям, записывалось в Edelbürger'ы в городах, т. е. теряло свой имперский характер. Тем не менее, при оценке результатов борьбы должна быть отмечена та роль, которую сыграло в ней имперское дворянство. Это было его предпоследнее громкое выступление. Последнее будет связано с именем Зиккингена.

X. Подготовка реформации. Победа князей над городами означала победу идеи федерализма над идеей национального единства. Чтобы эта победа получила внешнюю законченность, необходимо было создать органы немецкого федерализма. Этим были заняты немецкие князья с даровитым курфюрстом-архиепископом майнцским Бертольдом во главе, когда немецким королем еще при жизни Фридриха был коронован его сын Максимилиан (1486-1519). Положение нового короля было тяжелое. Империю рвали на куски враги. На севере был утрачен Гольштейн, на востоке Польша теснила Орден, а Матвей Корвин (см. IX, 392) не только завладел Силезией, Богемией и Моравией, но и устроил себе резиденцию в Вене. Правда, как муж наследницы бургундской короны, Максимилиан владел Нидерландами и вост. Бургундией, но богатая буржуазия Фландрии и Брабанта плохо мирилась с господством Габсбурга, а Франция открыто точила зубы на всю пограничную полосу. Курфюрсты с князьями и воспользовались этим тяжелым положением. Им удалось очень искусно привлечь города к планам федеративной реформы. Они поманили бюргерство перспективою допущения в имперский сейм, т. е. возможностью принимать участие в разрешении тех налогов, которыми до сих пор города облагались помимо их ведома. Города не разглядели, что их присутствие в сейме укрепить его роль и что это укрепление пойдет на пользу князьям. И в течение всего периода царствования Максимилиана города шли об руку с князьями вопреки своим имперским, унитарным интересам. На сейме во Франкфурте в 1489 г. города явились впервые и образовали третью курию после курфюрстов и князей. А на Вормском сейме 1495 г. курфюрст майнцский предложил уже обширный план реформы, целиком подчинявшей короля княжеской опеке. Максимилиану едва удалось сорвать эту попытку, но некоторым следом ее остался все-таки новый имперский федеральный орган, имперский суд (Reichskammergericht), председатель которого должен был назначаться королем, а члены - имперскими чинами. Он должен был судить князей и быть высшим апелляционным органом в Г. Чтобы вырвать у короля эту уступку, был учрежден новый общий налог (Gemeiner Pfennig); деньги Максимилиану были очень нужны на войско, ибо Карл VIII уже хозяйничал в Италии. А чтобы парализовать деятельность федеральных учреждений, король создал новый совет (Hofrat), который должен был обсуждать все имперские дела и члены которого назначались самим королем. Но дела от этого не улучшились. В 1499 г. восстала и по Базельскому миру фактически отложилась Швейцария. Князья не могли пропустить такого случая и на Аугсбургском сейме 1500 года создали в противовес королевскому совету - имперский, Reichsregiment, из 20 членов, назначаемых имперскими чинами, и с председателем, поставленным королем. Функции его были таковы, что фактическое управление Г. и распоряжение финансами королевства должны были уйти из рук короля. Максимилиан это понял и отказался назначить председателя. Началась глухая борьба, тянувшаяся несколько лет. Но в 1504 г. умер курфюрст майнцский, лидер федералистов, и победа стала было склоняться на сторону короля. В 1505 г. на сейме в Кельне он предложил реформировать Reichsregiment из всесильного административного органа в совещательное учреждение. Федералисты почувствовали опасность и провалили королевский план. В конце концов, Reichsregiment умер естественной смертью, ибо сами чины не хотели давать денег на его содержание, а имперский суд хотя и остался, но не стал учреждением сколько-нибудь жизненным.

Результатом борьбы Максимилиана с князьями было, таким образом, крушение и планов создания твердых центральных правительственных учреждений, зависящих от короля, и твердой федеральной организации. То и другое сделалось невозможно потому, что и император и князья больше думали о своих династических интересах, чем об интересах Г. Между тем Максимилиан выгнал венгров из Австрии, вновь укрепил притязания Габсбургского дома на Богемию и Моравию, а женитьбою сына своего Филиппа на Хуане Испанской, дочери Фердинанда и Изабеллы, создал для Габсбургов перспективы почти феерические. Это примирило его с неудачами в Италии, тем более что они не помешали ему получить императорскую корону (1508). Что касается князей, то их федералистические чаяния превратились уже в откровенный партикуляризм. Каждый из них заботился о своих местных интересах, и Г. с ее бедами была для них лишь ареною возможных приобретений. Только имперские города были кровно заинтересованы в сохранении единства, ибо оно обеспечивало их от покушений князей и создавало сколько-нибудь равные условия конкуренции на мировом рынке. Да крестьянство, которое, начиная с XIV в., попало в полосу резкого юридического и экономического упадка, смотрело на императора, как на единственную силу, способную принести ему облегчение. Памфлеты давно уже звали императора и к союзу с горожанами ("Реформация имп. Сигизмунда"), и к союзу с крестьянами ("Реформация имп. Фридриха"). И если бы императорская власть не была безнадежно поражена язвою династического эгоизма, восстановление единой Г. еще было бы возможно, несмотря на могущество князей.

При создавшихся условиях труднее всего приходилось городам. Раньше Людовик Баварский, Карл IV, даже Сигизмунд пытались использовать силы империи для защиты торговых интересов Г. Они не переносили безропотно репрессий Венеции или Милана против немецких купцов: они отвечали на них такими же репрессиями. Теперь этого уже не было. Быть может, правда, города уже не обладали теперь таким влиянием, чтобы в своих интересах двигать мечом империи. Но не это, во всяком случае, было главной причиною. Император-король прежде всего думал об интересах своих наследственных земель и уже потом о Г. Городам приходилось вследствие этого самим думать о создании благоприятных условий конкуренции с иностранными купцами. А это становилось все труднее, потому что с итальянцами конкуренция была трудна вследствие их географического положения и их капиталов, а в Англии и Франции за купцами уже стояла твердая национальная власть. Немецкие купцы не были обделены ни предприимчивостью, ни инициативой. Когда географические открытия второй половины XV в. изменили главные торговые пути и подорвали роль итальянцев, купцы из южной Г. очень быстро оценили новые условия и появились в Испании, в Португалии и даже в колониях. Эти новые связи и поддерживали, главным образом, наряду с промышленностью и - там, где оно было - кредитным делом, блеск южно-немецких и отчасти рейнских городов в XVI в. Капиталы росли, и на фундаменте этой твердой золотой основы расцветала гуманистическая культура (см. Возрождение). В Г. главный результат гуманистической культуры лежал в области богословия. Теологические работы Рейхлина и Эразма очень быстро дошли до той грани, за которой начиналась ересь. Если бы не было других причин, то, конечно, это чисто идейное движение и не привело бы к разрыву с Римом, но так как причин для недоверия и вражды к папству было сколько угодно, то немецкий гуманизм послужил почвой, подготовившей реформацию.

При подсчете сил, отношение которых к Риму должно было дать тот или иной поворот судьбам Г., император может быть сброшен со счетов: отношение к папству Максимилиана было так же неопределенно и неустойчиво, как и вся его политика. Зато все другие руководящие силы в стране были настроены против Рима. И тут говорили не какие-нибудь неустойчивые идейные настроения, а вполне определенный интерес. Князья, которые никак не могли наладить своего финансового хозяйства и найти прочный источник для содержания бюрократии и, главным образом, войска, с озлоблением, все возраставшим, смотрели на то, как в их собственных владениях епископы и аббаты, назначенные папою, выкачивали доход со своих жирных поместий и отправляли в Рим немецкое золото. Кроме того, лучшие земли в Г. принадлежали духовным князьям, т. е. опять-таки вассалам папы, его послушным орудиям. То обстоятельство, что возрастала задолженность князей, что сумма долга, заключенная ими у городских капиталистов, достигала все более и более внушительной цифры, они склонны были целиком приписывать Риму. Но если существование сильных духовных княжеств со стороны светских князей вызывало только злобу, то имперское рыцарство, терпевшее все невзгоды падающей экономической конъюнктуры, смотрело на богатых прелатов со скрежетом зубовным. Предпринять что-нибудь против них они не могли: духовные князья не раз душили вспышки рыцарского недовольства. Только в секуляризации церковных имуществ рыцари видели прочную возможность поднять свое положение. Приспособляться к требованиям денежного хозяйства, заводить, подобно восточному рыцарству, крупное сельское хозяйство они не могли, ибо юг не был вовлечен в территорию международной хлебной торговли. До сих пор они жили крестьянскими повинностями, и, когда крестьянство стало падать, стало падать и рыцарство. На войне рыцарская конница была вытеснена ландскнехтами; следовательно, военная добыча тоже уже не играла роли в качестве экономического ресурса. Как класс, рыцарство никому больше не было нужно. Мало того, оно было вредно, ибо по необходимости занималось разбоями. Разбои в конце XV и начале XVI вв. не были удалой дворянской потехой, как во времена междуцарствия. Они были промыслом людей, которые иначе должны были погибнуть. Промысел был очень опасный. Только немногие счастливцы вроде Зиккингена, Абсберга, Берлихингена до поры до времени умудрялись избежать кары за свою противообщественную деятельность. Ибо все элементы, заинтересованные в поддержании порядка - князья, епископы, города, - беспощадно истребляли рыцарей-разбойников. Нет ничего удивительного, что упадок рыцарства дошел до последних пределов. Оно находилось в полном обнищании. Когда князья созывали в начале XVI в. ополчение своих вассалов, многие рыцари не могли явиться, потому что у одного не было коня, другой жил в крестьянской избе, у третьего весь доход составлял 14 гульденов в год. Им оставалось одно: выжимать последнее из крестьян и мечтать о захвате церковных имений.

Сложнее были социальные настроения и отношение к Риму немецкого имперского бюргерства. Ибо имущественные интересы уже провели очень яркие грани между разными классами городского населения. Для бюргерства вовсе не было безразлично, что Рим материально обессиливает Г., что уплата страною бесконечных податей в пользу курии разрушает внутренний рынок. Кроме того, горожанам казалось, что секуляризация находящихся в городе недвижимых имуществ церквей и монастырей: школ, больниц, странноприимных домов, богаделен - будет операцией, если и не особенно угодной Богу, то весьма выгодной для городов. Но вообще говоря, отношение к Риму различных слоев населения было не одинаково. После того как цеховые движения обновили состав правящей буржуазии, в городах осталось еще много недовольных элементов, не получивших своей доли в управлении. Эти оставшиеся за бортом цеховые рабочие и внецеховой пролетариат естественно относились с недоверием к советскому патрициату, упорно не желавшему принимать во внимание нужды неимущих классов. Ибо даже там, где победа цехов была полная, и в советах заседали одни ремесленники или люди, записавшиеся в ремесло, городское законодательство по-прежнему двигалось по руслу, проложенному интересами богатого бюргерства. Уже в XV веке на этой почве происходили волнения. Пролетариат с подмастерьями во главе поднимал восстание, чтобы по-настоящему демократизировать советы. Но ни разу эти восстания не увенчались серьезным успехом: подмастерьям, если за ними чувствовалась сила, делали кое-какие профессиональные уступки, и этим дело ограничивалось. Политических приобретений городскому пролетариату не удалось сделать даже временных, как в свое время было в Италии. Эти вспышки пролетарского недовольства имели тот результат, что в городах яснее наметилось разделение на две группы: патрициат, состав которого был теперь смешанный, ибо наряду с купцами там были и ремесленные мастера, - и народ. В своих отношениях к Риму эти две группы стояли далеко не на одинаковой точке зрения. Позиция патрициата была в общем колеблющаяся. Чем был чище прежний купеческий состав, тем мягче было отношение к папству. Правда, и у купцов были причины быть недовольными. Комиссионерами по передаче церковных сборов в Рим были большею частью не немецкие, а итальянские банкиры. Из немецких были привлечены только самые крупные: Фуггеры и проч. Кроме того, выкачивание денег из княжеств делало князей все более и более ненадежными должниками, а значительная часть купеческих капиталов лежала в княжеских займах. Но эти экономические мотивы не носили универсального характера: кого затрагивали, а кого нет. Зато в пользу Рима в купеческом патрициате говорило много старых традиций: из его среды пополнялись очень часто ряды высшего духовенства в Г., в городах было признаком аристократизма водить дружбу с епископом и аббатом, и проч. Правда, там, где ремесленники после победы обновили состав патрициата, - отношение уже было иное, и чем меньше оставалось в городе представителей старых Geschlechter, тем оппозиционнее были настроены патриции. Но кто был настроен не только оппозиционно, а по-настоящему революционно к Риму, - это городской пролетариат, эксплуатируемый жадными монахами и попами. Одна продажа индульгенций, высасывающая последние гроши у бедняка, была способна при умелой пропаганде вызвать настоящий взрыв. А в пропаганде этого рода не было недостатка уже давно; о ней заботилась литература.

Наконец, крестьянство питало к духовенству самую настоящую ненависть. Положение его уже давно, с XIV в., неудержимо ухудшалось по многим причинам. Прежде всего, прекратилась колонизация востока. Поляки и Литва остановили мало-помалу немецкий напор. Земли свободной стало мало. Некуда было звать крестьян из внутренней Г. Во-вторых, имперское законодательство о Pfahlbürger'ах, а еще больше естественные причины сделали то, что и города фактически перестали пускать к себе крестьян. Они уже окончили борьбу за существование; их хозяйственное положение было прочно; теперь быть горожанином значило иметь право приобщиться к целому ряду выгод. Пускать по-прежнему к себе крестьян на льготных условиях значило только увеличивать городской пролетариат. Покровительство крестьянской иммиграции поэтому кончилось, и города стали бороться с усиленным наплывом крестьянских масс. Так, у крестьян были отняты два выхода, всегда остававшиеся в их распоряжении, два оружия, которыми они всегда грозили помещикам, если они начинали прижимать их. Помещики, в свою очередь, потеряли все причины быть мягче с крестьянами и гуманнее в своих требованиях к ним. Над ними не висел больше Дамоклов меч - обезлюдение поместий. Они воспользовались открывшимися возможностями, чтобы наверстать потерянное. К усиленно эксплуатации побуждало помещиков и еще одно очень важное обстоятельство. Положение мирового рынка перестало быть благоприятным для земледелия, особенно для мелкого. Центр тяжести хозяйственной жизни переносился все более на торговый, промышленный и кредитный капитал. Земельная рента падала. Дела помещиков шли все хуже и хуже. Между тем жизненный уклад усложнялся, общий уровень потребностей становился выше. Удерживать равновесие между запросами светского обихода и скудными доходами с поместья делалось труднее и труднее. За все эти перемены должны были платиться крестьяне. Увеличились поборы и натуральные повинности, сделалась тяжелее барщина, строже стали условия пользования угодьями. В обращении с крестьянами исчезли все остатки человечности. Помещики и их слуги делали все, чтобы вызвать в мужике отпор и получить основание притянуть его к неправому, кляузному суду. Реципированное римское право было единственным порождением нового капиталистического строя, которое было выгодно помещику. Оно подводило крестьян под понятие римских арендаторов или колонов совершенно независимо от их исконного юридического положения и безжалостно уравнивало под одну крепостную мерку и свободных, и патронатных крестьян. Затем юристы систематически признавали помещика собственником альменды, отнимая, таким образом, у крестьян юридически все угодья. Документы беспощадно подделывались, и суды великолепно верили этим фальсификациям. Жаловаться на собственных помещиков было запрещено постановлением Аугсбургского сейма 1500 года. Именно к этому времени относится возникновение поговорки Juristen - böse Christen, которой все обиженные клеймят судебную неправду. Наконец, не следует упускать из виду, что вследствие роста населения и отсутствия колонизации самые наделы крестьян стали дробиться все больше и больше. Достаточно сказать, что нормальным наделом был в четверть гуфы (меньше 2 дес.); дальше идти было некуда, и сами помещики не позволяли дробить наделы еще больше. Крестьяне не оставались пассивными жертвами этих печальных перемен. После гусситского движения, которое тоже в значительной мере было крестьянским движением, отдельные вспышки почти не прекращаются. В 1476 г. в Таубергрунде поднял восстание пастух Ганс Бегайм ("Ванька Дударь"), развивавший крайне радикальную политическую и социальную программу. Несколько позднее на юге и юго-западе крестьяне начинают волноваться вновь и вместо знамени поднимают крестьянский лапоть, символ крестьянской нищеты и крестьянского недовольства. Одинокие волнения тянутся вплоть до 1510 г.; в 1512 г. готовился заговор Иоста Фрица, раскрытый благодаря измене, а в 1513-14 гг. часть Швейцарии и Вюртемберг становятся ареною крупного крестьянского движения, известного под названием Бедная Конрада. Одновременно идут движения в Австрии и Венгрии (см. Дожа). Нет ничего удивительного, что для мужика, задавленного одними помещичьими повинностями, уплата еще и церковной десятины становилась настоящей пыткою. Тяжесть десятины он чувствовал почему-то особенно остро и требование об отмене ее выдвигал всегда первым. Это определяло отношение к Риму. Бегайм, напр., прямо призывал к поповскому погрому, утверждая, что каждый, убивший тридцать попов, получит награду от Бога. Отрицательное отношение к церкви ярко сквозит и в тезисах Иоста Фрица, и в манифестах Бедного Конрада.

Так, ко времени вступления на престол внука и преемника Максимилиана Карла V (1519-1556) в Г. нарастало два параллельных настроения. Неимущие и обедневшие, доведенные до последних пределов нужды, были полны революционным настроением. Это были три группы: рыцарский пролетариат, городской пролетариат, крестьянский пролетариат. Они не видели другого выхода из своего положения, кроме насильственного переворота. Все эти три класса были ожесточены против папства, ибо церковь была в числе их непосредственных эксплуататоров. Но их озлобление было направлено не только против церкви. У каждой группы был свой специфический враг. У рыцарей - князья, у городской бедноты - патрициат, у крестьянства - помещики. Но церковь была общим врагом, и в ненависти к ней все эти три группы объединялись не только между собою, но и с могущественными светскими князьями и отчасти с городским патрициатом. Когда проповедь Лютера дала выход всем накопившимся социальным недовольствам, церковная реформация самым естественным образом осложнилась тремя классовыми революциями; рыцарской, крестьянской, городской. Все три были изолированы и поэтому окончились неудачно. Зато против могущественной социальной коалиции, поднявшейся против церкви, не устоял Рим, хотя ему помогал император.

XI. Реформация. В сложной цепи событий социальных, политических и идейных, которые объединяются под названием немецкой реформации, нужно различать, по крайней мере, две группы фактов. По своему происхождению эти две группы независимы одна от другой, но в своем развитии они сплелись так тесно, что если упустить из виду одну, не только будет непонятна другая, но и весь колоссальный перелом немецкой жизни первой половины XVI века останется не выясненным до конца. Одна группа - это все то, что связано с проповедью Лютера. Корни ее в своеобразии городского развития, ибо именно города были колыбелью той новой идеологии, которая, в конце концов, дала новую религию (ср. Возрождение), ибо именно в городах, в психике купца, в психике нового человека, столь отличной от психики средневекового, преломляясь через сознание Вимфелинга и Цельтеса, Рейхлина и Эразма, идея личности пришла к требованию веры на собственный, а не на церковный образец. Другая группа - это вся социальная и политическая обстановка, сделавшая то, что, когда проповедь раздалась смелая и свободная, церковь оказалась не в силах задушить ее, как задушила проповедь Гуса, что Лютер не пошел на костер, наряженный в бумажный колпак, а стал национальным героем Г.

Первой причиной успеха Лютеровой проповеди и было то. что она глубоко национальна. То, что в душе августинского монаха, профессора в Виттенберге, накопилось много догматических сомнений, едва ли было явлением исключительным. После Эразма и Рейхлипа такие сомнения легко закрадывались в. душу мало-мальски вдумчивого человека. И если бы Лютер стал излагать, их без бьющего в глаза общественного повода, его голос затерялся бы в хоре голосов гуманистов-экзегетов. Но гений Лютера сказался именно в том, что он понял основную необходимость момента: связать свои догматические новшества с понятным всем и каждому общественным явлением Таким явлением была продажа индульгенций Тецелем в окрестностях Виттенберга. Индульгенции были общей болячкой, одной из национальных немецких болячек, и когда в 1517 г. на дверях одной из Виттенбергских церквей появились 95 лютеровых тезисов, исходным пунктом которых был протест против индульгенций, - все тезисы сразу сделались программой национальной оппозиции против Рима. В две недели списки тезисов разлетелись по всей Г. Догматическая программа в тезисах была неясна, быть может, умышленно. Но как раз это и не было важно в тот момент. Важен был протест против одного из главнейших орудий папской эксплуатации, протест против папства. Его оценили, его приветствовали все, начиная от последнего городского поденщика и кончая могущественным курфюрстом Саксонии, Фридрихом Мудрым. Когда Лютера потребовали к ответу в Рим, Фридрих взял его под свое покровительство и устроил так, что вместо опасной поездки в Рим, Лютеру разрешили оправдаться перед папским легатом, кардиналом Каэтаном. в Аугсбурге (1518). Из оправдания, конечно, ничего не вышло, как и из лейпцигского диспута с Экком в 1519 г. Отпущения Лютер не получил ни тут, ни там. Наоборот, отношения сделались еще острее, и Экк стал требовать, чтобы Лютер был отлучен. Распря с Римом длилась уже почти три года и глубоко всколыхнула страну. Все, что было обижено Римом, недовольно им, - а мы знаем, что и обиженных, и недовольных было достаточно, - все было на стороне Лютера. Его горячо приветствовали гуманисты. Меланхтон прилепился к нему на всю жизнь. Пылкий Гуттен посылал ему ободрения. Отчасти невозможность вернуться на старый путь, отчасти сознание необходимости еще больше подчеркнуть национальный характер поднятого им дела реформы заставили Лютера тесно слить дело догматического обновления религии с делом национальной борьбы против Рима, как политической и экономической силы. Поэтому в 1520 г. он выпустил сейчас же одно за другим три сочинения: чисто-публицистическое письмо "К его императорскому величеству и христианскому дворянству немецкой нации" и догматические трактаты: "О вавилонском пленении церкви" и "О свободе христианина". Первое еще раз подробно и красноречиво формулировало пункты национальной оппозиции против Рима. Тут было и требование о неплатеже аннатов, и протест против назначения епископов из Рима, и многое другое. (О лютеровой догматике см. Реформация и Лютер). В этих трех небольших брошюрах дано в сущности все наиболее существенное теоретическое обоснование реформации. Рим тоже не дремал. 15 июня 1520 г. булла, отлучающая Лютера, сначала условно - в случае, если не раскается, - была в руках у Экка, и он деятельно принялся за ее распространение. Но оно шло туго. Лишь несколько епископов согласились расклеить ее. Эрфуртский университет, одно из гуманистических гнезд, просто отказался ее принять. Виттенбергский отверг ее под тем предлогом, что она подложна. На том же основании не признал ее и курфюрст Фридрих Саксонский. Лютер 10 декабря подверг ее торжественному ауто-да-фе за стенами Виттенберга. Тогда (3 янв. 1521 г.) появилась другая булла, отлучавшая Лютера уже безусловно.

Все теперь зависело от того, как сложится соотношение политических и общественных сил в стране. И прежде всего многое зависело от того, на какую позицию станет новый король. Избрание Карла V состоялось за несколько дней до Лейпцигского диспута. Ему предшествовали долгие переговоры, в течение которых сплетались и расплетались интриги, звенело золото, растекавшееся по курфюрстским казнам, вели ожесточенную борьбу сторонники Карла со сторонниками Франциска I, короля Франции. И, в конце концов, чтобы получить немецкую корону, Карлу пришлось пройти, согнувшись, под кавдинским ярмом, поставленным князьями. В последний раз князья решили спрятать свой партикуляризм под федералистической видимостью. Избирательная капитуляция Карла содержала уступки в чисто-федералистическом духе. Он обязался восстановить имперскую правящую коллегию, Reichsregiment, которую еще Максимилиан сумел без большого труда свести к голому названию. Княжеский проект Reichsregiment'a был очень решительный. Он из императорской короны делал простое украшение, у городов отнимал без остатка их политическую роль, а всю полноту власти отдавал в руки князей. На Вормском сейме 1521 года шли долгие переговоры между императором и князьями, и, в конце концов, с помощью городов Карлу удалось обломать острие тонкой княжеской интриги. "Имперское правительство" - таков был компромисс - будет действовать самостоятельно только в отсутствие императора; при нем оно будет играть роль совещательного государственного совета. При этом внешнюю политику император вообще удерживал за собою, а на время своего отсутствия позаботился дать Г. наместника в лице своего брата Фердинанда. Но даже с этими ограничениями власть князей должна была быть огромна. Фердинанд был юн, по-немецки почти не понимал и поневоле должен был уступить председательство в Reichsregiment'e одному из князей, курфюрсту пфальцскому. Карл уехал надолго и с головою погрузился в сложные перипетии борьбы с Францией и Римом. Князьям оставалось в Г. достаточно простору.

Для Лютера и для дела реформы это было огромным, неожиданным счастьем. На том же Вормском сейме 1521 года, где обсуждалась политическая реформа Г., обсуждались и дела, связанные с проповедью Лютера. Карл успел в достаточной мере ярко определить свое отношение к проповеди реформы. Весь полный фантастических мечтаний о восстановлении космополитической монархии Карла Великого, молодой император не мог примириться с тем, что католицизму, этой наиболее существенной космополитической спайке, будет нанесен в Г. серьезный удар. Лютер был вызван на сейм, где от него потребовали отречения от своей ереси. Он ответил своим знаменитым "Hier stehe ich. Ich kann nicht anderes", и только вследствие заступничества князей был отпущен невредимым. Князья же в лице Фридриха Саксонского спасли его, когда император объявил против него опалу. Лютер со свойственным ему практическим чутьем сразу вывел все следствия из создавшегося положения. В отсутствие императора решающей политического силою в Г. были князья. Опираясь на них, он мог победить. Разорвав с ними, он неминуемо должен был погибнуть. Раз установив себе эту точку зрения, Лютер уже держался ее крепко. И ему вскоре понадобилось все его самообладание, когда по всей Г. стали разливаться одна другой выше волны революции.

Проповедь религиозного индивидуализма и разрыва с установленной церковной догматикой легко будила в то время революционные настроения. В этом нет ничего удивительного. Сознание общественных низов все-таки было во власти религиозных точек зрения: гуманистическая культура была достоянием верхних слоев бюргерства. Когда религиозная проповедь разбивала в затемнявшемся веками сознании людей основной идейный авторитет, авторитет церкви, в нем, прежде всего, поднимало голос наиболее больное: социальное недовольство. До этого момента оно сдерживалось признанным религиозным авторитетом. Ибо какую бы ни питали люди ненависть к духовенству, религиозная стихия у них оставалась в огромном большинстве случаев нетронутой. Теперь проповедь новой веры разрушала старую религиозную сдержку, - и призраки социального протеста стали подниматься отовсюду.

Первой вспыхнула городская революция. Она не превратилась в общее восстание городского пролетариата по разным причинам и, прежде всего, потому, что реформация застала городские низы в значительной мере истощенными: в XV в. они вынесли не одно восстание и не одно усмирение. Поэтому городская революция сложилась из разрозненных вспышек, очень отделенных одна от другой и местом, и временем. Началось движение в царстве саксонской горной промышленности. Горнорабочие промыслов, расположенных вокруг Цвиккау, давно вели борьбу с предпринимателями за заработную плату. Последствия революции цен чувствовались очень сильно. Та заработная плата, на которую можно было жить, не голодая, тридцать лет назад, теперь сделалась голодной платой: так упала ценность денег. На этой возбужденной голодом почве давно уже работала проповедь эпигонов гуситизма, а когда дошла сюда весть о том, что Г. призывают сбросить иго папства, настроение сгустилось. Оно передалось с промыслов в Цвиккау, завоевало сукноткацких подмастерьев, и все эти элементы общими силами основали в Цвиккау целую общину анабаптистов (см, II, 535). Во главе ее стали два даровитых человека, Николай Шторх и Фома Мюнцер. Социальная программа не была чистым коммунизмом. Она привлекла не только городской пролетариат, но стала распространяться и среди окрестных крестьян. Когда пропаганда усилилась, городские власти поспешили изгнать Шторха, Мюнцера и некоторых еще "пророков", как называли вождей коммунистического анабаптизма. Шторх отправился прямо в Виттенберг, Мюнцер - сначала в Прагу, потом в Альштедт, их товарищи разбрелись по некоторым городам южной Г. Это был конец 1521 г. Успех Шторха в Виттенберге был большой. Карльштадт, ближайший товарищ первых выступлений Лютера, перешел на сторону анабаптистов, Меланхтон заколебался. Казалось, что еще немного - и Виттенберг будет в руках городской демократии. Лютер, которого в это время спасал в Вартбурге курфюрст Фридрих, сразу оценил положение. Встревоженный, покинул он свое спокойное убежище, явился в Виттенберг (март 1522 г.) и очень быстро разрушил все плоды усилий Карльштадта. Карльштадта изгнали, и город успокоился. Мюнцер в Альштедте, где он жил с начала 1523 г. до августа 1524 г., сначала имел успех; ему удалось увлечь пролетариат своими пламенными проповедями против богачей. Но очень скоро ему снова пришлось бежать. Короткий успех сопровождал потом его проповедь в Мюльгаузене.

Там уже с начала 1523 г. появился беглый монах Пфейфер, один из бродячих проповедников новой веры. Он имел большой успех. Его проповедь подняла настоящую революцию. Пролетариат потребовал, чтобы патрицианский совет сбавил налоги, распределил их более справедливо и допустил в свою среду выборных от общины. Когда совет отверг эти требования, пролетариат поднялся и разграбил монастыри. Совет уступил. Это было в июле, а в августе появился Мюнцер, который начал проповедь коммунизма. Перепуганный на смерть совет обратился за помощью к князьям. Уже в сентябре Мюнцер и Пфейфер были изгнаны и бросились в агитацию среди крестьян. В крестьянском восстании и нашли они оба свою гибель. Коммунистическая городская революция, однако, не умерла ни теперь, ни после крестьянского усмирения. Она перекидывалась из города в город, пока не пришла кружным путем, через Амстердам, в Мюнстер. Там (1534-35) она дала свою последнюю, величественную и трагическую эпопею (см. анабаптисты).

В период городских пролетарских революций короткой вспышкой ворвалась революция дворянская. Рыцарство с самого начала восторженно встречало проповедь новой веры. Особенно в Лотарингии и Франконии, где духовные владения больше всего искушали рыцарскую бедноту. Социальные мотивы религиозных настроений рыцарства видны очень ярко из заявлений лидера рейнских рыцарей, Зиккингена, который, внимая пламенному призыву своего друга Гуттена, объявил, что вскоре выступит в роли немецкого Жижки, расправится с попами и облегчит церковь от бремени ее сокровищ. Летом 1522 года Зиккинген выступил. Первая его атака была направлена на Трир, архиепископ которого был одним из врагов реформы. Гордый рыцарь надеялся без труда одержать победу над "поповским гнездом". Ему не в диковину было принуждать к капитуляции даже таких могучих князей, как ландграф Гессенский. Но на этот раз ему не посчастливилось. Архиепископ не только отбил нападения Зиккингена на свою столицу, но, когда тот отступил, соединился с ландграфом Гессенским и пфальцграфом Рейнским, последовал за ним и окружил его в его крепком замке Ландштуле. Там во время бомбардировки Зиккинген был смертельно ранен. Коалиции рейнских князей подал руку швабский союз князей. Сторонники Зиккингена на юге Франконии, в области Нюрнберга, в их числе свирепый Томас фон Абсберг, сделались целью систематической карательной экспедиции. 23 замка было разрушено, и много представителей рыцарства погибло. Это было летом 1523 г. Словно не желая переживать разгрома рыцарского движения, несколько времени спустя умер его самый яркий идеолог, Ульрих фон Гуттен. Лютер, который до восстания вел дружескую переписку с Зиккингеном, когда началось восстание, осудил его. Он понимал бессилие рыцарей и не хотел связывать с их рискованным шагом судьбу своего дела.

Между тем реформационное движение распространялось все шире и шире. Оно завоевало почти все богатые имперские города юга, гуманистические центры: Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, швабский Галль, Гейльброн, Базель, Страсбург, на севере Магдебург и Бремен. На его сторону стало, как мы знаем, чуть не все рыцарство. Среди князей пока были и влиятельные противники: Иоахим бранденбургский, Генрих брауншвейгский, Георг, герц. саксонский, эрцгерц. Фердинанд австрийский, но они не выступали против Лютера отчасти из страха вызвать восстание низов, отчасти из боязни перед другими князьями. Сдержанное отношение к Лютеру с их стороны объясняется тем, что многого из его программы они добились от Рима раньше. Национальную точку зрения, несомненно, выражали сторонники реформы. На осеннем сейме в Нюрнберге городам удалось провести постановление о созыве собора, на котором будут решены дела, связанные с реформою, и вынесено решение, обязательное для всей империи. Карлу издали с трудом удалось сорвать эту опасную затею. Но новая церковь постепенно организовывалась. Лютер воспользовался опытами Карльштадта в Виттенберге и Мюнцера в Альтштедте. Явилась лютеранская церковная община, явилось новое богослужение. Князья, которым секуляризация церковных имуществ, произведенная в обширных размерах, дала очень много, были довольны: их казначейства наполнились; они получили возможность разговаривать другим языком с богатым бюргерством; перед ними открылась перспектива прочного устройства бюрократии и войска. Реформация пошла на пользу только им да еще крупному купечеству больших городов, друзьям порядка. Остальные классы общества остались не при чем. А они были уверены, что при новых условиях все пойдет по-новому. Если им было трудно до Лютера, то теперь сделалось совсем нестерпимо. После того, как городской пролетариат и рыцарство потерпели неудачу, слово было за крестьянством, и оно его сказало.

Крестьянское восстание охватило не всю Г.; нетронутыми остались только северные области и внутренняя Бавария. Оно довольно резко разбивается на три района и в каждом имеет особый характер. Швабско-тирольский район вырабатывает чисто аграрные программы: Меммингенскую и Двенадцати статей. Франконский дает широкую Гейльбронскую программу, где под влиянием "Реформации императора Фридриха III" развертывается план политических и экономических преобразований. Наконец, средне-германский, тюрингенско-саксонский район идет под знаменем коммунистических требований. Все движение далеко не носит того свирепого характера, который приписывали ему современные идеологи княжеской точки зрения. Крестьяне много жгут, много разрушают, много грабят, но убивают редко. Эпизод, называемый Вейнсбергской Кровавой Пасхой, взятие замка, сопровождавшееся убийством графа Гельфенштейна, является исключением. По сравнению, напр., с английской пугачевщиной 1381 года крестьянская революция в Г. - явление очень мирное. Крестьяне собираются в отряды, посылают парламентеров, составляют резолюции, стараются миром добиться принятия своих требований. Когда это не помогает, они начинают погромы и поджоги. Тут вместе с монастырскими зданиями и рыцарскими замками гибнет множество ценных произведений искусства, вместе с документами о крепости и крестьянских повинностях - много литературных произведений. Поджигая замки, крестьяне особенно энергично ищут и особенно безжалостно уничтожают именно всякого рода документы, подтверждающие права их помещиков: вера в бумагу и ненависть к ней - постоянные спутники крестьянских восстаний. Порою, они сознательно и тоже с озлоблением жгут и калечат предметы роскоши и даже духовного комфорта. Произведения искусства, книги, рукописи ненавистны им, как принадлежность недосягаемого для них культурного обихода.

В крестьянской войне 1525 года особенно интересно то, что восставшие оставили несколько программ своих требований. Меммингенская программа и Двенадцать статей, составленные в Швабии, формулируют чисто аграрные требования и подкрепляют их библейской аргументацией. Обе почти совпадают. Их требования очень несложны. Крестьяне хотят иметь право выбирать и смещать священника (М. 1; XII, 1), хотят быть свободными от уплаты десятины, большой (М. 2; XII, 2) и малой (XII, 3); требуют отказа помещиков от несправедливо захваченных угодий (М. 4,8; XII, 4, 5,10); хотят справедливого распределения барщины (М. 5; XII, 6), уничтожения несправедливых поборов и оброков (М. 6, 7, 9, 10; XII, 7, 8, 9, 11). Все эти требования как бы резюмируются в статье, требующей отмены крепостного права (М. 3; XII, 3). Но в том же районе, в Эльзасе, ходила другая программа, в которой, наряду с экономическими требованиями, были и политические: чтобы государем и владетелем был тот, кого крестьяне сами пожелают (ст. 8); чтобы суд и законы оставались такими, какими были в старину (ст. 9); чтобы им было предоставлено право смещать и замещать чиновников (ст. 10). Тут же, в Кольмаре, выставили 13 требований виноградари; они носят большей частью экономический характер. В франконском районе были очень популярны Двенадцать статей. Но наряду с основной редакцией, ходила другая, сильно урезанная стараниями Геца и Венделя Гиплера. Она называлась "Объяснение Двенадцати статей". В ней исчезли требования об отмене барщины, об облегчении оброков, о возвращении альменд. Это была программа компромисса, вызвавшая среди крестьян большое негодование. Наконец, к франконскому району относится и Гейльбронская программа. Это - целый политический манифест, требующий в сумме установления демократической монархии. Она предусматривает решительно все: и секуляризацию духовных владений, и объединение монет, мер и весов, и ограничение процентов, и уничтожение внутренних таможен, и создание условий, делающих невозможным восстановление крепостного права, и превращение "князей, графов, рыцарей, дворян" в каких-то добрых пастырей, все и всех оберегающих, и создание справедливых судов, и проч. и проч. Что касается до тюрингенско-саксонского района, то там над всеми программами был сектантский коммунизм Мюнцера; он и был источником большинства требований.

Сначала восстание как будто имело успех. Оно распространилось быстро, под крестьянскими знаменами собрались десятки тысяч людей, много дворянских и княжеских гнезд, много помещичьих усадеб было сожжено. На сторону крестьян перешло много городов, частью добровольно (мелкие), частью по принуждению (такие города, как Ульм, Нюрнберг, Майнц). Но прочного успеха восстание не имело и не могло иметь. Крестьянские отряды с военной точки зрения были никуда не годны. Плохо обученные, вооруженные своими косами и своим отчаянием, они не могли тягаться с регулярными войсками. У них не было вождей. Только начальник Черного отряда во Франконии, рыцарь Флориан Гейер, был профессиональным - и даровитым - воином. Главный генерал швабско-тирольского района, бывший ландскнехт Ганс Мюллер из Бульгенбаха, был ничтожным полководцем. У Мюнцера, который был душою восстания в Тюрингии и вновь завоевал Мюльгаузен вместе с верным Пфейфером, была пламенная душа, но не было ни организаторского, ни военного таланта. Кроме того, к крестьянскому делу, чистому и ясному, пристроились ловкие оппортунисты, как Вендель Гиплер, и люди, таившие в груди измену на случай неудачи, как Гец Берлихинген, прежний разбойник-рыцарь. Наконец, что очень важно, против крестьян выступил Лютер, опять испугавшийся за судьбу реформации. Положение, принятое им с начала восстания, уже было довольно двусмысленное. Он не мог не чувствовать, что крестьяне поднялись за правое дело. В программе Двенадцати статей, которую крестьяне, к великому его смущению, прислали ему как бы на благословение, он не мог не услышать отголоска своих собственных посланий и проповедей, не мог не узнать духа им же самим поднятого великого дела. Но он не высказывался определенно, ожидая решительного поворота в столкновении двух враждебных сил. Если бы крестьяне победили, это могло помочь успехам реформации. И тогда, быть может, немецкая реформация удержала бы свой демократический характер. Но если бы он одобрил крестьян, и те были разбиты, все его дело, с таким трудом налаженное, могло распасться. И Лютер выжидал, делая от времени до времени робкие попытки примирить крестьян с князьями. Но когда разлилась по стране весть о Вейнсберге и князья решительно стали собираться с силами, Лютер безошибочным взглядом политика понял, что дело крестьян проиграно. И словно обрадовавшись тому, что для него самого кончились колебания, он обрушился на крестьян, "убийц и разбойников", и убеждал князей "бить, колоть, вешать и резать" мятежников, "как бешеных собак". Теперь для него уже не было выбора: он должен был отдать реформацию на служение князьям, ибо без князей она оставалась беспомощной.

И вот, с разных сторон пошли на крестьян закаленные в боях отряды ландскнехтов под предводительством лучших немецких вождей того времени. Крестьянские отряды были уничтожены в каких-нибудь два-три весенних месяца 1525 года, и началась вакханалия мести. Вейнсбергская Кровавая Пасха может показаться мирной шуткою по сравнению с тем, что выделывали теперь озверелые помещики, отделавшиеся от страха и отплачивавшие за пережитое несчастным крестьянам. Жертв помещичьей и княжеской реакции насчитывали до 100.000 человек. Положение крестьян всюду, за исключением Тироля, стало еще хуже.

Из крестьянской революции извлекли пользу исключительно князья. Восставшие крестьяне доделали дело князей: сокрушили окончательно рыцарство, сокрушили настолько, что оно уже не могло играть никакой самостоятельной политической роли. Они роковым образом должны были идти в услужение к князьям. Усмирение нанесло чувствительный удар также городам. Крестьяне на многие века были придавлены ярмом крепостничества. В Г. не оставалось больше силы, которая могла бы быть противопоставлена князьям. Они отлично сознавали, что, если они будут держаться дружно, то их положение будет несокрушимо. Поэтому для них потерял всякий интерес устроенный для защиты федералистских замыслов Reichsregiment. Они перестали его посещать уже после победы над рыцарями; летом 1523 г. покинул его его председатель, пфальцграф. Reichsregiment стал домашним советом императора, а основной линией политики князей - партикуляристский абсолютизм. Лютер окончательно отдал новую церковь, поскольку это зависело от него, в услужение князьям. Он уже в 1523 г. объявил, что подданный обязан подчиняться предержащим властям, а после подавления всех восстаний, он высказался за назначение священников государем, за принцип охраны церкви светской властью. Первоначальный свободный характер новой веры мало-помалу стал исчезать вместе с проникавшим ее демократизмом.

Чувствуя свою силу, князья решили закрепить столь выгодное им новое положение вещей. На Шпейерском сейме 1526 г. впервые был высказан принцип: cuius regio, eius religio, т. е. что подданные обязаны следовать той вере, которую исповедуют князья. Это постановление не только отдавало лютеранство на полное усмотрение князей, но и князей ставило в положение, почти независимое от имперских властей. Симптом был настолько серьезный, что "наместник" императора, эрцгерцог Фердинанд, серьезно встревожился, а Карл решил, наконец, заняться немецкими делами вплотную. Мир с Францией в Камбрэ (1529) дал ему возможность отвлечься на некоторое время от интересов мировой политики. На Шпейерском сейме 1529 г. ему через своих агентов удалось привлечь на свою сторону большинство чинов и провести постановление, которое разрешало вопреки постановлению 1526 г. католическое богослужение в землях лютеранских князей и приостанавливало секуляризацию. Тогда лютеранское меньшинство (курфюрст Иоганн саксонский, ландграф Филипп гессенский, маркграф Георг бранденбургский, князь ангальтский, герцог люнебургский и 14 городов: Страсбург, Ульм, Нюрнберг, Констанц и др.) предъявило протест (отсюда название протестанты) против постановления имперского сейма, вслед за которым курфюрст саксонский, ландграф гессенский, Страсбург, Нюрнберг и Ульм заключили тайный союз. Ландграф Филипп хотел привлечь к общему делу и цвинглианскую Швейцарию, но попытка примирить Цвингли и Лютера на Марбургском собеседовании кончилась ничем вследствие тупого упрямства "Виттенбергского папы". А положение становилось серьезно. Весною 1530 г. Карл V появился, наконец, снова в Г. после девятилетнего отсутствия, только что коронованный имперской короною, и лично прибыл на сейм, собравшийся в Аугсбурге. Здесь протестантские князья представили ему составленное Меланхтоном т. наз. Аугсбургское исповедание (см.). Император ответил на эту "дерзость" требованием, чтобы все, подписавшие документ, к весне следующего года вернулись в лоно католической церкви. Для князей вопрос был решен. Они готовы были с оружием в руках защищать не столько новую веру, сколько связанные с нею приобретения, социальные и политические. Они собрались в Шмалькальдене вместе с представителями городов и заключили там союз для защиты протестантизма. Одним из пунктов союзного договора была формула, провозглашавшая право подданных подниматься с оружием в руках против государя, нарушившая избирательную капитуляцию. Союз явился очень внушительной силою, тем более, что католические князья, и прежде всего Бавария, далеко не во всем были готовы поддерживать императора. В 1532 г., когда ему понадобилась поддержка князей для борьбы с турками, Шмалькальденский союз начисто отказал ему, пока он не заключит с ними религиозного мира. И Карл сдался. Религиозный мир (первый) был заключен в Нюрнберге: за князьями было признано, хотя и с оговорками, право держаться своей веры. Вслед за этим император снова уехал из Г., и князья вернули себе свободу действий. Реформация стала распространяться чрезвычайно быстро. Она завоевала герцогство Саксонию, Вюртемберг, проникла в Австрию, Баварию; на северо-востоке только герцог Брауншвейгский держался старой веры. Правда, в 30-х годах князья присоединялись не столько к реформации, сколько к Шмалькальденскому союзу, представлявшему огромную политическую силу, но для протестантизма мотивы были безразличны. В 1543 г. объявил о своем присоединении курфюрст - архиепископ Кельнский; другими словами, коллегия курфюрстов, имевшая уже трех протестантов (Саксония, Пфальц, Бранденбург), должна была получить четвертого. Большинство переходило к протестантам, и будущее католической королевской династии оказывалось в опасности. Карл опять заключил мир с французами и турками и поспешил в Г., чтобы сокрушить еретический Шмалькальденский союз. Ему удалось привлечь на свою сторону герцога Морица саксонского; городские капиталисты, опасаясь за целость ссуженных императору денег в случае его поражения, дали ему новые ссуды на войска, - и союз был побежден. Аугсбургский сейм 1547-48 гг. оформил победу над князьями. Они должны были признать т. наз. "Аугсбургский интерим", свод церковных правил, которых должны были впредь держаться протестантские князья. В них из лютеранских догматов осталось только два: брак духовенства и причастие под обоими видами. Некоторым утешением для князей было то, что на том же сейме они добились, наконец, низведения городов до положения безгласных чинов. Города вполне заслужили это своим поведением во время войны. Императора они на свою сторону не привлекли, а князей раздражили до последней степени. Поэтому на сейме они оказались одиноки. Их игнорировали, их мнения по разным вопросам спрашивали лишь изредка, и в заключение, не предупредив, обложили тяжелыми налогами. То было признаком очень большого упадка, что города без борьбы примирились с столь серьезным унижением. Оно имело, однако, одну хорошую сторону. Вперед они стали относиться без всякого энтузиазма к Карлу. Положение его, впрочем, и без того было не очень блистательное. Своим поведением, своей преданностью католицизму он явно разорвал с большинством населения Г. Он сделался врагом национального развития страны, врагом Г. Общественное мнение, которое со времен первых гуманистов умело поднимать свой голос, громко роптало, и ропот был так грозен, что заставил Морица саксонского вернуться в протестантский лагерь. Как бы спеша загладить свою измену, он смело двинулся на Карла и едва не захватил его в плен (1552). Оставшись без поддержки, император поневоле должен был капитулировать. Пассауским договором 1552 г. интерим был отменен, подтверждены положения Нюрнбергского мира и обещан прочный религиозный мир. Три года спустя Аугсбургский религиозный мир (см.) выполнил обещание. Протестантские (не цвинглианские и не кальвинистские) князья добились признания принципа "cuius regio, eius religio". То была прежде всего полная победа партикуляризма. Победа протестантизма была не такая полная. Среди протестантских вероучений лютеранство оказалось в привилегированном положении. Междуконфессиональные дрязги, которые сделались этим самым неизбежны, сильно ослабили протестантизм вообще и облегчили задачу выступившая скоро в поход контрреформационного движения (См. Иезуиты и Тридентский собор).

Карл V, огорченный, отрекся очень скоро (1556) после Аугсбургского мира, оставив немецкие короны, австрийскую и императорскую, своему брату Фердинанду I (1556-1564). И он, и его преемники (Максимилиан II, 1564-1576; Рудольф II, 1576-1612; Матвей, 1612-1619) старались, главным образом, о том, чтобы реформация не получила широкого распространения. Но борьба с протестантизмом была довольно мягкая, особенно при Максимилиане II, и поэтому не очень успешная. Тем более, что империя в это время получила косвенную выгоду от реформации. Карл V был последним королем, которого венчал императорской короной папа. Начиная с Фердинанда I, короли принимали императорский титул без папского благословения. Особый тип представляют оба императора Тридцатилетней войны (Фердинанд II, 1619-1637; Фердинанд III, 1637-1657). Воспитанные иезуитами, оба фанатики, они смотрели на борьбу с реформацией, как на вопрос личного благочестия. И этот иезуитизм императорской короны стоил много крови Г.

XII. До и после Тридцатилетней войны. К началу XVII века Г. пришла в упадок. От предреформационного расцвета осталось очень мало. Элементы разложения, которые появились в середине XVI в., становились заметнее. Хозяйственный упадок, заметный уже в начале XVI в. вследствие неблагоприятного для Г. перемещения путей мировой торговли, не остановился, а наоборот, продолжался, усиливаясь. Сокращалась торговля, увядала цветущая промышленность. Даже могучей Ганзе оказалась не под силу борьба с новыми явлениями на мировой экономической сцене. Если раньше ее расцвет был обусловлен отсутствием крепкой организации в тех странах, куда она несла свой торговый флаг, то теперь ее больше всего подкосило появление такой организации в этих странах. В Англии и Голландии, отчасти даже в Дании и Швеции, к концу XVI века торговля уже была организована национальными силами и находилась под защитою национальной власти. И Ганза ничего не могла поделать, когда англичане стали торговать с Россией через Белое море, в обход старых путей, когда Елизавета английская закрыла в 1598 году немецкое Стальное Подворье (см. выше, стр. 530) в Лондоне, когда Голландия закупорила устья Рейна, когда Дания увеличивала, как хотела, таможенные пошлины в Зундском проливе. Гениальный любекский бургомистр Юрген Вулленвевер, безошибочно угадавший, куда нужно направить удар, чтобы спасти Ганзу от падения, явился слишком поздно. То, что было, быть может, под силу союзу в середине XIV в., оказалось выше его сил в середине XVI в. Идея завладеть Зундом не удалась, и жизнью заплатил Вулленвевер за свой грандиозный план. Но старый торговый богатырь не хотел сдаваться так просто. Ганза боролась. В 1603-1609 гг. она все еще делала попытки спасти свое положение. Она заключила новые торговые договоры с немецкими имперскими городами, с Испанией, с Россией. В 1615 г. к союзу вновь присоединилось десять городов. Все было тщетно. Не лучше было положение южных центров, еще недавно столь блестящих и богатых. Крахи французской и испанской короны, которых так боялись капиталисты в эпоху Шмалькальденской войны, разразились-таки во второй половине XVI в. и сильно подорвали благосостояние самых крупных аугсбургских и нюрнбергских фирм: Тухеров, Вельзеров, Фуггеров. Неудачи с денежными операциями среди немецких князей ускорили конец некоторых из них. Неудачные операции с колониальными товарами (Роты в Аугсбурге) еще более расшатывали старые устои. В конце XVI века рухнули более слабые. За ними и те, кто сильнее. Вельзеры держались до 1614 г. Фуггеры не надолго пережили их. Крахи таких колоссов в торговом мире естественно сопровождались разорением целых городов. Маленькие люди, кроме того, разорялись еще от свойства монеты, находившейся в обращении. Она была очень плохого качества и отличалась к тому же совершенно невероятным разнообразием. В 1606 г. насчитывали около 5.000 сортов монеты в обращении. Один Франкфурт на М. еще кое-как держался благодаря своему благоприятному положению, а главным образом, благодаря тому, что после крушения Антверпена многие из дельцов, работавших на антверпенской бирже, перекочевали туда. Во Франкфурте открылась биржа, на которой совершались, как товарные, так и вексельные сделки. Франкфуртская биржа находилась в постоянных сношениях с главной мировой биржей XVII в., амстердамской.

Если пала торговля, то с промышленностью дело обстояло тоже не лучше. На мировом рынке конкуренция с другими странами, вследствие неблагоприятных условий торговли, была затруднена. Цеховое ремесло, главная форма промышленности еще в XVI в., падало отчасти вследствие внутреннего разложения, вследствие постоянной борьбы мастеров с подмастерьями, отчасти вследствие конкуренции капиталистического способа производства. Все, чем могла хвалиться Г. в XV в.: полотняная промышленность Констанца и Регенсбурга, бумазейная Ульма, оружейная Нюрнберга, - все шло к упадку и держалось из последних сил.

Упадок торговли и промышленности означал упадок бюргерства, класса, который с конца средних веков был носителем элементов национального развития Г., который создал новую культуру и дал такой размах реформации. Вторая половина XVI в. и первые два десятилетия XVII были временем, когда крепкие устои его благосостояния мало-помалу рушились, и бюргерство уже не могло занимать на общественной сцене того положения, какое занимало раньше. Мы видели, как на Аугсбургском сейме 1547-48 гг. с ним уже не считались. Наоборот, дворянский элемент, утративший политическое влияние и теперь опиравшийся на княжескую власть, выдвигается все больше. Именно к этому времени относится ухудшение в положении крестьян и на западе, и на востоке; это было результатом еще раз усилившейся помещичьей эксплуатации. Положение крестьян на западе в первой четверти XVI в. было хуже, чем на востоке. Это видно хотя бы из того, что великое крестьянское восстание 1525 года востока не коснулось. Зато со второй трети XVI в., по мере того, как растет спрос на прусский и померанский хлеб из Англии, Голландии, скандинавских стран, и восточный рыцарь сам начинает заниматься сельским хозяйством, - положение крестьян на востоке резко ухудшается. Чтобы обеспечить себе рабочие руки, помещики добиваются прикрепления крестьян (рецессы Бранденбургского территориального сейма 1536, 1538, 1539, 1572 и 1602 гг.), а чтобы расширить площадь хозяйства, сносят крестьянские усадьбы (Bauernlegen) и присоединяют крестьянские земли к своим. На западе дальнейшему ухудшению после крестьянской войны уже не было места. Если там мы не слышим о сносе, то только потому, что у рыцарей не было стимулов становиться помещиками-хозяевами. Наоборот, дворянам было выгодно сажать на землю больше крестьян, чтобы увеличить сумму оброка. Упадок бюргерства, с одной стороны, и усиление социальной роли дворянского элемента, с другой, в общем, дают картину довольно плачевную. Натурально-хозяйственной реакции в полном смысле слова нет, но некоторые ее элементы, несомненно, налицо. А главное, налицо все вторичные признаки, столь характерные для всякой эпохи хозяйственного регресса: преобладание всего показного, внешней роскоши, мишурного подчас блеска, - рядом с упадком настоящей культуры; огрубение нравов, истощение творчества, водворение в искусстве всего манерного и неискреннего.

Самое трагическое во всей этой эволюции заключалось в том, что в Г. не было силы, способной затормозить процесс разложения и влить новые силы в истощенный организм. Англия, Франция, Голландия, даже скандинавские страны преуспевали в эту эпоху потому, что рост экономических сил поддерживался там единой национальной властью. В Г. власть была раздроблена между множеством самостоятельных носителей суверенитета: императором, свободными городами, духовными и светскими князьями. Императоры, носившие священную римскую корону во второй половине XVI в. и в начале XVII, вовсе не были абсолютно лишены понимания того, что нужно для Г., чтобы ей оправиться от экономического и культурного кризиса. Наоборот, по некоторым мерам, принимаемым ими, видно, что они смотрели на вещи правильно. Горе страны заключалось в том, что они были бессильны эти правильно намеченные меры провести в жизнь. Конечно, дать, напр., международную защиту немецкой торговле император не мог, хотя бы был преисполнен самой твердой решимости. Изредка, однако, императорская власть делала и такие опыты. Так, в последнем десятилетии XVI в., в ответ на репрессии против ганзейцев в Англии, из Г. были высланы английские купцы. Англия в долгу не осталась. Закрытие Стального Подворья было отплатою немцам, тем более чувствительной, что империя не могла ничем на нее реагировать. Гораздо многочисленнее были имперские мероприятия, направленные к поддержанию торговли и промышленности. Путем целого ряда постановлений сейм пытался бороться и с порчей монет, и с торговыми монополиями, и с злоупотреблениями в цехах, пытался даже вступаться за крестьян. Ничто не помогало. Самая многочисленность этих постановлений доказывает их бесплодность. Бессилие империи объясняется многими причинами, главным образом, усилением княжеской власти. Именно в интересах князей было, если не прямо противодействовать политике империи, то косвенно тормозить ее всякими средствами. Если для империи было выгодно поддерживать торговлю и промышленность потому, что это означало поддержку бюргерства, - богатых имперских городов, то именно по этой причине князьям было выгодно разложение и торговли, и промышленности: то и другое разоряло города, т. е. ослабляло имперскую, враждебную территориям силу. А в финансовой поддержке городов, после секуляризации, князья уже не так нуждались. То же делалось по отношению к крестьянству. Князьям необходимо было поддерживать дворянство, ибо нарождающийся территориальный абсолютизм мог опереться только на землевладельческий элемент. Крестьян приходилось отдавать в жертву помещичьим домогательствам. Словом, в сфере экономических отношений империя окончательно становилась бессильна осуществлять свою национальную миссию. И не только в экономической сфере. Ряд фактов показывает, что империя, как национальная сила, вообще была на пороге банкротства. Злополучное столкновение двух корон на голове Карла V только ускорило выявление тех противоречий, к которым приводило существование империи. Для Карла испанские дела всегда были роднее. Но дело было не в личных симпатиях и антипатиях Карла. Самое существенное было то, что император оставался католиком, когда национальный дух Г. обнаружил решительное устремление в сторону протестантизма. После Аугсбургского мира это противоречие сделалось главной болезнью империи. Следовательно, чтобы сделать немецкую государственность способной служить национальным задачам страны, из нее необходимо было удалить получужеземную католическую империю. Операция эта была произведена, но она затянулась почти на три века и стоила Г. много крови. Тридцатилетняя война (см.) была первым моментом операции, моментом наиболее болезненным.

Принято думать, что Тридцатилетняя война сама по себе знаменовала крутой поворот к худшему, что все бедствия Г., экономические, культурные и всякие иные, ведут свое начало именно от нее. После всего сказанного ясно, каких ограничений требует такой взгляд. Зачатки разложения были налицо, когда вспыхнула война, и как раз потому, что разложение началось до войны, - война оказала такое губительное действие. Г. уже страдала хроническим недугом, когда пришла острая болезнь, и у огромного ее тела не оказалось достаточно сил, чтобы противостоять не только механическому разрушению, но и органическому распаду. Словом, война не внесла ничего принципиально нового в процесс упадка Г. Она только ускорила его. Ее значение не столько качественное, сколько количественное. Но и оцениваемая в рамках этих оговорок война, разумеется, наделала очень много бед. Одни опустошения, произведенные войною, достигали огромных размеров. Деревня, как и естественно, пострадала больше, чем город. В 1639 г., когда дисциплинированные прежде шведские войска уже успели познать сладость легкой добычи, один только отряд шведского генерала Пфуля в одной только Богемии сжег и разрушил около 800 деревень. Другие части Г. пострадали немногим меньше. Обыкновенно, вслед за такими опустошительными походами, посещавшиеся ими области сейчас же становились жертвами голода и мора, ибо население, разбежавшееся и спрятавшееся в лесах при приближении неприятеля, не находило потом пропитания. Город пострадал меньше, ибо у города были его крепкие стены, но мы знаем, какова могла быть участь города, попавшего в руки врагов (Магдебург, 1631; Гейдельберг, 1622). Убыль населения при таких условиях была очень велика. Она обусловливалась не только тем, что люди становились жертвою меча. Потери в битвах и при нападениях солдат на мирных жителей составляют далеко не самую большую часть в балансе потерь людьми. Огромное количество жителей уносилось, как только что указано, голодом и болезнями, которые принимали эпидемический характер. Множество людей становились бродягами и разбойниками и тем навсегда отрывались от родной местности. Еще больше попадало в руки вербовщиков. Расчет всех потерь возможен, конечно, лишь приблизительный. Такой осторожный историк-статистик, как Инама-Штернегг, не считает недопустимой гипотезу, что Г. в период 1618-48 гг. потеряла три четверти своего населения, т. е. 12-13 милл. душ. Для отдельных местностей Инама принимает цифры, прямо колоссальные. Так, в Пфальце, по его мнению, осталось не более пятидесятой части прежняя количества жителей. Возможно, конечно, что эти цифры преувеличены, но они не невероятны. Из общей суммы потерь на деревню приходилось ок. 60%, на город - ок. 40%. В хозяйстве обезлюдение и вообще разорение отзывалось очень тяжело, особенно в сельском хозяйстве. Оно находилось после войны в отчаянном положении. Живой инвентарь был истреблен почти весь. От мелкого скота не осталось ничего. Что при таких условиях крестьянское хозяйство разрушалось в корень, ясно само собой. Но и помещичьему приходилось нелегко. Недостаток в людях, прежде всего, привел к повышению заработной платы для сельскохозяйственных рабочих. В Богемии она выросла втрое. В Пфальце и Вюртемберге появились после войны рабочие из Швейцарии, потому что своих не хватало. Швейцарцы были очень дороги. Чтобы обеспечить себе более дешевый труд, помещики стали добиваться превращения легких форм зависимости в более тяжелые. Там, где барщина была небольшая, она была увеличена и из регулярной сделалась произвольной. Кроме того, так как многие крестьянские дворы опустели, то помещики раздавали освободившиеся земли мелким хозяевам, которые по договору с ними обязывались нести пешую барщину, или прирезывали их к участкам уцелевших крестьян, которым за это увеличивалась конная барщина, или раздавали на более выгодных для себя условиях новым крестьянам, получавшим при этом скот, семена, инвентарь. Часть опустевших крестьянских земель помещик просто присоединял к своим. Все это сделалось началом усиления крестьянской зависимости. На востоке, в бранденбургских владениях, в условиях, явившихся с Тридцатилетней войной, коренится расцвет крепостного права (см. след. главу). Бранденбургские помещики, как мы знаем, работали на вывоз. И свой внешний рынок они кое-как сохранили. Но сельское хозяйство после войны почти лишилось рынка внутреннего. Так как многие из городов были разрушены, а в большинстве население так или иначе пострадало, то спрос на продукты сельского хозяйства сократился невероятно. Умер обмен между городом и деревней, тот живой обмен, который был главным нервом хозяйственной жизни Г. Отсюда - падение цен на продукты сельского хозяйства. Падение цен на сельскохозяйственные продукты влекло за собою обесценение земли, а следовательно, упадок сельскохозяйственного кредита. Плачевное состояние сельского хозяйства усугублялось еще и большой задолженностью. Бедствия войны и послевоенного времени падали на хозяйства, обессиленные гипотеками, и хозяйства этого не выдерживали. Это поняла и общественная власть. Сейм в Регенсбурге в 1650 г. постановил скостить три четверти процентов, накопившихся по земельному кредиту в период 1618-1650 гг. К той же мере прибегали и отдельные государства. Наиболее же дальновидные правительства облегчали, кроме того, налоги, раздавали ссуды на обсеменение, устраивали зерновые магазины и проч. Львиная доля всех этих льгот доставалась, конечно, помещичьему, а не крестьянскому хозяйству.

Столь же значительны были результаты общей разрухи для торговли и промышленности. Города меньше потеряли людей, но для городов, как хозяйственных единиц, их потери были труднее вознаградимы. Разорение городов имело два источника: обезлюдение и убыль капиталов. Возместить потери обученных цеховых рабочих было почти невозможно, и за отсутствием рабочих целые отрасли должны были сократить производство, а иногда упразднялись целые цехи на более или менее долгое время (шерстяные ткачи Аугсбурга). В меньших размерах то же происходило в области торговли. Затруднились условия товарного транспорта, как по воде, так и по суше. По стране и во время войны и еще долго после ее окончания бродили шайки солдат и разбойников. Недостаток капиталов ложился тяжелым камнем. Обе эти причины понижали дух торговой инициативы. Немецкие купцы утрачивали свои прежние торговые связи. Возьмем Ганзу. Уже в начале войны многим из ганзейских городов сделалось трудно уплачивать союзные взносы. Одна время ганзейцы только и могли торговать под опекою Дании. В 1628 г. император Фердинанд II пытался по политическим соображениям - чтобы получить опору на море - оживить Ганзу, но тщетно. Нейтралитет, которого Ганза держалась во время войны, не спас ее от невзгод. Один Любек в 1627 г. потерял около 900 кораблей и должен был для защиты своего нейтралитета ежемесячно выплачивать 17.000 марок наемникам. Международная торговля постепенно стала переходить к другим. Цветущую хлебную торговлю Данцига захватили в свои руки голландцы и англичане. И если Ганза пережила еще войну и участвовала в переговорах о мире, то это была лишь тень прежней Ганзы. В 1669 г. собрался последний Hansatag. Как для севера имели решающее значение захваты голландцев и англичан, так на юге немецкая торговля и немецкая промышленность страдали от французской конкуренции. Уступка Эльзаса отдала в руки французов коммерческое преобладание по всему верхнему Рейну, и не только по верхнему Рейну. Вся верхняя Г., когда-то державшая в руках нити мировой торговли, чувствовала теперь французскую опеку. Ярмарки Франкфурта и Лейпцига были полны французскими амбарами. Благоприятствовала французам и мода: придворные и рыцарские круги с жадностью накидывались на все французское. Немцы могли вести тут только пассивную торговлю. Да и вообще в сфере международной торговли они с трудом удерживали самостоятельное положение. Конкуренты оттеснили их на роли комиссионеров, факторов, экспедиторов и проч. Немецкая международная торговля через северные пути заглохла надолго. И если немецкие товары из южных городов, всеми силами старавшихся не дать окончательно погибнуть промышленности, и попадали через Гамбург за границу, то чаще всего на английских кораблях. Своей торговли немцы вести не могли: устья Рейна были заняты голландцами и испанцами; в устьях Везера и Одера сидели шведы; Висла далеко вверх от устьев была польская; в устьях Эльбы приходилось соперничать с датчанами.

Была еще одна причина, которая усугубила упадок торговли. Начало войны (1618-1623) было временем самой усиленной порчи монеты, Kipper- und Wipperzeit. Побудительной причиной для этого был недостаток в деньгах, который испытывался всеми общественными организациями. Явление приняло такие огромные размеры, что хозяйственный расчет сделался почти невозможным. Ни у кого не было доверия к подлинности монеты и к тому, что в момент платежа она будет представлять ту же ценность, что и в момент получения. Торговля превращалась в какую-то спекуляцию поневоле. Ни один иностранный купец таких денег не принимал. В последний период войны эта порча монет перестала играть такую большую роль, но последствия ее еще долго были заметны. То же можно сказать и относительно внутренних таможен. Таможенные барьеры между отдельными государствами затрудняли сношения, делали невозможной организацию правильного обмена, запружали речные пути. Последнее ложилось на торговлю особенно тяжелым бременем. Князья пробовали установить хотя бы некоторую свободу речного транспорта путем переговоров, но мелкие эгоистические интересы заглушали голос необходимости: таможни продолжали существовать и - в конце концов - приносили князьям довольно большие доходы.

Таким образом, последствия войны были довольно тяжелые, но все-таки не следует, как уже указано, преувеличивать размеры зла, причиненного войною хозяйству. Жестоко поражено было только земледелие, но и оно не непоправимо. Системы земледелия и земледельческие орудия были в ту эпоху еще так просты, что восстановить культуру с технической стороны не представляло чересчур большого труда. В торговле дела обстояли еще менее безнадежно. Г. утратила инициативу, принуждена была подчиниться иностранной гегемонии, похоронила Ганзу. Но ей остались ее ярмарки (Лейпциг и Франкфурт) и внутренняя торговля. И уже значительно лучше обстояло дело в области промышленности. Здесь война, разрушая жизнеспособное, помогала в то же время смести старые отживающие формы. Во всяком случае, раны, нанесенные ею, не были смертельны. Едва кончилась война, как правительственная и частная инициатива бросились заглаживать произведенные ею опустошения. Особенно ценна была именно правительственная инициатива. Территориальные князья, положение которых укрепил Вестфальский мир, поняли необходимость правильной правительственной политики. Делались даже опыты объединения торговой политики ряда государств, даже всей империи. В 1661 г. министр курфюрста бранденбургского, епископ Рохас, составил проекта целого таможенного союза. В 1690 г. Бранденбург, Саксония и Люнебург объединили свои монетные системы. Сейм пробовал несколько раз установить ценность талера особым декретом. В 1676 г. он издал постановление, запрещающее ввоз и потребление предметов роскоши из Франции. И поскольку большинство имперских планов и решений оставались невыполненными, постольку внутренняя хозяйственная политика отдельных князей увенчивалась успехом. В стране начиналась новая хозяйственная жизнь, которая находила себе новые формы. В области промышленности, вопреки усилиям сторонников цеховой системы, вырастало свободное производство, крупная мануфактура, опирающаяся на домашнюю индустрию. Только упадком мелкого ремесла можно объяснить то, что, напр., в Мюнхене во время войны увеличилось количество торговцев в разнос с 50 в 1618 г. до 63 в 1649. Это - клиенты крупных промышленников, люди, почти лишившиеся своей хозяйственной самостоятельности. Нет недостатка и в более прямых указаниях. Вскоре после заключения мира начинается новый расцвет Аугсбурга. С 60-х годов XVII в. там крепнет промысел крашения шерстяных материй. Тем же темпом возрождалось производство из металла, дерева и кости в Нюрнберге, оружейная индустрия в Золингене, выделка полотна и готовых материй в Силезии и Вестфалии, стекольная промышленность в Богемии, шелковое производство в Пфальце, Баварии, Бранденбурге, обработка тонких сортов шерсти в Саксонии и проч. Правда, в XVIII в. должна была наступить еще одна полоса упадка, но та была пережита сравнительно еще легче.

Политические результаты войны тоже были очень важны. Вестфальский мир покончил с империей, как с реальной силою. Последние возможности к укреплению императорской власти были потеряны вследствие нелепой политики Габсбургов. Карл V понес знамя международного иезуитизма против национальных стремлений Г. Преемники его, за исключением разве Максимилиана II, только и старались о том, чтобы сделать его неудачную политику совсем бессмысленной, абсолютно бесплодной. Империя при них стала не только враждебна Г., но и опасна для нее. Тридцатилетняя война и была в значительной мере войною Г. против империи. Империя была разбита и фактически перестала существовать. По Вестфальскому миру имперские чины, т. е. не только князья, но и свободные города, и рыцарство получили право союза между собою и с иностранными державами, т. е. высшее выражение политической независимости и территориального суверенитета. Уполномоченные императора едва добились оговорки, - никогда не соблюдавшейся, - что союз с иностранными державами не должен быть направлен против империи и императора. Даже то, что оставалось неотъемлемой принадлежностью императорской власти, ведение внешней политики, перестало быть областью, в которую не вмешивались князья. Избирательные капитуляции продолжали отвоевывать у императоров одну привилегий за другой. Нечего говорить, что в вопросах внутренней политики империи, когда дело шло о повышении налогов, о раздаче монетных и таможенных привилегий, об отчуждении имперских земель, о возобновлении прекратившихся ленов, - мнение курфюрстов сделалось почти решающим. Важнейшие имперские должности, советников Reichskammergericht'a, имперских казначеев, имперских генералов, зависели от чинов; Hofrat, прежде чуть не придворное учреждение, мало-помалу под названием Reichshofrat'a стал второй имперской судебной коллегией; имперское канцлерство целиком находилось в руках архиепископа Майнцского. При таком, почти полном бессилии император, разумеется, не представлял большой опасности для князей, и имперский сейм, учреждение, созданное для отпора притязаниям императора и для защиты прав имперских чинов, смело мог быть упразднен. Его, однако, оставили как символ имперского единства. Но реформа 1663 г. совершенно изменила весь смысл его существования. Князья и другие имперские чины перестали отныне являться на сейм лично, а стали посылать вместо себя послов. При этом сейм сделался учреждением постоянным; местопребывание его было определено в Регенсбурге. Дела в сейме мало- помалу замерли. Законодательная деятельность его постепенно суживалась, ибо ее узурпировали все больше и больше князья.

Упадок императорской власти и юридическое усиление власти князей сопровождалось еще одним фактом, который двигал политическое развитие страны все в том же направлении: поглощением некоторых мелких имперских территорий князьями. В силу условий Вестфальского мира и независимо от этих условий процесс присоединения принял очень широкие размеры. Церковные владения попали под секвестр на строгом основании договоров. Операция коснулась, главным образом, севера. Бранденбург получил епископства Гальберштадт, Минден и Камин и, по смерти тогдашнего владельца, архиепископство Магдебург; Швеции достались вместе с Померанией епископства Бремен и Верден (Verden); Мекленбургу - епископства Шверин и Ратцебург; Брауншвейг-Люнебургу - епископство Оснабрюк (не в полное владение) и несколько аббатств; Гессен-Касселю - аббатство Герефельд; Мец, Туль и Верден (Verdun) окончательно отошли к Франции вместе с Эльзасом. Та же участь постигла некоторые города. Они не могли уже сопротивляться ударам княжеской власти, и хотя их пощадили Вестфальские договоры, но это ненадолго уберегло их самостоятельность. В 1661 г. Мюнстер должен был подчиниться епископу Мюнстерскому, в 1664 г. Эрфурт - епископу Майнцскому, в 1671 г. Брауншвейг - Вольфенбюттелю. В то же время курфюрсты бранденбургские присоединили ряд городов. Если с духовными владениями и городами справлялись князья без большого труда, то что сказать об имперском рыцарстве? После мира начинается массовое грабительство рыцарских владений. В Баварии, в Австрии, в большинстве северных княжеств имперское рыцарство было искоренено почти совершенно. Словом, территориальная перетасовка привела к тому, что стало меньше дробности, убавилось пестроты, установилось несколько больше порядку. Увеличилось число сравнительно крупных территорий. А благодаря фактическому упразднению императорской власти князья обрели полный простор для ведения внутренней политики. Все то, что раньше должно было делаться имперскими властями и не делалось, теперь стало уделом территориальной власти. Ей теперь предстояло широко развернуть и административные, и экономические, и культурные задачи, ибо время не ждало и требовало самой энергичной работы.

Прежде всего, необходимо было водворить внешний порядок, ликвидировать разбойничьи шайки, вновь приучить людей к мысли, что преступления против личности, чести, собственности наказуемы не только в теории, но и в действительности. Затем нужно было помочь стране оправиться от материальных потерь. Нужно было вообще поднимать производительные силы страны. Другими словами, требовалось величайшее напряжение средств экономической политики. И условия мирового хозяйства действовали так, что государственная власть неминуемо должна была концентрироваться и приобретать самостоятельность. Наступала ведь эпоха национальной организации хозяйства. И всюду организовалась для защиты национального хозяйства государственная власть. Когда в Г. империи оказалась бессильной выполнить эту миссию, она должна была естественно перейти к отдельным государствам, ибо у городов уже не хватало сил для этого. Меркантилизм, который повсеместно признавали в эту эпоху лучшей системою экономической политики, мог проводиться только сильной властью. И наоборот, власть была заинтересована в постановке меркантилистской торговой политики, потому что она снабжала ее орудием управления, металлическим запасом, и позволяла, таким образом, более или менее энергично заняться организацией армии. Сто лет назад при других условиях мирового рынка и при наличности могущественных еще городов-государств это было бы задачей, совершенно непосильной для территорий.

Таковы были предпосылки абсолютизма. Он не сумел сделаться, как во Франции, Испании, национальным. Поэтому он сосредоточился в княжествах. В основных линиях своего развития он не отличался от абсолютизма, водворившегося в крупных национальных государствах. Он был только мельче. В нем были яснее заметны черты вотчинной власти, в нем то и дело проявлялись порядки, присущие именно вотчинной организации. Княжеский абсолютизм явился не сразу и не сразу восторжествовал. Ему необходимо было для этого, прежде всего, свалить сословные вольности. Земские чины, в которых наиболее влиятельную роль играло дворянство, не хотели отступаться от своих привилегий без борьбы. Борьба была для князей не легка, и ее приходилось вести с чрезвычайной осторожностью. Выгодный обеим сторонам компромисс чаще решал дело, чем государственный переворот. Вот почему на первых порах немецкий княжеский абсолютизм сделался абсолютизмом феодальным. Дворянам пришлось оставить их социальную власть над крестьянами, даже увеличить их права, согласиться на усиление и расширение форм крестьянской зависимости для того, чтобы поглощение сословных вольностей государственной властью произошло без больших толчков и потрясений^*). Не везде, разумеется, поглощение прав сословных чинов было полное. Но, в общем, результат был таков, что еще до конца XVII в. сословия лишились своих политических прав. Дворянство, чувствуя неизбежность поражения, спешило продать свои политические привилегии за чечевичную похлебку социального господства. Общественное настроение тоже не было неблагоприятно установлению абсолютизма. Бюргерству после войны, прежде всего, нужен был порядок. Церковь давно проповедовала безусловное подчинение власти. Реформаторы со времени Лютера отдали свою проповедь на служение абсолютистским замыслам князей в благодарность за поддержку. Ту же услугу и по той же причине оказывала католическим князьям католическая проповедь.

^* (Только в духовных княжествах, вообще говоря, не было борьбы с сословными вольностями. Княжеская власть там была избирательная, и сословные чины, в руках которых обыкновенно находилось право избрания, умели обеспечить себя избирательными капитуляциями.)

Абсолютизм становился господствующим фактом политической жизни Г., и, как бывает в этих случаях почти всегда, явилась теория, которая взяла на себя его оправдание. Филипп Богуслав фон Хемниц, писавший под псевдонимом Hippolitus a Lapide, последователь Бодена и Гоббса, в сочинении, озаглавленном "De ratione status in imperio nostro Romano-Germanico" (1640), как бы предвидит те ограничения, которые потерпела императорская власть по договорам в Мюнстере и Оснабрюке. Императорская власть, по его мнению, всегда представляла опасность для Г. Теперь, благодаря "фатальному роду" Габсбургов, опасность эта сделалась больше, чем когда-нибудь. Габсбурги должны быть выброшены из Г., но и сама императорская власть, как таковая, должна быть ограничена в пользу имперских чинов. Император должен сделаться лишь главою аристократической universitas имперских чинов. Поэтому высшая неограниченная власть (summa et absoluta potestas) должна принадлежать не ему, а чинам. Императорская власть должна быть отъемлема, у императора не должно быть ни власти вести внешние сношения, ни высшей юрисдикции, ни верховного права обложения. Хемниц не делает выводов из своих посылок. Он лишь бегло касается вопроса о том, каким образом суверенитет должен осуществляться имперскими чинами. Его дополняет знаменитый Самуил Пуфендорф в сочинении "De statu imperii Germanici" (1667), которое он издал под псевдонимом Severinus de Monzambano. Империя, по его словам, - "нелепое некое и чудовищу подобное тело" (irregulare aliquid et monstro simile corpus). Она не может существовать в настоящем своем виде. Это - нечто среднее между распадающейся монархией и складывающимся союзом государств. Суверенитет при таком положении дел должен естественно перейти от императора к имперским чинам. В каждом княжестве государю должна принадлежать высшая, непререкаемая, безответственная, свободная от подчинения закону, священная для подданных власть, ограниченная только внутренними, нравственными мотивами самого государя. "В случае необходимости" (in casu necessitatis) привилегии земских чинов должны склониться перед суверенитетом князя (superioritas territorialis). Словом, перед нами уже настоящая теория абсолютизма. Самое ее появление показывает, что абсолютизм сложился и стал самым крупным фактом политической жизни страны.

С точки зрения большинства современников, для которых Тридцатилетняя война была, прежде всего, борьбою против иезуитской исключительности и нетерпимости Габсбургов, стремлением добыть свободу вероисповедания, - едва ли не наиболее важными статьями мира были те, которые устраивали на будущее время отношения между государством и вероисповеданием. Вестфальский мир был естественным логическим завершением реформации. В церковно-религиозных постановлениях договоров идея реформации впервые получила практическую постановку. От провозглашения принципа до признания его публичным правом прошло, таким образом, более столетия. Принцип cuius regio, eius religio не был отменен окончательно, и, следовательно, полной свободы вероисповедания дано не было. Год 1624 был признан нормальным годом для граждан германской империи. Каждый, кто в этом году, в любой его день, принадлежал к тому или иному вероисповеданию, получал право открыто исповедовать его независимо от того, к какому исповеданию принадлежал государь его территории. То же было действительно относительно церквей и школ, поскольку последние носили конфессиональный характер. Тут принцип cuius regio etc., следовательно, безмолвствовал. Но он начинал действовать в том случае, если подданный обнаруживал намерение после мира держаться иного, чем его государь, вероисповедания, к которому примкнул уже после 1624 г. В этом случае он должен был испросить у государя специальное разрешение или выселиться в определенный срок из его территории. Уступки, которые предполагались сначала только для лютеран, были распространены и на кальвинистов (реформатов). Явилось три равноправных вероисповедания. Политические следствия нового положения были огромны. Прежде всего, было окончательно санкционировано право itio in partes, которого давно безуспешно добивались протестанты. Оно заключалось в том, что все дела в сейме, в которых играли роль вероисповедные и вообще религиозные вопросы, должны были решаться не большинством голосов, а путем полюбовного соглашения между протестантскими и католическими имперскими чинами. Далее, должна была естественно прекратиться юрисдикция папы над лютеранами и кальвинистами: в Священной Римской империи отныне появились признанные трактатами равноправные члены, которые не только не признавали папу, но открыто считали его антихристом, еретики с точки зрения церкви. Рухнула окончательно и формально идея папского суверенитета в Г., распалась последняя связь между Римом и Г., оправдывающая хотя бы только название. Если бы Вольтер жил в 1648 г., он мог бы уже теперь пустить в ход свою знаменитую остроту, что Священная Римская Империя не была ни священной, ни римской, ни империей. Не признал статей о равноправии вероисповеданий для своих владений только один император. Он капитулировал перед иезуитами. С этого момента сделалось невозможным прочн. сосуществование в одном политическом организме Австрии и северной Г., и лишь по политическим причинам окончательный разрыв отодвинулся на два с лишним века.

XIII. Государство, общество и хозяйство в эпоху абсолютизма. Когда Вестфальские договоры закрепили за немецкими князьями всю полноту абсолютной власти, они очень быстро свыклись со своим новым положением. Пятидесяти лет было достаточно для того, чтобы сломить оппозицию территориальных чинов, и в XVIII век вся эта фаланга крупных, мелких и мельчайших князей вступила в полном сознании того, что они неограниченные монархи Божьей милостью и что ни в чем существенном ни один из них не отличается от Людовика XIV французского. И вся политика немецкого абсолютизма, вплоть до наступления времени "просветительных" экспериментов, исходила из той мысли, что неограниченной сущности монархии должна соответствовать подобающая внешность. Отсюда - острота в постановке финансового вопроса и небывалая напряженность финансового гнета. В сущности говоря, за исключением нескольких крупных государств, вся внутренняя, а в значительной мере и внешняя политика немецких князей сводилась к тому, чтобы выжать тем или иным способом как можно больше денег из подданных. Торговая политика их была какой-то карикатурой на меркантилизм; она доходила до того, что подданным какого-то особенно остроумного князя было запрещено потребление кофе (кофе - продукт привозной; следовательно, уплаченные за него деньги уходили из государства; поэтому полиция обходила дома и отбирала кофейные мельницы). Другие не нуждались даже в такой упрощенной политике. Они просто исходили из той точки зрения, что все имущество подданных является собственностью князя, - и поступали соответственно. Третьи продавали своих подданных иностранной державе (чаще всего Англии) в солдаты, и это было промыслом не безвыгодным, потому что за солдата платили до 150 талеров, не считая особого вознаграждения за убитых; один только ландграф гессенский продал 17.000 своих подданных, что составляло 4¹/₂% населения его государства. Четвертые жили субсидиями от крупных ненемецких государств за услуги, оказываемые в сейме или в курфюршеской коллегии. Франция заплатила этим путем 137 мил. ливров, Англия - почти 50 м. фунтов за одну первую половину XVIII в. Свидетельства современников рисуют необычайно яркую картину того, что представлял собою придворный быт этих абсолютных монархов. Никогда, ни раньше, ни позже, не соединялось в одном месте столько мещанской безвкусицы, грубой, абсолютно чуждой намеков на красоту, распущенности, животной погони за утехами жизни, жестокости, цинизма, пресмыкательства перед сильным, измываний над слабым. Законодательная деятельность не существовала. Ее заменила административная или, вернее, фискально-полицейская. Абсолютизм как-то потерял свою государственную сущность - именно тогда, когда он получил все права суверенитета. Он стал удивительно похож на самовластие помещика-вотчинника, хотя теперь в самом микроскопическом государстве имелось налицо все, что было и при дворе Людовика XIV: полный придворный штат и "войско". Последнее часто состояло из двух десятков вооруженных гайдуков, но тем не менее носило гордое название "армии".

Само собою разумеется, что, когда страна поделена между тремя сотнями таких "преступных ребят" (Кауфман), которым дела нет ни до разумной общей политики, ни до развития хозяйственных отношений в стране, которые, наоборот, не задумываясь готовы жертвовать интересами целого для того, чтобы урвать себе тот или иной лакомый кусочек, - ни социальный, ни экономический рост страны не может являть собою отрадное зрелище.

Экономические отношения Г. развивались в XVIII в. под одним господствующим знаком. То было соперничество между земледельческой и торгово-промышленной культурою. Земледелие в тех или иных социальных формах продолжало быть главным фактором экономической жизни Г. Хотя Тридцатилетняя война и нанесла ему большой удар, но, как мы уже знаем, удар был не смертельный. Благодаря очень элементарной технике, благодаря тому, что оно не требовало больших капиталов, земледелие оправилось быстро. В этом отношении оно было поставлено в условия, гораздо более благоприятные, чем торговля и промышленность. И именно в XVIII в., под давлением условий мирового хозяйства и благодаря установленному Вестфальским миром некоторому устойчивому порядку в политических отношениях, немецкая земледельческая культура приняла более определенные формы и до известной степени вышла из хаоса феодальной эпохи. Ясно наметились три района, приметно различающиеся между собою. Юго-запад, исстари наиболее культурная область Г., область больших, самых богатых имперских городов, рано установившаяся оброчного крестьянского держания и мягких форм крепостного права, и теперь шел впереди. Мы знаем, что медиатизация имперского рыцарства в силу вестфальских договоров и вне всяких договоров свирепствовала, главным образом, на севере. Юго-запад был счастливее. Не то, что там имперское рыцарство было совсем пощажено. Но его осталось очень много, потому что его владения были вкраплены в территорию городов, а делатели политики, князья, не хотели давать городам усиливаться на счет рыцарства. Теперь юго-западный рыцарь был укреплен в своих суверенных правах и из помещика-вотчинника стал государем. На его крошечной территории жили только крестьяне; кроме крестьян у него не было подданных; между ним и крестьянами не было промежуточного общественного класса. Ясно, что у него не было ни интереса, ни, пожалуй, подходящих юридических форм для того, чтобы держать своих подданных крестьян на положении крепостных. Ему выгоднее было вернуть им свободу хозяйственной деятельности, право распоряжаться своими участками, т. е. сделать крестьянина свободным собственником своей земли. Этим поднимались доходы его казны, и отныне эксплуатация крестьян проходила уже в формах государственно-фискальных, а не вотчинных. Это не значит, что она не была тяжела вообще. Но она была все-таки выносима. Да помимо прочего и земля сама была богаче. Северо-запад, центральные области и отчасти юго-восток представляли картину несколько иную. Области тут были больше, медиатизация энергичнее, сама земля хуже качеством. В числе подданных государя были и помещики, и крестьяне, и государь должен был вырабатывать себе определенную политику, чтобы установить status, наиболее выгодный для своего фиска. Барщина в этих областях еще сохранилась, но то была плохо мотивированная социально, более по традиции сохранявшаяся барщина. Области, о которых идет речь, хлебом не торговали, или торговали мало; во всяком случае, не хлебная торговля была их основным источником существования. Собственное хозяйство помещика при помощи барщины было выгоднее, чем оброчное, не потому, что продуктам хозяйства был обеспечен постоянный сбыт, а потому, что крестьянское хозяйство было отсталым. Поэтому, когда власть выступала на защиту крестьян, помещики не сопротивлялись ее мерам с такой дикой, отчаянной энергией, как в Пруссии и Австрии, где от барщины зависело их благосостояние. А власть не хотела давать крестьян на поток и разграбление помещикам потому, что это грозило бы нарушением исправного поступления с крестьян государственных податей. Система сноса крестьянских усадеб (Bauernlegen) и система дробления крестьянских участков встречала именно по этим соображениям постоянное противодействие со стороны власти. Благодаря ее усилиям в этих областях установилась система неделимых крестьянских участков, передаваемых из рода в род на основе наследственной аренды. Юридические пережитки крепостного права в виде барщины оставались, но их выкуп был очень облегчен. Кроме того, именно здесь крестьяне имели возможность заниматься подсобными кустарными промыслами в горной и текстильной промышленности (гл. обр. в Саксонии).

В противоположность этим смягченным формам крестьянской зависимости (Hörigkeit), на северо-востоке и востоке, в Мекленбурге, Пруссии, Богемии, Моравии, Силезии господствует крепостное право, доведенное до последних логических пределов, едва выносимое и совсем невыносимое (Leibeigenschaft)^*. Тяжелые условия крестьянской неволи в этих областях объясняются тем, что тут помещик сам занимается хозяйством, что собственное хозяйство очень выгодно, ибо спрос на хлеб из этих областей очень большой. Помещик является не только землевладельцем (Grundherr), как в средней Г. и к западу от Эльбы, но и хозяином (Gutsherr). Так как спрос на хлеб растет, то ему выгодно все больше и больше расширять собственную запашку. Поэтому он с остервенением сносит крестьянские дворы, ведет борьбу с принципом наследственной передачи участков, захватываешь крестьянские общинные угодья. Так как ему нужны дешевые рабочие руки на барщинном праве, то он всячески старается уничтожить следы крестьянской независимости и превратить крестьян в бесправную массу. Формальную почву для этого помещик без труда находит в тяжелом экономическом положении крестьян. На скудной северной почве трудно было хозяйничать без систематических затрат на мелиорацию, т. е. без капитала. Капитала этого у крестьян не было. Им снабжал их помещик. Так накоплялась задолженность, а задолженность приводила к своему неизменному результату, кабале. Государственная власть, по фискальным и военным соображениям, с самого начала XVIII в. пыталась прийти на помощь крестьянам и в Австрии, и в Пруссии. Фридрих Вильгельм I в Пруссии ставил в 1718 и 1719 гг. вопрос очень оригинально: он хотел уничтожить крепостное состояние, сохранив при этом прикрепление к земле и барщинный труд. Все дело должно было сводиться к установлению наследственных прав на землю. При этом вопрос шел только о дворцовых крестьянах. О помещичьих король даже не заикался. Из всей его путаной затей, разумеется, ничего не вышло. При Фридрихе II в положении дворцовых крестьян наступило некоторое улучшение. Указами 1777 и 1790 гг. (последний был лишь опубликован Фридрихом Вильгельмом II) была признана наследственность ласситского владения (ласситы - крестьяне, получившие от помещика участок взамен ряда повинностей; они не имели права распоряжаться этим участком, и самое владение чаще всего было не наследственным). Но Фридрих II пошел и дальше. В 1763 г. было запрещено арендаторам дворцовых имений Вост. Пруссии и Литвы брать крестьян на дворовую службу. При Фридрихе Вильгельме III, уже под влиянием французской революции и ее отголосков - крестьянских волнений, было разрешено всем дворцовым крестьянам выкупать барщину (указы 1799 и 1805 гг.). Гораздо труднее шло в Пруссии дело освобождения помещичьих крестьян. Юнкеры упорно отстаивали свои права. В 1763 г. Фридрих II издал указ, которым предписывалось "отменить без рассуждений" все виды крепостного состояния в дворцовых, помещичьих и городских имениях. Указ остался без практического применения. Все, чего мог в этой сфере добиться Фридрих II, - а он вообще умел настаивать на выполнении своей воли - это закрепление мер по "охране крестьянства" (Bauernschutz), т. е. мер, запрещавших снос крестьянских дворов и расхищение общинных угодий, и мер, ограничивающих барщину. Да и то, удавалось это больше в провинциях, вновь присоединенных (Силезия и Зап. Пруссия), чем в старых прусских провинциях, где приходилось, несмотря ни на что, считаться с влиянием юнкерства. Для Померании, наприм., когда король объявил после окончания Семилетней войны, что крепостное состояние (Leibeigenschaft) должно быть отменено, помещики ограничились равнодушной отпиской, что крепостного права в провинции не существует. Фридрих Вильгельм II, которого юнкеры держали в руках через посредство постоянно сменяющихся метресс, ничего не предпринимал для облегчения участи помещичьих крестьян. Но Фридриху Вильгельму III с самого начала царствования пришлось опять, все под влиянием тех же крестьянских волнений, думать о крестьянах. Кое-какие меры были приняты еще в 1799 г., но они остались без практического применения. Так дело дошло до реформы Штейна^**.

^* (В Пруссии со времени "либерального", не любившего неприятных слов "Общеземского Уложения" Фридриха II оно называлось наследственным подданством (Erbuntertänigkeit).)

^** (В Мекленбурге тоже принимались меры защиты крестьян, В 1755 г. было запрещено рыцарям сносить крестьянские дворы. Но рыцари подали жалобу императору. О реформах в Австрии при Марии Терезии и Иосифе см. соотв. слова.)

Дворянство, таким образом, в сумме было еще сильно. Иначе и не могло быть, пока преобладающим типом экономической: культуры было земледелие. И государство благодаря этому еще держалось за дворянство и поддерживало его. Дворянство было привязано к династиям, потому что только с их помощью, с помощью полицейского аппарата абсолютизма оно было в силах удержать свое социальное господство в деревне. Ибо всюду, и там, где крестьянская зависимость была сравнительно легка, и там, где она была очень тяжела, в проявлениях крестьянского неудовольствия недостатка не было. И дворянам было необходимо, чтобы государство защищало ту степень господства их над личностью и имуществом крестьянина, какая практикою в каждом данном случае установлена. Им было при этом все равно, будет ли это прямое потворство помещичьей эксплуатации, доходящее до запрещения жалоб против не в меру ретивых душевладельцев, или робкие попытки защиты крестьян, не приводящие ни к чему. Привязанность к династиям и особенности земледельческой культуры обусловливают ту черту дворянского политического настроения, которая столь характерна для XVIII века, - партикуляризм. Для дворян, за редкими исключениями, ни таможенные заставы, ни акцизы, ни монетная путаница не представляли больших неудобств, таких, с которыми они не могли бы мириться. А сердечное единение с государем создавало большие выгоды. Поэтому националистические чаяния и стремления к единству - чувства для дворян незнакомые.

Наоборот, для буржуазии национальное единство было гарантией возможности какого бы то ни было прогресса. Без единства она задыхалась. Она таила в себе много неисчерпанных сил, но им не было выхода. Прежде всего, она была почти безоружна в экономической борьбе с другими крупными странами: Англией, Францией, Нидерландами. Те в двух отношениях находились в условиях более благоприятных. Во-первых, у них были колонии, которые поддерживали как торговлю, так и промышленность метрополии. Во-вторых, все три названные только что государства представляли собою единые национальные организации и вели определенную экономическую политику. У Г. колоний не было, а единство ее было не политическое, а чисто географическое. Священная Римская Империя после Тридцатилетней войны разлагалась заживо, а тот суррогат единства, который когда-то успешно заменял настоящее единство, - сеть могучих, богатых, влиятельных имперских городов, - уже не существовал более. Города захирели и, как самостоятельные единицы экономической политики, доживали последние дни. Они были обречены не только по политическим причинам. Таможенные барьеры, которыми отгородились князья, стесняли сбыт товаров, суживали рынок и тем самым заставляли как капиталы, так и рабочие руки искать себе применения на территориях более обширных княжеств. Самостоятельность городов при росте территориального абсолютизма становилась скорее препятствием для дальнейшего их экономического развития. Южные города, оправившиеся после Тридцатилетней войны, падали уже по другим причинам; они едва могли поддержать остатки старых торговых связей со Швейцарией и северной Италией. Аугсбург, потерявший свои крупные банкирские дома, тщетно старался сделаться промышленным центром. Ульм сохранил лишь частицу своего вывоза в Италию (полотно). В Нюрнберге от цветущей промышленности осталось только производство игрушек. Регенсбург не заглох окончательно потому, что был резиденцией имперского сейма. Зато вместо юга поднимались другие районы. Крупные ганзейские города и после распадения союза продолжали торговую политику на прежних началах. На первом месте тут были Любек, старая столица Ганзы, Бремен и особенно Гамбург. Они принимали участие в китоловном промысле на севере и рыболовном в Зунде. Бремен и Любек по старой памяти торговали больше с востоком, с Россией. Бремен, впрочем, торговал и с западом. Он вывозил вестфальские и ганноверские полотна и привозил французские вина. Заатлантическая торговля была закрыта для немцев вплоть до американской революции. Гамбург умел устранять неудобные для торговли последствия тех войн, которые вела империя: он пользовался датским флагом. Это исключительное положение одно время сделало его настоящей приманкою для французских и голландских капиталов. Но от временного пышного расцвета Гамбург сразу перешел к упадку, когда Англия объявила, что флаг не покрывает товара, а Россия закрыла свои границы для грузов, шедших из Гамбурга. Последнее десятилетие XVIII в. было сплошным крахом для города.

Если в XVIII в. в Г. осталось кое-что от былого расцвета промышленности, то народились и некоторые новые районы производства. Две отрасли производства все-таки работали на вывоз: льняное и металлическое. Особенно значителен был вывоз полотна. Его отпускалось за границу, по тогдашним статистическим данным, на 20-30 м. тал. ежегодно, не считая пряжи. Верхний Лаузиц производил на 4,5 милл., а вывозил на 1,5-2 милл. тал. Оснабрюкский и Минденский округа в Вестфалии производили больше, чем на 2 милл., причем один Билефельд отправлял за границу ежегодно на 100.000 тал. Почти так же успешно работали некоторые ганноверские округа. Силезская полотняная мануфактура производила в разные годы на 5-13 милл. тал. К концу XVIII в. вывоз стал несколько падать из-за конкуренции шотландского и ирландского полотна.

Однако, в общем, Г. в течение всего века ввозила гораздо больше, чем вывозила. Когда немецкие корабли из Гамбурга и особенно из Бремена уходили за границу, они везли либо сырье, либо самые обыкновенные мешки с балластом для усиления устойчивости судов. В Нанте, одном из важнейших торговых портов Франции XVIII в., на берегу возвышались целые песчаные горы - балласт немецких кораблей, выгруженный здесь. Местные жители называли эти своеобразные дюны, в образовании которых не принимали участия силы природы, - "немецкими товарами", les produits de l'Allemagne^*. Немецкая буржуазия прекрасно сознавала невыгоды такого торгового баланса и горько на это жаловалась устами Юстуса Мезера и других патриотов. Но она не в силах была изменить ничего. И для правительств это не было безразлично. Не нужно забывать, что господствующим принципом торговой политики был меркантилизм, с точки зрения которого неблагоприятный торговый баланс был явлением гибельным. И мы видим, что в большинстве немецких государств делаются самые серьезные попытки поддержать существующие отрасли промышленности, насаждать новые, оберегать их при помощи покровительственных и запретительных тарифов от иностранной конкуренции, поощрять торговлю. Иногда эти попытки делаются до такой степени бестолково, что приносит скорее вред, чем пользу. Но в общем они помогают и торговле, и промышленности. Возьмем такую типичную страну, как Пруссия. Первые шаги на поприще оживления промышленности были сделаны великим курфюрстом, который дал у себя приют французским гугенотам и другим опытным работникам (см. сл. главу). Но настоящая, планомерная политика покровительства промышленности началась с Фридриха II. Он запретил в 1766 г. ко ввозу в Пруссию около 500 предметов, прекратил вывоз некоторых видов сырья, гл. обр. шерсти (за ее вывоз грозила смертная казнь). Он давал государственные субсидии, льготные, часто безвозвратные ссуды всем, желающим основать ту или иную мануфактуру, отводил земли под фабрики, дарил здания. Особенно покровительствовал король шелковому делу. Шерстяное дело стояло довольно твердо еще при Фридрихе Вильгельме I, но это достигалось ценою упадка хлопчатобумажного производства. Бравый король просто преследовал хлопчатобумажников, чтобы дать ход своей любимой шерсти. Фридрих II одинаково внимательно взращивал то и другое. Так же энергично поддерживал он и нетекстильные производства. К концу его царствования, несмотря на войны и все вообще неблагоприятные политические условия, общую ценность прусских фабрикатов оценивали в 30 м. тал.

^* (По вычислениям Фишера, в 1720 г. ввоз из Франции в Г. составлял 31 м. фр., а вывоз - 11,5 м. фр.; в 1789 г. - 175 м. фр. и 96 м. фр.)

Саксония XVIII в. не могла еще сравняться по своему промышленному развитию с прусскими провинциями. Ей сильно повредила война, и еще больше вредили таможенные заставы. Она, правда, умела их обходить; чуть не все саксонское текстильное производство жило контрабандным вывозом за границу. Вообще говоря, чем крупнее было государство, тем больше было простору для хозяйственных оборотов, тем независимее были хозяйственные расчеты промышленников и купцов. В мелких и мельчайших государствах вся хозяйственная деятельность, так или иначе, была связана с двором. Двор был главным потребителем, милости двора спасали от акцизных скорпионов, и, наоборот, немилость двора приводила к быстрому разорению. Чем больше была страна, чем чище была руководящая политикою государственная точка зрения, тем больше было простору купцу. И купцы пользовались открывающимся простором.

Что торговля и промышленность в Г. к концу XVIII в. были уже заметным фактором хозяйства, показывает возможность такого факта, как перенесете некоторой доли оборотов величайшей мировой биржи XVII и XVIII в., амстердамской, после завоевания Нидерландов французами, - во Франкфурт на Майне, где уже начинала всходить и скоро должна была загореться ярким светом звезда Ротшильдов.

Экономические факты, таким образом, давали уже довольно солидное основание для роста политического самосознания немецкой буржуазии. Она ясно ощущала неудобство разделения страны на бесконечное множество отечеств, которые смотрели одно на другое с ненавистью и все преисполнены были высокопатриотического эгоизма, весьма вредного для хозяйственной деятельности. Классовое сознание уже тогда начинало предсказывать буржуазии, что без единства она никогда не выбьется из бюрократических тисков и никогда не отнимет господства у землевладельческого дворянства. Противоположность своих интересов с интересами дворянства бюргерство ощущало очень ясно, но у него были связаны руки, и единственно, что ему оставалось, - это исподволь перекупать дворянские земли и стараться проникать ко двору, чтобы там вести борьбу с влиянием знати. А бессознательно бюргерство в Г. давно уже работало над укреплением своего значения, и в культурной области оно успело сделать довольно много. Оно сокрушило придворно-дворянскую ложноклассическую литературу и добилось того, что национальная литература, от Гриммельсгаузена и Логау до Лессинга и Виланда и от Гюнтера до Гете, стала буржуазной литературою, что общественное мировоззрение и наука в так называемом немецком Просвещении - стали отражать настроения и потребности буржуазии. А у людей, наиболее тесно связавших свою судьбу с экономическими судьбами Г., уже начинало появляться политическое сознание, понимание несовместимости существующих форм государственного устройства, построенных на принципе частной безответственности, - с нервом хозяйственной жизни эпохи. Вот что писал, напр., в 1796 г. гамбургский банкир, англичанин по происхождению, чистый немец по духу, Джон Париш: "Купец всегда должен обнаруживать величайшую предусмотрительность, когда он заключает сделки с тем или иным правительством. Ибо его положение слишком неодинаково с положением его контрагента. Для министра ничего не стоит принести в жертву какую-нибудь фирму... Во мне говорит не демократическое настроение, а деловой опыт". В эпохи, для буржуазии критические, "деловой опыт" может стать и демократизмом, и революцией. Париш, конечно, писал, наученный многому французской революцией, и так, как он, думала, вероятно, не вся немецкая буржуазия. Но и собственный "деловой опыт", и раскаты бури, ревевшей за Рейном и докатывавшейся в виде крестьянских волнений до Саксонии и Силезии, были хорошими политическими учителями. Пройдет еще некоторое время, и немецкие публицисты, идеологи бюргерства, будут наперерыв доказывать несостоятельность деспотизма.

Доходил ли до понимания власти в Г. тот факт, что бюргерство пробуждается и может не сегодня-завтра заявить о тех политических правах, которые принадлежат ему в меру его социальной роли? Несомненно доходил, ибо иначе была бы совершенно необъяснима та странная политическая форма, которая зовется просвещенным абсолютизмом (см. абсолютизм, I, 71/2 и буржуазия, VII, 195). Два его главных признака, как известно, следующие: что старо-землевладельческие привилегированные классы лишаются монополии государственной поддержки и что в угоду третьему сословию принимаются меры, формально клонящиеся к установлению гражданского равноправия. Превращение абсолютизма классического в абсолютизм просвещенный представляет собою минимум уступок, которых требует, может быть и бессознательно, усилившееся бюргерство. Это доказывает, что в социальном балансе страны безусловный перевес земледелия кончается и весы медленно начинают склоняться в сторону торгово-промышленного капитала.

XIV. Политический рост Пруссии в XVII и XVIII вв. После того, как Вестфальский мир доставил торжество идеям партикуляризма, одним из самых важных и больных вопросов будущего политического развития Г. был рост национальной идеи. Реформация, поднявшая знамя национальной религии и отпадения от Рима, была движением глубоко национальным. Габсбурги разбили ее национальную миссию. Католическая реакция, утвердившая в значительной части империи римскую религию, произвела национальный раскол на почве конфессиональной розни. После Тридцатилетней войны денационализация усилилась. Этому способствовало, прежде всего, завоевание суверенитета князьями. Каждый из них, поднимая свой новенький абсолютистский скипетр, забывал о немецкой нации и думал только о нации баварской, саксонской, брауншвейгской и т. д., вплоть до шварцбург-рудольфштадтской. От остальных наций общего отечества он отгораживался таможенным барьером и международными договорами. Другой причиной денационализации был упадок старой немецкой национальной культуры. Ибо культура, расцветшая на поверхности жизни после войны, была чужеземная, французская культура. Но одновременно с этими фактами в глубинах народной жизни зарождались другие, носителем которых было немецкое бюргерство. В его среде, как только оно стало сознавать свою новую экономическую миссию, возникли те зерна национальной идеи, из которых родилось впоследствии единство Г. Ибо созданием немецкого бюргерства были все крупные явления последующего времени: Просвещение XVIII века, Таможенный Союз, революция 1848 г. и объединение.

Поэтому далеко не случайно то обстоятельство, что сейчас же почти после Вестфальского мира мы наблюдаем перенесение центров и средоточий политической, общественной и культурной жизни Г. из старых классических мест немецкой цивилизации, с юга, главной территории городского блеска и гуманистической образованности, на север, сначала в Саксонии, потом в Бранденбург-Пруссию. Расцвет Саксонии был недолог. Центр ортодоксальная лютеранства, тупого и нетерпимого, она как бы была обречена на косное прозябание. Тем увереннее распускал свои крылья Гогенцоллернский орел. Нужно ли объяснять, почему произошел этот знаменательный сдвиг? Начиная с середины XVII в. гегемония в Г. не могла принадлежать ни императору, ни курфюрсту Баварии, ибо оба они остались католиками. Вождем новой Г., в которой выдвигалось на первый план одержимое бессознательной волей к единству немецкое бюргерство, мог быть только протестантский монарх. Чтобы сделаться признанным монархом Г., он должен был доказать одно: способность выполнить, опираясь на бюргерство, немецкую национальную миссию. Прусские монархи XVII-XIX вв. это и доказали. Но чтобы понять политическую эволюцию Пруссии в эти три столетия, нам нужно оглянуться на предшествующий период.

Мы знаем, что Бранденбург достался бургграфу нюрнбергскому Фридриху Гогенцоллерну в лен от императора Сигизмунда в 1415 г. период 1415-1499 гг. был временем внутреннего и внешнего укрепления Гогенцоллернов. Покупкой и мелкими войнами они расширяли свою территорию, а внутри вели борьбу с сословиями и особенно с вольными городами. Первые удары городским привилегиям нанес курфюрст Фридрих II (1440-1470), а окончательно упразднил городские вольности курфюрст Иоанн Цицерон(1486-1499). От папы курфюрсты добились права представлять своих кандидатов на свободные епископские кафедры. В XVI в. бранденбургские Гогенцоллерны стараются не вмешиваться в немецкие усобицы, вызванные религиозными и иными мотивами, хотя это удается им довольно плохо. Курфюрст Иоахим I (1499-1535) целиком стоит на стороне противников реформы. Его преемники приняли лютеранство, что дало направление всей политике курфюршества. Особенно плодотворным было курфюршество Иоанна-Сигизмунда (1608-1619). Бранденбург давно имел виды на герцогство Пруссии, как назывались секуляризованные в 1525 г. магистром Альбрехтом Бранденбургским земли Тевтонского ордена. Иоанну-Сигизмунду удалось сначала (1609) сделаться опекуном слабоумного последнего герцога Пруссии, а после его смерти (1618) получить герцогство в лен от Польши. Кроме того, ему достались по наследству герцогство Клеве и графства Марк и Равенсберг по Рейну. Все эти приобретения вместе увеличили территорию курфюршества вдвое и дали ему силу перенести все невзгоды Тридцатилетней войны. В 1613 г. Иоанн-Сигизмунд отказался от лютеранства, отталкивавшего в то время всякого живого человека своей догматической застылостью, и принял кальвинизм, отказавшись требовать того же от своих подданных в силу принципа cuius regio eius religio. Этот мудрый шаг был залогом того быстрого расцвета Бранденбург-Пруссии, который был результатом колонизации ее иностранцами после войны. Самая война нанесла большой ущерб курфюршеству. Когда умер Георг-Вильгельм (1619-1640), войско его было без солдат, казна - без денег, страна доведена до последней степени истощения и в значительной своей части в руках неприятеля. Фридриху Вильгельму, Великому курфюрсту (1640-1688), пришлось начинать созидание своего государства чуть не сначала, и он по справедливости должен быть признан основателем прусской державы. Ему нужно было победить целый ряд затруднений: просить о субсидиях местные чины, вновь набравшиеся силы за время смуты, не слишком раздражать шведов, не будить подозрений в императоре, получить от Польши подтверждение ленных прав на Пруссию, а самое главное, создать свое собственное войско, не признававшее других начальников, т. е. не наемную, а территориальную армию. Путем колоссальных усилий, огромной энергии и большого дипломатического искусства Фридриху-Вильгельму удалось сохранить нейтралитет до конца войны, и образовать маленькую на первое время армию в 3.000 чел., и укрепить за собою Пруссию. А Вестфальский мир принес ему неожиданно крупное приращение территории в виде Восточной Померании и четырех епископств (см. выше, стр. 596). Когда война кончилась, курфюрст понял, что условное владение Пруссией, с одной стороны, и соседство в Зап. Померании шведов, крайне недовольных тем, что ее восточная часть ускользнула из их рук, с другой, - создают Бранденбургу крайне ненадежное положение. Его нужно было укреплять. Для этого необходимо большое войско. А чтобы создать войско, нужно было, во-первых, иметь людей, а во-вторых, иметь деньги. Между тем страна обезлюдела и вся была разорена, а казна по-прежнему пуста. Следовательно, ближайшие политические задачи сводились к заселению страны и к подъему ее производительных сил. Таким образом, на первый план становилась колонизационная задача. Курфюрст, прежде всего, стал созывать прежнее население своих земель на места. Он рассылал всюду прокламации, в которых говорилось, что бояться уже нечего. Он не пренебрегал и такими элементами, которых война сбила с честного пути и которые желали вновь на него вернуться, но особенно старательно привлекал курфюрст эмигрантов из других стран. Ему посчастливилось в том отношении, что как раз в это время правительство Людовика XIV начало усиливать преследования гугенотов и в 1685 г. издало позорный акт, отменявший Нантский эдикт Генриха IV. Курфюрст взволновался. Так как все протестантские государства не прочь были принять к себе даровитых и предприимчивых французов, так как Англия и Голландия находились очень близко, а Бранденбург-Пруссия далеко, то он издал в 1685 г. Потсдамский указ, распространенный в сотнях экземпляров по Франции и предлагавший пожелавшим поселиться в Пруссии всякие льготы (пособия на проезд и на обзаведение, беспошлинный ввоз денег и имущества, бесплатную запись в горожане или в члены цехов, свободу от податей на 10 лет). Дворянам сулились должности, фабрикантам ссуды, крестьянам земли. Обещания все были выполнены, и ок. 20.000 французов, эмигрировавших в Бранденбург, не имели основания жаловаться на что бы то ни было. Из них более половины занялись промышленным трудом. Благодаря им в Бранденбурге появились производства шелковое, свечное, чулочное, часовое. Первые крупные торговые дома тоже были основаны французами. Много французов стали работать в культурных областях. Много поступило в молодую армию курфюрста. Кроме французов в Бранденбурге появились переселенцы из Голландии и из некот. немецких земель. По мере того, как постепенно заселялись обезлюдевшие области курфюршества, по мере того, как возрождались одна за другой различные области народного труда, курфюрст обращал свои взоры еще на одну задачу, которую он считал очень важной. Сеймы Бранденбурга и Пруссии, особенно последней, были крайне недовольны той самовластной политикой, которую тем последовательнее применял курфюрст, чем более твердую почву чувствовал под ногами. Вольности соседней польской шляхты всегда составляли предмет зависти для прусского дворянства, и оно громко протестовало, когда курфюрст без согласия Кенигсбергского сейма облагал налогами Пруссию. Но курфюрст был настойчив, и за абсолютизм против сословных вольностей были могущественные интересы народного хозяйства. Сопротивление сейма в главном было сломлено.

На месте прежнего сословно-вотчинного государственного строя мало-помалу создался новый, целиком проникнутый бюрократическими началами, что для чресполосной монархии Гогенцоллернов представляло огромные преимущества. Вновь приобретенные владения: Пруссия, Померания, епископства, Клеве, Марк совсем не чувствовали ни выгод своего соединения с Бранденбургом, ни необходимости отречения от некоторых старых вольностей. Дух единства не связывал этих разрозненных, отделенных целыми полосами чужих владений, земель в одно целое. Бюрократия и абсолютизм были единственными носителями духа единства и сделали большое национальное дело.

Победа над сеймами дала возможность курфюрсту свободнее распоряжаться кошельками своих подданных. Умная и расчетливая экономическая политика сильно наполнила эти кошельки. Нет ничего удивительного, что боевая готовность курфюршества непрерывно возрастала. В великой борьбе Карла X Густава, короля шведского, с Речью Посполитой курфюрст выступил почти что в роли арбитра. Сначала он был со шведами против поляков и участвовал в битве при Варшаве (1656), потом помирился с Польшей. Этим путем он добился от обеих сторон уничтожения верховных прав Польши на Пруссию и полного присоединения ее к Бранденбургу (договоры в Лабиау, 1656, и Велау, 1657). Борьба со шведами, имевшая целью прекратить вмешательство в немецкие дела с их стороны и добиться выхода в море, фактически кончилась Фербеллинскою победою 1675 г. Правда, завоеванную курфюрстом Переднюю (Западную) Померанию пришлось по Нимвегенскому миру вернуть Швеции (1679). Но несколько месяцев спустя (июнь 1679) курфюрст заключил особый договор с Людовиком XIV в Сен-Жермене, в котором, совершенно не считаясь с императором, предавшим его в Нимвегене, принимал самостоятельные обязательства, противоречащие интересам Габсбургов. Фактически Бранденбург-Пруссия стала уже независимой ни от кого державой, с которой приходилось считаться.

Сын и преемник Великого курфюрста, простоватый Фридрих III (1688-1713), продолжал колонизационную политику отца. При нем в Пруссию пришли колонисты из Пьемонта, Пфальца, Швейцарии, при нем стал оправляться от разгрома Магдебург. Он слегка округлил свои владения и добился у императора признания его, курфюрста бранденбургского и герцога прусского, королем Пруссии под именем Фридриха I (1700). Формально это имело огромное значение, ибо кроме Богемии королевств в Г. уже не было, а титул короля Богемии терялся в многочисленных других титулах императора. Финансы страны были значительно расшатаны при Фридрихе, благодаря его чрезвычайной расточительности. С уврачевания финансовых прорех и начал его сын, король Фридрих Вильгельм I (1713-1740). С кропотливой аккуратностью просиживал он с утра до ночи за счетами, всех и все контролировал; если находил неточности в отчетности, взыскивал беспощадно. Придворная пышность предыдущего царствования сразу отошла в область преданий. Король все урезывал, все сокращал. Зато, умирая, он оставил своему наследнику нетронутый фонд почти в 9 милл. талеров. Единственно, на что никогда не скупился этот коронованный Гарпагон, - это на войско. С любовью и знанием дела собирал он роту за ротой, эскадрон за эскадроном, особенно выискивая гигантов для своей гвардии. При вступлении его на престол армия доходила едва до 45.000 чел. Сыну своему он оставил 84.000-ное войско. Средства его внутренней политики были логичны и целесообразны. Он продолжал принимать колонистов, бежавших от религиозных преследований (из Австрии, Зальцбурга). Он окончил борьбу с сеймами там, где ее не довел до конца его дед. Он урегулировал и упорядочил бюрократический строй Пруссии. Финансовое управление он централизировал в руках Генеральной директории. Мы уже знаем, что он старался облегчить положение крестьян в дворцовых имениях. В городском управлении он пробовал, хотя и не всегда успешно, несколько ослабить роль дворянского элемента. Вместо старых феодальных повинностей он обложил земли однообразным государственным налогом. В области промышленности он ограничивал влияние цеховых статутов и заботился о том, чтобы производство было несколько свободнее. Начало меркантилистской таможенной политике положил тоже он. Он отличался широкой веротерпимостью и покровительствовал образованию. Только в Восточной Пруссии и Литве было основано 1380 школ. Преследования против Вольфа были вызваны ловкими маневрами придворных пиетистов, уверивших короля, что учение Вольфа противно составлению гвардии из молодых великанов. В сумме царствование Фридриха Вильгельма I, протекшее без блеска, важно тем, что оно сделало возможным великие дерзания Фридриха II (1740-1786).

Когда вступил на престол этот замечательнейший представитель рода Гогенцоллернов, вся подготовительная работа по превращению Пруссии в великую державу была закончена. Колонизационная политика дала за три предыдущих царствования блистательнейшие результаты. Из 2.400.000 подданных, которых имел в 1740 г. Фридрих, 600.000, т. е. 25%, были колонисты и их потомки! Но того, что было сделано, Фридриху было мало. В голове его носились честолюбивые планы, и двух с половиной миллионов людей было мало для него. Он возобновляет поэтому колонизационную политику своих предшественников с новой энергией и на новых началах. Если те, в сущности, только пользовались счастливыми обстоятельствами, если Фридрих I отправлял назад не понравившихся ему вальденцев, а Фридрих-Вильгельм I выселял обратно менонитов, отказывавшихся отбывать воинскую повинность, то Фридрих II решил сделать все это по-другому. Из колонизации он сделал особую отрасль администрации. Во Франкфурте и Гамбурге были учреждены прусские колонизационные бюро, которые планомерно привлекали людей. Административным органам провинций вменено было в обязанность иметь всегда точную ведомость пустующих земель, покинутых почему-либо участков. Потом имеющиеся в наличности колонисты распределялись на этих свободных землях. А колонисты прибывали в большом количестве. Все, кого гнали религиозные преследования, кого преследовали стихийные несчастья в виде голодовок, - все могли рассчитывать найти в Пруссии кров и пропитание. Заботами об увеличении количества населения объясняется в значительной мере и широкая веротерпимость Фридриха и даже борьба со сносом крестьянских усадеб. Несмотря на опустошения, сделанные войною, к концу царствования Фридриха в Пруссии прибавилось около 1000 деревень. Шедевром колонизационной политики Фридриха было устройство Силезии и земель, присоединенных по разделу Польши. Силезия имела 1.200.000 жит., т. е. сразу увеличивала на целую треть народонаселение Пруссии, но страна находилась в таком запустении, что кое-где еще не были заглажены следы Тридцатилетней войны. Первый год Фридрих сознательно оставил колонизационный вопрос в стороне. Он чинил крепости, строил новые, расставлял гарнизоны. А потом началась усиленная колонизация, поощряемая самыми решительными мерами. Основание деревень было объявлено патриотическим подвигом. Правительство всячески приходило на помощь помещикам, награждало и поощряло усердных, довольно сурово подгоняло тех, кто не обнаруживал особенного энтузиазма к этому делу, не щадило никаких издержек. И деревни вырастали в изобилии. К концу царствования Фридриха Силезия получила 60.000 колонистов. Когда попала ему в руки Западная Пруссия вместе с Эрмландией и Нетце, которые находились в еще большем запустении, он принял меры, еще более энергичные. Он отменил там крепостное право, провозгласил равенство всех перед законом и свободу совести, основал ряд школ, щедрою рукою приходил на помощь к захудалым шляхтичам, выстроил в 16 месяцев канал, соединяющий Вислу, Нетце, Варту, Одер и Эльбу, осушил 20.000 кв. миль болот, ввел порядок, какого при польском владычестве край даже не знал. Разумеется, колонисты устремились туда отовсюду. Итоги колонизации Фридриха II выразились в очень внушительной цифре: 300.000 чел. А всего колонизация дала Пруссии к концу XVIII в. без малого треть ее тогдашнего населения. Так, разумная политика нашла пути почти механического превращения маленького княжества в великую державу.

Постоянно нуждаясь в деньгах, постоянно полный забот о поднятии производительных сил страны (см. предыд. главу), Фридрих должен был обратить внимание на реорганизацию финансов. В этом отношении он продолжал дело отца. Косвенное обложение, которое уже при Фридрихе Вильгельме I выдвинулось на видное место в смысле государственных доходов, теперь сделалось едва ли не главным источником доходов. Управление акцизом было организовано очень тщательно, ставки повышены и введена система откупов. Финансовое управление Фридриха было главным поводом, создававшим недовольство в стране.

Вообще говоря, внутренняя политика Фридриха II носила на себе яркую печать "просвещенного абсолютизма" и отнюдь не была чужда внутреннему лицемерию, пропитывающему насквозь эту форму. Фридрих имел страсть к писаниям. И то, что он писал, звучало порою необыкновенно красиво. Ему принадлежит, напр., знаменитый афоризм: "Монарх - не более, как первый слуга государства, обязанный поступать добросовестно, мудро и совершенно бескорыстно, как если бы каждую "минуту он был обязан отдать отчет согражданам в своем управлении". К сожалению, такие великолепные сентенции оставались пустыми фразами. Фридрих действовал именно в уверенности, что никакой контроль над ним не возможен. Этим и объясняются размеры и главные черты его внутренней административной и законодательной деятельности. Он довольно много сделал в сфере суда и народного образования. Судебная реформа 1748 г., проведенная при деятельном участии канцлера Сам. Кокцеи, считалась образцовой. Особенно много хвалили его за кодификацию прусского права в Corpus juris Fredericiani, смягчавшую несколько тяжесть уголовных кар. Обязательное начальное обучение, провозглашенное в 1763 г., несомненно положило начало распространению культурности в массах. Административная и финансовая реформы поправили ряд недостатков. Экономические мероприятия подняли хозяйственную культуру. Мелкая регламентация отношений между крестьянами и помещиками несколько улучшила положение крепостного люда. Веротерпимость была полная. Признавалась в некоторых пределах даже свобода мысли. Но это было все. Фридрих любил говорить, что он уважает свободу подданных, но очень не любил, когда подданные сами начинали определять, что такое свобода. Философам, которым он постоянно твердил, что им обеспечена свобода мысли, запрещалось касаться политики. Печать удерживалась на очень короткой узде. "Общеземское право" (Allgemeines Landrecht), подобно Екатерининскому Наказу родившееся из философских увлечений, заключало в себе довольно разнообразную коллекцию кар за критику действий правительства, за составление, опубликование и продажу вредных сочинений, за злоупотребление правом собраний и проч. То же было в социальном вопросе. Старые социальные привилегии прусского дворянства, окончательно забывшего о своих политических привилегиях, Фридрих уважал, и его многочисленные сентенции о том, что крестьянство нуждается в коренном улучшении своего положения, вели на практике лишь к тому, что закон ограничивал только самые вопиющие злоупотребления помещичьей власти. Прусское дворянство было еще влиятельно, и затрагивать чересчур больно его интересы казалось опасным. Кроме того, Фридрих был убежден, что он может находить хороших офицеров только среди дворянства, и это тоже до некоторой степени связывало ему руки. Для Фридриха самыми важными вопросами были вопросы об укреплении королевской власти, об упрочении династических интересов, об увеличении международного престижа Пруссии. На этом пути он должен был щадить сильное еще дворянство и заискивать у набирающегося сил третьего сословия. Так создавалась необходимость компромисса, и этим компромиссом была вся внутренняя политика Фридриха.

Популярность Фридриха в Г., прозвище Великого объясняется не столько внутренней, сколько внешней его политикой. Он был одним из первых политических деятелей, пробудивших общенемецкое национальное чувство в Г. Фридрих бросил первые семена националистического настроения в народные массы. Первый же год Семилетней войны сделал его фигуру очень популярной в широких народных кругах. Своим мужеством, своим военным гением, своей твердой энергией он создал себе ореол не прусского только, а общенемецкого героя. И когда под Росбахом ему удалось разбить неприятельскую армию, часть которой составляли французы, вся страна прониклась чувством национального удовлетворения и национальной гордости, и это чувство было во много раз сильнее одушевления, сопровождавшего Фербеллинскую победу Великого курфюрста. Ядро этого нового настроения носило несомненно социально-экономический характер. Немецкое бюргерство по экономическим мотивам очень живо ощущало необходимость единства, но оно понимало, что без сильной поддержки оно не может его добиться. Выступление Пруссии, как могучей силы, давало бюргерству надежду на то, что у него будет союзник на этом пути. И слава, добытая в Семилетнюю войну, и выступление против Иосифа II, задумавшего проглотить Баварию, и создание "Союза князей", преследовавшая как будто общенемецкие цели, все это заставляло немецкое бюргерство питать такие надежды. Для прусских династических интересов это было важным фактом. Моральным капиталом, скопленным в Г. Фридрихом II, Пруссия жила еще долго. Его не сумел растратить до конца даже его преемник, Фридрих Вильгельм II (1786-1797), хотя он очень об этом старался.

Во внутренней политике новый король довольно близко следовал принципам своего дяди. Он опубликовал "Общеземское право", которого не успел закончить Фридрих, опубликовал указы о веротерпимости (9 июля 1788 г.) и о цензуре (19 дек. 1788 г.), которые были выдержаны в духе предыдущего "просвещенного" царствования. Он закончил реформу народного образования. Но во все эти реформы попадало, даже по сравнению с принципами Фридриха, по доброй ложке дегтю. В "Общеземское право" были внесены дополнения в реакционно-дворянском духе. Указ о веротерпимости ставил религиозное преподавание под надзор бюрократии. Указ о цензуре свирепствовал против политических сочинений. Дворянство при помощи многочисленных королевских метресс толкало, и не безуспешно, короля на путь классовой дворянской политики. Во внешних делах Пруссия при Фридрихе Вильгельме II имела только один успех: разделы Польши 1793 и 1795 гг. Попытка вмешательства во французские дела кончилась позорным Базельским миром (1795), который уничтожил весь престиж, с таким трудом созданный "старым Фрицем".

Отыскивать правильную линию в европейском катаклизме, произведенном французской революцией, пришлось уже преемнику Фридриха Вильгельма II, Фридриху Вильгельму III (1797-1840).

XV. Германия во время французской революции. Когда во Франции разыгрались июльские и августовские события 1789 года, вся немецкая буржуазная интеллигенция возликовала. Георг Форстер, Иоганн Мюллер, Кант, Фихте, Гете, Клопшток, Бюргер, Фосс, Виланд, Гердер, Вильг. Гумбольдт - все в той или иной форме выражали свое сочувствие революции. Студенты были в полном восторге. А когда слухи о том, что делается во Франции, стали просачиваться в крестьянскую массу, там началось серьезное движение. Вспыхнуло оно раньше всего в вюртембергском графстве Мёмпельгард, вклинившемся во французский Эльзас, в середине авг. 1789 г., оттуда волнения перешли в Кельнскую, Трирскую, Шпейерскую области, потом в Пфальц. Мало-помалу ими были задеты Цвейбрюккен, Нассау, Лихтенберг, Люттих, Баден, Гильдесгейм, Гессен-Кассель. В 1790 г. серьезная пугачевщина разразилась в Саксонии и, сравнительно поздно - в 1792 г., - в прусской Силезии. Но все эти проявления были разрозненные, и правительства легко с ними справлялись. Тем не менее, опасность для Г. революционного очага за Рейном была ясна, и сознание этой опасности вызвало войны Г. с революцией. Первая коалиция (австро-прусская) была побеждена Францией в течение второй половины 1794 г., и в 1795 г. Пруссия заключила мир отдельно от Австрии. Австрию вынудили к миру кампании 1796 и 1797 гг. (Кампоформийский мир 17 окт. 1797). Вторая коалиция (австро-англо-русская) была побеждена окончательно, после временных успехов (Суворов в Италии), в 1800 г. (Маренго и Гогенлинден; Люневильский мир). Третья коалиция побеждена уже императором Наполеоном в 1805 г. (Аустерлиц; Пресбургский мир), четвертая (прусско-русская) в 1807 г. (Фридланд; Тильзитский мир). Наконец, в1809 г., Австрия одна была побеждена при Ваграме (Венский мир). Результатом всех этих войн была полная территориальная перетасовка Г. Левый берег Рейна был присоединен к Франции. Регенсбургская комиссия, занявшаяся после Люневильского мира (1803) вопросом о компенсациях князьям, потерявшим на левом берегу свои владения, медиатизировала около 120 духовных владении и вольных городов на юге, а князья потом уже самостоятельно медиатизировали огромное множество рыцарских владений. После Пресбургского мира был учрежден Рейнский союз из 16 госуд. (Бавария, Вюртемберг, Баден, Гессен-Нассау, Гессен-Дармштадт и др.), фактически ставший вассалом Наполеона. Князья, вошедшие в союз, объявили, что они выходят из состава империи и упраздняют в своих владениях все имперские учреждения. Империя умерла. Император Св. Римской Империи Франц II сложил с себя старый титул Оттонов и Гогенштауфенов и принял титул императора Австрии Франца I. После Тильзита из Гессен-Касселя и ряда мелких владений на севере (север не подвергся хищнической медиатизации) было образовано королевство Вестфальское, которое вместе с Саксонией, Вюрцбургом и областями, отнятыми у Пруссии, было включено в Рейнский союз. Теперь союз являлся в полном смысле слова troisieme Allemagne, "третьей Г.", как того добивался Наполеон; в него входило все, что не принадлежало Австрии и Пруссии. Союз находился целиком под французским игом. Пруссия, оккупированная впредь до уплаты контрибуции, изнывала под требованиями французов. Притеснения, несправедливости, прямые издевательства с самого начала были очень велики. С течением времени они стали невыносимы. Против французов стало подниматься и расти озлобление, которое мало-помалу кристаллизовалось в могучее национальное чувство. Этим национальным подъемом воспользовалось прусское правительство.

Чувство самосохранения подсказало Фридриху-Вильгельму III, что, если он не обновит состава своей бюрократии и не предпримет реформ, то у него скоро не останется никаких владений. И он решился. Его новые советники были большей частью не пруссаки. Они либо с самого начала разделяли политические принципы франц. революции, как Гарденберг, либо, как Штейн, позднее пришли к заключению, что без этих принципов невозможны широкие реформы. Цель реформ была для всех одна: создать такое войско, которое помогло бы сбросить французскую тиранию. Остальное все должно было быть средством. И прежде всего, чтобы иметь обильные кадры будущего войска, войска, способного на порыв и одушевление, нужно было освободить крепостных, сделать их из рабов людьми. В Тильзите Наполеон приказал королю удалить бывшего министром Гарденберга и рекомендовал ему Штейна. Штейн и пустил в первую очередь крестьянскую реформу. Основы закона 9 октяб. 1807 г., выработанного под его руководством и положившего начало демократизации прусского общества, были следующие.

Старинное, закрепленное законом, деление на сословия было уничтожено, устанавливался свободный переход земель, причем бюргеры и крестьянство получили право покупать дворянские земли. Наследственное подданство, т. е. личная крепостная зависимость, было уничтожено, что, прежде всего, означало прекращение дворовой службы крестьян. Но половинчатость указа 9 октября заключалась в том, что дворянам была дана компенсация в виде разрешения под известными условиями присоединять крестьянские участки к своему хозяйству. Закон, по первоначальной идее предполагавшийся только в виде временной меры для В. Пруссии, соседки В. Герцогства Варшавского (где крестьяне были освобождены Наполеоном), был распространен на все королевство. Вскоре вслед за этим (28 октября 1807 г.) были несколько урегулированы путаные отношения, создавшиеся благодаря сложной процедуре освобождения на дворцовых землях. Наследственное подданство уничтожалось окончательно; дворовая служба, брачная пошлина и пошлина при оставлении участка отменялись. Девять месяцев спустя был издан указ, которым дворцовые крестьяне получали землю, на которой они хозяйничали, без выкупа, но с обязательством отказаться от права на традиционную помощь от дворцового ведомства. Чтобы дать им возможность окрепнуть, это право было только продлено на два года. Таким образом, реформа положения дворцовых крестьян была приведена к своему логическому концу. В Пруссии явилось 30.000 новых мелких собственников, а дворцовое ведомство зарегистрировало, "исключительно благодаря отмене прежних отношений", значительное увеличение доходов.

Реформа помещичьих крестьян остановилась на полдороге. Помещики были еще сильны, и им удалось выторговать у Штейна инструкцию 14 февраля 1808 года, где были оговорены их права на присоединение крестьянских участков. Присоединять безусловно разрешалось только такие участки, которые возникли во второй половине XVIII века. Более старые было дозволено присоединять лишь под условием возмещения крестьянину равного по размеру участка на правах собственности. Словом, в принципе охраны крестьян была как-никак сделана брешь.

Следующим этапом на этом пути было, по мнению Штейна, широкое местное самоуправление в деревне, в городе, в области, покоящееся на принципе избрания и представительства и увенчанное общегосударственным представительным учреждением.

Но Штейн не сумел осуществить свои реформы в тех рамках, в каких они намечались в его голове. Единственной законченной реформою осталась проведенная им реформа городского управления. Закон 19 ноября 1808 г. давал каждому жителю города, обладающему недвижимой собственностью или годовым доходом от 150 до 200 талеров, право участвовать в выборах членов городской думы (Stadtverordneten). Дума назначала из своей среды городскую управу (Der Magistrat), которая пользовалась исключительно исполнительной властью. Государственного контроля над городским самоуправлением не было установлено никакого. Вместо старых городских судов был введен суд государственный. Даже полицейские функции не везде были оставлены в руках государства; в мелких городах была введена фикция делегирования их выборной городской управе, магистрату.

В деревне Штейн не мог добиться таких же решительных результатов. Его останавливало все то же огромное влияние юнкерства, враждебного реформам, которое он встречал на каждом шагу. Чтобы осуществить самоуправление в деревне, нужно было первым долгом уничтожить административно-полицейско-судебные функции помещиков. На это Штейн не решился, и его идеи даже не дошли до стадии законопроекта.

Мысли о реформе провинциальной администрации получили силу закона 26 декабря 1808 г. (т. е. уже после Штейна). Но на практике реформа жестоко обманула ожидания Штейна. Штейн хотел ввести в провинциальные палаты, смешанное бюрократическое судебно-административное учреждение, выборный элемент и точнее разграничить судебные и административные функции. В результате получилось то, что бюрократический элемент осложнился юнкерским, и косность в провинциальном управлении от этого получилась сугубая.

Больше практического значения имела реформа высших административных учреждений, получившая санкцию тоже после ухода Штейна. Должность провинциальных министров была уничтожена, и тем открыта возможность для законодательного закрепления сложившихся на практике порядков. Высшие административные функции были разделены между пятью министрами: иностранных дел, военным, внутренних дел, финансов и юстиции (позднее присоединили шестого: культа и просвещения). При Штейне реформа не была вполне закончена. Окончательный вид она получила уже после него, в 1810 году, когда была создана просуществовавшая очень недолго должность государственного канцлера.

Быть может, самой плодотворной, с точки зрения тех целей, какие ставил себе Штейн с единомышленниками, была военная реформа, вернее, начало военной реформы. Душою ее был Шарнгорст, которому деятельно помогали самые блестящие офицеры прусской армии: Грольман, Гнейзенау, Бойен и др.

Была отменена привилегия дворянства поставлять офицеров в армию. Доступ в офицерство сделался в теории свободным; были отменены для некоторых войсковых частей телесные наказания, прекращена вербовка наемников.

Но этих реформ оказалось недостаточно. Жизнь шла головокружительно быстрым темпом, и преобразования не поспевали за нею. Общество, мало удовлетворенное скромными реформами, волновалось в нетерпеливой жажде независимости и создавало параллельно с официальными органами народной жизни свои собственные, самочинные.

Никогда в Пруссии не было такого огромного количества тайных обществ, как в эту пору, никогда подпольная жизнь не достигала таких размеров, никогда в роли заговорщиков и революционеров не фигурировало так много сановников. В основанном в 1808 году кенигсбергском Союзе Добродетели (Tugendbund) принимали участие Гнейзенау, его приятели-генералы и целый ряд высших гражданских чиновников. Они собирались, чтобы втихомолку обсудить вопрос о средствах избавления от французов. Вся страна кишела тайными организациями.

С помощью тайных обществ дело политического воспитания страны углублялось и ширилось. Инертная толпа обывателей, безучастная и равнодушная, проникалась гражданским самосознанием; вырастала мало-помалу грозная народная стихия.

Особенно быстро произошла эта перемена в бюргерстве. Национализм, как тяга к единству, мы знаем, уже успел сделаться его классовой доктриною. Война и оккупация нанесли бюргерству огромный ущерб, который нужно было возместить, который оно готово было возместить ценою каких угодно жертв. Муниципальная реформа дала ему возможность плодотворной и живой общественной деятельности. Военная реформа открыла ему доступ в офицерскую среду, куда давно уже стремилась богатая бюргерская молодежь. Разговоры в тайных обществах разжигали и наполняли энергией. В бюргерстве росла сознательность, и созревало политическое мировоззрение. Скоро ему должны были открыться новые заманчивые перспективы полного политического обновления. А пока политические стремления бюргерства были направлены исключительно на завоевание независимости извне. Патриотизм, этот неведомый для Пруссии плод политической сознательности, делал огромные успехи.

Все это не могло оставаться неизвестным Наполеону. Он тревожился и в декабре 1808 г. дал понять королю, что он желает отставки Штейна. Король повиновался.

Дело реформ продолжалось вяло до тех пор, пока король не отдал кормило правления в испытанные руки Гарденберга (6 июня 1810 г.). Гарденбергу пришлось начать с того, что было наиболее настоятельно, с финансово - фискальных реформ. Уплата контрибуции, реорганизация войска - все это требовало денег, денег и денег. А казна была пуста. Чтобы увеличить поступления, Гарденберг секуляризировал церковную собственность, создал налог на роскошь (лошадей, собак и кареты), ввел налог на промысловые свидетельства, видоизменил гербовый сбор, совершенно реформировал систему косвенных налогов, положил начало подоходному обложению.

Значение всех этих мер, проведенных последовательно с конца 1810 г. до мая 1812 г., было огромно. Они далеко выходили за пределы чисто-финансовых реформ и глубоко врезывались в самые основы прусских общественно-экономических отношений.

Новые косвенные налоги, в противоположность старому акцизу, действовавшему только в городах, коснулись и дворянства. Отныне оно тоже было привлечено к уплате налогов на предметы потребления и таможенных пошлин. Кроме того, у дворянства были отняты некоторые пошлины, взимавшиеся им в свою собственную пользу: то были старые феодальные баналитеты (пошлина за помол, за курение пива и водки). Введение промыслового сбора уничтожило все феодальные привилегии этого рода и одновременно покончило с цеховой системою. Закон предоставил право упразднять старые цехи. Для этого нужно было либо постановление большинства полноправных членов цеха, либо простое распоряжение администрации. Выход из цеховой организации был сделан свободным. И наоборот: всякий, купивший себе промысловое свидетельство, мог начинать, не справляясь ни о чем другому торговое или промышленное предприятие. Для Пруссии начиналась эра свободной торговли и свободной промышленности. Рухнул еще один подгнивший устой средневековых порядков.

Аграрная реформа Гарденберга далеко не имела того значения, какое имела реформа фискальная. Оппозиция юнкерства, оказавшаяся бессильной помешать осуществлению финансовых мер, совершенно исказила идею крестьянской реформы. Гарденберг носился с мыслью отдать без выкупа всем крестьянам-ласситам участки, которые они обрабатывали. Помещик должен был получить вознаграждение по соглашению с крестьянином за барщины, оброки и прочие повинности. Арендаторы помещичьих земель тоже должны были быть превращены в собственников. Так думал Гарденберг, но юнкеры думали иначе. Они подняли такой вой, что у министра не хватило духа настаивать.

Первоначальный проект вызвал много возражений, был переделан и 14 сент. 1811 г. сделался законом. По этому закону превращение крестьян в собственников было поставлено в зависимость от соглашения с помещиком, чего по первонач. проекту не предполагалось. Все крестьяне были разделены на две категории. К первой были отнесены наследственные крестьяне-ласситы, а ко второй ненаследственные и арендаторы. Первые должны были превратиться в собственников, уступив помещику вместо выкупа треть своей земли, вторые, к категории которых принадлежало большинство прусских крестьян, - уступив половину.

Таков был первый эдикт о "регулировании" (Regulierungsedikt), как называли в то время выкупную операцию. Хотя сравнительно с первоначальным проектом в нем было сделано много изменений в угоду помещикам, но юнкеры все-таки остались недовольны и продолжали делать героические усилия, чтобы изменить еще больше в свою пользу положения закона. И они добились. Целым рядом актов, имевших по форме характер разъяснения некоторых практических затруднений, возникавших при проведении закона в жизнь, юнкеры получили дальнейшие льготы, и в так называемой декларации 29 мая 1816 г., составленной после нового совещания с земскими представителями, дело крестьянской эмансипации потерпело новый ущерб.

Декларация 1816 г. является главным законом, нормирующим выкупную процедуру в Пруссии, и даже сравнительно с законом 1811 г. она была крупным шагом назад. В силу декларации круг крестьян, сохраняющих право на регулирование, был значительно сужен. Для того, чтобы определить, какие крестьяне подлежат регулированию, какие нет, был определен целый ряд условий. Регулированию подлежали только те из не пустующих ласситских или арендаторских дворов, которые 1) имели полную упряжку, т. е. нормальное количество рабочего скота, 2) были внесены в кадастровые списки, т. е. были обложены крестьянскою податью, 3) принадлежали ко дворам старого происхождения, т. е. не возникли после 1763 г. в силу законов об охране крестьянства, 4) и замещались принудительно всякий раз, когда становились вакантны. Дворы, не удовлетворявшие хотя бы одному из этих условий, выкупу в собственность не подлежали.

Дальнейшие условия регулирования были следующие. Прежние отношения переходят в новы по требованию одной из сторон, хотя бы без согласия другой. Следовательно, выкуп не обязателен: при обоюдном нежелании отношения могут остаться прежние. Срока для выкупа не существует. Крестьянин получает свой участок в собственность, освобождается от барщины и оброков, приобретает инвентарь, причисленный к участку. Помещик теряет право на верховную собственность над крестьянскими дворами, право выпаса своего скота на крестьянских участках. Зато крестьянин утрачивает право на пособие от помещика, право пользоваться валежником, строевым материалом, подстилкой для скота и выпасом в помещичьем лесу, право требовать от помещика возведения построек и ремонта, уплаты в случае его несостоятельности податей. Кроме того, наследственный лассит уступал помещику треть, а ненаследственный и арендатор - половину участка. Законы об охране крестьянства были объявлены недействительными.

Законы о регулировании касались только ласситов и ненаследственных арендаторов. Крестьян, пользующихся более прочными правами на землю: собственников и наследственных арендаторов, сидящих на дворцовых и помещичьих землях, они не коснулись. Между тем в некоторых случаях они тоже несли барщинные и иные повинности. Положение о выкупе (Ablosungsordnung) 7 июня 1821 г. разрешило и их положение. Барщину выкупать было разрешено только крестьянам, имеющим полную упряжку. Вознаграждение помещик должен был получить землею или рентой. Другие повинности (оброки и проч.) тоже превращались в ежегодную ренту. Ренту в том и другом случае можно было выкупить, уплатив помещику единовременно сумму, превышающую ее в 25 раз.

Одновременно с законами, освобождавшими крестьян в Пруссии, были изданы законы, упразднявшее общинные отношения. Первый из них появился одновременно с указом 1811 г. о регулировании (Landeskulturedikt), второй (Gemeinheitsteilungsordnung) - одновременно с положением о выкупе 1821 г. Согласно этим законам общинные угодья (лес, луга, выгоны) были поделены между общинниками, а пахотная земля подвергнута переделу. Операция имела целью уничтожить чресполосицу и сосредоточить в руках каждого члена общины сплошной участок, принадлежавший ему на правах индивидуального владения. Эти законы были естественным дополнением законов о регулировании. В принципе - на деле далеко не в полной мере - в Пруссии были освобождены и крестьянин, и земля. Открывался широкий путь для сельскохозяйственного капитализма со всеми его последствиями. Новыми перспективами, конечно, воспользовались те, кого все это законодательство ставило в наиболее благоприятные условия. В выгоде остались, несомненно, юнкеры. Им удалось уберечь от регулирования крестьян совсем безлошадных и не имеющих полной упряжки, т. е. сохранить себе даровую рабочую силу и отчасти инвентарь. Вместе с тем, они получали от подлежащих регулировании крестьян то треть, то половину их участков, а отмена законов об охране мужика давала им право сгонять всех крестьян, наделенных после 1763 г. Да, кроме того, многие из крестьян, выкупившие свои участки в собственность, в конце операции остались при таком ничтожном клочке, что предпочитали продать его и идти в рабочие к своему прежнему помещику. Для помещиков, следовательно, открылась возможность начать крупное земледельческое хозяйство без большой затраты на рабочих и на инвентарь, т. е. не переходя окончательно к системе денежного хозяйства. С этих пор и начинается эра сельскохозяйственных усовершенствовали в крупных прусских имениях: переход от трехполья к интенсивным системам и проч. Крестьяне в большинстве остались на чужой земле и при старых повинностях. Вотчинный суд и вотчинная полиция ставили их в полную зависимость от помещика. Крестьяне-собственники, созданные законами о регулировании, были весьма немногочисленны. Они не составляли и половины всего крестьянства. Многие из них притом скоро стали продавать землю и либо уходили в город, либо шли рабочими к помещику. Нерегулированные крестьяне в течение каких-нибудь 35 лет сильно сократились в числе. Они были или согнаны, или превращены в арендаторов. Когда в 1850 г. очередь дошла и до них, то в Пруссии их оставалось очень немного.

Еще в одном отношении Гарденберг думал продолжать и довести до конца дело Штейна. Широко задуманная последним административная реформа осталась далеко не завершенной. Оппозиция юнкерства затормозила преобразование мелкой административной единицы, и провинциальное управление осталось в полной власти помещика-феодала. Гарденберг задумал скопировать построенную на идее централизации французскую систему разделения на департаменты с иерархией должностных лиц, зависящих от правительства. Юнкеры снова подняли протест, ибо проект, во-первых, уничтожал вотчинный суд и вотчинную полицию, - низшие судебные и административные функции должны были перейти к агентам правительства, - а во-вторых, совершенно убивал их влияние в провинциальной администрации. Гарденберг уступил. Реформа, совершенно изуродованная, не достигла цели. После войны, когда правительство окончательно установило схему провинциального управления, плоды подражательного централизма Гарденберга окончательно растворились в исконно-прусской административной схеме.

В 1815 г. Пруссия, восстановленная Венским конгрессом, была разделена на 10 провинций, с обер-президентом во главе каждой. Провинция делилась на области (Bezirke), область на округа. Во главе области были поставлены коллективные советы (Regierung); округ (Kreis) остался под началом ландратов.

В высших центральных учреждениях Гарденберг старался выдвинуть роль созданного им Государственного Совета, но его попытка не увенчалась успехом. Некоторое время Совет действовал, но потом стал чахнуть и лишился значения. Такой же плачевный конец постиг несомненно искренние старания Гарденберга ввести в Пруссии народное представительство.

Абсолютизм, восстановленный и укрепленный, не мирился ни с какими серьезными уступками. Он желал опираться по-прежнему на чиновничество и дворянство. Организация центральная и местная управления, установленная после войны, давала ему в руки прекрасное орудие для этого. С ее помощью он продержался еще более тридцати лет.

А. Дживелегов.

XVI. Девятнадцатый век. Реакция и революция в Г. Из всех реформ, которые были задуманы прусским правительством, наиболее настоятельной все-таки продолжала оставаться реформа армии. При сорокадвухтысячном комплекте, хотя бы даже и с запасными, невозможно было восстать на Наполеона. Неравенство в силах было таково, что тут не было даже риска. Пруссия была бы раздавлена наверняка. Нужно было ждать благоприятного момента. Он наступил после того, как Наполеон похоронил в снегах России свою непобедимость и свое могущество.

В то время как король продолжал трепетать даже перед поверженным врагом, патриоты не дремали. Уже в декабре 1812 г. ген. Йорк на свой собственный риск и страх отложился от корпуса Макдональда и заключил с Дибичем Таурогенскую конвенцию, согласно которой его дивизия присоединялась к русской армии. В январе в Кенигсберге собрались, все еще без королевского приказания, восточно-прусские земские чины и вотировали, наконец, ту реформу, о которой давно мечтали Шарнгорст и его товарищи. Было постановлено, кроме действующей армии, создать два разряда ополчения (ландвер и ландштурм), призываемые для защиты провинции. Коренная реформа была осуществлена явочным порядком. Король долго не мог решиться дать свою санкцию восстанию, но мало-помалу волна народного энтузиазма увлекла и его. Ландвер стал образовываться везде, и король совершенно неожиданно для себя очутился во главе двухсоттысячного войска, коренным образом отличного от того, которое было разбито в 1806 г.

В 1813 году пришлось организовать войска наскоро. Только в следующем году были установлены окончательно основы реформы. Воинская повинность была сделана всеобщей, срок службы был установлен трехгодичный. Офицерский чин перестал быть привилегией дворянства. Малая продолжительность срока службы была обусловлена необходимостью всегда иметь наготове большую армию, только небольшая часть которой (действующая) пользовалась содержанием от государства. Это одновременно устраивало и тощий бюджет Пруссии, и ее широкие международные планы.

После победы над Наполеоном державы-победительницы собрались в Вену на конгресс восстанавливать прежние порядки. Постановления Венского конгресса, относящиеся до Г., вошли в так называемый Акт Германского Союза (Deutsche Bundesacte), подписанный 8 июня 1815 года. Параграфы этого постановления касались, главным образом, двух вещей: переверстки территории Г. между разными государями и формы правления. После долгих споров было решено, что Г. в будущем будет представлять собою союз государств под названием Германского Союза (Deutscher Bund). Целью этого странного организма было, как гласила ст. 2-ая Союзного акта, поддержание внутренней и внешней безопасности Г., равно как независимости и неприкосновенности отдельных немецких государств. Единственным органом Союза был Союзный сейм (Bundestag), заседавший во Франкфурте. Ни союзного суда, ни общего дипломатического представительства, как в империи, теперь не было. Между государствами, входящими в союз, не было никакой органической связи. Каждое пользовалось одинаковыми правами, и было совершенно самостоятельно. Членами союзного сейма были делегаты союзных правительств, которые голосовали согласно инструкциям, получаемым от правительств. В союз вошло 38 держав разных размеров. Тут были: император Австрии, король Дании за Гольштейн, король нидерландский за великое герцогство Люксембург, король Англии, как король ганноверский, короли прусский, баварский, вюртембергский и саксонский, курфюршество Гессен-Кассель, великие герцогства Баден, Гессен-Дармштадт, Веймар, Ольденбург и оба Мекленбурга, ряд герцогств, княжеств и четыре вольных города: Гамбург, Любек, Бремен, Франкфурта.

После революционной эпохи осталось наследие, чреватое плодотворным будущим. Правда, в правительственных кругах быстро воцарилась реакция, тупая и упорная. Правда, в некоторых кругах общества в виде неизбежного воспоминания о патриотических подвигах воцарился шовинизм, выливавшийся почти повсюду в форму французоедства. Но и то и другое были настроениями, обреченными на умирание. Жизнеспособным, здоровым течением был либерализм, тоже несомненное переживание революционной эпохи, всюду воплощавшийся в требовании конституции. Таким же здоровым настроением продолжала оставаться тяга к единству. С освобождением Г., достигнутым благодаря временному объединению всей страны, единство перестало быть лозунгом, одинаково популярным во всех классах общества, даже у дворянства. Особенно сильное противодействие стала встречать эта идея в государствах, главным образом, средних и мелких. Они боялись, что при объединении будут принесены в жертву их династические права, которые будут узурпированы Австрией или Пруссией. А так как соперничество между Австрией и Пруссией на этой почве продолжало сказываться с прежней силой, то немецкому единству трудно было сделаться фактом тогда же. Но оно осталось главным, самым насущным требованием буржуазии, более насущным, чем конституция. Единство одно было способно разрешить ближайшие экономические задачи. Политическая свобода была уже следующим условием, и обстоятельства были мало ей благоприятны.

Так как Наполеон распоряжался в Г. именем революции, то реставрация должна была естественно привести за собою реакцию. Революционным идеям была объявлена война; торжествовал легитимизм.

Из государств Союза только пятнадцать нашли необходимым "во исполнение предписания Союзного акта" ввести у себя тот или иной тип представительства. Из них Нассау (1814), Шаумбург-Липпе, Вальдек (1816), Гильдбурггаузен, Лихтенштейн (1818), Ганновер (1819), Брауншвейг (1820), Кургессен (1821) ограничились восстановлением земских чинов, а Саксен-Веймар (1816), Бавария, Баден (1818), Вюртемберг (1819), Гессен-Дармштадт (1820), Саксен-Кобург, Саксен-Мейнинген (1821) ввели настоящее народное представительство. Наоборот, на севере свирепствовал абсолютизм, торопившийся вернуться к формам XVIII в. Пруссия, где король надавал много конституционных обещаний, тверже всех других держалась абсолютизма. В 1811 году Гарденберг дважды попробовал созвать совещательные собрания, но из них ничего не вышло. Между тем общество ожидало исполнения обещаний и, когда ожидания не привели ни к чему, стало требовать. Прежде других выступило студенчество (см. Буршеншафт, VII, 215). Сейм, вдохновляемый Меттернихом, ответил на Вартбург и убийство Коцебу Карлсбадскими постановлениями 1819 г., за которыми последовал Венский заключительный акт 1820 г., принятый конференцией союзных государств. Цель обоих законов - борьба с "революцией". Из четырех статей Карлсб. постановлений две должны были усмирить университеты, третья - обуздать печать, а четвертая создавала специальную комиссию в Майнце на предмет расследования крамольных дел. Но студенчество не долго оставалось одиноким в своих выступлениях. Уже в 20-х годах сделалось заметно повышение настроения в бюргерских кругах, которые быстро созревали под влиянием роста торговли и промышленности (см. ниже статью Индустриализация Германии). Июльская революция 1830 г. во Франции отозвалась целым рядом серьезных волнений в Г., показывающих, что скорпионы Карлсбадских постановлений не всегда достигали цели.

Брауншвейгцы выгнали своего герцога и призвали его брата, популярного в стране. То же сделали и кургессенцы. В Ганновере, хотя движение и было подавлено, но власть вынуждена была пойти на уступки. Во всех этих трех государствах старые земско-сословные грамоты были заменены современными конституциями по образцу южных (в Кургессене 5 января 1831 г., в Брауншвейге 12 окт. 1832 г., в Ганновере 14 марта 1833 г.). Такую же конституцию дал своим взбунтовавшимся подданным 4 сент. 1831 г. и король саксонский, который до сих пор правил без всякой грамоты. Из мелких государств революции вспыхнули в Альтенбурге, где герцог должен был бежать (сент. 1830 г.) и мог вернуться только ценою конституции, введенной 29 апр. 1831 г.; в Шварцбург-Зондерсгаузене, где она окончилась не так счастливо: князь пообещал очень много, но, успокоившись, забыл все обещания.

Печать сделалась смелее. Стали устраиваться собрания, манифестации. Наиболее яркой из них был т. наз. Гамбахский праздник (май 1832 г.), на котором присутствовало до 30.000 чел. и где говорились самые революционные речи. Сейм, первое время растерявшийся, после Гамбаха усилил репрессии. Репрессии вызвали восстание во Франкфурте (апр. 1833 г.), которое довело их до крайних пределов жестокости. В 1834 г. был издан в Вене еще один акт об усмирении Г. Но теперь уже эти средства действовали плохо. Никакие репрессии не помешали знаменитому геттингенскому протесту профессоров против отмены ганноверской конституции (1837). "Семь геттингенцев", конечно, были удалены из университета, но факт глубоко всколыхнул всю страну и сыграл роль одного из предвестников более серьезного движения.

С бюргерством, которое прямо или косвенно поддерживало все выступления интеллигенции, приветствовало и Гамбах, и Геттинген, приходилось уже сильно считаться. Оно сделалось крупной величиной. В 20-х годах прусское бюргерство, с которым об руку шло, хотя по собственным соображениям, прусск. правительство, шаг за шагом создавало свое великое дело: Таможенный Союз. С 1 янв. 1834 г. начало действовать торгово-таможенное соглашение между 18 государствами. Союз обнимал 23 милл. жителей. Объединение Г. под гегемонией Пруссии началось.

Но политическая жизнь Пруссии долго еще шла так, что взять на себя открыто дело объединения она не могла. Когда старого короля сменил его сын Фридрих Вильгельм IV (1840-1861), буржуазные круги, пользуясь его репутацией человека прогрессивных взглядов, стали все громче и смелее говорить об обещаниях Фридриха Вильгельма III. Теперь, когда экономическое объединение было благодаря Zollverein'y на хорошей дороге, бюргерство хотело получить в свои руки возможность планомерно влиять на дальнейший ход событий. Оно шло к этому двумя путями. Наиболее простой - и наиболее трудный - путь был путь немедленного объединения без Австрии. Он шел через революцию и кровавую борьбу, ибо шел снизу помимо династий. Другой заключался в том, чтобы продолжать дело из Пруссии. Для этого необходимо было создать конституционный порядок там. Если бы возможно было заключение немедленного союза между стремлениями немецкой буржуазии и прусскими династическими интересами, задача могла бы сильно упроститься. Тогда революция снизу подала бы руку революции сверху. Но для этого время не наступило. Оставался только один путь: революция снизу. Иначе власть имущие не хотели сдаваться.

Социальный рост Г. между тем шел так, что бюргерство не могло остаться одиноким в своих дерзаниях. И крестьянство, и пролетариат должны были поддержать его, ибо положение того и другого становилось невыносимо. Прусские юнкеры и землевладельцы других частей Г. все больше и больше затягивали петлю крестьянской эксплуатации. Крестьяне или терпели в качестве не вполне свободных людей от тяжести барщинного режима и произвола вотчинных судов, или в качестве свободных безземельных батраков были отданы целиком в жертву крупным земельным магнатам, ведущим капиталистическое хозяйство. Так как аграрный капитализм делал большие успехи и обнаруживал беспрерывную тенденцию расширять сферу своего приложения, то процесс обезземеления крестьян-хозяев, не защищенных охранительными законами, делал колоссальные успехи. Количество безземельных все увеличивалось. Государство не желало считаться с бедственным положением мужика и требовало от него неукоснительного выполнения лежавших на нем государственных повинностей. Только полная апатия удерживала крестьян от насильственных действий.

Но уже в 30-х годах эта апатия начала проходить. Расцвет торговли и промышленности, вовлекавший и крестьянство в общую волну хозяйственной эволюции, вытравлял в них мало-помалу рабий дух. В 1830 году вспыхнуло в Верхнем Гессене большое крестьянское движение, вызванное чрезмерным гнетом всякого рода повинностей. Вооруженные косами и дрекольем, крестьяне двигались от села к селу, разоряя усадьбы, громя податные учреждения и таможни. Понадобилось вмешательство войск, которым с трудом удалось рассеять обезумевшую толпу, слепо двигавшуюся вперед.

Тридцатые годы были свидетелями целого ряда подобных отдельных вспышек. В сороковых их сделалось еще больше, ибо нужда все увеличивалась. Благодаря спорадичности и изолированности крестьянских движений, правительства легко их усмиряли, и они не играли большой общественной роли. Но они дисциплинировали крестьянскую массу и распространяли среди нее представление об элементарных методах борьбы. В этом их единственное значение.

Движения среди рабочего класса имели почти аналогичный характер. Они возникали естественным путем. Не было никакой социальной доктрины, которая лежала бы в их основании, не было никаких агитаторов, прибывших на место со специальной миссией устроить стачку или организовать манифестацию. Стачки и манифестации 80-х годов и начала сороковых, поскольку они имели место, принадлежат все без исключения к категории голодных бунтов.

Тем же характером проникнуто и знаменитое движение силезских ткачей в 1844 г. Силезские ткачи были кустарями и работали у себя на дому на фабриканта. Заграничная конкуренция вынуждала фабрикантов, не хотевших расставаться с обильными прибылями, все более и более сокращать заработную плату. В сороковых годах заработки ткачей упали до того, что семья из девяти человек вынуждена была кормиться на пять копеек в день, причем глава семьи днем ткал, а ночью сторожил у кого-нибудь в деревне. Голод и болезни и довели до восстания ткачей двух деревень у подножья Эйленгебирге: Петерсвальдау и Лангенбилау. Оно достигло большого напряжения. Первый отряд войска, высланный против них, был обращен в бегство. Другой, подошедший с пушками, справился с голодной толпой. Силезское восстание послужило сигналом для целого ряда вспышек в разных местностях Г., но все они были подавлены довольно быстро, ибо были изолированы. Тем не менее, многочисленность этих вспышек сама по себе была фактом крупного общественного и политического значения. Она доказывала, что немецкий пролетариат набирается сил, становится сознательнее и пробует выступить на политическую арену.

Была ли определенная причинная связь между этими выступлениями и выступлениями бюргерства, сказать трудно, но факт тот, что с самого вступления на престол Фридриха Вильгельма IV бюргерство не сидит уже спокойно. Оживилась печать, появились газеты с ярким прогрессивным направлением (между ними на первом месте недолговечная "Rheinische Zeitung"). Кенигсбергский ландтаг, который когда-то явочным порядком создал войско, победившее Наполеона, теперь потребовал выполнения конституционных обещаний. Когда король отвечал уклончиво, появились брошюры двух видных людей: крупного либерального чиновника Шена и будущего вождя демократии, д-ра Якоби. Обе ставили определенно конституционные вопросы. Король решил пойти навстречу требованиям: он объявил, что ландтаги будут собираться каждые два года, а в промежутках будут действовать "соединенные комиссии от каждого ландтага", чтобы "служить королю своим советом". Но первые же комиссии отказались утвердить заем, пока им не представят точных сведений о состоянии казначейства. Комиссии отправили восвояси, что сделалось сигналом к новым нападкам на правительство в печати и в обществе. Суды, высшая школа, верхи крупного бюргерства - в один голос требовали реформы. Бюргерство в ландтагах настаивало на расширении представительства, на увеличении своих делегатов, на допущении крестьян. Особенно резок был тон представителей наиболее прогрессивной части буржуазии, рейнской, во главе которой шли Ганземан, Финке и Гаркорт. Программы рейнской буржуазии были составлены так, что в них была видна забота и о рабочих, и о крестьянстве. Практичные представители промышленности и торговли отлично понимали необходимость для них поддержки обоих этих классов. Солидарность всех групп третьего сословия и сделала революцию непобедимой.

Взрыв революции был ускорен целым рядом причин. Урожаи 1846 и 1847 гг. были до такой степени плохи, что почти постоянный большой перевес вывоза зерна над ввозом в государствах Таможенного Союза уступил место обратному отношению. В среднем, в центральной Г. было недобрано ржи почти 25%. Стихийное бедствие усугублялось нелепой торговой политикой. Из Вост. Пруссии, которая голодала, значительная часть урожая была вывезена за границу. Государства Там. Союза не принимали никаких мер против грозящего голода. И он разразился, прежде всего, в Силезии, уже истощенной рядом голодных лет. За голодом подоспел голодный тиф, и начались в разных местах голодные бунты. Их, впрочем, легко усмирили. Для промышленных классов конъюнктура была не более благоприятна, чем для земледельческих. Промышленность в 1847 г. переживала тяжелый кризис во всей Европе. Даже Англия и Франция терпели от застоя в делах. Г. приходилось совсем трудно. Неурожай и гнетущая нужда в деревне разоряли внутренний рынок, спрос падал; фабрики и ремесленные мастерские приостанавливали производство. Множество рабочих было выброшено на улицу. С другой стороны, выросли цены на предметы первой необходимости, что делало положение пролетариата невозможным. В результате - снова голод, снова бунты, снова усмирения.

Но бунты не проходили даром. В Пруссии, напр., казна опустела, и Ротшильд отказался дать деньги, если заем не будет гарантирован "народным представительством". Правительства, наконец, испугались, и впечатлительный король прусский решил сделать еще один шаг навстречу желаниям общества: он издал указ о созыве Соединенного Ландтага, представительного собрания с совещательными функциями. Печать жестоко раскритиковала эту пародию на представительство, и король, разгневанный, сказал при открытии очередной сессии прусского ландтага, что никогда не даст конституции ("исписанный лист бумаги"). События скоро показали ему, как опасно делать такие торжественные заявления. В Баварии разразилось восстание, вызванное наглостью королевской фаворитки, в Бадене радикалы собрались в Оренбурге и выставили ряд демократических требований, в Геппенгейме состоялся съезд либералов, выставивший требование о созыве обще-немецкого парламента. 12 февраля баденский депутат Бассерман внес то же предложение в палате. В Г. сильно пахло грозою, когда из Парижа пришли вести о февральских событиях. В короткое время под влиянием этих вестей Г. была охвачена движением. Сейм стушевался. Начальство, как всегда в такие моменты, куда-то ушло. Организация шла беспрепятственно. В Мангейме еще раз собрались баденские либералы и повторили свою программу. Это послужило началом банкетного движения. Власть сдалась не сразу. Понадобилось подкрепить адреса и петиции серьезными народными манифестациями. Тогда в Бадене, Вюртемберге, Кургессене, Ганновере, Саксонии, Нассау, тюрингенских княжествах появились т. наз. мартовские министерства из прогрессивных бюрократов и общественных деятелей, которые обещали провести реформы. В Баварии король сопротивлялся дольше, зато должен был отречься и уступить престол сыну; мартовское министерство появилось на сцене и там.

Обещаниям министерств верило не только бюргерство, но и рабочие. Чем объяснить такую доверчивость? Первые рабочие движения, в которых пролетариат, поднимающийся для того, чтобы добыть себе достойные человека условия существования, сталкивался с организованной силою реакционного государства, со штыками и пушками, - научили рабочих очень многому. Хотя Лассаль не говорил им еще о том, что только решение политического вопроса открывает путь к решению социального, но они безошибочным инстинктом голодных людей угадывали, что дорога к сытому существованию лежит через свободу. О том же говорит им и свежий опыт французской революции, где пролетариат, свергнув цензовую монархию, с первых же шагов завоевал себе признание права на труд и люксембургскую комиссию Луи Блана. Не нужно забывать, что в то время еще не успела обнаружиться практическая дутость всех этих широких замыслов; новые французские порядки казались немецким рабочим какой-то Аркадией, о которой сами они и мечтать не смели. Завоевание политической свободы представлялось, таким образом, первым тактическим шагом. Ясно сознаваемая или просто инстинктивно ощущаемая необходимость этого шага толкала пролетариат и на союз с бюргерством. Этот союз для пролетариата должен был стать вторым тактическим шагом, ибо рабочие прекрасно понимали, что сами они собственными силами и средствами не будут в состоянии произвести политическую революцию. Для этого у них не было ни организации, ни вождей. Бюргерство, наоборот, располагало и организацией и людьми, и это наполняло рабочих доверием.

С другой стороны, противоположность между классовыми интересами буржуазии и пролетариата не могла сознаваться немецкими рабочими с очень большой остротою уже просто потому, что в промышленном отношении Г. эпохи до 1848 г. сильно отстала от западных соседей.

Агитационная литература не давала никаких сколько-нибудь ясных тактических директив. "Коммунистический Манифест" появился только в феврале 1848 г., в Германии был запрещен и, следовательно, известен лишь немногим. Вождей у рабочих не было, и поневоле им приходилось выбирать свою тактическую линию самостоятельно. И то, что они примкнули к революционному бюргерству, доказывает лишь безошибочность их тактического инстинкта. Это был единственный правильный путь, и не вина рабочих, если они впоследствии оказались обманутыми.

Крестьяне действовали несколько иначе, чем рабочие. При первых же сигналах тревоги в южной Германии крестьяне сделали попытку стряхнуть с себя оковы юридической и экономической зависимости. Восстание крестьян началось в Бадене, оттуда передалось в Вюртемберг, а из Вюртемберга мало-помалу добралось до Австрии и Пруссии. Крестьяне собирались в толпы, шли к замкам, отыскивали там всякого рода документы, долговые книги, записи, свидетельствующие о повинностях того или иного происхождения, все это сваливали в кучу и беспощадно предавали огню. Поджигая костер из ненавистной бумаги, крестьяне, если помещик был строг к ним, не очень заботились о том, чтобы огонь не перешел на замок, но до грабежа и насилий над людьми дело доходило очень редко. Крестьянское движение наводило неописуемую панику на помещиков, тем более, что вмешательство войск почти повсюду оказалось безрезультатным. В южной и западной Германии помещики первые стали настаивать на выполнении крестьянских требований из боязни, чтобы пугачевщина не повела к еще большим опустошениям. Требования были очень простые - отмена остатков феодального режима. И мартовские министерства сумели оценить положение. Они сразу соглашались на требования крестьян и тем сразу пресекали дальнейшее распространение восстания. В Бадене, Вюртемберге, Баварии, Гессене и некоторых других государствах принципиальное заявление об отмене остатков феодального режима было сделано после первых же погромов, и самые законы недолго заставили себя ждать^*. Эти законы отменяли все еще сохранявшие силу феодальные повинности. Там, где, как в Пруссии, удовлетворение крестьянских требований затянулось, движение продолжалось все лето. Наоборот, там, где крестьяне получили удовлетворение, даже не в виде закона, а хотя бы в виде положительного обещания, они сейчас же устранились от общего движения, и оно улеглось так же внезапно, как и вспыхнуло.

^* (В Бадене, наприм., он был издан уже 10 апреля, в Вюртемберге - 14-го.)

Как бы то ни было, союз между буржуазией, крестьянством и пролетариатом помог революции одержать в первой половине марта ряд побед. Союзный сейм совсем растерялся, и либералы, пользуясь его растерянностью, спешили закрепить свои успехи. В Гейдельберге 5 марта собрался съезд, постановивший окончательно "созвать национальное представительство, выбранное во всех землях пропорционально количеству жителей". Во исполнение этого постановления было решено пригласить во Франкфурт уполномоченных от парламентов отдельных государств в т. наз. "Предварительный парламент" (Vorparlament), которому и должна была быть поручена окончательная организация народного представительства. Расходясь, съезд выбрал исполнительную комиссию из семи лиц. Этим постановлением закончилась первая стадия революции, сравнительно мирная. Сила сопротивления средних и мелких государств была не очень велика; поэтому борьба была не трудная. Болезненнее прошло столкновение в двух главных оплотах немецкой реакции: в Австрии и Пруссии.

В Вене 13 и 14 марта были побеждены войска и свергнут Меттерних, 15-го объявлено о созыве парламента, к 17-му вся страна была на стороне революции. В Пруссии движение началось с Рейна, но решилось в Берлине. В столице собрания, принимавшие резолюции, начались уже 5 и 6-го марта. 7-го было решено отправить адрес королю с конституционными требованиями. Тогда администрация мобилизовалась, и в ближайшую неделю были частые столкновения; 14, 15 и 16-го войска перебили много народа. 17-го приехала депутация с Рейна с новым каталогом демократических требований. Положение становилось грозным; во дворце решили идти на уступки, и на другой день, 18-го, были приняты и рейнская, и берлинская депутации. Они получили много обещаний, и днем появились два указа: один - обещавший скорый созыв Соед. Ландтага, другой - уничтожавший цензуру. Но когда толпа собралась перед дворцом, чтобы устроить королю признательную манифестацию, на нее напали войска. Берлин быстро покрылся баррикадами, и к утру войска, побежденные, получили приказ удалиться из города. 20-го уехал принц прусский, которого считали вдохновителем реакции, и было образовано мартовское министерство во главе с рейнскими либералами: Кампгаузеном и Ганземаном. Королевские прокламации обещали ряд либеральных реформ. Результатом событий в Вене и Берлине было то, что сейм перестал противиться обще-имперской реформе, и Предварительный парламента мог беспрепятственно собраться во Франкфурте.

Мартовские победы уже принесли Г. ряд положительных благ: окончательное крушение идеи Священного Союза, фактическую отмену остававшихся еще в силе крестьянских феодальных повинностей, тоже окончательную, и введение конституционного строя; последнее кое-где было взято потом назад, но в большинстве государств в главном осталось в силе. Крушение Священного Союза, стоявшего на пути объединительных стремлений, и конституционный порядок были главными требованиями бюргерства; отмена крепостничества - воплем крестьянской массы. Оставался пролетариат, который принес для движения гораздо больше жертв, чем бюргерство и крестьянство. Он не получил почти ничего. По крайней мере, новые правительства очень мало помышляли о том, чтобы через парламент провести широкие меры рабочего законодательства. Организованные кое-как общественные работы носили временный характер; резолюции социального характера, выставлявшиеся еще недавно в Оффенбурге, больше не повторялись. Рабочие чувствовали недостаточность завоеваний со своей, классовой точки зрения и пробовали подействовать на бюргерство, ставшее хозяином положения. Но тщетно. Когда незадолго до мартовских боев буржуазия стала призывать рабочих к совместной борьбе, она, быть может, и ощущала противоположность между своими интересами и интересами трудящихся, но жажда политической свободы, для завоевания которой бюргерству нужна была помощь рабочих, притупляла все остальные чувства. Теперь, когда результаты борьбы вполне удовлетворяли буржуазию, когда она считала свои завоевания прочными и видела пред собою гладкий путь для экономического преуспеяния, - присутствие здесь же обделенного, который своим недовольным видом портил ее праздничное настроение, казалось ей почти неприличным. Так как она считала победу окончательной и дальнейшую борьбу ненужной, то главная задача ближайшего момента, по ее мнению, была чисто формальная: закрепление завоеваний в законодательных актах. И с легкомыслием, скоро наказанным, буржуазия не боялась уже оттолкнуть своих вчерашних союзников, рабочих. Законодательствовать она могла без помощи пролетариата. Предварительный парламент и должен был быть первым этапом на этом пути.

Состав его был предрешен принятой гейдельбергским съездом системой представительства. Большинство Предв. парламента должно было оказаться очень умеренным. Демократы и республиканцы были в меньшинстве. Предчувствуя, что умеренность большинства наделает много бед, демократы организовали во второй половине марта ряд собраний и манифестаций, чтобы толкнуть первое национальное народное представительство Г. на путь решительных мероприятий, но все было тщетно. Когда Предв. парламент собрался (31 марта), быстро обнаружилось, что большинство будет вести чисто-конституционную линию и не уклонится в сторону социального вопроса. Единственными предметами обсуждения, предложенными парламенту, были проект переустройства Г., выработанный комиссией Семи, и порядок созыва национального учредительного собрания.

Идея необходимости единства, положенная в основу этой программы, объединяла всех членов парламента, но левые, демократы и республиканцы, расходились с буржуазными конституционалистами в вопросах той тактики, которой нужно придерживаться для успешного осуществления единства.

После мартовских побед буржуазные конституционалисты уверовали в то, что политическая свобода завоевана раз навсегда, и было естественно, что они должны были с удвоенной энергией приняться за осуществление идеи единства. Они не думали встретить на этом пути никаких трудностей и поэтому не искали союзников. Демократы и республиканцы, которые, наоборот, предвидели, что впереди еще предстоит упорная борьба именно за политическую свободу и за принцип конституции, настаивали на том, чтобы прежде, чем решать вопросы единства, фактически закрепить свободу. Для этого они считали необходимой поддержку пролетариата и были готовы купить ее более радикальной политической программой. В этом заключалось одно из наиболее существенных разногласий между умеренными и левыми. Поэтому левые и напали с таким ожесточением на проект комиссии Семи, в котором отражался в полной мере легкомысленный оптимизм либералов.

Вожди республиканцев требовали, чтобы парламент не расходился до того момента, когда соберется Национальное собрание, чтобы не выпускать из-под наблюдения сейм. Большинство отвергло это предложение и удовлетворилось тем, что для контроля над сеймом избрало комиссию из 50 человек, где было всего 12 левых. Точно также было испорчено и принятое Предв. парламентом решение о способе избрания Национального собрания. Было, правда, постановлено, что оно будет избираться на основе всеобщего избирательного права, но большинство предоставило отдельным правительствам решить вопрос, какие будут выборы: прямые или двухстепенные. Большинство, конечно, было уверено, что буржуазные мартовские правительства сделают все, чтобы не допустить прямых выборов, единственно отвечающих интересам демократических и трудовых слоев. Эти два постановления исчерпывали положительную работу Предв. парламента.

Бюргерские круги, в общем, были удовлетворены деятельностью Предв. парламента и считали комиссию 50-ти достаточной гарантией против сейма. Но сейм уже проник в смысл партийных несогласий, перестал бояться и начал интриги. Комиссия о них узнала, но была бессильна им противодействовать. Все это вызывало большое недовольство в демократических кругах. Для последовательных демократов в очень определенных формах начало рисоваться будущее революции, дальнейшее направление которой было теперь поставлено в зависимость всецело от умеренных конституционалистов. Демократы стали серьезно задумываться над тем, что станет с делом свободы, если Национальное собрание окажется в руках такого же большинства, которое царило в Предварительном парламенте. Эти опасения, совершенно правильные, толкнули республиканцев на очень рискованный шаг.

После целого ряда совещаний с друзьями вожди республиканцев, баденск. демократы Геккер и Струве, решили снова поднять народ против правительств и тем побудить их к более радикальным мероприятиям. Они думали повторить мартовские движения и надеялись на такой же успех. Но они плохо рассчитывали. Если либералы обнаруживали чрезвычайно большой оптимизм, думая, что свобода завоевана раз навсегда, то республиканцы, поднимая восстание, оказались не меньшими оптимистами, хотя и с другой стороны: они были убеждены, что народ пойдет за ними. В пылу увлечения они позабыли о двух фактах, о которых нужно было бы помнить: что крестьяне были удовлетворены социальными реформами и сделались индифферентны к дальнейшему, и что буржуазия, бывшая в марте за революцию, теперь будет против нее. Так и оказалось. Восстание было начато без подготовки, без повстанцев, без средств, без полководцев. Баденское, гессенское и баварское правительства справились с ними в две-три недели (12 апреля - 1 мая). Геккер, Струве и поэт Гервег, присоединившиеся с собранным во Франции легионом к восстанию, успели бежать, часть вождей попалась в плен, некоторые были казнены. Так как восстание совпало с выборной агитацией, то им очень ловко воспользовались реакционеры, разукрасившие его фантастическими узорами на тему о французском нашествии и об анархии.

Баденское восстание окончательно поселило раздор между умеренными бюргерскими кругами и демократически настроенной массою. Бюргеры теперь были не просто уже недовольны выступлением левых, - они начали пугаться: а вдруг новая революция под знаменем социальной борьбы окажется успешной! И они начинали раздумывать о том, что сильная власть, которая умеет вовремя водворить порядок, - дело совсем не плохое.

Когда реакционные круги убедились, что отчуждение между бюргерством и пролетариатом с каждым днем делает все большие успехи, что крестьянство в половине Г. к дальнейшему развитию движения равнодушно, они поняли, что путь для контрреволюции открыт, что следует лишь подождать, пока отчуждение перейдет в настоящую вражду, и исподволь работать над разжиганием раздоров. Это удалось тем лучше, что буржуазия, напуганная, слепо лезла в расставленные реакционерами силки. Дело реакции облегчалось и поведением активных революционных элементов. Когда власть была у них в руках, когда, в первую минуту после поражения, правительства готовы были сделать все, что от них потребуют, демократия не использовала момента. Главной ее ошибкой было то, что, сместив высших носителей исполнительной власти, она оставила на местах всю среднюю и низшую иерархию, плоть от плоти и кровь от крови старого порядка. Технически, то была главная причина, облегчившая государственный переворот всюду, где он совершился.

В Пруссии он был облегчен и поведением министерства Кампгаузена-Ганземана, и настроением берлинского бюргерства, которые оба боялись рабочих. Страх перед рабочими сблизил Кампгаузена с контрреволюционными придворными кругами и заставил берлинских бюргеров просить короля о возвращении войска. Единственно, чем отблагодарили рабочих, - были общественные работы, представлявшие, разумеется, полный паллиатив. Другие требования рабочих исполнены не были. Соединенный Ландтаг, который собрался 2 апреля, держался средней буржуазной линии поведения. Он принял "закон шести параграфов", маленький свод основных законов, в которых требования рабочих не нашли места, и разошелся, выработав порядок избрания новой полноправной палаты (всеобщее избират. право, двухстепенные выборы), которая должна была выработать конституцию для Пруссии. Выборы нужно было производить одновременно и в прусское, и в общенемецкое национальные собрания. Кампгаузен, конечно, воспользовался правом, предоставленным ему Предв. парламентом, и установил двухстепенные выборы и для имперского парламента.

Демократия горячо протестовала. Чтобы успешно бороться с этим новым покушением на ее права, она попыталась привлечь к движению берлинский пролетариат. Агитация за прямое избирательное право создала первые сколько-нибудь прочные организации среди берлинских рабочих. Ими они обязаны двум лицам: молодому Шлеффелю, который хотел действовать на правительство путем манифестаций, и Стефану Борну, журналисту и последователю Маркса. Борн задумал слить рабочих, ремесленных подмастерьев и даже мелких мастеров, пролетаризирующихся под влиянием подавляющей конкуренции крупного капитала, в одну организацию, которая ставила бы себе задачею борьбу за право на труд и за лучшие условия существования. В апреле Борн основал Центральный рабочий комитет. Влияние организации стало сказываться. Начались стачки, что еще больше напугало бюргерство и еще больше сблизило его с реакционными кругами. Общими силами они добились того, что агитация за прямые выборы успеха не имела и что выборы в оба национальные собрания дали сравнительно небольшой процент демократов.

Реакция ликовала. Одно только портило ее хорошее настроение: волнения среди крестьян в различных частях Пруссии. Уже в марте началось энергичное крестьянское движение по всему востоку Пруссии, особенно в Силезии, т. е. там, где положение крестьян было особенно тяжелое и где остатки феодализма безжалостно давили мужика. Поэтому агитация упала на очень благоприятную почву. Появилось несколько крестьянских союзов, поставивших себе целью практическую борьбу с пережитками феодализма. Союзы действовали сначала мирно, принимали резолюции, посылали петиции, а когда увидели, что это не помогает, перешли к активным действиям. Они толпами собирались к усадьбам, отыскивали и жгли документы и, под угрозою поджога усадьбы, заставляли помещиков отказываться от всех феодальных прав. Им пока предоставляли свободу и не очень злоупотребляли военными мерами. Крестьянство было врагом опасным. Но, с другой стороны, опыт юго-запада показывал, что он легко удовлетворяется, и господа положения стали ждать палаты, чтобы решить так или иначе крестьянский вопрос.

В этом неустойчивом положении находились дела в Пруссии, когда во Франкфурте собралось 18 мая общенемецкое Национальное собрание. В нем заседал цвет немецких конституционалистов, но было много реакционеров и совсем мало демократов и республиканцев: двухстепенные выборы сделали свое дело.

Большинство, которому предстояло вершить дела и, следовательно, в значительной степени решать судьбы Г., было безнадежно ослеплено конституционными иллюзиями. Оно не видело, что плоды победы, одержанной бюргерством в союзе с народом, начинают уже исчезать. Наоборот, теперь, когда собралось Национальное собрание, оно больше, чем когда-либо было уверено, что поворота назад быть не может. Поэтому и настроение большинства в парламенте, как и либеральных бюргерских кругов, было очень приподнятое. Это сказалось уже с первых же шагов Национального собрания. Когда Генрих фон Гагерн был избран президентом Собрания, он в первой же речи сказал следующее: "Нам предстоит разрешение величайшей задачи. Мы должны выработать конституцию для Г., для всей империи. Мы призваны и уполномочены на решение этой задачи в силу суверенитета нации". Слова Гагерна еще больше укрепили конституционные иллюзии. Бюргерам не представлялись необходимыми никакие дальнейшие гарантии, раз идея народного суверенитета провозглашена столь авторитетным лицом. Но умные реакционеры хорошо знали, что идея народного суверенитета нуждается в гарантиях совершенно иного порядка, и отлично видели, что именно таких реальных гарантий в Г. нет. И они очень откровенно готовились воспользоваться удивительным политическим легкомыслием либералов, упорно закрывавших глаза на опасность, надвигавшуюся справа, не желавших слушать предостережений слева. Нельзя даже сказать, чтобы заправилы реакции очень хитро вели свои подкопы. Наоборот, они действовали все более и более открыто, и, вскоре после начала заседаний парламента, попытки подавления и усмирения радикального движения стали делаться энергичнее. Особенно ярок был случай в Майнце, где между прусскими войсками и гражданским ополчением произошло кровавое столкновение, причем комендант крепости пригрозил бомбардировать город бранд-кугелями, если гражданское ополчение не положит оружия. Случай в Майнце не стоял одиноко. Такие же инциденты произошли и в других местах: в Фридберге, в Ульме. Парламент не видел опасности этих предзнаменований; он не понимал, что проект конституции, который он должен был разрабатывать, благодаря постоянным реакционным интригам, будет лишен реального значения. Тщетно левая старалась объяснить эти простые вещи большинству. Когда она поднимала такие вопросы, большинство только приходило в раздражение. Оно торопилось покончить с запросами и очередными делами и перейти поскорее к проекту конституции. Этот день настал 27 мая. Собрание объявило себя учредительным и постановило, что, когда будет окончательно принята конституция, основные законы отдельных государств останутся в силе лишь постольку, поскольку не будут ей противоречить. Приняв это решение, большинство успокоилось, считая дело конституции обеспеченным, и самым легкомысленным образом пренебрегло наиболее необходимыми практическими гарантиями. Оно совершенно упустило из виду одну из самых важных задач, подсказываемых моментом: оно не сделало ничего, чтобы обеспечить за собою контроль над действиями исполнительной власти в государствах. Вначале ему не решились бы отказать в этом. Больше того. У собрания в руках были два средства, которые могли бы, если не всецело, то в значительной мере, обеспечить ему будущее: вопрос об организации исполнительной власти и вопрос о создании вооруженной силы, которая должна была защищать приобретения революции, в том числе и само собрание, и его конституцию. Оба вопроса пошли по такому руслу, по какому они неминуемо должны были привести к крушению дела Национального собрания. Во главе исполнительной власти временно, до окончания выработки конституции, были поставлены неответственный правитель (Reichsverweser) и назначаемые им ответственные министры. Предложение левых, которые настаивали на том, чтобы и правитель, и министры были избираемы собранием из числа своих членов и ответственны перед ним, не прошло. 29 июня правителем был избран старый австрийский эрцгерцог Иоанн, лицо в достаточной мере сомнительное в качестве главы революционного правительства. Что касается вопроса об организации вооруженной силы, то его сдали в комиссию, состоявшую вдобавок, главным образом, из правых; там он и был похоронен. Оба эти акта показали всем понимающим людям, что мартовским завоеваниям угрожает опасность. Это понимали как правые, которые предавались неприличной радости, так и левые, которые находили, что не стоит тратить силы на игру в конституционализм. Арнольд Руге первый сложил свои полномочия. Не видели ничего только ослепленные идеей единства, страхом перед рабочими и интригами реакционеров либеральные конституционалисты. Они все так же были преисполнены сознанием важности выпавшей на их долю задачи и с упорством доктринеров закрывали глаза на все происходившее вокруг них. Ни одно сомнение не закрадывалось им в душу, ни одно подозрение не приходило им в голову. Они забыли о стойких силах реакции, о которых то и дело напоминали им левые.

И теперь, когда прошел законопроект о временном центральном правительстве, парламент немедленно перешел к обсуждению первого раздела конституции: об основных правах германского народа. Это было в июле. Обсуждение заняло целых полгода, драгоценных полгода, в то время как каждый день, в течение которого не предпринималось ничего для закрепления конституционализма, был невознаградимой потерею. А когда, наконец, к началу 1849 года "основные права" были приняты, парламент сделал еще одну ошибку, которая, пожалуй, была еще хуже прежних. Он согласился с предложением комиссии обороны, которая находила, что для увеличения престижа Национального собрания необходимо, чтобы боевая сила немецких государств была увеличена на 900.000 человек. Другими словами, вместо того, чтобы создавать армию, послушную себе, в противовес вооруженным силам отдельных государств, они увеличили именно эти вооруженные силы, послушные воле им враждебной. Они еще раз дали обойти себя правым, которые убеждали их, что новая армия будет подчиняться народным представителям. Они добровольно вложили в руки своим врагам оружие против себя. Разумеется, правительства на этот раз - вероятно, впервые - нашли, что парламент поступил очень хорошо, и, конечно, с радостью исполнили его постановление, насмехаясь над наивностью людей, которых они так боялись.

С этого момента деятельность парламента потеряла всякий интерес. Он превратился в учреждение чисто декоративное. Больше того, существование его сделалось скорее вредным, ибо своим знаменем, на котором были написаны принципы мартовских дней, он покрывал и делал невидной энергичную реакционную работу. Он не только не мог ничего предпринять против реакции, воцарявшейся во всех немецких отечествах, но не обнаружил никакой внутренней устойчивости, когда натиск реакции обратился против него.

А реакция всюду собиралась с силами и скликала свою рать, в то время, как у революции становилось меньше и меньше сторонников. От той коалиции общественных сил, которая победила в марте под революционным знаменем, к июню почти ничего не осталось. Крупная буржуазия, как мы знаем, испугалась пролетариата и изменила, крестьянство продолжало еще борьбу только в Венгрии и отчасти в Пруссии; в среде мелкой буржуазии произошел раскол, оторвавший от революции многочисленную армию ремесленников. Ремесленники ждали от революции осуществления своих идеалов, которые заключались в восстановлении цехов. Когда оказалось, что на это нет прямой надежды, они к революции охладели. Но требования свои они все-таки выставили. Другая часть мелкой буржуазии не изменила революции до конца, хотя часто вредила ей своими промахами и ошибками; эта, демократическая, часть объединяла в себе ту группу самостоятельных мелких промышленников и торговцев, которым не грозили победоносные захваты крупной промышленности, и представителей свободных профессий. Интеллигенция, конечно, играла в ней руководящую роль. Демократия была богаче организациями, чем все другие группы. Самые влиятельные клубы, самые многолюдные съезды, самые крепкие союзы создавались и устраивались демократией. В ее руках было несколько очень распространенных газет. Основная болезнь всех демократических предприятий заключалась в том, что им не удавалось организовать общественные силы. Привыкшие к идейной пропаганде, демократы были бессильны, когда от воспитания общественного мнения пришлось перейти к непосредственной подготовке к борьбе с сильным врагом.

Впрочем, на этой почве оказались неудачны и чисто-пролетарские попытки, хотя и по другим причинам. Вожди пролетариата, быть может, сумели бы сделать его внушительной силою, если бы у них имелись достаточные для этого кадры. Но пролетариат в Г. был еще слаб, и организовывать было некого. Слабость пролетариата должна была оказаться одной из причин поражения революции после того, как ей изменила буржуазия и покинуло ее крестьянство. Но попытки организации были. Их главными центрами были Берлин и столица Рейна, Кельн.

Созданный Борном берлинский Центральный комитет не сидел, сложа руки. У него явилась своя газета ("Volk"), его члены энергично агитировали на собраниях, и берлинский пролетариат рано начал привыкать к идеям и понятиям научного коммунизма. Борн стоял целиком на почве Коммунистического манифеста. Он отлично понимал классовую противоположность между предпринимателями и рабочими, но сознавал необходимость поддержки буржуазной революции против феодально-абсолютистского порядка. 23 августа усилиями Борна и его единомышленников в Берлине собрался рабочий съезд, который сильно поднял и настроение, и классовое сознание рабочих. На этом съезде, между прочим, была создана самая крупная пролетарская организация времени революции - "Братство Рабочих" (Arbeiterverbrüderung). Она должна была объединять всех рабочих Г. Ее главным органом был лейпцигский Центральный комитет, душой которого стал Борн. В ближайшие месяцы Г. покрылась местными комитетами Братства. Правда, они объединяли не очень много рабочих, но то было зерно, которое при благоприятных условиях, несомненно, могло пустить корни и ростки. Центральный комитет, кроме своей непосредственной организационной задачи, должен был представлять нужды и интересы рабочих перед правительствами. Когда вспыхивали стачки, а их с каждой неделей становилось больше, - Комитет вмешивался и пускал в ход все свое влияние, чтобы устранить штрейкбрехерство и довести забастовку до благополучного конца. Комитет пытался также насаждать среди рабочих потребительные и производительные товарищества, устраивать кассы для больных и увечных и проч. Кроме Arbeiterverbrüderung были и другие рабочие организации; особенно много было кружков самообразования. Последним удалось просуществовать и в эпоху реакции, ибо они вызывали меньше подозрений. Что касается рабочего движения и пропаганды в Кельне, то оно целиком связано с Марксом (см.) и его "Neue Rheinische Zeitung".

В конечном счете, в революционной армии, готовой до конца защищать мартовские приобретения, было мало сил, и их не могло оказаться достаточно для борьбы с реакцией. Нужны были только поводы к тому, чтобы реакция перешла в наступление.

В Берлине палата собралась 22 мая, но соотношение в ней партийных сил было таково, что искренним конституционалистам не удалось составить прочного большинства. Министерство Кампгаузена, чтобы отнять у палаты возможность обсуждать революционные предложения, торопило ее с обсуждением проекта конституции, внесенного им и заключавшего в себе двухпалатную систему и двустепенные выборы. Демократия не хотела исходить из министерского проекта. Вокруг вопроса о конституции разгорелась борьба общественных сил. Из восточных провинций, территории реакционного юнкерства, приходили заявления, гласившие, что палата работает под давлением черни и что ее решения ни для кого не обязательны. В Берлине реакционная камарилья, окружавшая короля и имевшая во главе братьев Герлахов (см.), попробовала вызвать народное побоище, но берлинцы оказались сильнее, чем о них думали. Они сами завладели арсеналом. Под давлением этой победы в палате наступило некоторое оживление. Проект конституции, по предложению Вальдека (см.), был передан в комиссию для переработки. Вскоре после этого (20 июня) Кампгаузен подал в отставку, и во главе кабинета стал Ауэрсвальд; Ганземан по-прежнему продолжал играть первую скрипку. Но противодействие реакции, осмелевшей после июньских дней в Париже, делало бессодержательной работу палаты. Король с неохотой утверждал принятые ею законопроекты, а мало-мальски радикальные не утверждал совсем. И палата, по своей близорукости, не сделала ничего, чтобы противопоставить реакционным интригам реальную силу в лице рабочих и крестьянства. Она ничем не реагировала на репрессии против рабочих, предпринятые новым кабинетом Пфуля, и похоронила в комиссии единственный законопроект, который мог поднять на ее защиту крестьян: законопроект об отмене феодальных повинностей.

Так тянулось дело, пока не пришла весть о сдаче (31 окт.) революционной Вены правительственным войскам (см. I, 283). Реакция в Пруссии сейчас же перешла в наступление. Добродушного Пфуля вытолкали в отставку, и премьером был назначен ген. Бранденбург, человек решительный и весьма реакционный, настоящий министр государственного переворота. Он явился в палату 9 ноября и прочел королевское послание, отсрочивавшее заседания палаты и предписывавшее перенести их в Бранденбург. Палата решила не расходиться, но Бранденбург приказал оцепить ее войсками, и она уступила силе. Переворот совершился. 5 декабря палата была совсем распущена, а 6-го король октроировал новую конституцию, еще похожую на проект Вальдековской комиссии, но заключавшую уже ряд реакционных исправлений (двухпалатная система, обеспеченное за королем право единоличного пересмотра). Но всеобщее избирательное право осталось, и новые выборы дали большинство оппозиции. С января по конец апреля 1849 г. шли непрерывные конфликты с правительством. 27 апреля последовал новый роспуск, а через месяц, 30 мая, поспел и новый избирательный закон, ныне доживающий последние дни: трехклассный избирательный закон. Выборы по новому закону бойкотировались левыми и дали безусловное большинство правым. Это большинство одобрило и закон 30 мая, и все другие мероприятия правительства. Камарилья настаивала на полной отмене конституции, но на это не решились. Ограничились коренным пересмотром, после которого она утратила всякую опасность для фактического абсолютизма.

Торжество реакции в Пруссии и Австрии делало совершенно призрачным существование франкфуртского парламента. Он был порождением революции и не мог пережить ее гибели. Между тем, доктринеры конституционализма, заседавшие там, казалось, не замечали этого и добросовестно, как заданный урок, продолжали обсуждать проект конституции. Дело революции шло к полному крушению, - верно и не очень медленно. Демократия это видела и частыми восстаниями пробовала заставить депутатов открыть глаза на действительность. Серьезная вспышка разразилась 18 сентября, после того, как парламент, подчиняясь давлению Пруссии, санкционировал заключение непопулярного мира с Данией (см. датско-немецкие войны) и тем больно задел немецкое общественное мнение по очень чувствительной струне страсти к единству. Для рабочих, давно уже относившихся с недоверием к парламенту, голосование по этому вопросу было новым доказательством измены мартовским принципам. Побужденные отчаянием, они стали за баррикады. Хотя в городе уже заранее было приготовлено по батальону австрийцев и пруссаков, но им до тех пор не удавалось сломить сопротивление рабочих, пока не пришли вытребованные из Дармштадта пушки. Они разнесли баррикады, и бойцам, оставшимся в живых, пришлось спасаться. Восстание во Франкфурте зажгло несколько других. В Бадене Струве, вернувшийся из Швейцарии, пытался захватить Фрейбург. Он был разбит и попал в плен. Так же быстро было покончено с восстаниями в Вюртемберге и Кельне.

Парламент, тем не менее, работал, ничем не смущаясь, не понимая смысла этих подавленных восстаний. Он подошел теперь как раз к решению важных практических задач о территории будущей империи и ее главе. Вопрос стоял о том, будет ли включена Австрия или нет. В долгих спорах было потрачено много времени и много энергии. Австрия защищала свои интересы тайно, но изо всех сил; ее сторонники одолевали собрание интригами.

Парламенту, наконец, надоели интриги Австрии, и партия Пруссии стала быстро увеличиваться. Образовались две группы - великогерманская, которая стояла за включение Австрии, и малогерманская, настаивавшая на ее исключении. Когда выяснилось, что за Пруссии имеется вполне солидное большинство, на которое можно рассчитывать, глава имперского министерства Гагерн перестал медлить с вопросом об избрании главы государства.

Долго длились дебаты, пока 13 января парламент большинством 261 против 221 не уполномочил министерство войти в дипломатические отношения с Австрией. Это было решительное признание Австрии иностранным государством, но это не было еще окончательным торжеством Пруссии. Наоборот, после 13 января прения о главе государства возобновились. Предлагалось учредить и "директорию", и периодическую смену (Turnus) главы государства. Наследственную империю отклонили, но отклонили также срочную и пожизненную. В парламенте не нашлось большинства ни для того, ни для другого, ни для третьего; зато было решено, что будущий глава государства будет называться "императором Г.". Видя, что дело подвигается плохо, Гагерн попробовал вступить в переговоры с правительствами, забывая, что этим он вводит принцип соглашения и в корне подрывает идею суверенитета парламента. Ответы получились в лучшем случае уклончивые. Австрия, совершенно игнорируя постановления парламента, требовала, чтобы в империи была включена вся ее территория, и чтобы Австрии было дано в центральном правительстве количество голосов, пропорциональное цифре ее населения. Пока министерство вело эти переговоры, парламент усиленным темпом стал обсуждать конституции и закончил ее рассмотрение к 28 марта 1849 года. Сущность ее следующая.

Г. есть империя, в состав которой не входит Австрия; во главе ее стоит наследственный неответственный император, присягающий конституции, как и все прочие должностные лица. Законодательная власть принадлежит императору совместно с парламентом (Reichstag), который делится на две палаты: палату государств и народную палату. Первая состоите из депутатов от отдельных государств, назначаемых местными палатами и правительствами. Депутаты в народную палату избираются на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права, причем 100.000 человек выбирают одного депутата. Законодательный период для палаты государств длится шесть лет, но каждые три года обновляется половина ее состава; для народной палаты он длится всего три года^*. Чины парламента получают диэты и дорожные расходы. Каждая палата имеет право законодательной инициативы, интерпелляции и предъявления обвинения к министрам. Для получения силы закона законопроект должен быть утвержден обеими палатами. Императору принадлежит лишь условное veto. Если тот же законопроект в неизменном виде пройдет в трех непосредственно следующих одна за другой сессиях, он получает силу закона и помимо воли императора. Народная палата можете быть распущена, но через три месяца должны быть закончены новые выборы. Заседания обеих палате публичны. Министерство ответственно перед парламентом. Основные права немецкого гражданина следующие: право имперского гражданства, всеобщая свобода передвижения, отмена всех сословных привилегий, а также и дворянства, как сословия, равенство перед законом, уничтожение всех титулов, не связанных с должностью, допущение к должностям всех правоспособных, всеобщая и равная воинская повинность, защита против произвольного задержания, вознаграждение за противозаконное заключение в тюрьму, отмена смертной казни (кроме как по военному праву), выставления к позорному столбу, клеймения и телесных наказаний, неприкосновенность жилища и переписки, полная свобода печати, устранение всяких предупредительных мер в делах прессы, суд присяжных для литературных дел, полная свобода совести и вероисповедания, самоопределение религиозных обществ, гражданские браки, свобода науки и ее учений, безвозмездное и обязательное народное образование, безвозмездное обучение неимущих во всех учебных заведениях, свобода собраний, сходок и петиций, делимость земельной собственности, отмена вотчинного суда, помещичьей полиции и личных повинностей сеньориального происхождения, уничтожение семейных фидеикомиссов, отмена привилегий сословно-помещичьего характера в государстве и в общине, запрещение исключительных судов, публичное и устное судопроизводство.

^* (За исключением первой народной палаты, которая должна была заседать четыре года.)

С теоретической точки зрения главным недостатком конституции 28 марта 1849 г. является недостаточно внимательное регулирование социальных отношений. В этом сказался буржуазный состав большинства. Единственный раз Людвиг Симон, поддержанный профессором Росмесслером, попытался ввести в конституцию принцип права на труд, но его предложение было отвергнуто большинством. В других отношениях конституция 1849 г. представляет очень интересный памятник немецкой законодательной мысли, очень пригодившийся в 1867 и 1871 гг.

Но конституция 1849 года имела наряду с неоспоримыми теоретическими достоинствами один существенный практический недостаток. Она совершенно не отвечала реальному соотношению политических сил в тот момент, когда была опубликована в официальном органе эрцгерцога Иоанна. Она стала вырабатываться, когда волна демократического общественного движения стояла еще высоко, и Гагерн открывал парламент ссылкою на народный суверенитет. Этим же был задан тон конституции. И хотя от идей народного суверенитета пришлось отказаться и практически, и теоретически, тем не менее, в окончательном виде конституция все еще была глубоко демократична. Но настроение общества в середине мая 1848 г. и в конце марта 1849 года было очень различно. В мае 1848 г. общество было настроено очень лево, а спустя девять месяцев стало почти реакционным. Конституция была приспособлена к первому моменту и стала совершенным анахронизмом ко второму. Тогда за нее было бы все общество, теперь - только незначительная его часть. Большинство защитников тех принципов, которые легли в ее основу, изменило им. Стоять за нее было некому. Этого ее авторы все еще не понимали. Когда она была принята, все под нею расписались. Потом собрание решило не расходиться, пока не соберется первый парламента Германской империи, и, наконец, стали выбирать императора. Избранным оказался, конечно, король прусский, Фридрих-Вильгельм IV. Предстояло сообщить ему это решение парламента. Но у короля было уже давно готово его собственное решение, и всем было известно, что оно - резко-отрицательное.

Поэтому ответ, данный королем депутации франкфуртского парламента 3 апреля, удивил очень немногих. Король сказал, что он не может без свободного соглашения коронованных правителей, князей и вольных городов империи принять решение, которое должно иметь для них и для управляемых ими немецких племен столь важные последствия.

Казалось, парламент только теперь понял, что вся его работа была бесполезною. Австрия постаралась доказать это еще яснее. Как раз теперь Радецкий справился с итал. восстанием, и австр. премьер Шварценберг перестал медлить. Он объявил, что франкфуртский парламент не оправдал возлагавшихся на него надежд и что, поэтому, дальнейшее участие в нем австрийских депутатов излишне. Австрийцы покинули парламент. Тогда Гагерн созвал конференцию из представителей немецких государств. На ней выяснилось, что Саксония, Бавария и Ганновер против конституции, Вюртемберг же и все мелкие государства высказываются за нее. Пруссия после некоторого колебания присоединилась к трем королевствам. Гагерн, политика которого потерпела полное крушение, 10 мая 1849 г. объявил, что складывает с себя должность имперского министра.

В это время была сделана последняя отчаянная попытка сокрушить реакцию, безостановочно, с неумолимой последовательностью надвигавшуюся на страну и шаг за шагом захватывавшую свои прежние позиции. Группа радикальных демократов, поддерживаемая рабочими и революционными элементами других национальностей, думала новой революцией спасти дело свободы. Но времена были не те и общество не то. Восстание началось в первых числах мая; оно было несравненно сильнее даже мартовского движения 1848 г., не говоря о позднейших; оно охватило значительную территорию Г., распространившись на рейнские провинции, Бреславль и Кенигсберг в Пруссии, на Дрезден в Саксонии, почти на все герцогство Баден, где достигло наибольшей силы и сопровождалось наибольшим успехом, на баварский Пфальц. Инсургенты совершали, как и во всех восстаниях этой эпохи, чудеса храбрости, проявляли энергию, умение, талант и долго блистательно сопротивлялись войскам реакционных правительств. В восстании юга приняли участие многие депутаты франкфуртского парламента, между ними Циц, Брентано, Раво, Трюцшлер, попавший в руки правительства и расстрелянный подобно Блюму, затем Струве, Меглинг, Зигель, поляк Мерославский, бывший лучшим вождем повстанческих отрядов. Геккера выписали из Америки, но, пока он приехал, восстание было подавлено. Правительства соединили свои войска, и еще раз подавленные превосходными силами республиканцы должны были прекратить безнадежную борьбу.

Когда прусский отряд вступил в Саксонию, чтобы усмирить восставший Дрезден, франкфуртский парламент 10 мая протестовал против нарушения имперского мира. Пруссия ответила тем, что отозвала своих депутатов. Вскоре после этого парламент покинули и последние оставшиеся там либералы-конституционалисты. Остались почти одни демократы, депутаты южных государств. Они приняли упрощенный регламент и 30 мая постановили перенести заседания из Франкфурта в Штуттгарт под защиту принявшего конституцию вюртембергского короля. Здесь этот "парламент-охвостье" (Rumpfparlament), как его насмешливо называли торжествующие реакционеры, дожил свои дни. Эрцгерцог Иоанн отказался следовать за парламентом и уехал в Вену. Парламент избрал вместо него временное правительство из пяти членов: Раво, Карла Фогта, Шюлера, Генриха Симона, Бехера. Регенты стали было распоряжаться, но наткнулись на решительное противодействие вюртембергского правительства. 17 июня оно приказало парламенту и регентам разойтись. Ни тот, ни другие не повиновались и 18-го были разогнаны. Вскоре после того было подавлено и вооруженное восстание. Реакция воцарилась во всей Германии.

XVII. Подготовка объединения и объединение. Мы знаем, что поражение революции обусловливалось тем, что распалась победившая в марте коалиция общественных сил. Чем же обусловливалась прочность контрреволюции? Прежде всего, тем, что она сумела удержать в своем лагере достаточное количество необходимых ей политических элементов. Она не только была уверена в том, что у нее в нужный момент окажется сколько угодно войска. Она приняла повсюду ряд мудрых мер, чтобы отвлечь от победившей ее коалиции ее наиболее могучую опору, крестьянство. Когда революция была подавлена, реакционное австрийское правительство подтвердило и разработало закон, изданный революционным рейхстагом, а реакционное прусское правительство издало тот закон, который не могла издать революционная палата. Министерство Мантейфеля уже 20 дек. 1848 г. издало временные правила для Силезии, где движение все еще казалось опасным, а 2 марта 1850 г. появились два общих закона. Они отменяли вотчинный суд, запрещали на будущее время образование ленов, вводили неограниченную свободу земельной собственности. Часть крестьянских повинностей, числом 24, не имевших большого хозяйственного значения для помещиков, была отменена без вознаграждения. Другая, связанная с землею, была признана подлежащей выкупу. Право выкупа было распространено и на владельцев мелких участков, не имевших упряжного скота (Spannlose kleine Stellen), раньше из этого права изъятых. Выкуп не был сделан обязательным, а был предоставлен добровольному соглашению сторон. Для облегчения выкупной операции были учреждены рентные банки. Таким образом, впервые получил свое естественное дополнение закон 1811 г. В других государствах соответственные законы также появились в эпоху реакции (если, как в Бадене, Баварии, Вюртемберге, не были изданы раньше). Правительства, беспощадно преследовавшие демократию и пролетариат, боялись крестьянства. Что касается крупной буржуазии, то отчасти ее удовлетворяло то, что осталось от революции (ибо, кроме Австрии, везде остались кое-какие крохи конституции), а главное, ее очень скоро отвлекло от политики необычайное улучшение экономической конъюнктуры. Она вся ушла в хозяйственную деятельность, которая требовала большой работы и вознаграждала за нее обильно. Часть выгод от экономического подъема досталась и мелкой буржуазии (через акцион. общества) и даже рабочим (увеличение заработной платы). Все это вместе создавало атмосферу сравнительной удовлетворенности, в которой реакция чувствовала себя великолепно.

Но спокойствие общества не устраняло другого тяжелого вопроса, который нужно было решить так или иначе после того, как его поставило франкфуртское Национальное собрание. Фридрих Вильгельм IV не хотел принимать короны от парламента, но очень хотел принять ее от правительств. 17 мая в Берлине собралась конференция государств для обработки франкфуртского проекта и придания ему приемлемых форм. Пруссия предложила создать федерацию под своей гегемонией и при менее тесном союзе с Австрией. Южные государства отказались. Ганновер и Саксония приняли. Так образовался "Союз трех королей" ("Dreikönigsbündniss"), превратившийся в июне в "Прусскую унию", обнимавшую 19 государств с парламентом, который уже 20 марта 1850 г. собрался в Эрфурте. Австрия расстроила всю комбинацию с помощью России. Свидания Николая I со Шварценбергом и Бранденбургом в Варшаве (окт. 1850) и совещание уполномоченных Пруссии и Австрии в Ольмюце (28-29 нояб.) привели к тому, что Пруссия, униженная, должна была отказаться от планов удержать за собою гегемонию в Г.

Пруссию спасло ее благоприятное экономическое положение. Главной причиною ее устойчивости была ее гегемония в Таможенном Союзе. Ольмюц поколебал было и эту гегемонию. Когда Австрия в ореоле своего нового величия поманила государства Таможенного Союза, они бросили Пруссию и начали переговоры об учреждении нового Союза с Австрией^*. Но Пруссия не растерялась. На севере Германии действовал с 1834 года независимый от прусского Таможенного Союза Податной Союз (Steuerverein) из Ганновера, Брауншвейга и Ольденбурга, который не сливался с первым вследствие мелких разногласий. Податной Союз имел более низкие тарифные ставки, чем Таможенный. Когда Австрия в 1850 году расстроила Таможенный Союз, Пруссия сейчас же согласилась на понижение ставок и заключила договоры не только с тремя государствами Податного Союза, но также и с Мекленбургом и тремя ганзейскими городами. Таким образом, на севере вновь образовалась внушительная территория с таможенным единством. Она могла применять репрессии к соседям и делала это тем охотнее, что очень желала присоединения к ней бывших членов Таможенного Союза. Заинтересованные круги населения средних и южных государств потребовали от правительств, чтобы те, так или иначе, решили вопрос. А так как с Австрией дело не ладилось, то все государства, после бесплодных попыток сговориться с нею, одно за другим заключили договоры с Пруссией. В 1853 г. Таможенный Союз возродился в еще более внушительной форме. Это был великолепный реванш за Ольмюц, ибо он предвещал Садовую.

^* (В 1841 г. Союз был возобновлен на 12 лет.)

Силы экономической эволюции дали перевес Пруссии на колеблющихся весах немецких споров о гегемонии. Теперь немецкая буржуазия уже знала очень твердо, где тот центр, вокруг которого окончательно сложится единая Германия. Правительства могли вести свою политику еще некоторое время. Решить вопрос должны были интересы социальные и экономические. А пока Пруссии оставалось идти по старой дороге и интриговать в сейме, чтобы отнять у Австрии ее влияние. Эта задача была выполнена с необычайным мастерством Бисмарком, который впервые вступил здесь на широкую государственную арену.

Необходимость искать популярности в Г., чтобы отбить сторонников у Австрии, определила и поворот внутренней политики Пруссии от реакции к умеренному либерализму. Правда, реакция продолжалась еще некоторое время, как по инерции. Прусская камарилья не успокоилась даже после того, как были опубликованы новый избирательный закон 1849 г. и новая конституция 1850 г. Ее членам все это казалось недостаточной гарантией против революционной заразы. Они провели в ближайшие годы еще целый ряд мер, клонящихся к частичной реставрации старых порядков. В 1851 г. были восстановлены провинциальные чины и вотчинная юстиция. Вслед за нею устранены "излишние" стеснения старого права охоты, установленные в 1848 г. А указом 12 октября 1854 г. была введена капитальная парламентская реформа. Верхняя палата, созданная конституцией 1850 г., в которой, кроме наследственных и назначенных членов, было еще 120 выборных, была упразднена и заменена другой, в которой все без исключения члены назначались королем частью пожизненно, частью наследственно^*. Были проведены и другие, более или менее важные изменения конституции. Параллельно свирепствовала и полиция. Но, в конце концов, всякие реакционные свирепства кончились раньше, чем ожидало общество. В 1857 г. король окончательно лишился разума, и брат его Вильгельм сделался регентом. Министерство Мантейфеля сейчас же получило отставку, его место занял либеральный граф Шверин, камарилья исчезла, дышать обществу стало легче. Но ни теперь, ни после того, как король умер и Вильгельм (1861-1888) вступил на престол, не было произведено серьезных реформ. Палата, в которой большинство принадлежало теперь либералам, настаивала, но Вильгельм не решался искренне и решительно вступить на новый путь. Окончательно поссорил короля с палатою законопроект, требовавший усиления армии и увеличения расходов на нее. Он послужил началом знаменитому конфликту, тянувшемуся четыре года (1862-66). Автором военного законопроекта был военный министр ген. Роон, который защищал его в палате очень искусно и энергично. Но палата на этот раз была тверда, и король велел взять проект назад. Но Роон, получив ассигновку под другим титулом, начал делать именно то, против чего протестовала палата. Палата ответила на это резкой резолюцией и была распущена. Новая оказалась радикальнее прежней: из 352 полномочий 235 достались прогрессистам (Fortschrittspartei), партии, образовавшейся только что и поставившей своей практической задачей борьбу с реакционным правительством.

^* (30 мая 1855 г. она получила название "палаты господ".)

При том настроении, в котором собралась палата, было ясно, что Роону не справиться с нею. Палата стояла на практической точке зрения. Она даже не бойкотировала нового министерства. Наоборот, когда последнее вносило такие проекты, которые палата считала полезными, она их охотно принимала. Так, она не только одобрила очень важный законопроект о торговом договоре с Францией, - она еще выразила свое "полное согласие" с правительством, которое должно было прибегнуть к энергичному давлению на государства, входящие в Таможенный Союз, чтобы склонить их к принятие договора. Это было в конце августа 1862 г., но, когда 11 сентября был вновь внесен военный законопроект, картина сразу переменилась. Вначале, впрочем, казалось, что Роон уступит в некоторых пунктах, но против уступки восстал король. Проект был отвергнут. Тогда Роон посоветовал королю призвать Бисмарка (см.), человека с ярко-реакционной репутацией. Бисмарк был вызов, и палата этот вызов приняла. Начался поединок, по упорству и энергии почти беспримерный. Бисмарк обнаружил огромную выдержку, колоссальную изворотливость, беззастенчивость, не знающую границ, и - этого скрывать нельзя - большой политический талант. Бисмарк начал с того, что отсрочил сессию палаты, которая только что перед этим объявила, что считает незаконным производство правительством какого бы то ни было расхода, не разрешенного ею. Верхняя палата покорно утвердила представленный Бисмарком бюджет, и Бисмарк очень развязно объяснил, что прусская конституция против такого порядка ничего не имеет. Так продолжалось почти четыре года с однообразием, которое теперь представляется очень утомительным, но которое в то время истрепывало даже флегматических прусских профессоров. Когда палата собиралась, Бисмарк и Роон являлись туда защищать свою политику. Они клали каски на ораторскую трибуну, стучали кулаками по пульту, позволяли себе резкости по отношению к противникам, протестовали против призывов к порядку, утверждая, что власть председателя оканчивается у министерского стола, возбуждали преследования против депутатов, когда они, в свою очередь, переставали щадить в своих речах правительство, и лицемерно жаловались, когда палата восставала против суда над своими членами. Верхняя палата с неизменной рабьей готовностью утверждала каждый год бюджет, и казалось бы, что правительству нечего было горевать. Оно преобразовывало армию по намеченному заранее плану и могло теперь не бояться внешних осложнений.

В прусском конфликте интересна одна сторона, которой в пылу борьбы не замечали ни Бисмарк, ни прогрессисты. Палата, конечно, была права, не желая позволить правительству попирать свои конституционные прерогативы. Но по существу конфликт был в значительной мере дутым конфликтом. Палата и Бисмарк стремились к одному и тому же. Как представители буржуазии, прогрессисты ничего не хотели так сильно, как объединения Г. под прусской гегемонией. К этому толкали их экономические интересы. Того же хотел Бисмарк по соображениям династическим и дипломатическим. Он не сумел понять этой простой вещи и под этим углом зрения представить весь спор палате. Тогда, вероятно, примирение сделалось бы возможно гораздо раньше. Порукою этому то, что с 1859 года в Г. работало общество, преследующее именно эти цели: Национальный Союз (Nationalverein).

Оно составилось из представителей либеральной буржуазии, а во главе его стали лидеры центра франкфуртского Национального собрания. В конце августа 1859 г. они собрались в Эйзенахе, чтобы обсудить способы пропаганды "идеи единой Г. с учреждениями, обеспечивающими ей могущество вовне, свободу внутри". С этой целью и был основан Национальный Союз (16 сентября).

Общее количество членов Союза в лучшую его пору не превышало 25.000 человек, но эта скромная цифра объясняется высотою членского взноса. Союз был организацией буржуазной. Его инициаторы не хотели пускать в него демократический элемент, так сильно напугавший их в 1848 г. Своих партизан он вербовал преимущественно на севере. В Баварии, Вюртемберге и Бадене он был мало популярен. Центром его деятельности были Пруссия, Ганновер, Кургессен и Нассау. Он очень часто подвергался преследованиям - больше всего в Саксонии, в Мекленбурге, в Ганновере, - но от этого число его членов только увеличивалось. В Пруссии Вильгельм относился к нему подозрительно, но не преследовал, его. Резиденцией Союза был избран Кобург, где герцог относился к нему с большим сочувствием. Наиболее важной частью программы Союза были пункты, касающиеся Пруссии и Австрии. В них было сказано, что немецкий народ, когда объединение сделается фактом, отдаст центральную власть главе самого большого чисто-немецкого государства. Правда, был пункт, гласивший, что Союз не имеет ничего против включения в германскую территорию немецких частей Австрии; но тут же было прибавлено, что если даже это будет представляться неосуществимым, Союз все-таки будет стремиться к объединению Г. Свои взгляды на конституцию будущей объединенной Германии Союз не мог высказать сразу по чисто-внешним условиям. Позднее, в 1862 году, когда в Пруссии и в других государствах стал улучшаться общий режим, Союз объявил, что он будет стремиться к восстановлению имперской конституции 1849 года. Причина такой привязанности к произведению франкфуртского парламента ясна. Конституция 1849 года давала наилучшую при существующих условиях защиту интересам буржуазии. А насколько эти интересы заслоняли в глазах деятелей Национального Союза все остальные, видно из образа действий его во время конституционного конфликта в Пруссии. Союз остался почти совершенно равнодушен к борьбе во имя конституции, которую вели в палате прогрессисты. Для него как раз нужна была та реформа армии, о которой прогрессисты, поглощенные заботами о правах парламента в Пруссии, не хотели и слышать. Национальный Союз ничего не имел против того, чтобы Германия была объединена либеральной Пруссией, но он, в конце концов, согласился бы и на гегемонию Пруссии, как она есть, лишь бы за границею у немцев, занимающихся экономической деятельностью, оказалась защита.

Наступление "новой эры" в Пруссии и в других северных государствах, сопровождавшееся ослаблением репрессий, много способствовало оживлению националистических чувств и стремлений к единству. Немецкая буржуазия умело пользовалась всяким поводом для устройства националистических демонстраций. Особенно внушительной вышла демонстрация на праздновании столетия со дня рождения Шиллера (в Дрездене, в ноябре 1859 года). Она положила начало целому ряду других манифестаций различных обществ, союзов, кружков - гимнастических, стрелковых, музыкальных и пр. Мало-германская идея единства пускала все более и более глубокие корни.

Но у нее были и противники. Как уже было замечено, Национальный Союз почти не нашел распространения в Баварии и Вюртемберге, конечно, не потому, что этому противились правительства, - в моменты общественного подъема противодействие правительства никогда ничему не мешало, - а потому, что Прусс не доверяло население. В Баварии, в Вюртемберге и в Австрии, в противовес Национальному Союзу, возникло несколько других организаций, положивших в основу своей программы велико-германскую идею. Их всех усиленно поддерживали агенты австрийского правительства. Особенно оживилась идея велико-германского единства, когда в Австрии начались конституционные эксперименты, а в Пруссии почти одновременно пошли недоразумения между правительством и парламентом. В 1862 году все велико-германские по тенденциям союзы объединились в один большой "Союз Реформы". Распространение он получил, однако, далеко не такое широкое, как Национальный Союз. Главной его ареною был юг и по преимуществу баварские земли. Оба больших Союза смотрели по-разному на способ осуществления единства далее в тех вопросах, которые не касались гегемонии Пруссии или Австрии. Национальный Союз, верный традициям франкфуртского Национального собрания, требовал выборного народного парламента при центральном правительстве. Союз Реформы считал возможным ограничиться делегациями от местных ландтагов. Таким образом, немецкая буржуазия, совершенно единодушная в вопросе о настоятельной необходимости объединения, расходилась во взглядах на способы его осуществления. Большинство стояло за прусскую гегемонию и настоящий, общенародный, специально избранный парламент.

Раз объединение сделалось необходимым с точки зрения буржуазии - того класса, которому история готовилась отдать господство в ближайшем будущем, - раз оно казалось необходимым и с точки зрения пролетариата, которому как раз в это время Лассаль доказывал, что рабочее движение должно быть национальным, чтобы быть успешным, раз, наконец, над ним работало по династическим соображениям прусское правительство, - было ясно, что дни старого Германского Союза были сочтены. Вопрос был в том, как совершится объединение.

Вожди рабочих и идеологи пролетариата - Маркс, Энгельс, Лассаль, Швейцер - уже давно предвидели два возможных пути объединения. Один путь, о котором они мечтали, была новая революция, которая доделает дело революции 1848 года и даст объединенной Г. демократическое устройство, какое проектировали люди франкфуртского Национального Собрания. Другим путем, которого они боялись, должно было пойти объединение, если бы Пруссия взяла на себя инициативу и оружием заставила Австрию отказаться от своих притязаний. В этом случае объединенная Г. должна была стать Великопруссией. Для того, чтобы объединение могло пойти первым путем, нужно было одно условие: могущественный организованный пролетариат. Этого условия в наличности не было. Объединение, тем не менее, сделалось настоятельно необходимым. Следовательно, оно должно было пойти вторым путем.

Хотя все данные объективного хода вещей и высказывались за Пруссию, но для того, чтобы прусская гегемония сделалась фактом, нужно было еще побить Австрию. К этому и стала стремиться прусская политика с того момента, когда Бисмарк получил влияние в правительстве. И Австрия своими ошибками в международной политике сама облегчила Пруссии эту задачу. Нелепое поведение в крымскую кампанию, лишившее Австрию поддержки России, сразу подняло престиж Пруссии. Таков же был ее образ действий в вопросе о Таможенном Союзе. Вскоре после заключения торгового договора с Англией (1860), открывшего эру фритредерской политики в Западной Европе, Франция предложила Пруссии, как представительнице Таможенного Союза, перейти к более низким таможенным ставкам. Состояние немецкой промышленности настоятельно требовало этого понижения; как фабриканты, так и купцы говорили об этом уже давно. Пруссия, после долгих переговоров с Францией, согласилась на предложение своей западной соседки в принципе и потребовала от государств Таможенного Союза полномочий для дальнейшего ведения переговоров. Австрия обеспокоилась. При невысоком уровне австрийской промышленности понижение ставок надолго исключало возможность вступления в Таможенный Союз Габсбургской монархии. Чтобы парализовать замыслы Пруссии, она неожиданно выступила (июнь 1862 г.) с проектом распространения Таможенного Союза на всю территорию Германского Союза. В ответ на это Пруссия очень быстро провела договор с Францией через обе палаты. Он был подписан 2 августа 1862 года. Прусское правительство объявило, что оно не возобновит договора о Таможенном Союзе с государствами, которые не признают договора с Францией. Назначение Бисмарка (24 сентября) состоялось в самый разгар страшного возбуждения, вызванного смелым шагом прусского правительства. Бисмарк был не таким человеком, чтобы ударить отбой в подобном вопросе. Он, наоборот, настаивал на точке зрения, выдвинутой до него, хотя соглашалась возобновить договор с Пруссией на новых условиях только промышленная Саксония, а Бавария, Вюртемберг, Ганновер, Кургессен и Гессен-Дармштадт отказывались, тянули и старались выиграть время. Для всех них решение вопроса представляло большие трудности. В сторону Австрии толкало желание удержать высокие покровительственные пошлины и боязнь прусского усиления. К Пруссии влекли прямые экономические выгоды, ибо без Пруссии у них не было выхода к морю, т. е. к путям международной торговли. Для Австрии особенно важно было удержать Кургессен и Ганновер, - два государства, разбивающие единство прусской территории. Но Бисмарк, понимая это, в последний момент сумел привлечь их на свою сторону. Тогда сопротивление южных государств потеряло смысл. Договор, срок которому истекал в 1865 году, был вновь возобновлен на 12 лет, и Австрия снова осталась в стороне.

Этот и другие конфликты делали то, что положение все время было очень серьезным, и Бисмарку скоро понадобились все его искусство и вся его энергия, чтобы не испортить дела. 30 сентября 1862 года он произнес в бюджетной комиссии свою речь о "крови и железе" и перешел в наступление. Повод был налицо. Так как полная негодность существующего федерального устройства Г. была ясна для всех, то в Г. ходило много проектов реформы: один, предложенный Саксонией, другой - группой мелких государств, третий Австрией. Все они сохраняли в федерации Австрию, и Бисмарк отказывался обсуждать их один за другим. Отвечая франкфуртскому съезду монархов, который обсуждал летом 1863 года австрийский проект, Бисмарк впервые выдвинул предложение о парламенте объединенной Г., о собрании специально избранных народных представителей. Вскоре после того он поставил вопрос еще более определенно: общенемецкий парламент, избранный на основе всеобщего избирательного права. Беседы с Лассалем и пример второй империи во Франции убедили его в том, что опасности всеобщее избирательное право Пруссии не принесет, а выгод создаст много, - прежде всего тем, что привлечет на сторону Пруссии немецкое общественное мнение, как буржуазных кругов, почитающих, как священную скрижаль, франкфуртскую конституцию, так и демократических и пролетарских, которым Лассаль доказывал, что всеобщее избирательное право для них - "вопрос желудка" (Magenfrage). Это была, словом, хорошая мина против Австрии. Заложив ее, Бисмарк стал искать поводов для ссоры. Их тоже нетрудно было найти. Отношения со Шлезвиг-Голштинией (см. Датско-немецкие войны) доставили повод для ссоры скорее, чем Бисмарк мог ожидать. Война вспыхнула (см. Австро-прусская война, I, 314), и Австрия была выброшена из германского союза. Теперь Бисмарк мог приступить к такой реформе, которая представлялась ему необходимой с точки зрения интересов Пруссии. Мешать ему больше никто в Г. не смел. Но предварительно ему нужно было покончить еще с одним деликатным делом: примириться с прусской палатою. Деликатность задачи вытекала не только из того, что правительству было необходимо первому протянуть зеленую ветвь примирения строптивой палате, а из того еще, что нужно было убедить Вильгельма в необходимости этого шага. Это было нелегко. Выборы, происходившие 3-го июля, когда еще не был известен результат битвы под Садовой, были еще не вполне удачны для правительства. Консерваторы усилились, но оппозиция располагала приблизительно двумя третями голосов. После победы король едва не поддался влиянию реакционеров, убеждавших его, что настал благоприятный момент для государственного переворота. Бисмарк разбил интригу, но ему было очень трудно втолковать опьяненному успехом королю, зачем необходимо просить индемнитета у парламентских "говорунов". Самому Бисмарку было ясно, что дальнейшие этапы в деле объединения могут быть успешно пройдены только тогда, когда внутри Пруссии будет царить согласие между правительством и парламентом, импонирующее иностранным державам, и когда во главе Г. будет стоять либеральная Пруссия. Поворот прусского правительства направо очень легко мог бы поколебать неоспоримость прусской гегемонии и заставить даже прусских либералов, не говоря о других, искать лидера среди прочих германских правительств. Сессия ландтага открылась 5-го августа. Король, давно не появлявшийся в парламенте, произнес речь, в которой указал, что "государственные расходы за последние годы не имеют того законного основания, которого требует ст. 99 конституции". Он оправдывал этот факт тем, что обстоятельства, которыми вызывалось безбюджетное расходование сумм, были для государства "вопросами существования". Перечислив эти вопросы, король прибавил: "Я верю, что последние события будут содействовать необходимому соглашению и что моему правительству будет с готовностью вотирован индемнитет за безбюджетное управление - проект его вносится в ландтаг, - чем будет навсегда прекращен конфликт, продолжавшийся до сих пор". В этих словах было и признание факта нарушения правительством конституции, и косвенное обещание, что правительство не будет давать поводов к конфликтам, подобным только что закончившемуся. Юнкерская партия была возмущена "унижением короля", но палата, большинством 230 голосов против 75, приняла билль об индемнитете, внесенный правительством и переделанный бюджетной комиссией (3 сентября)^*.

^* (В меньшинстве голосовали Вирхов, Гнейст, Гаркорт и все, вообще, левое крыло прогрессистов. Правое, более многочисленное, откололось и образовало партию национал-либералов.)

Примирение с палатою снимало большую заботу с Бисмарка. Теперь он мог приступить к главной своей цели: к созданию нового Союза. В новый Союз вошло, кроме Пруссии, двадцать одно северное государство. Условия с Францией, вмешавшейся в войну, требовали, чтобы четыре южные государства: Бавария, Баден, Вюртемберг и Гессен-Дармштадт, не входили в Союз. Он должен был ограничиться государствами к северу от Майна. Франция надеялась этим путем воспрепятствовать созданию единой могучей Г. Она очень старалась о том, чтобы союз из четырех южных государств проникся тенденциями, враждебными Пруссии и Северному Союзу. Но эти ожидания разбились об искусство и предусмотрительность Бисмарка, который, при заключении мира с южными государствами, позаботился также и о заключении с каждым из них секретного оборонительно-наступательного союза - в явное, между прочим, нарушение договоров с Австрией и Францией. Согласно условиям этих союзов, Пруссия получила право командования южными контингентами не только в случае войны, но и с момента подписания союзного договора.

Учредительный Рейхстаг собрался 24 февраля 1867 года и заседал до 17 апреля. 11 марта Бисмарк обратился к нему со знаменитыми крылатыми словами: "Давайте работать быстрее. Посадим Германию на седло - поехать она сама сумеет". Рассмотрев правительственный проект, рейхстаг выработал окончательно ту конституцию, которая держалась до основания империи и главные черты которой вошли и в имперскую конституцию. Наиболее основные моменты ее были заимствованы из конституции франкфуртского Национального Собрания 1849 года. Бисмарк не хотел, чтобы Союз сразу принял имя "империи". Он боялся, что этим северо-германская организация получит как бы совершенно законченный вид, и что это помешает южным государствам примкнуть к ней. А присоединение южных государств Бисмарк считал необходимым для завершения дела объединения. Поэтому и на конституцию Северо-Германского Союза он смотрел как на временную. Она была составлена так, что всегда готова была принять четыре южных государства.

Во главе Северо-Германского Союза были поставлены три инстанции: Президиум, Союзный Совет, в котором заседали делегаты правительств, и однопалатный Рейхстаг из 297 представителей народа, избираемый на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права, по расчету: один депутат на 100.000 человек.

Теперь меньше, чем когда-нибудь, Бисмарк считал всеобщее избирательное право вещью опасной, и он очень горячо защищал его в рейхстаге. Но он предвидел, что, пользуясь всеобщим избирательным правом, со временем поднимут голову демократия и пролетариат. Против этого он выставил в своем проекте конституции три средства: верхнюю палату, открытое голосование и безвозмездность депутатской должности. Но его цель была достигнута лишь отчасти. После великолепной речи вождя клерикалов, Виндгорста, в пользу тайного голосования, после целого ряда речей против верхней палаты, учредительный рейхстаг отклонил и верхнюю палату, и открытое голосование. Бисмарк имел благоразумие не настаивать ни на том, ни на другом. Но безвозмездность депутатской должности осталась и действительно немало мешала, особенно первое время, демократии и пролетариату.

Жизнеспособность всей системы покоилась на многих основаниях. Австрия, хотя и обиженная, могла совершенно лояльно примириться со своим положением. Она освобождалась от обузы союзных интриг и расходов, приобретала в новой Г. естественного союзника при всяких между народных осложнениях и могла теперь свободно отдаться делу внутренней реорганизации своего заплесневелого политического строя. Этим она и занялась. Четыре южных государства не имели никаких оснований быть недовольными. Война стоила им ничтожных клочков территории, захваченных Пруссией для уничтожения черезполосицы своих владений, но принесла огромную выгоду в виде оборонительно-наступательного союза с Северо-Германским Союзом. На досуге они могли присматриваться к действию Союза на практике, зная, что могут стать в нем желанными членами во всякое время. Союзные государства, которые, кроме Саксонии, принадлежали к разряду мелких, могли только благодарить судьбу за то, что Пруссия взяла на себя заботы об их защите и ответственность за их целость. Пожертвовав некоторыми правами суверенитета, они получили уверенность в том, что будут существовать, не боясь никаких врагов и сохраняя большую свободу во внутренних делах.

Наконец, и население Г. могло вздохнуть с облегчением. Кроме незначительного класса землевладельцев, объединение было выгодно всем. Особенно должна была радоваться буржуазия, которая получила теперь и единую торгово-таможенную область, и единое торговое законодательство, и однообразные меры, веса, монеты, тарифы, и международную защиту. Все, чего ей недоставало, теперь явилось. Пролетариат, заручившись всеобщим избирательным правом, полной свободою передвижения и падением мелких стеснений, различных в разных государствах, мог с надеждою глядеть на будущее и подготовлять силы для борьбы и на политической, и на социальной арене. Вообще, Союз обнаруживал все признаки прочности. Для Германии открывалась новая жизнь, и немецкий народ, отделавшись от сковывавших его цепей, полный удвоенной энергии и веры в себя, вступил в эту новую жизнь. Началась лихорадочная законодательная работа.

С точки зрения самого Бисмарка, предвидевшего вполне ясно неизбежность нового вооруженного столкновения, едва ли не наиболее важной задачею была реорганизация союзной армии, разумеется - на основах подчинение ее прусской гегемонии. Путем переговоров с правительствами были установлены различные методы этого подчинения, то открытые, то замаскированные. За Саксонией, Мекленбургом, Брауншвейгом пришлось оставить самостоятельность в командовании, но частые инспекции прусского генерального штаба поддерживали их контингенты на уровне требований Мольтке и Роона. Саксен-Веймар, Саксонские герцогства, оба Рейсса и Рудольштадт просто передали в руки Пруссии заботы о реорганизации своих войск, взамен некоторых компенсаций финансового характера. Что касается двух крошечных Липпе и ганзейских городов, то их отряды были без дальних слов зачислены в прусскую армию.

Союзная армия выходила великолепная, но страна роптала по поводу увеличения податного бремени. Необходимо было сделать ее способной легко выносить это бремя и одновременно заинтересовать производительные классы, особенно буржуазию, в успехе объединения. Этому и было посвящено в значительной степени законодательство 1867-1870 годов. Этот коротенький период был одним из самых плодотворных в истории Г. С какой-то лихорадочной торопливостью взрываются все препятствия, которыми режим партикуляризма связывал свободное развитие промышленности и торговли. Капиталу торопились бросить под ноги все, что ему было необходимо. 12 октября 1867 г. была уничтожена паспортная система, создана полная свобода передвижения и жительства по всей территории союза. Чтобы свобода передвижения не осталась простым звуком для пролетариата, были введены вагоны четвертого класса с двухпфенниговым тарифом на проезд по всей территории Союза. В том же 1867 году издан закон о консульствах. 4 мая 1868 г. пали ограничения при вступлении в брак подданных разных государств. Закон 17 августа 1868 г. ввел единую систему мер и весов; в принципе была провозглашена необходимость единой монетной системы. Действие торгового кодекса и вексельного права, принятых на территории германского Таможенного союза, было распространено на Северо-Германский Союз. Чтобы облегчить молодой немецкой торговле конкуренцию с Францией и доставить ей выход к Атлантическому океану и Средиземному морю, не находящийся в зависимости от Франции, правительство предприняло два шага. Оно помогло бельгийскому правительству закончить оборудование антверпенской гавани, появление которой нанесло непоправимый удар Гавру, и путем переговоров со Швейцарией ускорило прорытие Сен-Готардского туннеля, к великому негодованию Франции, у которой теперь была отнята надежда на близкое осуществление туннеля под Симплоном. Внутри страны исчезли последние, еще сохранявшиеся остатки речных пошлин по Эльбе и Рейну. В Лейпциге был учрежден верховный коммерческий суд. Упразднены были законы, ограничивавшие высоту процента (14 ноября 1867 г.). Выкуплена государством почтовая монополия, принадлежавшая княжескому роду Турн-и-Таксис; установлена единая десятипфенниговая почтовая марка для внутренней корреспонденции. Наконец, знаменитый Промысловый Устав 21 июня 1869 г. довел до конца реформу Гарденберга, подрубившую главные устои цехового строя. Столь дорогие сердцу реакции цехи лишились своих последних привилегий и монополий. Свобода промышленности воцарилась полная, сделались возможны соединения предпринимателей и рабочих. Незадолго перед этим, законами 5 июня и 12 июня 1869 года, Торговый кодекс, действовавший во всех государствах в качестве местного закона^*, был объявлен Союзным законом. Закон 27 марта 1870 г. положил начало реформе эмиссионных банков и ввел некоторый порядок в путаное бумажное денежное обращение. Закон 11 июня 1870 года установил явочный порядок образования акционерных обществ.

^* (Он уже с 1861 года был общим для всех.)

Фритредерская политика, вновь закрепленная последним торговым договором с Францией, приносила блестящие плоды. Промышленность развивалась и начинала перерастать непрерывно и быстро растущие запросы внутреннего рынка. Именно в эту эпоху создавалась мировая репутация крупповских заводов в Эссене и основанного еще в 1837 г. локомотивного завода Борзига в Берлине. Текстильное производство предпринимало завоевание далеких внешних рынков. Распространялась добывающая промышленность. Становилась на ноги фабрикация химических продуктов. Крупный капитал победоносно двигался вперед, безжалостно давя и разрушая мелкие предприятия, вовлекая в круг своего влияния все новые массы пролетаризуемых рабочих.

Экономическая политика, в которой правой рукой и вдохновителем Бисмарка был Рудольф Дельбрюк, один из деятелей договора с Францией 1862 года и договора о Таможенном Союзе 1864 г., назначенный шефом его канцелярии, была проведена вполне последовательно и достигла своей цели. Бисмарк считал естественным завершением экономических мер реформу союзных финансов. Совершенно верно оценивая несправедливую систему матрикулярных взносов, он проектировал замену ее какой-нибудь иной системой. О прямых налогах он не думал, ибо не находил возможным отнимать их у отдельных государств. Но он считал вполне рациональным постепенно поставить на место доходов от матрикулярных взносов доход от имперского косвенного обложения. В первую очередь должно было стать обложение спирта, за которым должны были следовать акцизы на керосин, пиво, табак, сахар. Но тут Бисмарк встретил решительное противодействие со всех сторон. Консервативное юнкерство, у которого винокурение является одним из главных источников дохода, поднялось на дыбы. Либералы испугались, как бы сосредоточение в руках правительства поступлений от акцизов, трудно поддающихся контролю, не отняло у народного представительства часть влияния. И проекты потерпели неудачу.

Вне хозяйственной сферы законодательство шло гораздо менее стремительным темпом. Закон 31 мая 1870 года ввел новый уголовный кодекс. Еще раньше рейхстаг указал на необходимость введения общего гражданского уложения. Но попытка очистить область местного управления от примесей феодализма, заботливо сохраняемых послереволюционным законодательством, опять-таки потерпела неудачу, главным образом, конечно, вследствие сопротивления правой, которой административная реформа несла серьезную угрозу - лишить юнкеров доли социального господства в деревне.

Вообще же говоря, правительство, парламент и народ обнаруживали какую-то титаническую работоспособность. В этом сказывались новые политические условия. Прежде те статьи конституций, которые говорили о гарантиях гражданской свободы, оставались мертвой буквой. Теперь страна обладала более действительной неприкосновенностью личности, более действительной свободой слова, печати, совести, союзов, собраний^*. И народ переродился, сбросив со своих плеч заботы о повседневной борьбе за свободу. Он сразу обнаружил всю мощь и энергию, на какую он был способен, и мир был поражен его успехами. "В четыре года Северо-Германский парламент сделал больше работы, чем наш в сорок", говорили англичане - и в этом было не много преувеличенного. Обновленная страна расправляла крылья, создавала себе точки опоры, чтобы уверенно начать свой мировой полет.

^* (Кое в чем, конечно, не обошлось и без ретроградной нивелировки. Так, общий уголовный кодекс наградил прусским институтом смертной казни и те государства, у которых эта варварская мера наказания была уже отменена.)

Это было очень много, но Бисмарку это казалось недостаточным. Для полного объединения Г. ему нужен был юг. А на юге общественное мнение, формируемое под сильным влиянием католических кругов, ненавидящих протестантскую державу, за исключением одного только Бадена, упорно продолжало оставаться враждебным Пруссии. В Баварии и Вюртемберге были нередки демонстрации палат, направленные против Пруссии. Военные договоры, заключенные с Пруссией, были ратификованы палатами в Мюнхене и Штутгарте только после того, как Бисмарк пригрозил отказом возобновить Таможенный союз.

Так как торговые интересы продолжали оставаться главным связующим звеном между севером и югом, то Бисмарк решил провести политическое сближение под торговым флагом. Таможенный союз, возобновленный в 1864 г., нуждался после образования Северо-Германского Союза в некотором пересмотре^*. Раньше пересмотр производился путем простого соглашения между правительствами. Теперь, после того, как часть внутренних вопросов была решена, для решения вопросов, касающихся также и государств, не вошедших в Северо-Германский Союз, Бисмарк предложил созвать таможенный парламент, составленный путем присоединения к северо-германскому рейхстагу депутатов юга, избранных на тех же основаниях, что и северные. Канцлер рассчитывал, что в парламенте и путем внепарламентского общения идея присоединения юга сделает большие успехи. Он не ошибся. Правда, южные ландтаги с трудом согласились санкционировать идею таможенного парламента, но договор, в конце концов, удалось провести (1 января 1868 г.). Выборы на юге состоялись. Но из восьмидесяти пяти южных депутатов всего лишь двадцать четыре сочувствовали объединению, а сорок шесть были ярыми его противниками. В парламенте, открывшемся 27 апреля 1868 г., южные депутаты очень холодно встречали всякие попытки северных депутатов и канцлера перевести прения на общеполитические вопросы и упорно желали обсуждать только вопросы о ставках на сахар и пиво, на машины и сырое железо. Вне парламента дело шло иначе. В пивных и в кафе, в комиссиях и на банкетах южане, очарованные любезностью своих хозяев, нечувствительно забывали холодные намерения и сдержанные слова и начинали говорить об общем отечестве.

^* (С образованием Северо-Германского Союза в него вошли оба Мекленбурга и Любек. Вне его теперь остались только Гамбург и Бремен, не хотевшие жертвовать своими порто-франко.)

Но Бисмарку этого было мало. Наблюдая южан в таможенном парламенте, разбирая донесения своих агентов с юга, он убеждался, что предубеждение против Пруссии гораздо сильнее, чем он думал. И он все больше и больше приходил к заключению, что при нормальном течении дел объединение отсрочится на неопределенное время. Для ускорения его нужно, чтобы север и юг всколыхнулись чувством общей смертельной опасности. Откуда может придти опасность, - было ясно с самого начала: только со стороны Франции. Следовательно, нужно было, во-первых, чтобы она пришла, а во-вторых, чтобы она могла быть преодолена, когда придет. И Бисмарк этого добился в буквальном смысле слова всеми правдами и неправдами (см. Франко-прусская война).

Победа над Францией дала возможность завершить объединение Г.

Относительно необходимости объединения никаких разногласий в общественных и правительственных кругах не существовало. Разногласия касались форм и способов. Старые демократы 1848 года, составлявшие теперь ядро прогрессистов, продолжали мечтать об учредительном собрании, которое выработает конституцию по образцу конституции 1849 года, с всесильным парламентом и ответственным министерством. Средние буржуазные круги готовы были мириться со всякой формою объединения, ибо оно необходимо было для их хозяйственной деятельности. Объединение, превращающее Германский Союз в империю, отвечало и желаниям северных государей, так как во главе их становился не ровня, король прусский, а император германский во всем блеске короны Оттонов и Барбароссы. Из южных монархов великий герцог баденский и великий герцог гессен-дармштадтский были за объединение, второй - по необходимости, ибо часть его владений все равно уже входила в союз, первый - по родственным чувствам: он был зятем Вильгельма. Короли баварский и вюртембергский относились к идее объединения более сдержанно. Сам Вильгельм колебался. Во всяком случае, он решил уступить только по просьбе монархов, а не по требованию снизу. Кронпринц стоял за парламентарную монархию.

Агитация за объединение началась сейчас же после Седана и шла из Бадена. Мало-помалу в переговоры были втянуты Бавария и Вюртемберг. Дельбрюк, оказавшийся также ловким дипломатом, ездил в Мюнхен (вторая половина сентября) и там, на совещании заинтересованных, были устранены главные затруднения. После этого министры Баварии, Вюртемберга, Бадена и Гессена собрались в Версале. Переговоры тянулись долго. Вюртемберг и Бавария капризничали и упорствовали. 15 ноября удалось заключить договор только с Баденом и Гессеном, 23 ноября к нему присоединилась Бавария, 25 ноября - Вюртемберг.

Единство вышло в том отношении неполным, что крупные государства, входящие в состав империи, Бавария, Вюртемберг, Баден, Саксония, частью другие, выговорили себе особые права, не поглощенные прерогативами империи (т. наз. Reservatrechte).

Резерватные права представляют очень существенную часть имперской конституции. Конституция Северо-Германского Союза не знала резерватных прав, ибо в 1866 г. Пруссия, создавшая единство, стояла над другими государствами с занесенным мечом. В 1870 г. обстоятельства были не те. В южных государствах нуждались, и они диктовали свои условия. Резерватные права были уступкою югу, и они сделали то, что немецкое единство оказалось в достаточной мере несовершенным. Иначе и быть не могло. В этом вопросе пренебрежение голосом народа и его интересами отомстило за себя тем, что тело единой Г. оказалось больно изрезанным тремя или четырьмя ножами династических интересов. Главный принцип объединительной механики Бисмарка гласил: объединение сверху, а не снизу; договором государей, а не волею народа. Компромисс династических интересов и породил резерватные права. Раз объединение пошло путем дипломатических переговоров, было совершенно неизбежно, чтобы каждый заинтересованный государь старался спасти как можно больше своего династического самолюбия и своего суверенитета. Слабых можно было еще подчинить, но сильные были туги, и целое должно было сдаваться, чтобы не скомпрометировать окончательно всего дела.

Если бы объединение шло снизу, через национальный парламент, как это пытались сделать в 1848 году, резерватных прав, быть может, совсем не было бы, и, во всяком случае, они носили бы иной характер.

Понимал ли это Бисмарк? Несомненно. Несовершенства нового единства видеть было не трудно. Для этого Бисмарку стоило только сравнить две имперские конституции: франкфуртский проект 1849 года и его собственное детище, конституцию 1871 года. Но дело в том, что Бисмарк превыше немецкого единства почитал династические интересы Гогенцоллернского дома. А если бы конституция явилась результатом парламентского решения, династическим правам прусского короля досталась бы жалкая добыча. Ни всемогущество императора, ни всемогущество канцлера не могли бы существовать при этих условиях. Вместо них было бы всемогущество парламента, а министры были бы слугами большинства. Вот почему, когда Бисмарку пришлось выбирать между полным единством и полнотою власти императора, он без всякого колебания, вполне сознательно, выбрал второе. Поэтому народное возбуждение было искусственно втиснуто в узкие рамки, национальному энтузиазму, вызванному войною, поставлен в определенный момент полосатый шлагбаум, и все важнейшие вопросы предрешены заранее. "Железо и кровь" сыграли свою роль, корона сделалась приемлемой для Вильгельма, а Г., награжденная плохим единством, расплачивается за то, что Бисмарк был чересчур верным служителем Гогенцоллернов.

XVIII. Канцлерство Бисмарка. Единая Германская империя вчерне была готова. Вчерне - потому, что конституция оставила невыясненным целый ряд важных политических вопросов, и потому особенно, что немецкое единство было, как мы знаем, не вполне доделано. Сделать все, что возможно для того, чтобы ослабить партикуляризм, для того, чтобы устранить вред для единства ревнивых династических опасений средних германских держав, для того, чтобы спаять теснее отдельные части страны, - таковы были задачи Бисмарка. И первую половину своего канцлерства, когда он правил, опираясь на либеральные силы, он делал, в сущности говоря, два дела, вернее, одно и то же дело, но с двух разных сторон: пытался законодательными актами довершить здание единства и вел борьбу с партикуляристскими силами, мешавшими окончательному торжеству единства.

Среди законов, проведенных в первые годы канцлерства - целый ряд очень важных: закон о септеннате, явившийся результатом компромисса между правительством и парламентом: правительство требовало, чтобы рейхстаг совершенно устранил себя от дела комплектования армии, а рейхстаг настаивал на своем праве ежегодно утверждать воинский контингент. После долгих споров сошлись на том, что в первый раз контингент будет утвержден на семь лет. Этот срок и вошел в обычай. Потом был выработан порядок международных сношений новой империи. Он свелся к тому, что многие из государств упразднили, либо целиком, либо частью, свое иностранное представительство, отдав фактически заботы о своих интересах за границею в руки Бисмарка. Затем были проведены две капитальные экономические реформы: переход к золотой валюте, облегченный миллиардами французской контрибуции, и реорганизация имперского банка. Дальше, по логической схеме Бисмарка, должно было идти объединение права, поскольку оно еще не было осуществлено. Общий уголовный кодекс был уже установлен Северо-Германским союзом. Но в дальнейшем объединение права затянулось. Партикуляризм южан сильно мешал Бисмарку, и только в 1876 году были приняты союзным советом три закона: о гражданском судопроизводстве, об уголовном судопроизводстве и об общей организации судебных установлений. В 1879 году открыли свое действие новые суды с Лейпцигским имперским судом во главе. Бисмарк требовал, чтобы резиденция имперского суда находилась в Берлине, но в союзном совете это предложение не прошло по тем мотивам, что в Берлине суд мог быть не свободен от придворных и правительственных влияний.

Из всех мероприятий, проведенных в это время, особенно носят на себе печать либерализма три закона: закон о печати 7 мая 1874 года, предоставляющий суждение о том, что дозволено и что не дозволено, суду (в Баварии, Бадене и Вюртемберге - суду присяжных), и законы 13 дек. 1872 г. и 29 июня 1875 г. о реформе прус. местного самоуправления. Для того, чтобы провести этот последний закон, понадобилось назначить 25 новых пэров в палату господ: так велико было сопротивление юнкеров. И действительно, для юнкеров эта реформа была страшным ударом. Они лишились своего влияния, которое раньше им легко было осуществлять через назначаемых ими старост внизу и через своих же ставленников ландратов наверху (теперь старосты стали выборными, а кандидаты в ландраты стали выставляться окружными собраниями, а не помещиками). Юнкеры теряли еще вполне реальное право наследственной вотчинной полиции, благодаря которому они держали в руках крестьян. Они утрачивали право постоянного участия в окружных собраниях, ибо теперь туда можно было проникнуть только голосами избирателей и выборщиков, а участие в собраниях им было важно, так как личным вмешательством им бывало нетрудно устранить "чрезмерное" обложение помещичьих земель.

Нет ничего удивительного, что юнкерство надолго воспылало ненавистью к Бисмарку и всячески старалось мстить ему за эту "измену". Но главным врагом Бисмарка в эту эпоху были не консерваторы, а католики, образовавшие крепкую клерикальную партию центра и приблизившие к себе все партикуляристски настроенные элементы Г. Это последнее обстоятельство придавало им особенную силу. Империя хотя и объединила Г., но оставила в ней множество людей, недовольных по разным причинам всепоглощающей гегемонией Пруссии и капральскими ухватками Бисмарка. Их не удовлетворяли всякого рода Reservatrechte. Они хотели еще большей самостоятельности для отдельных частей Г. Им, тоже партикуляристам, трудно было найти себе подходящее партийное знамя. Консерваторы отпугивали их преклонением перед старым классическим, прусским строем, нивелирующего влияния которого они так боялись, либералы разных оттенков не годились благодаря своему энтузиазму перед делом объединения. Группа центра, идущая против Бисмарка, опирающаяся, главным образом, на католиков партикуляристского юга и сепаратистской Польши, холодно относящаяся и к прусским полицейским порядкам, и к единству, - это было то, чего искали партикуляристы. Поэтому для руководителей католического движения очень рано выяснилось, что их будут поддерживать во имя партикуляризма и некоторые протестантские группы.

Бисмарк, который сразу понял эту особенность организации католиков, именно поэтому решил сокрушить ее во что бы ни стало и, чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, стал выдвигать тот мотив борьбы, что он восстает не только на защиту прерогатив государства против притязаний враждебной ему силы, но и защищает свободу совести против католической нетерпимости. Прием оказался удачным. В борьбе с католиками Бисмарк имел сильную поддержку. На стороне правительства были, прежде всего, национал-либералы, которые шли против католицизма по разным причинам: они были сторонниками светской школы, они боялись скрывавшегося под ультрамонтанской оппозицией партикуляризма; они не хотели оставить Бисмарка без поддержки в борьбе, которая грозила расшатать столь дорогое им единство. По двум последним причинам и свободные консерваторы стояли за правительство. Прогрессисты также были на стороне Бисмарка, пока не обнаружился настоящей полицейский характер его борьбы с центром. Потом они покинули канцлера. Один из вождей партии, проф. Вирхов, окрестил эту борьбу культуркампфом, что было остроумно, но характеризовало лишь позицию самих прогрессистов, а не Бисмарка. Консерваторы не были на стороне правительства. Они находили, что дело идет не о католической церкви, а о церкви вообще. Умаления же церкви они, ученики Галлера и Шталя, допустить не желали.

Бисмарк вел борьбу страстно. Ему помогал энергичный и даровитый прусский министр культов Фальк. Законы проводились одновременно в рейхстаге и в прусской палате. Но католики не сдавались. Пассивное сопротивление, блестящие выступления в парламенте, где у них был великолепный лидер в лице Виндгорста, даже покушение на Бисмарка (Кульман), - таковы были различные средства католиков. Папа присылал из Рима благословения борцам и проклятия Бисмарку. В конце концов, Бисмарк был побежден. Из целого ряда законов, центральное место среди кот. занимали майские законы 1873 г., осталось после примирения с католиками очень немного: гражданский брак, запрещение доступа в империю иезуитам (впоследствии тоже было отменено), запрещение под угрозою тюрьмы включения в церковную проповедь политических мотивов, способных вызвать нарушение общ. спокойствия (т. наз. Kanzelparagraph), обязательство заявлять администрации имена кандидатов на священнические должности (Anzeigepflicht), государств. надзор за школами, участие общин в управлении церковными имуществами и отмена статей конституции, обеспечивающих свободу совести. Чем объясняется поражение Бисмарка? Несомненно, главн. образом, тем, что для прусско-германского правительства культуркампф был, прежде всего, борьбою за престиж своеобразно понимаемой государственности. Католическая церковь, та самая, которая палками вколачивала в непокорные головы вздорный догмат непогрешимости, благодаря неуклюжему наскоку правительства, оделась ореолом поборницы свободы совести. И чтобы одолеть ее, правительство отменило гарантии свободы совести в конституции, вообще мешавшие ему, как и всякие гарантии политической свободы. Естественно, что при таких условиях у церкви оказалось множество сторонников среди либералов и демократов. Сделал Бисмарк и другую ошибку. В первоначальной программе центра было два пункта: первым выдвигался партикуляристический лозунг, а вторым лозунг церковной автономии. Бисмарк считал более опасным первый. И он был прав, ибо в тот момент призыв к партикуляризму мог серьезно повредить делу единства; и если бы Бисмарк начал борьбу с центром во имя принципа единства против партикуляризма, а вместо отмены гарантий свободы установил настоящий правовой режим, результат борьбы был бы иной. При разнородности социальной конструкции центра, его составные части не могли бы долго удержаться вместе, раз страна свободна от дамоклова меча полицейской опеки. Различные группы оппозиции, составляющие центр, неизбежно разошлись бы по своим социальным клеткам. Вместо этого Бисмарк стал потрясать полицейским кулаком и урезывать свободы, дорогие всему германскому народу, делая этим сопротивление центра все более и более популярным, заставляя разнородные элементы партии сближаться теснее, сплавляться надолго.

Примирение с центром было одним из тех фактов, которые дали возможность Бисмарку подвергнуть пересмотру основы своей политики. Перелом в ней в 1877-78 гг. должен был наступить под влиянием целого ряда причин. Прежде всего, достигшее геркулесовых столпов грюндерство, неизбежный результат наплыва французского золота, - кончилось крахом. Несколько более или менее крупных банков лопнуло, много промышленных предприятий обанкротилось, наступила заминка в торговле; сельское хозяйство тоже оказалось в удрученном состоянии. Миллиарды схлынули, и в экономической деятельности наступила депрессия. Это отозвалось на других сторонах жизни. Прежде всего, на финансах. Первые годы империи сводить концы с концами в государственном хозяйстве мог бы последний чиновник финансового ведомства, ибо при полных до краев сундуках казначейства, чтобы хорошо приготовить бюджет, не требуется ничего, кроме знания четырех действий арифметики. После кризиса уже было не то. Доходы отдельных государств испытали заметное понижение. Взносы их перестали поступать с прежней легкостью в имперскую казну. Бисмарк хотел путем железнодорожной реформы несколько облегчить положение имперской казны. Но это ему не удалось. Нужно было думать о реформе более серьезной и глубокой. Нужно было переходить на принципиально иной путь налоговой и таможенной политики, чем тот, на котором он стоял до сих пор. На это толкали и другие причины, парламентские.

Эволюция внутренних отношений Пруссии была такова, что Бисмарку почти невозможно было держаться прежней тактики. В борьбе с католиками он опирался на либералов. Консерваторы относились к этой борьбе с все более возраставшим неудовольствием. Продолжать в том же духе дальше значило окончательно порвать с консерваторами и окончательно сблизиться с либералами, т. е. капитулировать перед их требованиями. А требования либералов были для Бисмарка неприемлемы. Когда летом канцлер вел переговоры с вождем национал-либералов Беннигсеном, с целью привлечь его и его друзей в прусский кабинет, Беннигсен поставил два условия: последовательно-фритредерская политика и парламентаризм. На этот путь Бисмарк вступить не мог. Нужно было решиться стать на другой, на котором либералы не должны были сопровождать его. Примирение с католиками должно было знаменовать охлаждение к национал-либералам. Переход к протекционизму - разрыв с ними и сближение с консерваторами. Центр и консерваторы могли составить большинство, независимое от либералов. После еще одной неудачной попытки столковаться с национал-либералами (март 1878) Бисмарк решился. Кабинет был преобразован путем привлечения в него консерваторов. С либералами было покончено. Началась новая линия в политике Бисмарка, линия все возрастающего устремления вправо. В министерстве этот поворот был ознаменован уходом Дельбрюка, главы фритредеров, и Фалька, души культуркампфа.

Последнее десятилетие правления Бисмарка отмечено двумя тенденциями: покровительством немецкой промышленности и немецкому сельскому хозяйству и борьбою с революционным рабочим движением. Первая из этих тенденций осуществлялась путем высоких тарифов и первых попыток вступления на путь колонизации. Вторая - сначала при помощи исключительных законов против социалистов, а когда эти законы оказались так же неудачны, как и законы культуркампфа, - при помощи социального законодательства. На этом пункте стояло дело, когда в 1888 г. умер император Вильгельм и его заменил его сын Фридрих III, сам смертельно больной, процарствовавший всего 99 дней. Бисмарк правил, совершенно не считаясь с волею гуманного и прогрессивно настроенного монарха, и проводил его в могилу с навязанными ему несколькими мелкими реакционными законами. Зато при преемнике Фридриха Вильгельме II Бисмарк продержался недолго. Тяготясь властной опекой и опасаясь возрастающего реакционного настроения канцлера, Вильгельм дал ему отставку и фактически сделался сам "собственным канцлером" (1890).

XIX. Правление Вильгельма II. Из четырех преемников Бисмарка: Каприви (1890-1894), Гогенлое (1894-1900), Бюлова (1900-1909) и Бетмана-Гольвега, ни один не пользовался его авторитетом, ни один не имел той самостоятельности, которая была уделом Бисмарка. Насколько старый Вильгельм стушевывался перед своим канцлером, настолько его внук заслоняет собою своих. И самая частая их смена служит доказательством того, что единство политической линии воплощается в самом императоре. Колебания тут могли быть довольно большие между политическим и экономическим либерализмом эры Каприви, бессмысленно реакционными покушениями времен Гогенлое, ловким лавированием среди противоположных принципов Бюлова и растерянной услужливостью Бетмана. Но главного, - того, что особенно ценит император, все это не касалось.

Основные линии немецкой политики, как понимает ее Вильгельм II, заключаются в том, чтобы создать для Г. внешние и внутренние предпосылки международного могущества. Это может быть достигнуто, по мнению Вильгельма, усилением сухопутной армии, усилением флота, развитием немецкого хозяйства, особенно при помощи расширения внешних рынков, и установлением консервативного образа мыслей немецких граждан. При всей импульсивности императора, он никогда не выходит из пределов этого политического четырехугольника. Он предоставляет канцлерам находить такие политические комбинации, которые в каждый данный момент устраняют с пути к осуществлению этой политики внутренние (парламентские) и внешние (международные) препятствия. Социальная политика, с одной стороны, репрессии против рабочих (Umsturzvorlage, Zuchthausvorlage), с другой, строгость к полякам и мягкость к эльзасцам, протекционизм и лихорадочная погоня за колониями, покровительство юнкерам и крупным фабрикантам, поощрение талантов в искусстве и литературе, перемежающееся с мерами обскурантизма (школьный закон Цедлица, lex Heinze), довершение конституционного строительства (Гражданское уложение 1896 г., Торговое уложение 1897 г., закон о союзах и собраниях) и величайшее напряжение милитаризма и маринизма - все это входит в виде элементов в политику Вильгельма и как-то уживается рядом в его не страшащейся противоречий голове.

И поскольку это в средствах правительственной политики, его программа выполняется без больших отступлений. Но немецкое общество в его огромном большинстве не идет навстречу желаниям Вильгельма. Оно не становится консервативным. Наоборот, по мере ослабления ярко-революционных настроений (ревизионизм), демократическая струя делает все большие и большие завоевания. Это выражается в борьбе за лучшее избирательное право, увенчавшейся успехом во всех крупных государствах союза, кроме Пруссии, и в постепенном подчинении немецких парламентов, не исключая и рейхстага, неписаной практике парламентаризма.

Могучая, богатая, делающая быстрые шаги в сторону решительной демократизации страна - вот то впечатление, какое производит в настоящее время Германия.

Литература.

^* (Статья написана до мировой войны. Дальнейшую историю см. "Германия эпохи мировой войны" (47-й том).)

1. Общие сочинения (не устаревшие). K. W. Nitzsch, "Gesch. d. deutsch. Volkes" (3 т., 2 изд. 1892); Lamprecht, "Deutsche Gesch." (12 т. и 2 доп., ряд изд. 1904-1910; часть перев. на р. яз.); Heyk, "D. Gesch." (3 т., 1905-1906); Lindner, "Gesch. d. deutsch. Volks" (1894, 2 т.); Waitz, "Deutsche Verfassungsgesch." (8 т., 1844-1878); Brunner, "Deutsche Rechtsgesch." (2 т., 1892-1906); Schröder, "D. Rechtsgesch." (5 изд. 1907); Inama-Sternegg, "Deutsche Wirtschaftsgesch." (3 т. 1879-1901); Bryce, "The Holy Roman Empire" (1864, есть нов. изд.; рус. пер.).

2. Средние века. Dahn, "Urgesch. d. roman. und germ. Völker" (колл. Онкена, 4 т., 1881-90); его же, "Die Könige d. Germanen" (9 т.,1861-1902); Kaufmann, "D. Gesch. bis auf Karl d. Gr." (2 т. 1880-81); Dümmler, "Gesch. d. ostfrank. Reichs" (3 т. 1887-88, 2 изд.); Giesebrecht, "Gesch. d. deutsch. Kaiserzeit" (5 т. 1855-80); Gerdes, "Gesch. d. salischen Kaiser" (1898); Raumer, "Gesch. d. Hohenstaufen" (6 т., 4 изд. 1872-73); O. Lorenz, "Deutsche Gesch. im XIII und XIV Jahrh." (2 т., 1864-67); Lindner, "Gesch. d. Deutsch. Reichs vom Ende d. XIV Jahrh. bis zur Reformation" (1875); Michael, "Gesch. d. deut. Volks seit d. XIII J. bis zum Ausgang d. Mittelalters" (4 т., 1906).

3. Возрождение и Реформация. Janssen, "Gesch. d. deutschen Volks seit d. Ausgang d. Mittelalters" (8 т., 1896-1904, ряд изд.; клерик.); Hagen, "Deutschlandslitterar. und religiöse Verhältnisse im Reformationszeitalter" (3 т., 1841-44); Geiger, "Renaissance und Humanismus in Italien und Deutschland" (2 изд. 1899; колл. Онкена, рус. пер.); Ranke, "D. Gesch. im Zeitalter d. Reformation" (6 т., 1880-82); Egelhaaf, "D. Gesch. im Z. d. Reform." (1885); Bezold, "Gesch. d. deutsch. Reform." (1890; колл. Онкена, рус. пер.). Начиная с этого времени общие сочинения: Н. И. Кареева, "История Европы в новое время" (6 т.); Cambridge Modern History (12 т. с указателем и атласом).

4. XVII и XVllI вв. Bitter, "D. Gesch. im Zeit. d. Gegenreform. u. d. 30-jährigen Krieges" (3 т., 1909); Erdmannsdorffer, "D. Gesch. v. Westfäl. Prieden bis z. Regierungszeit Friedr. d. Grossen" (2 т., 1892-93); Koser, "König Friedrich d. Gr." (3 т., 1904-05); Kugler, "Gesch. Fried, d. Gr." (6 изд., 1906); Oncken, "Zeitalt. Fried, d. Grossen" (колл. Онк., 2 т., 1881-83); Häusser, "D. Gesch. v. Tode Fried, d. Gr. bis zur Gründung d. Deutsch. Bundes" (3 изд., 4 т., 1869); Biedermann, "Deutschland im XVIII Jahrh." (2 т. в 4 частях, 1854-80).

5. XIX в. Treitschke, "D. Gesch. im XIX Jahrh."(8 изд., 1909, 5 т.);Ilse, "Gesch. d. deutsch. Bundesversammlung" (3 т., 1860-62); Friedjung, "Der Kampf um d. Vorherrschaft in Deutschl." (2 т., 1901-1902); Sybel, "Begründung d. deutsch. Reichs d. Kaiser Wilhelm" (7 т., 1908). Литературу о Бисмарке см. Бисмарк (V, 622/3); Egelhaaf, "Gesch. d. neuesten Zeit vom Frankf. Frieden bis zur Gegenwart" (2 изд. 1909 с ежегодн. прибавлениями); Kaufmann, "Polit. Gesch. Deutschl. im XIX Jahrh." (1900); Ziegler, "Die geistigen und sоzialen Strömungen d. XIX J." (3 изд. 1910); Denis, "Fondation de l'unité allemande" (1909); Lichtenberger, "L'allemagne moderne" (1909); А. К. Дживелегов, "Ист. совр. Германии" (2 т., 1907-1909); Biedermann, "Gesch. Deutschlands, 1815-1871" (2 т. в 4 ч., 1891); Blum, "Deutsche Revolution" (1898); A. Bernstein, "Revolutions- und Reactionsgesch." (1882); Блос, "История револ. 1848 г." (1905).

6. Эконом. и социальн. история отдельн. периодов. М. М. Ковалевский, "Экон. рост Европы"; Lamprecht, "D. Wirtschaftsleben im Mittelalter" (4 т., 1886); отдел эконом. истории Г. в "Kultur d. Gegenwart" (Kötsclike и Sieveking); Daenell, "Die Blütezeit d. deut. Hansa" (2 т., 1906); Maurer, "Gesch. d. Städteverfass. in Deutschl." (5 т., 1869-71); K. Hegel, "Entst. d. deut. Städtewesens" (1899); Below, "Das ältere deutsche Stadtewesen" (1898); Бебель, "Крестьянск. войны в Г." (1906); В. Циммерман, "Крестьянские войны в Г."; E. Meyer, "Reform der Verwaltungs-organisation unter Stein und Hardenberg" (1881); Кнапп, "Освобождение крестьян в старых провинциях Пруссии" (1899); Worms, "Histoire de Zollverein Allemand"; A. Zimmermann, "Gesch. d. preuss.-deutsch. Handelspolitik" (1892); W. Sombart, "Die deutsche Volkswirtschaft im XIX Jahrh." (1903); G. Adler, "Gesch. d. ersten sozial-politisch. Arbeiter-Bewegung in Deutschland" (1885); Меринг, "История нем. социал-демократии" (4 т., 1906-907).

А. Дживелегов.

Индустриализация Германии во второй половине XIX в. - A. Общие замечания. Германский таможенный союз и торговая политика Германской империи. Хотя в половине XIX в. Германия была еще, главным образом, земледельческой страной, но в ней уже имелись заслуживающие внимания промышленные центры. Без австрийских провинций в стране насчитывалось к 1850 г. около 34 миллионов жителей, из которых около 30 миллионов принадлежали германским государствам, примкнувшим к германскому таможенному союзу.

Германский таможенный союз охватывал в 1850 г. все государства немецкого союза за исключением Австрии, Ганновера, Ольденбурга и ганзейских городов Бремена и Гамбурга. Создан он был, главным образом, Пруссией, экономическая политика которой, как и экономическая политика Саксонии, уже в XVIII в. носила более либеральный характер, чем в большинстве немецких мелких государств. Рядом указов Фридриха II и Фридриха Вильгельма II были устранены многие ограничения промышленной деятельности, отличавшиеся цеховым характером и в других местах еще сохранившие значительное преобладание. Первоначально решающим моментом при издании этих указов были соображения фискальные. Государству нужны были деньги, и, вследствие стремления цехов монополизировать местные рынки, доходы государства от городских акцизов держались искусственно на низком уровне. Благодаря же королевским указам, городские рынки открылись для лиц, занимавшихся торговлей и промыслами в деревне, что сильно содействовало росту внутреннего рынка. Затем пришла французская революция и принесла с собой отмену крепостного права и различных феодальных повинностей, а для западных провинций - также и кодекс Наполеона, явившийся единым и цельным гражданским уложением, отвечавшим потребностям свободной промышленной деятельности и весьма содействовавшим распространению капиталистических предприятий. Та самая Пруссия, правители которой вместе с своим двором давали самый резкий отпор политическим идеям французской революции, восприняла более всякого другого немецкого государства идеи экономического либерализма и сделала их руководящей нитью своей экономической политики. Под влиянием государственных людей вроде Гарденберга, Вильгельма Гумбольдта, Людвига Бюлова, Иоганна Эйхгорна и администраторов вроде Кюне, Маассена и Мотца были отменены государственные акцизы, уничтожены внутренние пошлины и заменены единообразными внешними таможенными пошлинами, а эти последние были установлены в настолько умеренных размерах, что Пруссия в 20-х, 30-х и 40-х годах XIX в. являлась наиболее передовой страной Европы в смысле свободы торговли. Одновременно были проведены шоссе, усовершенствовано почтовое дело, улучшены системы каналов и ручного судоходства и объединена монетная система. Но так как по постановлениям Венского конгресса восточные и западные провинции Пруссии были географически отделены друг от друга лежащими между ними средними и мелкими государствами или их частями, то указанная экономическая политика могла оказать свое полное действие только при условии, чтобы эти земли составляли с Пруссией одно целое, по крайней мере, в экономическом отношении. Вот это-то и было одним из обстоятельств, побудивших Пруссию стремиться к созданию таможенного союза германских государств. Сопротивление осуществлению этой идеи, встреченное Пруссией со стороны Австрии и со стороны мелких государств, проникнутых партикуляризмом и ревниво охранявших свой суверенитет, имело лишь одно последствие: идея таможенного союза была существенно расширена. Чтобы одолеть враждебный ей союз средне-немецких государств, Пруссия заключила таможенные соглашения с южно-немецкими государствами, и после долгих, часто прерывавшихся переговоров и частичных осуществлений плана, в 1834 г. возник, наконец, "Германский таможенный союз", охватывавший почти всю Германию и заложивший основу будущей гегемонии Пруссии в Германии. Пруссия, умно отказавшись от всех средств борьбы, которые могли бы вызвать недовольство среди вошедших в состав союза государств, одержала над своей соперницей Австрией бескровную победу огромного политического значения. Вопрос о том, какие факторы помешали всем немецким гражданам немедленно же признать за Пруссией право на установление политического единства Германии, относится к политической истории Германии. Здесь же можно сказать лишь одно: со времени основания таможенного союза представители немецкой буржуазии стали смотреть на Пруссию, как на государство, призванное к руководящей роли в Германии. И со своей точки зрения они были вполне правы.

Германский таможенный союз создал свободный внутренний рынок, охватывавший пространство в 7.719 нем. квадрат. миль с населением в 23 миллиона душ и постепенно разраставшийся по мере присоединения других германских государств. Для осуществления его Пруссии пришлось сделать некоторый уступки южно- германским государствам (где Фридрих Лист горячо агитировал в пользу покровительственных пошлин на продукты промышленности),несколько отступить от принципов свободной торговли и согласиться на повышение пошлин на некоторые фабрикаты и полуфабрикаты (прежде всего, на пряжу и ткани). Но повышения эти не были настолько велики, чтобы из-за них Германию таможенного союза можно было назвать страной покровительственного тарифа в собственном смысле слова. В зависимости от точки зрения, немецкий таможенный союз можно характеризовать, как область с умеренной свободой торговли, или как область умеренного покровительственного тарифа, но, во всяком случае, в свое время он являлся представителем либеральной торговой политики. За устранением неравенств в таможенной системе союза постепенно последовало устранение различий в монетной системе. В 1837 г. южные государства таможенного союза, считавшие на гульдены, ввели в качестве основы монетной системы 24¹/₂ гульдена, составляющих 1 весов. марку серебра, а в 1837/38 гг. северо-германские государства приняли уже господствовавшую в Пруссии систему 14 талеров; установленное таким образом отношение гульдена к талеру (7 южно-немецких гульденов = 4 талерам) удержалось до тех пор, пока по имперскому закону 1874 г. не была создана монетная единица-крона, равная 20 маркам по 100 пфенигов. С Австрией, все еще принадлежавшей к немецкому союзу, по Венскому договору 1857 г. состоялось соглашение, в силу которого установлен был общий основной вес для чеканки серебряной монеты, и, таким образом, австрийский гульден приведен был в устойчивое, легко поддающееся вычислению соотношение с монетой таможенного союза (6 австрийских гульденов = 4 прусским талерам). Во всем остальном Австрия не входила в состав таможенного союза. Правда, после 1848 г. она, ссылаясь на проект имперской конституции, принятый немецким национальным собранием, потребовала допущения ее в таможенный союз, но натолкнулась на вполне определенное сопротивление со стороны Пруссии, так что в 1851 г. из-за этого чуть не распался и самый таможенный союз. Впрочем, конфликт кончился тем, что Пруссия в 1853 г. заключила с Австрией торговый договор, приближавшийся по характеру к таможенному союзу, а этот договор перешел затем к германскому таможенному союзу. События 1848 года также ничего не изменили в таможенном объединении, созданном таможенным союзом. Для взаимных отношений государств Северо-германского союза таможенный союз стал, конечно, излишним. Но Северо-германский союз тотчас же возобновил его путем таможенного соглашения с южно-германскими государствами, и даже созван был "германский таможенный парламент", который еще больше, чем прежде, должен был подчеркнуть это объединение. С образованием в 1871 г. германской империи почти все задачи таможенного союза перешли к ней, так что, казалось бы, он потерял свой смысл в качестве особой хозяйственной единицы. Но к нему принадлежало великое герцогство Люксембург, в государственно-правовом отношении стоящее вне Германской империи, и потому не было причины уничтожать таможенный союз. Напротив, благодаря новым договорам он постоянно обновлялся, в последний раз в 1903 г., так что и теперь еще его область и область Германской империи не совпадают друг с другом. Первая насчитывала в 1910 г. - 65.018.000 душ, вторая - 64.926.000 душ. Исключение до 1882 г. составляли ганзейские города Бремен и Гамбург. Торговая политика германского таможенного союза в 60-х годах XIX в. снова приобрела ясно выраженный характер фритредерства. Целый ряд договоров, заключенных тогда таможенным союзом, был проникнут этими тенденциями и содержал пункт о наибольшем благоприятствовании, в том виде, в каком он нашел себе выражение в англо-французском торговом договоре 1860 г., отличавшемся также определенным фритредерским характером. Но наиболее ярким показателем фритредерской политики таможенного союза в то время служит следующей факт: при заключении в 1871 г. мира с Францией Германия добилась от последней включения в условия мира пункта, согласно которому обе страны взаимно обеспечивали друг другу без срока, т. е. на неопределенное время, политику наибольшего благоприятствования в торговых сношениях. В 1873 г. отмена пошлин на железо и последних вывозных пошлин знаменовала собою дальнейший шаг по пути политики свободной торговли. Но в то же время то был для Германии и кульминационный пункт преобладания этой политики. Правда, еще зимой 1876/77 г. большинство рейхстага решительно отклонило введение уравнительных пошлин, но, под влиянием господствовавшего тогда сильного промышленного застоя, возникла горячая агитация против либеральной экономической политики и нашла себе отклик у имперского канцлера в виду отлива денег из имперских касс. 1879 г. был поворотным пунктом. С принятием закона 12 июля 1879 г. о таможенном тарифе Германская империя вступила на путь протекционизма. Закон этот устанавливал пошлины на различные сельскохозяйственные продукты, а равным образом повышал пошлины на продукты промышленности. Первые держались сначала на умеренной высоте, но пошлины на зерновой хлеб уже через несколько лет были подняты и достигли в 1887 г. 50 марок на тонну (для пшеницы и ржи). С 1891 по 1893 г., при канцлере Каприви, торговые договоры с Россией, Австрией и другими странами установили тариф, понизивший пошлины на хлеб до 35 марок на тонну и продержавшийся очень долго. Лишь с законом от 25 декабря 1902 г. и с заключенными на основании его торговыми договорами он был изменен в духе усиленной и систематически разработанной покровительственной системы. Таким образом, наибольшая часть занимающей нас здесь эпохи была для Германии временем политики свободной торговли. Правда, абсолютной свободы торговли в германском таможенном союзе не существовало никогда, и всегда одни продукты промышленности непосредственно облагались пошлинами, а к другим применялось взимание разных сборов при очистке на таможнях. Но тарифы на продукты промышленности держались на умеренном уровне. Их можно было назвать воспитательными пошлинами, но они, однако, не имели целью искусственного взращивания отраслей промышленности, для развития которых не было предпосылок в общих условиях хозяйственной жизни Германии. Таков характернейший признак немецкой торговой политики в XIX веке. Хотя она и проводилась в жизнь абсолютистскими правительствами, хотя на нее не могли не оказывать влияния правительственные соображения о необходимости считаться с аграриями, заинтересованными в вывозе сельскохозяйственных продуктов, все же она обнаруживала лучшие черты либеральных экономических принципов: она сознательно избегала покровительства отраслям промышленности, которые могли развиваться лишь под опекой покровительственных тарифов, и уже рано стала приучать германскую промышленность приспособляться к конкуренции на мировом рынке. Если в силу этого некоторым отраслям промышленности потребовалось больше времени для полного своего развития, чем в случае более усиленного покровительства, зато получился результат более ценный: немецкая экономическая жизнь проявила большую многосторонность и в высокой степени соразмерность в развитии различных отраслей индустрии. Немецкое народное хозяйство осталось в корне своем здоровым и жизнеспособным.

В. Состояние народного хозяйства в Германии в половине XIX в. Население тех областей, которые образуют современную Германскую империю, в конце 1849 г. достигало 35 миллионов душ. Из них 29,4 милл. принадлежали к германскому таможенному союзу. Как и теперь, восток был заселен значительно слабее, чем запад и средняя Германия. Так, на 1 квадр. милю в провинциях Восточной и Западной Пруссии и Познани приходилось 2.325 чел., в округе Кёслин (т. наз. Задняя Померания) - 1.813, в Мекленбург-Стрелице - 2.016 чел.; напротив, в королевстве Саксонии - 7.317, в округе Эрфурт - 5.682, в вел. герц. Гессене - 5.590, в округе Кёльн - 7.085 и в округе Дюссельдорф - 9.752 чел. Естественные качества почвы и условия землевладения, климат и исторические причины объясняют эти различия. На западе и юге Германии преобладало свободное мелко-крестьянское землевладение, на востоке несоответственно большая часть земли принадлежала крупному землевладению, и крестьяне вплоть до революции (1848) еще несли всякого рода повинности, унаследованные от феодального прошлого. Пути сообщения запада и юга стояли значительно выше, чем на востоке; на западе и в средней Германии промыслы и мануфактура, вообще говоря, были развиты лучше, чем на востоке. В богатой рудами и углем Рурской области, в юго-западной Вестфалии и в примыкавших к ней частях Рейнской провинции добывались в довольно большом количестве железо и уголь, хотя вообще добыча железа в Германии тогда далеко еще не покрывала потребности в нем. Она доходила в 1850 г. до 2,1 миллионов центнеров, а добыча каменного угля до 5,8 милл. тонн. Серебряные рудники Саксонии и Мансфельдской области в Тюрингии давали еще довольно много серебра. В Саксонии и Тюрингии было распространено хлопчатобумажное производство, а в прусском Лаузице и в области Ахена - шерстяное, в силезских горах и в Равенсбергском округе в Вестфалии (Билефельд и окрестности) - полотняное. Но по характеру эти производства представляли по большей части капиталистическую систему работы на скупщика: "фабрикантом" являлся тут предприниматель-торговец, по его заказу сырые материалы или полуфабрикаты перерабатывались ручным способом кустарями, работавшими у себя на дому. Настоящие фабрики с паровыми машинами настолько составляли исключение в половине века, что во всей Пруссии на прядильных, ткацких и сукноваляльных фабриках было в ходу всего 237 паровых машин в 3.236 лошад. сил. Всего в 1846 г. в Пруссии в промышленности и сельском хозяйстве насчитывалось 1.139 неподвижных паровых машин, распределявшихся следующим образом:

Передовое в промышленном отношении королевство Саксония имело в 1846 г. лишь 197 фабрик с паровыми двигателями в 2.446 лошадиных сил, в остальной же Германии машины были распространены еще меньше. Отсюда видно, насколько еще преобладало мелкое производство, направленное на удовлетворение местных потребностей и от него зависевшее. В связи с этим отделение в народн. хозяйстве земледелия от промышленности, с одной стороны, и промышленности от торговли, с другой, было далеко еще не всюду резко выражено. В деревне, в помещичьих и крестьянских хозяйствах, изготовлялись для собственного потребления многие предметы, в общем уже принадлежавшие к области ремесленного производства, многие деревенские ремесленники имели подсобные занятия в земледелии настолько значительные, что трудно было решить, куда их отнести: к земледельцам или к ремесленникам; во многих случаях в городах так же обстояло дело с ремеслом и торговлей и случайной работой. Поэтому данными тогдашних промысловых переписей приходится пользоваться для сравнения лишь с большими ограничениями и оговорками.

Прусская промысловая перепись 1846 г. из общего числа 4.462.299 лиц, занятых промыслами, относит к "фабричному состоянию" лишь несколько более ¹/₉ части, а именно - 557.730 лиц. Но из этого числа почти половина (276.484 чел.) падает на ткачество, которое лишь в очень немногих случаях носило действительно фабричный характер, в большинстве же случаев находилось в стадии мануфактурного производства (тяжелое положение рабочих этой отрасли промышленности изображено в "Ткачах" Гауптмана). В хлопчатобумажном производстве на 71.166 ручных станков приходилось лишь 2.628 механических, в полотняном же на 45.029 ручных станков всего лишь 15 механических. 842.148 человек значились непосредственно принадлежащими к "ремесленному состоянию", тогда как 1.470.091 человек - цифра, превышающая численность всех работавших в ремесле и на фабриках, вместе взятых, - были отнесены к "самостоятельн. наемным рабочим", т. е. существовали всякого рода поденной работой. Почти столько же лиц, а именно 1.271.606, фигурируют в переписи под рубрикой "Gesinde" - батраки и прислуга, а 320.722 лица отнесены к "торговому состоянию".

В богатой промышленностью Саксонии в 1849 г. лишь 39.867 человек взрослого населения мужского пола заняты были в горном деле и на фабриках, в ремесле же, напротив, 129.492 лица и 105.825 в домашней промышленности, причем к последним причислялось еще 59.550 женщин.

С. Экономическое развитие от средины века и до австро-прусск. войны. - а. Социальные перегруппировки в ремесле. Революция 1848 г. имела большое значение для экономического развития Германии. Насколько последовавшая за ней политическая реакция не могла вернуть немецкие государства к тому правовому положению, в каком они находились накануне революции, настолько же не в силах была она восстановить и прежнюю бюрократическую опеку над хозяйственной жизнью. Правда, некоторые правительства, в том числе и прусское, пытались пойти навстречу стремлениям проникнутых цеховым духом ремесленников, добивавшихся в революционный год возрождения исключительных цеховых ограничений позднего средневековья, путем установления известных привилегий и преимуществ для ученых мастеров. Но те же правительства старались примирить с политической реакцией капиталистическую буржуазию, а кроме того, вследствие политич. соперничества, были весьма заинтересованы в повышении национального богатства; поэтому привилегии мастерам могли получить осуществление лишь постольку, поскольку дело касалось численных отношений между мастерами и подмастерьями в ремесле, и это отношение оказывалось весьма неблагоприятным для подмастерьев. По прусской промысловой переписи, напр., в портняжном ремесле насчитывалось еще 69.651 мастеров и мастериц и 37.738 подмастерьев и учениц. В 1861 г. было 76.823 мастера и 49.291 подмастерьев и учениц. Число первых возросло на 7.000, число вторых на 12.000. В 1846 г. на 100 мастеров приходилось 55, а в 1861 г. уже 64 подмастерья. Ту же картину дает и сапожное ремесло. В нем было:

На 100 мастеров в 1846 г. приходилось 56 подмастерьев, а в 1861 г. - 63. В других промыслах, как напр., слесарном, столярном, шляпном, обнаруживаются более значительный перемены в количественном соотношении между мастерами и подмастерьями, так что во всех ремеслах прусской монархии в 1861 г. число подмастерьев превышало число мастеров. В общем положение вещей было таково:

Аналогичное явление наблюдалось и в королевстве Саксонии. Там в ремесле насчитывалось:

Совершенно иначе обстояло дело с борьбой ремесленного производства против капиталистической организации в промышленности и торговле.

Богатство Германии капиталами, если выразить его в деньгах, возрастало в течение первой половины XIX в. лишь весьма медленно. В 1848 г. в Пруссии считали лишь по 240 талеров капитала на душу населения. Развитие производства плелось медленным шагом, о предпринимательской отваге высокого пошиба не было и речи. Торговый баланс был попеременно то активным, то пассивным. По вычислениям К. Г. Pay за период с 1842 по 1846 г. ввоз в пределы таможенного союза выражался в среднем цифрой в 210 миллионов талеров, а вывоз - цифрой в 170 милл. талеров, по показаниям же Дитерици от 1840 г. ввоз и вывоз были приблизительно одинаковы. Так как иностранного капитала в Германии помещено было вряд ли меньше, чем вложено было немецкого капитала в иностранные займы и предприятия, то большей частью платежный баланс слагался для Германии неблагоприятнее, чем можно было судить по цифрам торговли. По временам из Германии уходило на большие суммы благородных металлов в слитках, чем притекало в нее, что, при весьма слабом развитии банкового и кредитного дела, могло оказывать лишь задерживающее влияние на рост капиталистических предприятий. И вот, как раз в революционные 1848-1849 гг., открытие золотых россыпей в Калифорнии и Австралии произвело целый переворот. Значительные массы золота, наводнившие теперь мировой рынок, оказали свое влияние и на немецкое народное хозяйство. Вывоз товаров из Германии повысился, и золото потекло на немецкий рынок. Дух предпринимательства оживился и в несколько лет привел к лихорадочной спекуляции. Далеко заглядывавшие в будущее предсказания экономистов относительно неблагоприятного воздействия открытия золотых россыпей на развитие мирового рынка, казалось, в скорости уже начали оправдываться. Подобно Англии и Франции, Германия также стала свидетельницей эпохи лихорадочного учреждения всякого рода акционерных обществ, которые росли, как грибы. В банковом деле также сказался большой подъем. Значительно улучшены были прежние грунтовые дороги и проведены новые, железнодорожное дело было впервые энергично двинуто вперед, и соответственно возросли размеры пассажирского и грузового движения.

b. Банковое дело. 1. Эмиссионные банки. Королевский банк в Пруссии, основанный еще Фридрихом II, был в 1846 г. преобразован из чисто государственного учреждения под названием "Прусский банк" в акционерное общество под контролем государства, но по существу на частнокапиталистических началах. Основной капитал, который должен был составиться из взносов акционеров, был установлен в 10 миллионов талеров, причем государство еще добавило от себя 1 миллион в качестве вклада. Акционеры получили представительство в лице "центрального комитета" банка, с правом совещательного голоса; банк пользовался правом выпуска банкнот и занялся учетом, выдачей ссуд под обеспеч. и близкими к ним операциями. Развитие его с 1847 по 1865 г. выражается следующими цифрами (в миллионах талеров):

На второй год существования банка разразилась революция, государство заколебалось, публичный и частный кредит сильно пострадали, и банковые обороты значительно сократились. В 1849 году учет и ссуды под обеспечения, так же как и общий оборот банка, уменьшились на одну треть по сравнению с 1847 годом, повысилось лишь обращение банкнот, что при таких условиях не могло служить хорошим признаком. Впрочем, с 1850 г. размеры всех операций банка увеличиваются, и так продолжается из году в год, пока, наконец, в 1857 г. общий оборот банка не возрос больше чем втрое, а сумма учета больше чем вчетверо, по сравнению с цифрами 1847 года. Тут дальнейшее развитие банка было прервано европейским кризисом, отличавшимся неслыханными до того остротой и распространением. Наступила заминка в банковых делах и, как следствие ее, продолжавшаяся несколько лет промышленная депрессия; обороты банка снова пошли назад, за исключением эмиссионного отделения. В 1860 г. они за всю эту эпоху были в наихудшем состоянии. С этого года снова начинается подъем, пока, наконец, в 1865 г. общий оборот банка не возрос в 4¹/₂ раза, а учетные операции в шесть раз против 1847 года.

Колебания оборотов Прусского банка являются верным отражением колебаний во всех частных и общественных банках тогдашней Германии. Кроме Прусского банка, до 1850 г. в Германии эмиссионных банков было очень мало. Главнейшими из них являлись "Баварский ипотечный и вексельный банк" в Мюнхене, учрежденный государством, с 8,57 миллионами талеров капитала, и "Лейпцигский банк" в Лейпциге, с 1,5 милл. талеров уплаченного капитала, частное учреждение, находившееся лишь под контролем государства. Несмотря на то, что лейпцигский банк работал с меньшим капиталом, чем мюнхенский, обороты его были значительно выше оборотов последнего. Дело в том, что Саксония по развитию промышленности значительно опередила в то время Баварию. В конце 1851 года балансы 9 эмиссионных банков, кроме Прусского банка, представляли следующую картину:

Цифры эти указывают на незначительное развитие банков и на солидное и боязливое ведение дела.

В течение 50-х годов к раньше существовавшим банкам прибавилось еще 20 эмиссионных банков. То были частью местные кредитные учреждения с ограниченным во времени правом выпуска банкнот, частью учреждения, созданные правительствами мелких или средних немецких государств, с более или менее резко выраженным характером государственных учреждений; некоторые из этих банков прилагали большие усилия к тому, чтобы путем помещения своих банкнот вмешиваться в дела соседних государств. Это повело к мелочной борьбе: заинтересованные государства запрещали принимать в общественных кассах в уплату банкноты таких банков. В результате такой анархии часть банков лишь в ограниченной мере могла осуществить свои эмиссионные права. Цифры, приводимые Лексисом в статье "Банки" в "Handwörterbuch der Staatswissenschaften" для характеристики балансов немецких эмиссионных банков в 1861 г., дают такую картину:

кассовая наличность ................. 24,64 милл. тал. 
вексельный портфель ................. 47,88 милл. тал. 
ценные бумаги ....................... 18,81 милл. тал.
требования по заклад. ............... 16,74 милл. тал.
счета по вкладам и контокоррентам ... 29,98 милл. тал.
банкн. в обращении .................. 39,76 милл. тал.

Для целых тридцати пяти банков все это весьма незначительные суммы; они сплошь ниже цифр одного только Прусского банка, имевшего в 1861 г. выпуск банкнот на 95,07 миллионов талеров. Но депозитная операция и у него была сравнительно незначительна. Балансы ее характеризуются следующими цифрами состояния вкладов:

 к концу 1851 г. . 24,18 милл. талер. 
 к концу 1856 г. . 20,76 милл. талер. 
 к концу 1857 г. . 18,94 милл. талер. 
 к концу 1861 г. . 22,80 милл. талер.

Постановка дела в этих банках отличалась большим бюрократизмом, так как в большинстве случаев во главе их стояли чиновники, вышедшие не из среды практиков финансового и коммерческого дела; к тому же банковая деятельность была весьма ограничена законом. Поэтому они лишь в далеко недостаточной степени могли удовлетворять все возраставшее потребности в промышленных и торговых капиталах.

2. Банки смешанного типа. Отчасти под влиянием социалистических теорий о необходимости ассоциации, теорий, сильно занимавших в то время умы во Франции, но занесенных и в Германию, около половины XIX в. зародились банковые акционерные общества, ставившие себе целью установление более тесной связи с промышленностью, чем это было раньше у эмиссионных банков. Первым акционерным обществом такого рода в Германии явился Шафгаузенский банковый союз (Schaafhausensche Bankverein) в Кёльне, возникший в 1848 г. путем преобразования в акционерное общество весьма почтенного банкирского дома, пошатнувшегося в делах вследствие революции. Это общество с самого начала было тесно связано с предприятиями рейнско-вестфальской горной промышленности. Основанное в 1851 г. в Берлине мартовским министром Давидом Ганземаном Учетное Общество (Diskonto-Gesellschaft) вначале было задумано в виде некоторого рода товарищеского кредитного банка для производителей со скромными средствами, и в течение нескольких лет велось именно в этом направлении, но с 1856 г. превратилось в коммандитное общество на акциях, распространившее свою деятельность на всякого рода банковые операции и ставшее первоклассным промышленным банком.

В 1853 г. по образцу парижского CréMobilier был основан кёльнскими и франкфуртскими капиталистами "Банк для торговли и промышленности"; он носил характер частного предприятия и находился в Дармштадте, вследствие чего получил в просторечии название Дармштадтского банка, хотя операции его выходили далеко за пределы, как этой тихой резиденции велик. герцогства Гессена, так и самого герцогства. С самого же начала он имел филиальное отделение во Франкфурте на Майне, а скоро устроил агентство в Берлине. В 1856 г. к названным банкам присоединилось еще пять банков смешанного типа.

Об их операциях в первые годы существования в специальной литературе можно найти лишь очень скудный материал, так что сводной полной таблицы их оборотов за этот период привести нельзя. К тому же она могла бы дать ложную картину, потому что как раз в это время некоторые банки изменили характер своих операций. Так, данные об Учетном обществе за период с 1852 по 1857 г. указывают на повышение учета векселей по специальным операциям преимущественно с мелкими дельцами с 9,6 до 55,4 миллионов талеров. В 1859 г. эта сумма понизилась до 20,8 милл. талеров и до 1865 г. оставалась приблизительно на том же уровне, чтобы после 1866 г. упасть значительно ниже. Но происходило это не потому, что банк стал терять свое значение, а просто потому, что он стал освобождать себя от этого рода операций и обратился, наряду с вексельной и контокоррентной операцией, главным образом, к эмиссионной операции и непосредственному участию в промышленных предприятиях. Уже в 1855 и 1856 гг. он принял участие в выпуске разного рода железнодорожных акций. В 1857 г. он приобрел за 2 миллиона талеров вестфальский рудник и плавильный завод, через слияние которых с другими рудниками и плавильными заводами с течением времени образовалось одно из крупнейших предприятий немецкой горной промышленности, - Дортмундский Союз (Dortmunder Union). Так как сначала это дело довольно долгое время не приносило дохода и служило помехой операциям Учетного банка, то оно в 1863 г. было преобразовано в форме коммандитного товарищества в самостоятельное предприятие, в котором, однако, Учетный банк принял участие большой суммой. Более удачными оказались для банка контокоррентные операции, оборот которых поднялся с 39 милл. талеров в 1856 г. до 233,4 милл. талеров в 1865 г. Но теперь банк искал себе клиентов уже не среди мелких дельцов, а среди капиталистических предпринимателей в торговле и промышленности, а также среди зажиточной частной публики. В 1864 г. он играл руководящую роль в международном консорциуме для реализации крупного австрийского государственного займа. Дармштадтский банк, который по своему уставу должен был представлять в Германии нечто аналогичное французскому CréMobilier и вскоре после своего основания занялся учреждением промышленных товариществ, не мог похвалиться в этой области особенно блестящими успехами. В 1856 г. он учредил не менее семи таких обществ с общим капиталом около 4¹/₂ милл. талеров, но все они, за исключением одного (прядильно-ткацкая фабрика), принесли ему только хлопоты. Крупные убытки он причинил себе также тем, что в годы процветания употреблял все возраставшую часть капиталов на покупку ценных бумаг, которые, с наступлением в 1857 г. кризиса, или потеряли всякий сбыт, или же продавались на рынке по значительно пониженной цене, так что потери банка на курсе по временам достигали миллионов талеров. Тем более достойно замечания, что, несмотря на все это, банк в годы кризиса оказывал своим кредитом поддержку разного рода промышленным предприятиям. В период 1854-1863 гг. Дармштадтский банк содействовал постройке шести немецких и шести иностранных дорог путем покупки их акций и облигаций для себя и путем содействия распространению их на рынке.

Шафгаузенский банковый союз с самого начала был тесно связан с промышленностью. Одним из первых промышленных предприятий, в основании которых он принял участие в качестве акционера, был Гёрдский союз горного и плавильного дела (Hörder Bergwerks- und Hüttenverein), после многих превратностей и теперь еще принадлежащий к крупнейшим смешанным предприятиям немецкой горнопромышленности. Принимал банк участие и в значительных предприятиях рейнской текстильной промышленности. В 1865 г. он, при уплаченном акционерном капитале в 5,2 миллиона талеров, достиг общего оборота в 90 миллионов талеров.

Еще большие обороты в названном году имели следующие банки северной Германии: Любекский коммерческий банк - 183.880.000 марок любекского курса, Берлинская торговая компания - 144.418.000 талеров, Гамбургский соединен. банк - 2.194.140.000 гамбург. банков. марок, Северо-германский банк (Гамбург) - 2.473.760.000 гамбург. банков. марок.

Несоразмерно большие обороты двух гамбургских банков объясняются тем, что в Гамбурге, еще с XVII века имевшем жиро-банк, операция жиро-сведение счетов путем списывания сумм с кредита плательщика на кредит получателя - уже получила право гражданства среди деловых людей и была весьма распространена уже в то время, когда в остальной Германии о ней еще и не имели представления. Гамбургская банковая марка составляла примерно 1¹/₂ теперешней немецкой марки, а любекская ходячая марка - около 1¹/₅.

3. Частные банки. В Берлине, Франкфурте на Майне, Гамбурге, Кёльне, Штуттгарте около средины XIX в. существовали и частные банкирские дома с большими капиталами. Ссудный капитал вообще играет значительную роль на ранней стадии развития капиталистического хозяйства. Ротшильд и Эрлангер в Франкфурте на Майне, Мендельсон и Шиклер в Берлине, С. Оппенгеймер в Кёльне, Л. Беренс в Гамбурге и другие финансисты являлись в Германии в ту эпоху относительно более крупной социальной силой, чем теперь. С целью сломить эту силу или, по крайней мере, оказать ей противодействие и был основан ряд акционерных банков, о которых шла речь выше. Так, во Франции CréMobilier бывшего сен-симониста Перейра был приветствуем при своем основании как демократический противовес феодально-капиталистическому дому Ротшильда. В сфере торгового капитала ему предназначали ту же роль, какую в политике хотел играть Наполеон III; по отношению к финансовым королям он должен был занять то же положение, в каком стояла созданная плебисцитом императорская власть по отношению к легитимистской монархии и буржуазной королевской власти. С аналогичными задачами выступило, как мы видели, в Берлине Учетное общество Давида Ганземана, в качестве банкового учреждения для мелкой и средней буржуазии, на основе демократических паевых начал. Лозунги Crédit Mobilier почти буквально повторяются в первых годовых отчетах Дармштадтского банка, а в издававшемся тогда почтенной фирмой Котта "Deutsche Vierteljahrsschrift" анонимный автор статьи "Немецкие кредитные банки" приветствует в 1856 г. учреждение CréMobilier следующим дифирамбом: "В различных пунктах Европы в руках отдельных банкирских домов скопились огромные капиталы. При помощи этих капиталов банкиры сделались господами во всех коммерческих делах и начали ставить свои условия, как обладатели монополии... Не видно было границ этой тенденции. Монополию можно было сломить, лишь противопоставив крупному капиталу еще более крупный, а последний можно было создать лишь путем соединения многих мелких капиталов. Так было открыто 12 ноября 1852 г. общество CréMobilier с капиталом в 60 миллионов франков, разделенным на 120.000 акций" (цитировано у G. Riesser, "Deutsche Grossbanken", 2 Aufl., стр. 37).

Если жалобы на крупных частных банкиров и заключали в себе много преувеличений, все же они были не совсем неосновательны. Что многие из этих финансовых феодалов при случае и желании брали ростовщические проценты, - не подлежит никакому сомнению. В Германии в половине XIX века ростовщичество банковых предприятий еще облегчалось многообразием монетных и торговых законов. Насколько прибыльно было это дело, видно, между прочим, из того, что в 1855 г. в вольном тогда городе Франкфурте на Майне из общего количества 1131 фирмы 109 принадлежали частным банкирам. В старой Пруссии (т.-е. до всяких присоединений) в 1846 г. насчитывалось уже 442, в 1858 г. - 602 банковых предприятия. В большинстве случаев то были единоличные предприятия, носившие в той или иной степени ростовщический характер; видно это хотя бы из того, что в этих 602 предприятиях общее число принципалов и служащих вместе составляло лишь 1774 человека. На чисто мелкобуржуазный Берлин приходилось из них 384 лица. В виду частного характера этих предприятий, об их деятельности не имеется никаких сведений. Но само собою разумеется, что между многими частными банкирами и промышленностью существовали тесные деловые отношения. Конечно, крупные финансисты по преимуществу занимались тогда дававшей весьма значительные барыши организацией и реализацией государственных займов, вексельным и денежным ажиотажем и другими подобными чисто денежными операциями. Но наряду с этим они не пренебрегали финансированием промышленных предприятий и приобретением их. Ротшильды принимали участие в постройке железных дорог, эксплуатации горных и горнозаводских предприятий, богатый банкирский дом братьев Шиклер в Берлине в то же время являлся крупной фирмой в сахарной промышленности, другие банкирские дома имели собственные маслобойни, писчебумажные фабрики, рейнские денежные короли были владельцами или совладельцами рудников и т. д. Даже в начале 60-х годов XIX в. в частных банках Германии было больше капиталов, чем в общественных, и потому, в общем, кредит. какой первые оказывали промышленности, немногим уступал размерам кредита на те же цели со стороны общественных банков.

Если Германия в половине XIX в., в общем, была бедной страной, то это лишь отчасти зависело от того, что у нее не хватало капиталов. Количество их в Германии было не в такой степени меньше, чем в Англии, в какой велика была промышленная отсталость Германии сравнительно с Англией. Но вследствие недостаточного развития денежного обращения и кредитной системы германская промышленность могла добывать себе капиталы лишь на очень тяжелых условиях. Кредит был еще тесно связан с ростовщичеством. Лишь развитие системы кредита, отнимавшее почву у ростовщичества, могло содействовать должному росту индустрии.

4. Кредитные товарищества. В 1850 г. зародились в Германии общества взаимного кредита. Уже раньше в отдельных пунктах Германии основаны были ссудные кассы с целью оказывать поддержку мелким производителям, но они носили более или менее благотворительный характер; лишь в 1850 г. в городке Деличе прусской провинции Саксонии возникло Вольное товарищество ремесленников для наращения процентами вкладываемых в него сбережений и для выдачи ссуд на началах взаимопомощи и полной круговой ответственности всех членов. Товарищество это примыкало к принципам ассоциаций, основанных во Франции сен-симонистом Ф. Бюше; это не должно удивлять нас потому, что это товарищество несомненно стояло в тесной связи с пропагандировавшимся в этой части Германии движением, направленным на учреждение товариществ для закупок и кооперативных магазинов и являвшимся отпрыском подавленного в 1848/49 гг. властями социалистического Братства рабочих. Отрицание Деличевским товариществом помощи со стороны государства коренилось столько же в политических мотивах, сколько и в социально-экономических соображениях. В качестве теоретического принципа взаимопомощь товариществ была формулирована лишь позднее. Вначале товарищество отвергало вмешательство в свои дела не государства вообще, а данного полицейского государства. Но в эту по преимуществу мелкобуржуазную эпоху и основанные рабочими промышленные товарищества должны были по необходимости получить мелкобуржуазный характер, раз они в хозяйственном отношении обособлялись друг от друга, чтобы избежать полицейских преследований. Они стремились помочь не классу, а отдельным лицам. На этом-то пути их и застал либерально-демократический бывший судья и депутат Герман Шульце-Делич, ставший с тех пор их руководителем. Человек, оппозиционно настроенный, одушевленный желанием помочь бедному люду, он предоставил себя в распоряжение товариществ в качестве советчика и защитника. На основании своего практического опыта он рекомендовал им усвоить принцип круговой ответственности, как наиболее пригодное средство, чтобы добиться на наиболее выгодных условиях кредита от крупных купцов. Круговая ответственность должна была послужить также воспитательным средством подготовления сочленов к деятельному участию в добросовестном управлении делами товарищества. Для выполнения задач, которые могли себе поставить при описанных условиях товарищества, советы Делича оказались весьма целесообразными. Основанное в Деличе ссудо-сберегательное товарищество мелких мастеров сохранилось и нашло себе подражателей. Благодаря удачному ходу дел в период с 1850 по 1856 г. движение крепло и росло. Уже в 1854 г. оказалось возможным сделать попытку учредить союз всех тех товариществ, которые руководились в своей деятельности выработанным Шульце-Деличем уставом. Но правительства, с сильным недоверием смотревшие на движение, в виду его демократического характера, всячески затрудняли осуществление этого плана, и лишь в 1859 г. вступил в жизнь с предварительным уставом "Всеобщий союз основанных на взаимопомощи промышленных и хозяйственных товариществ", окончательно сформировавшихся в 1864 г. Директором союза сделался Шульце-Делич, и, по его сообщению, в 1859 г., в год основания союза, в Германии насчитывалось 190 кредитных товариществ, учрежденных по его принципам; из них, однако, лишь 80 примкнуло к союзу. Эти 80 товариществ заключали в себе 18.676 членов и имели капитала на 800.000 марок (на современные деньги). В 1859 г. ими выдано было ссуд и произведено отсрочек по платежам на 12 милл. мар. и принято вкладов на сумму в 3 милл. мар. Еще более быстрым темпом движение стало распространяться в последующие годы. В 1865 г. Шульце-Делич в своем отчете мог уже констатировать существование 961 кредитного товарищества, из которых 498 принадлежали к союзу и представляли свои отчеты. Таким образом, число товариществ возросло за это время в 6 раз. Другие данные видны из следующей таблички:

В то время как число союзов увеличилось в 6 раз, число членов возросло в 9, а обороты в 17-18 раз. В результате такого быстрого роста у приверженцев союзов окрепли самые смелые надежды на их распространение и на их социально-политическое значение; те же цифры доказывают также, что союзы отвечали тогдашним потребностям. Значительное число мелких производителей действительно получило от них существенную помощь. В скромных размерах союзы содействовали облегчению условий обращения капитала и тем самым повышению промышленного производства в тех кругах производителей, где ростовщическая эксплуатация, пользовавшаяся тяжелым положением мелких промышленников, производила наиболее жестокие опустошения, где застой наступает скорее и губит наибольшее число предприятий. Как ни незначительными представляются приведенные цифры оборотов, по сравнению с оборотами больших банков и даже самих товариществ в позднейшие годы, для того времени они были весьма внушительны и имели крупное влияние в смысле пропаганды шульце-деличевских идей. В руководящих кругах этих товариществ чувствовали себя уже достаточно сильными, чтобы основать для них собственное банковое учреждение. Оно возникло под именем "Германский товарищеский банк Зергеля, Паризиуса и К°" с первоначальным капиталом в 250.000 прусских талеров в качестве фонда обеспечения. Местопребыванием банка был Берлин, а филиальное отделение для южной Германии он имел во Франкфурте на Майне. В течение четверти века банк служил центральным учреждением для товариществ, основанных на принципе самопомощи.

5. Ипотечные товарищества и ипотечные банки. Германия раньше других вступила на путь организации того вида кредита, который называется реальным. Тут следует различать, главным образом, три типа обществ: 1. государственные или провинциальные общества. 2. Вольные ипотечные общества взаимного кредита. 3. Акционерные общества ипотечного кредита.

Общества взаимного ипотечного кредита стали учреждаться в Пруссии после Семилетней войны, а затем нашли себе подражание и в других германских государствах. Общества эти организовывались по провинциям в качестве "местных товариществ" для имений, начиная с известной величины ("рыцарские" имения), с круговой ответственностью членов, в провинции Восточной Пруссии - в виде принудительных союзов, в других провинциях - на принципе добровольного вступления членов, причем, однако, взятие ипотечной ссуды обязывало к вступлению в общество. Ипотечные ссуды выдавались по большей части в виде закладных листов (с точно установленными процентами) на предъявителя, обращавшихся на денежном рынке наравне с облигациями.

В ипотечных акционерных банках круговой ответственности заемщиков не существует, а за убытки отвечает акционерный капитал. Банки этого типа появляются в Германии с начала 1863 г., но довольно значительное число эмиссионных банков и общих кредитных банков уже и раньше включало в число своих операций и ипотечные операции. Так, например, делал открытый в 1834 г. Баварский ипотечный и вексельный банк, на который по закону, за дарованную ему привилегию выпуска банкнот, возложена была обязанность употреблять часть капитала на ипотечные ссуды. В общем, однако, даже и после 1865 г. ипотечные ссуды, выдаваемые акционерными банками, имели малое значение по сравнению с ипотечными ссудами обществ взаимного кредита. Поэтому общую сумму выданных банками ипотечных ссуд можно приблизительно установить для этой эпохи на основании суммы выданных ими закладных листов.

В одном докладе, представленном французскому правительству в 1851 г., имеются данные по этому вопросу, но они относятся к разным для каждого банка годам за период между 1840 и 1850 гг., так что общей суммы для одного какого-либо года вывести из них нельзя. Однако, из сопоставления вполне очевидно одно, а именно, что в Германии около половины XIX в. всего выдано было ипотечных закладных листов на сумму около 500 миллионов марок на теперешние деньги, а это представляет до 700 миллионов марок, принятых в залог имуществ. Об ипотечных ссудах, выданных частными лицами, и, вообще, об ипотечной задолженности в Германии в то время не существует никакой статистики.

Опасности, связанные с ипотечным кредитом для распределения землевладения и для эксплуатации земли, всем хорошо известны. Однако, несмотря на эти опасности, товарищеская организация земельного кредита была шагом вперед, по сравнению с неограниченным господством частного капитала в этой области, и явилась одним из факторов, благодаря которым эксплуатация земли могла сделать такие успехи в Германии в XIX в. С начала и до середины XIX в. урожаи пшеницы повысились в Германии процентов на. 50, ржи, проса и овса в Восточной Пруссии процентов на 100. Но так как описанные выше кредитные организации учреждены были лишь в интересах верхних слоев землевладельческого класса, то они немало содействовали его увеличению за счет мелкого крестьянского землевладения. Правда, абсолютное уменьшение числа крестьянских земельных владений было не так велико, как это обыкновенно думают, так как наследственные разделы и аналогичные процессы имели следствием возникновение новых владений; все же, как показал Зеринг, с 1816 по 1859 г. в восточной Германии крестьянское землевладение сократилось на 1,6% своей площади в пользу крупного землевладения. Поэтому значительная часть возросшего за это время крестьянского населения не находила себе в деревне места для прочной оседлости, и процент крестьян, вынужденных уходить в города и искать себе занятий в промышленности, значительно повышается.

c. Развитие путей сообщения и рост производительности. Решающее значение для развития торговых сношений во второй половине XIX в. имели железные дороги. Так как большинство правительств немецких государств опасались брать на себя риск постройки железных дорог, то значительная часть этих дорог в Германии возникла в качестве частнокапиталистических предприятий, являясь собственностью акционерных обществ, появление которых весьма облегчалось, а иногда только и становилось возможным вследствие развития банкового дела. В промежуток с 1850 по 1865 г. железнодорожная сеть Германии увеличивается с 5.822 до 13.821 килом., т. е. на 137,5%. Из них в 1865 г. полных две трети эксплуатировались частными обществами. Капитал, употребленный на постройку и оборудование этих дорог, доходил до 3 миллиардов марок. В Пруссии, где государство с большей нерешительностью, чем другие немецкие страны, переходило к постройке или приобретению железных дорог, железнодорожная сеть распределялась (по протяжению) в 1865 г. следующим образом:

Распределение вложенного в жел. дороги капитала было таково:

На тех и на других дорогах движение выражалось в следующих цифрах пассажиро-километров, т. е. произведений числа билетов, выданн. пассажир., на число километров пути, на которое они были действительны, и тонно-километров, т. е. произведений веса грузов на число километров пути (в миллионах):

В то время, как пассажирское движение возросло более, чем в три раза, движете грузов увеличилось почти в 12 раз. Эти цифры дают представление о влиянии усовершенствования транспорта товара на производство. Удешевление провоза благодаря железным дорогам уже за рассматриваемое первое время их существования исчислялось в среднем в размере 75%, т. е. стоимость перевозки теперь составляла всего четвертую часть прежних фрахтов, при чем тут еще не учтены преимущества ускорения перевозки. Аналогичные цифры получаются и для остальной Германии.

Несмотря на выражавшиеся при постройке железных дорог опасения, переходившие даже в прямую враждебную агитацию, грузовое движение по грунтовым дорогам ("гужевой транспорт") не только не сокращалось, но даже все время возрастало. Изменилось оно лишь в одном отношении: гужевая перевозка применялась теперь (вовсе не к ущербу возчиков) все больше и больше только для коротких расстояний, а не на больших расстояниях, требовавших нескольких дней пути, как было прежде. Таким образом, общее число лиц, занятых в транспорте, непрерывно возрастало. Как видно из сопоставлений, для более позднего периода число это с середины и до конца XIX в. увеличилось значительно больше, чем вдвое, так что для периода с 1850 по 1865 г. увеличение это можно определить, по меньшей мере, в одну треть.

В течение первых десятилетий конкуренции со стороны железных дорог временное сокращение испытало лишь движение грузов по внутренним водам (по рекам и каналам). Зато довольно сильно развивается грузовое судоходство морское и океаническое, в первой трети XIX в. находившееся совсем в упадке. В 1847 г. в Гамбурге, кроме существовавшей еще с 1820 г. корабельной фирмы Сломана, основаны были Немецко-американское судоходное общество и судоходное общество Вёрмана, в 1856 г. - Северо-германский Ллойд в Бремене, все сначала с весьма скромным капиталом, который быстро стал расти. Грузооборот в двух крупных немецких гаванях с годовой цифры в 700.000 регистровых тонн в 1846-50 гг. повышается в десятилетие 1861-1870 гг. до 1.800.000 регистровых тонн в год.

Точно вычислить влияние этого роста средств сообщения и повышения грузового движения на промышленное развитие, конечно, нельзя, так как тут происходит постоянное взаимодействие. В общем можно лишь указать на то, что в годы увеличения железнодорожной сети хозяйственная жизнь Германии во всех своих отраслях обнаруживала подъем, далеко опережавший рост населения и что производство и потребление значительно возрастали.

Возможность более быстрого передвижения равносильна возможности более скорого сбыта, и там, где такая возможность возникает, повышается предприимчивость и предпринимательская отвага. Аналогичное действие оказывает и большая легкость и дешевизна доставки сырых материалов. Потребление хлопка-сырца в пределах Таможенного Союза поднимается с 500.000 центнеров в 1834 г. до 1.500.000 в 1860 г.

Наиболее наглядно можно проследить влияние возникновения и роста железных дорог на развитие производства в горной промышленности, потому что здесь оно оказывается в высокой степени непосредственным. Уже растущее потребление продуктов горноделия самими железными дорогами вызывает к жизни в этой области одно новое предприятие за другим и содействует расширению их производства. Лишь в одно десятилетие с 1850 по 1860 г., несмотря на понижение цен, ценность производства немецких горных предприятий повышается с 51 до 123,3 милл. марок, а чугунолитейных и сталелитейных заводов с 47,8 до 102,6 милл. марок. Из 257 акционерных обществ горного и горнозавод. дела, существовавших в 1900 г., 9 были основаны до 1850 г., а 43 в период с 1850 по 1870 г.; в машиностроении 5 обществ возникли до 1850 г., а 18 с 1850 по 1870 г. В общем, к этим двум последним десятилетиям относится основание 253 акционерных промышленных обществ, тогда как до 1850 г. основано было всего 38 обществ. И тут сказывается растущая индуcтpиaлизaция Германии и превращение ее в промышленное государство.

D. От основания Северо-Германского Союза до конца столетия. - a. Эпоха грюндерства в промышленности. Начало 1866 г. ознаменовалось значительным торгово-промышленным застоем, признаки которого сказывались уже в 1865 г. Одна из причин его заключалась в неопределенности политического положения. Лето 1866 г. принесло с собой австро-прусскую войну и - как следствие прусской победы - расширение территории Пруссии и основание Северо-Германского Союза, который окончательно закрепил выделение Австрии из Германии, где руководящая роль отныне фактически перешла к Пруссии. Правда, быстрое окончание военных действий уже в самый год войны избавило торгово-промышленный мир от многих опасений, но вновь создавшееся положение дел оставляло на ближайшее время еще достаточно места сомнениям, чтобы задержать общий подъем торгово-промышленной жизни. Угрожающая перспектива военного конфликта с Францией удерживала от основания крупных промышленных предприятий. Финансисты находили более выгодным обратиться к государственным займам и иным ценным бумагам тех стран, где, как в Соединенных Штатах и Австрии, дорого стоящие или неудачные войны привели к ухудшению валюты и необходимости заключать займы под ростовщические проценты. Облигации североамериканских золотопромышленных и железнодорожных обществ, австрийская серебряная и бумажная рента, акции австро-французской государственной и австрийской южной железных дорог заполняли берлинскую и франкфуртскую биржи и способствовали образованию больших состояний в Германии. К ним присоединялись дававшие при тогдашнем низком курсе высокий процент итальянские ренты, русские выигрышные билеты и бумаги румынских и германских железнодорожных предприятий, организованных гениальным финансовым авантюристом д-ром Струзбергом. Все эти объекты спекуляции настолько привлекали к себе внимание денежных людей, что интерес к промышленности был весьма слаб; промышленная предприимчивость проявлялась лишь в самых ничтожных размерах. В 1870/71 г. разразилась франко-германская война, а вслед затем конституировалась Германская империя; это отодвинуло виды на новую войну в отдаленное будущее и обогатило в то же время германский денежный рынок миллиардами французской военной контрибуции.

Препятствия, задерживавшие развитие предприимчивости в области промышленности, были теперь устранены. К тому же и изданный в 1869 г. и распространенный теперь на всю Германскую империю Устав о промышленности Северо-Германского Союза освободил промышленную жизнь от всех пережитков цеховых предписаний и государственной опеки, которые до тех пор накладывали на нее свои цепи. Началась эра преобразования уже существующих фабрик и промышленных заведений в акционерные общества на более широких основаниях и учреждения новых частных предприятий и акцион. обществ всякого рода в таком масштабе, какого еще не знала до того Германия. Война помешала выполнению очень многих прежде начатых работ, новое же положение вещей требовало исполнения все новых и новых работ; деньги, нужные для постройки железнодорожной сети, были теперь в изобилии, а в то же время повысившееся благосостояние и приток населения в города создали потребность в многочисленных перестройках и новых постройках; поэтому у вновь возникших обширных промышленных предприятий не было недостатка ни в заказах, ни в сбыте. Производство увеличивалось с лихорадочной быстротой; спрос на рабочие руки возрастал со дня на день; борьба рабочих за повышение заработной платы приводила - иногда путем забастовок, иногда и без них - к полному или, по меньшей мере, частичному удовлетворению их требований. Первые годичные отчеты акционерных обществ обнаружили блестящие дивиденды, которые немедленно причислялись к капиталу по курсу акций, т. е. "капитализировались", и лихорадочное грюндерство усиливалось с головокружительной быстротой. Ранее существовавшие общества увеличивали свой капитал путем выпуска "новых" или "молодых" акций; для определения их курса учитывались заранее и капитализировались на основании сильно повысившихся тем временем цен будущие доходы. Таким же путем создавались и новые общества с основными капиталами, не имевшими никакого реального обеспечения. Трудно сказать, сколько тут было фантастически-оптимистического самообольщения и сколько сознательного обмана публики, увлеченной безграничной жаждой наживы. Во всяком случае, кличка обманутых обманщиков применима как нельзя лучше к очень многим тогдашним "грюндерам" и их соратникам в прессе. Число основанных в Германии между срединой 1870 г. и срединой 1873 г. акционерных обществ достигает в общем 958, а капитал их выражается круглой цифрой в 3.600 миллионов марок. Но т. к. многие акции выбрасывались на рынок по ценам гораздо выше номинальных и т. к. курс почти всех акций сильно возрастал сейчас же по выпуске их, то можно считать, что весной 1873 г. бумаги этих обществ стоили по курсу около пяти миллиардов марок; иначе говоря, цена их превышала значительно больше, чем на миллиард, ту часть французской военной контрибуции, которая попала на денежный рынок Германии. Непосредственным результатом такого перегружения денежного рынка явилось чреватое последствиями повышение процента, которое неминуемо должно было вызвать биржевой кризис. Последний наступил в июне 1873 г. в связи с биржевой катастрофой в Вене, разразившейся уже в конце мая этого года. Хотя в Австрии и не было таких материальных условий, какие были в Германии, но в Вене царила почти такая же бешеная грюндерская лихорадка, приведшая к еще большему, чем в Германии, несоответствию между курсами выпущенных бумаг и платежными способностями рынка. Поэтому-то кризис и разразился здесь раньше; и т. к. венская биржа была тесно связана с биржами Германии, то кризис в Вене должен был неминуемо отразиться и на этих последних. Но и помимо венского краха, катастрофа все равно не миновала бы германского денежного рынка. Очищение рынка от ценных бумаг, не обеспеченных соответствующей суммой реальных ценностей, и значительное понижение бессмысленно вздутых курсовых и номинальных цен других промышленных бумаг - стали настоятельно необходимы. При огромной массе таких бумаг этот процесс очищения не мог, конечно, обойтись без катастрофических потрясений. И так как лихорадка грюндерства и спекуляций была тогда явлением интернациональным и к кризисам, разразившимся в Берлине, Вене и т. д., присоединились еще катастрофы в Соединенных Штатах, денежный кризис, а вслед за ним и застой в делах в Англии, то процесс затянулся гораздо дольше, чем это могли предвидеть даже опытные дельцы. Многим банкирам казалось теперь лишним трудом посещать фондовые биржи, в делах наступил застой, многие промышленные предприятия закрылись, другие значительно сократили размеры своего производства. Наряду с удалением фиктивных ценностей, шло уничтожение таких бумаг, которые при нормальных условиях могли бы безусловно считаться вполне реальными ценностями. Погасли доменные печи, опустели фабричные строения, приостановились машины, прекращения платежей и продажи с торгов непрерывно сменяли друг друга; повсюду царила безработица. На конгрессе немецких промышленников 21 февраля 1878 г. были сообщены итоги, согласно которым убытки, понесенные вследствие кризиса одной только железоделательной промышленностью Германии, достигали 455 миллионов марок. Эта цифра была, может быть, и преувеличена, но, во всяком случае, промышленность понесла огромные потери, и во всех слоях делового мира проявлялись признаки нужды. Из 465 доменных печей, бывших в действии в 1874 г., действовали в 1876 г. всего лишь 230, т. е. менее половины. Общая сумма производства железоделательной промышленности Германии уменьшилась с 181 миллиона марок в 1873 г. до 87 миллионов в 1876 г.

При таком положении промышленности Германская империя совершила в своей торговой политике переход от свободной торговли к протекционизму. На этот переход оказали влияние в одно и то же время: финансовое положение империи, которая, согласно имперской конституции, для покрытия возрастающих расходов вынуждена была прибегать к доходам от таможенных пошлин и налогов на потребление, - так как отдельные государства не хотели и слышать об увеличении взносов на общеимперские расходы; далее, агитация протекционистски настроенных представителей железоделательной и текстильной промышленности, переход до тех пор фритредерски настроенных консервативных помещиков восточно-эльбских провинций от политики свободной торговли к протекционизму, а также и отречение широких кругов мелких производителей от фритредерского либерализма, который они делали ответственным за плохие дела, и обращение их к антисемитизму и реакционной социальной политике.

b. Хлебные пошлины и развитие германского сельск. хозяйства до конца столетия. Уже до образования Германской империи ввоз хлеба в Германию превышал вывоз. Но до 1873 г. перевес ввоза над вывозом был незначителен и не имел никакого влияния на торговлю пшеницей. При дороговизне транспорта между востоком и западом, восток отправлял свой хлеб морским путем в Англию, тогда как запад потреблял больше хлеба, чем производил. Кроме того, в первую половину семидесятых годов цены на хлеб непрерывно повышались и достигли в 74/75 г. неслыханной дотоле в Германии высоты; заметим здесь, кстати, что это обстоятельство несомненно в сильной степени содействовало остроте и продолжительности тогдашнего кризиса. После окончания наполеоновских войн цены на хлеб повышались в Пруссии постоянно от десятилетия к десятилетию. По данным официальной статистики, средняя цена тонны (1.000 килограммов) в Пруссии за 10 лет выражалась в марках:

Кульминационным пунктом является 1875 г., когда тонна пшеницы стоила 275 марок, а тонна ржи - 185. Этот непрерывный рост цен не мог, конечно, внушить восточно-эльбским производителям хлеба особенной склонности к протекционизму; тем более, что во фритредерской Англии, у главного потребителя их пшеницы, цены на хлеб были значительно выше, чем в Пруссии, и, следовательно, вывоз хлеба туда был весьма выгоден. Но в течение семидесятых годов эта разница начинает быстро уменьшаться. Америка выступает на мировой рынок с огромным количеством дешевого хлеба и оказывает давление на цены на мировом рынке. Россия выбрасывает на заграничные рынки все большие и большие количества хлеба, и даже Австрия и юго-восточные страны ввозят в Германию большие количества хлеба, чем когда бы то ни было. В среднем тонна пшеницы стоила на английском рынке, по сравнению с ценами прусского рынка:

Пока цены на пшеницу в общем все еще повышались, значительное уменьшение перевеса английских цен над прусскими, весьма ощутительное уже в первую половину семидесятых годов, не могло еще ничего изменить в торговой политике прусских аграриев. Еще в 1876 г. представители восточно-эльбских консерваторов высказались в парламенте по поводу предложения о введении уравнительной пошлины на чугун в духе политики свободной торговли. Но когда цены на пшеницу упали на лондонском рынке ниже цен на прусских рынках и нельзя было больше отрицать, что возврат к старым условиям на долгое время выходит за пределы вероятности, поворот в таможенной политике землевладельцев не заставил себя ждать. Обеспечить себе внутренний рынок и выгодные цены на нем - такова стала теперь руководящая идея их торговой политики. Между ними и крупными промышленниками западной Германии образовался на почве вопросов таможенной политики союз, который создал, таким образом, в избранном в 1877 г. рейхстаге большинство в пользу внесенного Бисмарком, тогдашним имперским канцлером, таможенного законопроекта. Мы уже отметили во введении к этому отделу, что пошлины на хлеб первое время оставались на умеренной высоте, что в следующее десятилетие они были повышены до 50 марок на тонну, но в торговых договорах Каприви в 1891/92 г. нормированы в 35 марок на тонну. В 1882 г. для мельничных продуктов (мука и т. д.), а в 1894 для хлеба и стручковых растений были отменены постановления, согласно которым экспортеры должны были для получения обратно уплаченных ими пошлин представлять т. называемые "доказательства тождественности", т. е. доказательства того, что раньше ими было ввезено то же количество того же продукта и т. д. Благодаря отмене этого постановления было достигнуто то, что в Германии цены на хлеб стояли выше, чем на мировом рынке, на размер пошлины. Но так как - за исключением короткого промежутка - цены на мировом рынке не переставали падать, то и пошлина не была в состоянии взвинтить цены на хлеб выше размеров 1861-70 гг. или даже до уровня высоких цен за пятилетие 1871-75 гг. Поэтому в Германии пошлины все-таки не могли отразиться так гибельно на народном питании, как это было в течение продолжительного времени в Англии в эпоху хлебных законов.

В общем пошлины на хлеб и другие сельскохозяйственные продукты подняли цены на них в Германии за последние два десятилетия XIX века на 20-35% по сравнению с ценами мирового рынка. Можно без всяких оговорок признать, что это спасло многих землевладельцев от разорения. Но и цены на землю, не перестававшие подниматься в течение первых двух третей XIX столетия, не только удержались на высоком уровне цен 1871-75 гг., - когда к прочим причинам роста цен на землю прибавилась еще бешеная земельная спекуляция, - но значительно еще превзошли их. По Мейцену арендные цены на прусских государственных землях в старо-прусской государственной области, в переводе на современную денежную единицу, равнялись:

В 1906 г. средняя арендная цена гектара в той же области определялась в 32,97 марки.

В своей книге: "Движение цен на землю в Познанской провинции" Сарацин, определяя стоимость земельных участков, включая постройки, приводит следующие цены за гектар (в марках):

Аналогичный рост цен на землю можно проследить во всей Германии. Несмотря на непрерывную интенсификацию обработки земли, то население Германии, которое живет доходом от сельского хозяйства, однако, совершенно не возросло. По данным трех главных промысловых переписей, лиц, живших доходами от сельского и лесного хозяйства, как главного промысла, (самодеятельных и их семейных) в Германии числилось:

В то же время рост всего населения Германии выражается в следующих цифрах:

Таким образом, число лиц, для которых земледелие являлось главным промыслом, составляло по отношению ко всему населению Германии:

Итак, несмотря на аграрный протекционизм и постоянное уменьшение площади земель под паром, - последняя составляла 18% всей пахотной земли в начале шестидесятых годов и 6% к концу столетия, - земледельческое население Германии значительно сократилось и абсолютно и относительно. Из 16.498.416 душ, на которые население Германии возросло с 1882 по 1907, на долю земледельческого класса, в общем итоге, не приходится ни одной души. Он, наоборот, отдал 1.544.279 душ другим классам. В этих сырых цифрах скрывается доказательство, которое можно было вывести и дедуктивным путем, в пользу того, что Германия должна была либо отказаться от дальнейшего роста населения, либо превратиться в промышленную страну. Другими словами, Германии, как выразился имперский канцлер Каприви в одной из своих речей в 1893 г., приходилось выбирать между вывозом товаров и вывозом людей. И ничего существенного в этом отношении не изменилось бы, если бы были установлены такие высокие пошлины на земледельческие продукты, что весь спрос Германии на те из них, какие могут произрастать на немецкой почве, должен был бы удовлетворяться исключительно местным производством. Сбор и потребление (в пищу, на корм и для промышл. целей) пищевых земледельческих продуктов выражались в Германии в последнее пятилетие XIX столетия, в среднем, ежегодно в тысячах тонн:

Только для пшеницы и ячменя потребление превысило сбор, для ржи, овса и картофеля сбор, наоборот, превысил потребление. В этом отношении не произошло никаких существенных изменений и в первое десятилетие XX века. Обработка пахотной площади, которая могла бы удовлетворить весь спрос народного хозяйства Германии на эти пять продуктов, заняла бы едва на ¹/₅₀ больше людей, чем их занято в этом производстве в настоящее время. Несколько больше пришлось бы увеличить количество рабочих сил для самостоятельного снабжения внутреннего рынка убойным скотом и мясом; но, т. к. ежегодный ввоз этих продуктов составляет не больше 5% потребления, то и здесь увеличение рабочей силы достигло бы лишь небольшого процента, тем более что такие высокие пошлины, какие пришлось бы ввести для этой цели, в связи с вызванным ими ростом цен, повлекли бы за собой сокращение потребления. Дальнейшее повышение хлебных пошлин задержало бы, может быть, абсолютное уменьшение земледельческого населения Германии, но не его относительное уменьшение, т. е. не уменьшение процентного отношения ко всему населению. Прирост населения должен был все более и более со времени основания Германской империи находить себе средства к существованию в промышленности, торговле, транспорте, на частной и государственной службе.

c. Развитие промышленности со времени основания Германской империи до конца столетия.

1. Развитие железных дорог, морского и речного судоходства. Большую часть прироста трудящегося населения поглотила промышленность. С средины столетия до времени основания Германской Империи не произошло еще значительного перемещения рабочего населения из сельского хозяйства в промышленность. Число рабочих, занятых в горном деле, фабр. промышленности и ремеслах, составляло в Пруссии в 1846 г. 30,76% всего самодеятельного населения, т. е. 1.669.822 из 5.430.156. На много больше оно не было и в 1871 г. Это явствует из данных имперской промысловой переписи населения, а также подтверждается и тем фактом, что до 1871 г. население увеличивалось гораздо сильнее в земледельческих областях Германии, чем в остальных частях ее. С 1816 по 1870 г. население семи восточных провинций Пруссии, включая оба Мекленбурга и великое герцогство Гессен, увеличилось почти на 91%, тогда как в западной и южной Германии прирост его едва превышал 23%. В годы грюндерства (1871-73) города и промышленные округа Германии привлекли к себе множество населения из земледельческих областей, но в период кризиса происходило обратное переселение, так что эпоха решительной индустриализации Германии начинается, главным образом, вместе с предпоследним десятилетием XIX столетия и совпадает, следовательно, по времени с переходом к протекционизму. Не стоит никакого труда сделать из этого совпадения во времени вывод о причинной связи и в покровительственных пошлинах искать причины этого промышленного развития. Но против такого заключения говорит хотя бы уже то обстоятельство, что начавшаяся с 1879 г. эра торговой политики была эпохой, как индустриальных, так и сельскохоз. пошлин и что, начиная с 1887 г., сельскохоз. пошлины стали в процентном отношении к ценам продуктов выше, чем средние промышленные пошлины. Но Германия располагала трудолюбивым и способным к технической работе населением, пробудившимся духовно благодаря обязательному обучению и обновлению общественной жизни; торговый класс ее был хорошо вооружен знанием языков и иностранных рынков, техники ее выносили из школы навык к теоретическому мышлению; в недрах земли ее хранились необходимые для развития современной индустрии минеральные богатства, и денежный капитал накопился уже в достаточном количестве. Прибавьте к этому еще недорого стоящие и, в общем, честные администрацию и суд и поставленное весьма практично, по сравнению с другими странами, в особенности по сравнению с Англией, законодательство о патентах, благоприятствовавшее предприимчивости и еще улучшившееся за последнее время. В течение семидесятых годов Германия путем имперского законодательства объединила денежную систему и банковое законодательство и ввела золотую валюту; правда, это обошлось империи довольно дорого, но зато подняло положение ее в кругу капиталистических наций. Пруссия, руководящее государство империи, использовала депрессию и купила по дешевой цене большую часть прусских железных дорог, находившихся в частных руках; и хотя вначале главным мотивом к выкупу железных дорог являлись стратегические соображения, но очень скоро выяснилось, что Пруссия обеспечила себе благодаря этому выкупу чрезвычайно богатый источник доходов. Примеру Пруссии последовали те германские государства, в которых до нее не был совершен переход железных дорог в государственную собственность, и, таким образом, к 1890 г. в Германии оставались в руках частных обществ лишь третьестепенные железнодорожные линии. Железнодорожная сеть Пруссии увеличилась за 12 лет (1879-1891) на 50%, т. е. с 18.537 километров до 27.765; из этого количества 1 апреля 1891 г. принадлежали государству и эксплуатировались им 25.585 километров, т. е. свыше 92%. Устранение конкуренции в области железнодорожного дела имело, конечно, и свои отрицательные стороны; последние будут оставаться в силе до тех пор, пока в этой области интересам общества противопоставляются фискальные интересы правительства, направленные к увеличению доходности ж. д., а также пока на железнодорожную политику государства могут влиять частные интересы определенных групп имущих классов. Между тем переход в ведение государства позволяет ввести единство управления и значительные упрощения в ведении всего дела, почти невозможные при системе конкуренции; и по мере того, как ослабевает бюрократический дух в различных органах управления, возрастают и выгоды этих нововведений. В общем, переход железных дорог в руки государства сильно содействовал в Германии росту главных отраслей промышленности. Тарифная политика государственных ж.-д. управлений носила даже во многих случаях протекционистский характер, вместо практиковавшегося некоторыми частными жел. дорогами чрезмерного покровительства ввозу из-за границы; выступило всякого рода покровительство местным производителям посредством дифференциальных тарифов, которые затрудняли конкуренцию со стороны иностранного ввоза.

С 1871 г. - года основания Германской империи - до конца столетия, до 1900 г., длина железнодорожной сети Германии разрослась с 21.471 клм. до 49.878; при этом непрерывно возрастали также: размер и сила паровозов, размер и провозоспособность вагонов и число отправляемых поездов, а пути, строившиеся вначале, главным образом, одноколейными, теперь стали двухколейными. Основной капитал германских ж. д. увеличился, поэтому, еще более, чем длина их.

Так, они составляли:

Еще значительнее рост так называемого подвижного состава ж. д. На германских ж. д. числилось:

Коэффициенты прироста были бы еще больше, если бы при вычислении принималось во внимание не только количество локомотивов и вагонов, но и вес их. Но для этого отсутствуют точные сравнительные цифровые данные. Влияние, которое оказали на развитие ж.-д. сообщения увеличение силы локомотивов и ускорение движения поездов, иллюстрируется лучше всего ростом фактического железнодорожного движения.

При расчете в килом. получаем следующие цифры:

Увеличение пассажирского движения выразится еще большими цифрами, если считать число пассажиров без отношения к длине пути. В то время как в 1871 г. оно не достигало еще 100 миллионов, в 1900 г. оно дошло уже до 848 милл., не считая перевезенных бесплатно войск.

Все приведенные цифры относятся только к ширококолейным железным дорогам. С течением времени к ним присоединилось значительное число узкоколейных (местных и пригородных) ж. д., обслуживающих местности, лежащие вдоль или в стороне от главных линий. В 1900 г. длина их равнялась в общей сложности 1.800 километрам, число пассажиров - 23 миллионам, а количество перевезенного груза - 6,7 миллионов тонн; при расчете в километрах получается 188,5 миллионов пассажиро-километров и 80,5 миллионов тонно-километров. Основной капитал узкоколейных дорог составлял, насколько его можно было вычислить, 98,7 миллионов марок.

Персонал ж. д. обеих систем состоял в 1900 г. из 222.540 служащих и 316.967 рабочих.

Не отстали от ж.-д. сообщения и пароходные сообщения: морские, речные и по системе каналов. Эти средства сообщения более давнего происхождения, чем ж. д.; самым характерным явлением в их развитии является вытеснение парусных судов пароходами и громадное увеличение вместимости судов. Относительно судов внутреннего плавания (совершающих рейсы по рекам, каналам и по побережью) имперская статистика публикует только сводные данные за промежутки в несколько лет. По данным этой статистики в 1877 г. насчитывалось 16.914 судов вместимостью свыше 10 тонн и с общей вместимостью в 1.317.500 тонн; в 1902 г. - 24.839 судов с общей вместимостью в 4.877.509 тонн. В то время как число судов увеличилось почти на 50%, общая вместимость их увеличилась больше, чем на 250%. Средняя вместимость судов внутреннего плавания увеличилась за это время с 78 тонн до 196, а вместимость самых крупных из них - с 800 до 3.000 тонн. Значительно увеличились также длина и глубина водных путей внутреннего сообщения. На урегулирование речных путей, углубление рек, проведение каналов и устройство гаваней было истрачено с 1850 г. по 1900 г. больше полумиллиарда марок, причем главная часть этой суммы приходится на период времени после 1870 г.; в результате общая длина внутренних водных путей Германии достигла к концу столетия 14.168 километров; только Соединенные Штаты и Европейская Россия превосходили теперь Германию по абсолютной длине водных путей, хотя и отставали от нее в отношении длины последних к общей площади. В Германии на 100 квадр. клм. приходилось 2,3 клм. водных путей, в России - 0,77, а в Соединенных Штатах - 0,4. Из 14.168 клм. водных путей Германии 7.075 имели глубину свыше 1 метра, 3.013 свыше 1,50 и 2.216 свыше 1,75. Грузовое движение по внутренним водным путям Германии поднялось с 2.900 миллионов тонно-километров в 1875 г. до 7.500 в 1895 г. Так как водный транспорт значительно дешевле железнодорожного - при большей продолжительности пути он дает 50% экономии - то обилие водных путей и значительное развитие судоходства явились важным фактором подъема народного хозяйства Германии.

Развитие морского судоходства в Германии с 1871 г. по 1900 г. выражается в следующих цифрах: в 1871 г. в ней числилось судов вместимостью свыше 17,65 тонн:

В 1900 г. их числилось:

Число парусных судов уменьшилось почти на половину, а вместимость их почти на 40%, число пароходов увеличилось в 8,8 раза, а вместимость их - в 14 раз. Вместимость brutto всех морских судов Германии достигала в 1900 г. 2.495.389 per. тонн, а вместимость netto - 1.737.798, что, по сравнению с 1871 г., составляет увеличение на 75%. Если принять во внимание значительные изменения в размерах и двигателях (пар вместо парусов), то увеличение провозоспособности германских судов за вышеуказанный промежуток времени следует определить на много выше 300%.

Это увеличение приходится целиком на суда Северного моря и, следовательно, - океанического плавания; судоходство же на Балтийском море сократилось. Вместимость судов Балтийского моря достигала в 1871 г. 449.823 рег. тонн и в 1900 г. лишь 218.750; на Северном море 532.532 рег. тонн в 1871 г. и 1.519.048 в 1900 г. Большая часть германского морского флота приходится на Бремен с его внешними портами и на еще более крупный Гамбург. В 1900 г. на Гамбург и примыкающие к нему порты приходилось 798 судна вместимостью в 998.854 тонны, на Бремен и его внешние порты 402 судна вместимостью в 541.796 тонн; это составляет вместе пять восьмых всего состава германского морского флота. На эти же два города с примыкающими к ним портами приходится и главная доля морского пароходного движения. Увеличение морского сообщения с 1873 г. по 1900 г. выражается для всех германских портов в следующих цифрах:

Приблизительно так же возросло и число отходящих судов. На Гамбург и Бремен с их внешними портами приходилось в 1900 г. лишь около четверти всего числа прибывших судов (19.500 из 77.000), но три пятых их общей вместимости - 10 милл. из 17 милл. тонн вместимости. Величайшие морские суда пристают в этих двух главных портах Северного моря. Ясно, что тате результаты могли быть достигнуты только путем крупных и дорогостоящих построек по расширению этих портов и такого же увеличения пароходных обществ. И действительно, со времени основания Германской империи на работы по постройке гамбургского порта затрачено 200 миллионов марок; соответственные суммы затрачены и на перестройку бременского порта, включая и требовавшееся углубление русла реки Везера на 5 метров. Из гамбургских пароходных обществ "Гамбург-американское пароходное акционерное общество", обыкновенно обозначаемое сокращенно "Hapag" ("Hamburg-Amerikanische Paketfahrt - Aktien-Gesellschaft"), возникшее в 1847 г. с капиталом в 300.000 марок, увеличило к 1902 г. акционерный капитал до 100 миллионов марок и до 46 миллионов в облигациях; из бременских обществ пароходство "Северно-германский Ллойд" (Norddeutscher Lloyd), основанное в 1857 г., увеличило свой капитал с 3 миллионов бременских талеров до 80 милл. марок в акциях и 49 миллионов облигациями. Наряду с этими гигантскими обществами, в Германии насчитывалось в 1900 г. еще 6 пароходств с капиталом, начиная от 10 миллионов марок и выше.

Рука об руку с этим значительным ростом германского морского судоходства идет и развитие германского судостроения. Хотя по размерам своего судостроения Германия все еще стоит далеко позади огромного кораблестроения Англии, но она уже опередила в этом отношении все остальные великие державы. В 1900 г. было построено судов торгового флота водоизмещением более, чем в 100 рег. тонн:

Ни в одной из остальных стран размеры торгового судостроения не достигали 20.000 рег. тонн. По величине построенных судов, германские верфи могут быть поставлены наряду с лучшими иностранными фирмами. Согласно вышеприведенным данным, средняя величина выстроенных в 1900 г. на германских верфях пароходов для морского сообщения превышала на 3.095 тонн средние размеры пароходов других стран. Это отношение не каждый год одинаково, но высокие средние цифры, во всяком случае, указывают на то, что Германия обладала целым рядом корабельных верфей самой высокой производительности.

2. Усиленное развитие путей сообщения и промышленность. Выше (стр. 98) мы уже отметили влияние, которое оказывает развитие транспорта и средств сообщения на общее промышленное развитие страны. Сильный подъем, который германское судостроение переживало в последние десятилетия XIX века, в свою очередь способствовал развитию промышленности. Связь между ними в данном случае бросается в глаза так ярко, как, пожалуй, ни в каком другом случае. Только наблюдаемый рост товарообмена и возможность с достоверностью предсказать его дальнейшее развитие в будущем могли побудить к такой огромной затрате капитала, какой требовали сооружение, оборудование и эксплуатация верфей для постройки все более и более грандиозных транспортных кораблей. Но это в свою очередь, разумеется, связано с техническими условиями, которые зависят от развития промышленности. Без высокоразвитой машиностроительной промышленности, которая в свою очередь предполагает существование развитой промышленности полуобработанных продуктов, железа и стали, не могла бы иметь места постройка пароходов с такой огромной провозоспобностью, какие выпускаются из главных верфей в Эльбинге, Киле, Гамбурге и Штетине. В данном случае имеет место взаимная зависимость. Но решающую роль играют отрасли промышленности, которые применяют в своем производстве эти машины и родственные им сооружения - паровые краны, мосты и т. д., а среди этих отраслей впереди всех стоять отрасли промышленности, связанные с транспортом, - пароходство, железный дороги. При своем увеличивающемся спросе на железо или сталь и уголь, эти отрасли промышленности являются могущественнейшим фактором развития каменноугольного дела и железоделательной индустрии, а доставляемая ими возможность более дешевого, более быстрого и более обширного передвижения товаров вызывает в свою очередь увеличение предприятий в других отраслях промышленности, а вместе с этим и потребность со стороны этих отраслей в больших сооружениях для предприятий и в более крупных машинах. Точно так же, как развитие средств сообщения за 1871-1900 гг. относится к развитию двух предшествующих десятилетий, так и развитие горнозаводской и железоделательной промышленности различных ступеней (сырых продуктов, полуфабрикатов и готовых продуктов) в первую эпоху относится к их развитию во вторую эпоху. Но, конечно, играют роль еще и другие факторы.

3. Прогресс техники в крупной промышленности. Из многочисленных технических улучшений, сделанных в течение последних десятилетий, некоторые имели особо важное значение для промышленного развития Германии. В частности, в железоделательной и сталелитейной индустрии уже в середине XIX-го века фирма Круппа в Эссене сделала поразительные успехи в производстве литой стали. Эти новые способы достигли в следующие десятилетия такого совершенства, что ко времени основания империи крупповские заводы для изготовления паровозных осей, пароходных винтов и артилл. орудий пользовались уже всемирной известностью и располагали 7.000 рабочих; к концу столетия это число увеличилось до 25.000 на заводах в Эссене и до 20.000 на приобретенных фирмой копях, заводах, пароходостроительных верфях и т. п. Большое значение для всей германской железоделательной индустрии имело сделанное в 1878/79 г. англичанином Томасом Джилькрайстом открытие "основного процесса" плавки железной руды. Обкладывая стенки конвертора содержащим магнезию известняком, можно при помощи этого процесса получить из содержащей фосфор железной руды свободные от фосфора сталь и полосовое железо: растертые же в порошок остатки шлака доставляют сельскому хозяйству превосходные удобрительные материалы. Так как Германия имеет богатые залежи железных руд, которые, в виду заключающегося в них большого количества фосфора, до этого открытия совсем не могли быть использованы или могли быть использованы для производства железа лишь с громадными издержками, то новый способ плавки руды открыл широкую дорогу их выгодному применению. С 1878 г. выработка чугуна в Германии непрерывно увеличивалась, и свыше трех четвертей этого увеличения приходится преимущественно на железо, выплавляемое путем "основного процесса" в конверторах Томаса. Производство железа в Германии составляло в тысячах тонн:

Увеличение в 1900 г., по сравнению с 1878 г., составляет:

Из 5.322 тысяч тонн литейного чугуна, выплавленного в 1900 г., на "кислый" или бессемеровский процесс приходилось меньше одной десятой, т. е. 496.000, тогда как более девяти десятых приходилось на "основной процесс." В то же время "основной процесс" давал к концу столетия в качестве побочного продукта более миллиона тонн в год удобрения (томасшлака), девять десятых которого потреблялось в немецком сельском хозяйстве.

Профессор Веддинг, один из главных авторитетов Германии в вопросах железоделательной техники, говорит в своей книге, посвященной открытию Сиднея Томаса Джилькрайста: "Вряд ли какой-либо другой изобретатель принес так много пользы Германии и так много вреда своему отечеству". Первая половина этой фразы заключает в себе несомненно много правды; под вторым же положением может подписаться, конечно, лишь тот, кто стоит на той точке зрения, что все, что приносит пользу промышленности одной страны, тем самым необходимо должно вредить другой. Как бы там ни было, но вышеприведенная таблица заставляет, во всяком случае, усомниться в том, чтобы покровительственные пошлины на железо, введенные в 1879 г., имели хотя бы на половину такое значение для развития немецкой железоделательной индустрии, какое имело для нее введение Томас-Джилькрайстовского процесса, который позже при комбинировании его с Сименс-Мартеновским процессом стал еще более плодотворным.

Значительно раньше этого переворота в производстве железа и стали были совершены основные открытия в области свеклосахарного и красильного производств, имевшие решающее значение для успехов Германии в этих отраслях промышленности. Возможность добывать сахар из свекловицы была доказана в Германии еще в XVIII столетии Маргграфом и Ахардом, и под влиянием наполеоновской континентальной системы их способы стали применяться в промышленности в начале XX века. Новая промышленность развивалась, однако, сначала чрезвычайно медленно; еще в начале сороковых годов годичное производство достигало около 14.000 тонн, и Германии приходилось ввозить из-за границы еще значительные количества тростникового сахара. Для того, чтобы свекловичный сахар мог производиться приблизительно так же дешево, как и тростниковый, требовались предварительно значительные улучшения во всем процессе переработки, как в способах вымачивания свеклы, так и в способах варки и кристаллизации ее; а это зависело от состояния машинной техники и прикладной химии и, следовательно, требовало известного времени. До средины столетия сахарное производство Германии достигло приблизительно 50.000 тонн в год, в 1871 г. было выработано 180.000 тонн. Германское государство обложило вначале свекловичный сахар налогом на материал в 1,60 марки на двойной центнер переработанной свеклы и уплачивало 18,80 марок за двойной центнер сахара-сырца при вывозе его за границу; это соответствовало размерам тогдашней добычи сахара из свеклы, составлявшей в среднем 8,5%. С каждым дальнейшим прогрессом в добыче сахара из свеклы, из возврата основанных на указанных ставках пошлин за вывоз сахара возникли поэтому соответствующие вывозные премии; это служило более сильным побуждением к усовершенствованию способов производства и - по мере того, как эти усовершенствования удавались, - к расширению самого производства. Обе цели были вполне достигнуты. Началась оживленная работа изобретателей; процессы вымачивания (мацерации) свеклы, кипячения ее и кристаллизации выварки непрерывно совершенствовались; размеры предприятий увеличивались, и свекловичные плантации расширялись. Достигнутые теперь большие барыши вызывали возникновение новых заводов и слияние старых; все новые и новые участки земли отводились под культуру свеклы. Постепенно было достигнуто увеличение коэффициента добычи сахара из свеклы на 11-12%, а вместе с этим и увеличение вывозной премии до 5 марок на двойной центнер, явилась возможность продавать сахар за границу за половину той цены, которую приходилось уплачивать немецким потребителям. Быстрыми скачками росли при таких условиях производство и вывоз сахара за границу, в то время как доходы государства от налога на сахар постоянно уменьшались. Вывозная премия была дважды немного понижена, и все-таки чистый доход, получаемый государством от налога на сахар, упал с 63 миллионов марок в 1875/76 г. до 14,6 миллионов в 1887/88; размеры же производства почти утроились за это время; вывозная премия, уплачиваемая ежегодно государством, перевалила за 100 миллионов марок. Система обложения сахара была совершенно изменена в 1892 г., благодаря введению обложения готового продукта вместо налога на материал; вывозные премии были сохранены, с той только разницей, что теперь на них были установлены фиксированные ставки. Попытки образовать картель, регулировать производство и справиться таким образом с теми недочетами, которые существующее положение дел создало для громадного большинства фабрикантов, не удались, и сахарные вывозные премии были отменены в Германии лишь после брюссельской сахарной конференции 1902 г. Рост германского свеклосахарного производства, начиная с 1871 г., выражается в следующих цифрах:

В то время, как в 1871/72 г. на фабрику приходилось в среднем около 600 тонн выработанного сахара, число это возросло до 4.700 тонн в конце столетия. Это показывает, как далеко зашел в этой области процесс концентрации производства. Но т. к. самые большие фабрики принадлежат разводящим свекловицу сельскохозяйственным товариществам разного рода, то в данном случае размер предприятия не является признаком их специфически-капиталистической природы. Если имперское законодательство относилось с особенной любовью к сахарной промышленности и неоднократно приносило ей в жертву интересы фиска, то это следует приписать тесной связи между свеклосахарным производством и сельским хозяйством. К концу столетия под культуру свекловицы было отведено в Германии 426.732 гектара; половина из них приходилась на прусские провинции: Саксонию, Силезию и Познань.

Еще одна отрасль производства, тесно связанная с сельским хозяйством, - винокурение - при таких же условиях повысила свое производство с 1,7 миллиона гектолитров в 1871 г. до 4 миллионов в 1900. Из этого количества 3.300.000 гектолитров, т. е. более трех четвертей, приходилось на спирт, добытый из картофеля, причем в этом производстве участвовали 6.262 сельскохозяйственных и лишь 72 промышленных винокурни. 2.700.000 гектолитров картофельного спирта, т. е. более 80%, были произведены шестью восточно-эльбскими провинциями Пруссии; главные количества приходились на:

И в этой отрасли производства возврат при вывозе взимаемого с винокурен налога на помещения для брожения, так называемого "налога с емкости заторных чанов", оказывал такое же действие, как и вывозные премии, к которым прибавились еще с 1895 г. прямые вывозные премии, выплачиваемые из доходов от налога на выкурку (Brennsteuer). Но германские сельскохозяйственные винокуренные заводы получили, кроме того, еще одну подачку: производимый в пределах известного определенного количества - "контингента" - спирт облагался на 20 марок с гектолитра меньше, чем спирт, производимый сверх этого количества; а так как контингент всегда фиксировался ниже потребляемого в стране количества спирта, то потребителям большей частью приходилось платить налог полностью. Контингент ограничивался 2,2 миллиона гектолитров, так что "дар любви", как окрестили эту подачку сельскохозяйственным винокуренным заводам, составлял 44 миллиона марок в год. Непосредственным результатом системы "контингентирования" явилось слияние громадного большинства винокуренных заводов в один "ринг", из которого возник "Центральный союз для применения спирта", регулирующий повсеместно всю продажу спирта.

Красильные и иные химические предприятия достигли в Германии необычайно высокой степени развития, пользуясь помощью государства только в форме покровительственных пошлин, которые, однако, поощряли различные отдельные группы далеко не в одинаковой мере. Тем из химических предприятий, которые связаны с производством соды, были крайне выгодны естественные залежи соли в Германии. За пятилетие с 1868 г. по 1872 г. на производство соды и глауберовой соли шло ежегодно 58.000 тонн соли, а за пятилетие 1896-1900 - до 350.000 тонн в год. В 1872 г. ввоз соды превышал вывоз на 18.500 тонн, в 1875 - на 28.500 тонн, а в 1900 вывоз превышал ввоз на 44.000 тонн. Но значительную роль в деле подъема химической и красильной индустрии в Германии следует приписать также духовным факторам, значение которых так долго игнорировалось.

Политическая раздробленность Германии на ряд мелких государств составляла, несомненно, слабую сторону ее на арене мировой политики, но имела зато целый ряд преимуществ для духовного развития немецкого народа. По отношению к искусству, литературе, а также и философии - это всеми признано. Но и для прикладных наук эта раздробленность оказалась не без выгод. В эпоху современных крупных завоеваний Германия не была еще мировым государством, она не могла вести сильной внешней политики и не могла подчинять себе другие народы. Благодаря этому склонность к абстрактному мышлению и углублению в детали, существующая у всех наций, но в свое время распространенная в Германии более, чем где бы то ни было, способность анализировать какую-нибудь идею или факт до их корней и отдаленнейших последствий приводила, правда, часто к бесцельным спорам или к смешной погоне за мелочами. Но эта же особенность являлась также и ценной опорой для теоретической основательности мышления и получила большое практическое значение в эпоху, когда вопросы о применении различных веществ в промышленности перешли, благодаря атомистической теории, из области грубого эмпиризма в область систематического научного анализа. Поздно вступив в мир капитализма, германская индустрия вынуждена была развивать производства и разрабатывать технические приемы, которые ушедшие вперед английские и французские промышленники либо оставляли в пренебрежении, как нестоящие, либо вовсе игнорировали; тут-то ей и оказала большую услугу подвергавшаяся стольким насмешкам основательность немецких ученых. Характерной в этом отношении является история производства анилиновых красок. В изобретении способов добывания красок из каменноуг. смолы участвовали все нации; самым выдающимся изобретателем в этой области был, правда, немец - Август В. Гофман, но открытия его, составившие эпоху, были сделаны им в Англии, основывались на предыдущих исследованиях англичан, французов и немцев и являлись, таким образом, как бы символом интернационального характера чистой науки. Решительное слово было сказано, однако, немцем, и немцы же лучше всего оценили практическое значение этих научных открытий, (см. III, 116/122). Два немецких предприятия, возникших для применения этих открытий в промышленности, сделались величайшими в мире фабриками красок. Уже в 1870 г. производство ализарина в одной из них, на известной фабрике в Гехсте (Höchst), было крупнейшим на свете; в 1883 г. на Германию приходилось 60 миллионов марок, т. е. свыше двух третей всего производства красок из кам.-уг. смолы, кот. исчисляется в 80-90 миллионов; в 1900 г. внешняя торговля дегтярными красками и побочными продуктами их производства выражалась в следующих цифрах:

Явления, аналогичные вышеописанным, хотя и не столь, может быть, ярко-выраженные или лишенные некоторых из приведенных черт, наблюдались и в других областях немецкой промышленности.

4. Образование картелей и промышленное развитие. Объединение промышленников с целью устранить неблагоприятные результаты конкуренции так же старо, как и само производство. Первые союзы современного типа среди немецких промышленников возникают в Германии в шестидесятых годах XIX-го столетия. В 1862 г. рейнско-вестфальские фабриканты белой жести образовали в Кёльне контору для сбыта товара; в 1864 г. образовалось товарищество немецких фабрикантов рельс; а между 1868 и 1870 гг. возник синдиката добывания соли и калия. Однако, существование этих союзов было в течение долгого времени довольно неустойчивым, а успех их - проблематическим, так что к 1879 г. число их увеличилось только до 14. Но в этом году таможенный закон повысил пошлины почти на все продукты промышленности, и движете в пользу основания союзов или синдикатов среди промышленников пошло вперед ускоренным темпом. К 1885 г. их насчитывалось уже 90. Они принимали самые разнообразные названия, но термин "картель" встречается все чаще и чаще и делается, в конце концов, собирательным названием всех союзов предпринимателей, имеющих целью смягчение или окончательное устранение происходящей между ними конкуренции. Еще быстрее идет движение в пользу объединения предпринимателей в течение трех следующих пятилетий. При содействии крупных банков возникают могущественные рейнско-вестфальские каменноугольные и железоделательные синдикаты, стоящие во главе предприятий, общая стоимость которых исчисляется в сотнях миллионов марок. К концу столетия число картелей в Германской империи превысило 350.

Чрезвычайно усилились в то же время и жалобы на всякого рода злоупотребления, допускаемые картелями при ведении дела, так что в 1902 г., под давлением рейхстага, правительство поручило смешанной комиссии, состоявшей из ученых, парламентских деятелей, высших чиновников и видных промышленников, исследовать деятельность картелей. Эта комиссия, заседания которой затянулись вплоть до 1905 г., заслушала ряд разноречивых показаний представителей картелей относительно размеров, целей, средств, методов действий и результатов объединения промышленников. Согласно статистическим данным, представленным комиссии имперским правительством, в 1902 г. насчитывалось 385 зарегистрированных картелей.

Часть картелей имеет лишь чисто местный характер, и деятельность их ограничивается только одним каким-нибудь большим городом и его ближайшими окрестностями. Другие распространяются на определенные округа той или иной отрасли промышленности, а иногда на целые провинции или союзные государства, и лишь меньшинство картелей заключаются для всей империи или для еще большей области, т. е. носят международный характер. Но немалое число картелей, охватывающих лишь определенные районы или провинции, входят в частичные соглашения с однородными картелями, организованными в других провинциях, в вопросах, касающихся размеров производства, условий поставки товаров, установления цен и т. п.

Продукты, производство и сбыт которых стремятся урегулировать такие промышленные картели, в большинстве случаев представляют собой сырые продукты и полуфабрикаты. Картели по производству готовых изделий (т. е. предметов розничной продажи или для единичного употребления) охватывают только предприятия одной определенной индустрии (т. е. производство определенных металлических изделий, определенных тканей, определенных изделий из дерева и т. п.). Известно, как велики еще различия в организации и функционировании отдельных картелей. Между простым союзом для урегулирования сбыта и картелями, определяющими размеры производства и обслуживающими потребление из одного центрального пункта, существует еще бесконечное количество промежуточных разновидностей союзов предпринимателей. Относительно способов борьбы картелей были констатированы случаи самого беспощадного террора по отношению к конкурентам или промышленникам, стоящим вне картелей. "Наш путь также ведет по трупам", - заявил перед комиссией г. фон-Кирдорф, один из крупнейших предпринимателей горной промышленности Германии. В этих капиталистических союзах возрождаются на более широком основании большинство принудительных мер, практиковавшихся ремесленными цехами и феодальным правом. В районах распространения производимого этими союзами продукта они либо беспощадно устраняют посредническую торговлю там, где это нужно в их целях, либо делают самостоятельного купца своим приказчиком. Политика цен картелей меняется, насколько возможно. Поскольку картели защищены таможенными пошлинами и, благодаря хорошей организации, господствуют на внутреннем рынке, большинство из них заставляют местных потребителей платить непомерно высокие цены, но зато на заграничных рынках подрывают всех конкурентов. Лишь немногие картели снискали себе добрую славу тем, что не вздували непомерно цен. По вопросу о влиянии картелей мнения сильно расходились и продолжают расходиться. Приходится допустить, что иные картели сыграли роль регуляторов по отношению к тем сильным колебаниям цен, которые прежде обыкновенно происходили при переходах от экономического расцвета к периоду депрессии, а на свободных рынках происходят и в настоящее время. Но весьма вероятно и то, что за это они заставляют весьма дорого платить себе непомерным взвинчиванием средних цен. Спорным является и то, насколько менее резкий характер последних промышленных кризисов и более быстрая, чем это бывало при прежних кризисах, ликвидация их последствий составляют заслугу картелей. Эти явления обусловлены действием многих факторов, и к целому ряду из них картели часто не имеют никакого отношения. Влияние картелей на промышленную концентрацию было далеко не всегда одинаково. Благодаря внесенному ими уравнению условий конкуренции, они продлили самостоятельное существование предприятий средних размеров, которые при прежней конкуренции были бы, может быть, поглощены другими; но в отдельных случаях картели явились также первой ступенью к слиянию отдельных предприятий в огромные и сложные промышленные предприятия. Картель есть, прежде всего, федерация; поэтому от целого ряда условий зависит, приведет ли она к укреплению самостоятельного существования союзных элементов или к слиянию их в единое промышленное государство. Наиболее крупные слияния и поглощения одних предприятий другими совершились помимо картелей и независимо от них; таковы, например, в особенности, крупная концентрация рудников и заводов в рейнско-вестфальской горной промышленности и слияния и поглощения мелких предприятий крупными в электротехнической промышленности.

5. Рост крупных банков. Период расцвета промышленных картелей совпадает в Германии с эпохой крупного увеличения капитала и предприятий в мире банков и крупной промышленности. Связь между крупными кредитными банками, банками смешанная характера и промышленностью становится все более тесной. В то же время в банковом деле так же, как и в промышленности, предприятия, принадлежащие отдельным капиталистам, все более отступают на задний план перед предприятиями, представляющими коллективный капитал. Последние являются в большинстве акционерными обществами, но все чаще и чаще они превращаются просто в общества с ограниченной ответственностью или даже сразу основываются в форме таких обществ.

Наряду с прежде упомянутыми крупными банками, большое значение приобретают еще четыре банка смешанно-коммерческого характера. Эти четыре банка суть:

Коммерческий и учетный банк, Гамбург, основан в 1870 г. 
Немецкий банк, Берлин, основан в 1870 г. 
Дрезденский банк, Дрезден, основан в 1872 г. 
Национальный банк Германии, Берлин, основан в 1871 г.

Самым крупным и влиятельным из этих учреждений является теперь Немецкий банк, общий капитал которого, т. е. акционерный капитал вместе с запасным, достигал весной 1912 г. 310 миллионов марок. Сообразно с своей первоначальной программой, этот банк должен был, главным образом, поощрять развитие немецкой торговли и промышленности во внеевропейских странах; он имеет поэтому отделения и отдельные основанные им банки (Tochterbanken) во всех частях земного шара и является участником многих заокеанских промышленных предприятий; роль его при основании и финансировании мало-азиатской (багдадской) ж. д. широко известна. В то же время Немецкий банк занимается также и выпуском бумаг для всевозможных немецких промышленных предприятий и имеет чрезвычайно много частных вкладов на текущий счет, число которых, впрочем, и у других банков того же характера достигло громадных размеров. Цифра вкладчиков на текущий счет в Немецком банке и его отделениях в Берлине достигала в 1911 г. 183.621. По вычислениям, основанным на данных "Deutscher Oekonomist" и приводимых В. Зомбартом, увеличение числа германских кредитных и спекулирующих банков и их капиталов с 1883 г. по 1900 г. выразилось в следующих цифрах:

Общее число акционерных банков всякого рода возросло в Германии за это время со 113 до 165, их акционерный капитал увеличился с 1.248,7 до 2.761,8 милл. марок, весь капитал - с 1.423 до 3.394,1 милл. марок.

Громадная концентрация немецких банковых предприятий объясняется не только естественными экономическими преимуществами крупных предприятий пред мелкими и средними. Этой концентрации сильно содействовало также биржевое законодательство Германии. Горячая агитация аграрно-консервативных кругов против биржи привела сначала к изменениям в законодательстве о штемпельном сборе, явившимся крайне стеснительными для биржевых операций. В 1896 г. большинство рейхстага, состоявшее из консервативных в экономических вопросах партий, провело новый биржевой закон, имевший целью стеснить всякого рода ограничительными постановлениями посещение биржи и ведение биржевых комиссионных операций, а частью совершенно запретить биржевые сделки на срок, частью устранить их посредством известных постановлений, на основании которых можно было объявить недействительными обязательства, вытекающие из таких сделок. Закон дал результаты, как раз противоположные тем, которых хотели и ожидали его творцы. Он повредил мелким капиталам и укрепил крупные. Публика отхлынула от мелких и средних банкиров в крупные банки, которые, благодаря обилию вкладов, становились до известной степени сами биржами, т. е. могли практиковать куплю-продажу ценных бумаг, не подводя себя под придирки биржевого законодательства. В течение 12 лет, с 1883 по 1895 г., размеры средних капиталов немецких кредитных банков увеличились с 11,2 до 14,3 миллионов марок, т. е. на 3,1 милл. марок; посл издания биржевых законов за пятилетие с 1896 по 1900 г., т. е. за более чем вдвое меньший период, увеличение было в среднем на 5,6 миллионов марок, т. е. с 14,3 миллионов до 19,9. Из ответов на опросные листки, разосланные центральным союзом немецких банков и банкирских контор немецким торговым палатам, выяснилось, что в 115 округах этих палат число частных банкирских контор и их отделений уменьшилось:

тогда как число банков и их отделений увеличилось:

До издания биржевого закона число частных банкирских контор и их отделений уменьшилось за 5 лет на 32, после издания его оно уменьшилось также за 5 лет на 125. За 5 лет, предшествовавших изданию биржевого закона, число банков и их отделений возросло на 65, за 5 следующих лет - на 207. В первое пятилетие капитал 10 крупнейших кредитных банков Берлина увеличился на 43,7%, во второе - на 153,2%. Операция по контокоррентам (жиро) частных банкиров в государственном банке увеличилась за первое пятилетие (1890-1896 гг.) на 62%, за второе (1897-1902) - на 21%; операция по контокоррентам банков возросла за первое пятилетие только на 42%, а за второе - на 168%. Все эти цифры свидетельствуют об увеличении мощи крупного капитала и об уменьшении числа мелких и средних предприятий. В 1908 г. биржевой закон 1896 г. по отношению к фондовым биржам был отменен. Нельзя было, однако, уничтожить совершившуюся концентрацию банков, и она продолжала дальше развиваться. Несчастный биржевой закон не вызвал ее к жизни, он лишь ускорил происходившее уже развитие. Кредитные банки развивались потому, что развивалась промышленность, увеличивался торговый оборот, расширялось мировое хозяйство и с бешеной быстротой множились облигации, закладные листы и бумаги государственных и городских займов. Для этого экономического развития кредитные и спекулирующие банки явились могущественным подспорьем: они конкурировали друг с другом в выпуске бумаг и систематически расширяли организацию для помещения выпущенных бумаг среди широкой публики; они заключали своеобразные договоры с провинциальными банками, которые на основании таких договоров низводились на положение зависимых от них вассалов; на почве этого общего экономического подъема главные банки выросли до размеров действительно гигантских учреждений.

В своем труде о крупных банковых предприятиях Германии проф. Г. Риссер вычисляет финансовую мощь четырех крупнейших берлинских банков (так называемых четырех "D.", т. е. Deutsche Bank, Disconto Gesellschaft, Дрезденский банк и Дармштадтский банк с примыкающим к ним шафгаузенским банковым союзом); в 1905 г. фонды их достигали 1.600 миллионов марок акционерного капитала и 382 миллионов запасного капитала, т. е. в общей сложности 2 миллиардов марок. Риссер устанавливает три главных момента в процессе централизации банковых предприятий: 1. поглощение банкирских контор и мелких банков крупными банками. 2. Подчинение и присоединение средних банков к крупным, основанное на вассальных отношениях, но официально считающееся объединенным "общностью интересов". Это устраивается обыкновенно путем закупки крупными банками большей части акций средних банков, что дает первым возможность делегировать своих представителей в наблюдательные советы присоединенных банков. 3. Объединение крупных банков между собой в "союз общих интересов" на высшей ступени развития банкового дела; в этом случае банки взаимно ограничивают круг своих операций, заранее устанавливают долю участия каждого в выпуске бумаг и т. п., обмениваются представителями в правлениях, организуют центральный совет и регулируют распределение прибылей. Таким образом, возникают специфические группы - или, следуя американской терминологии, "концерны" - отдельных крупных банков вместе с их отделениями и зависимыми от них банковыми предприятиями и союзы крупных банков между собой.

6. Крупные банки и промышленность. Связь между крупными банками и крупными промышленными предприятиями устанавливается и обеспечивается банками путем приобретения акций или - в случае выпуска новых акций - путем записи на себя большей части акций промышленных предприятий. Дрезденскому банку, например, принадлежало 31 декабря 1900 г., наряду с 22,7 миллиона марок государственных и иных процентных бумаг, еще на 10,7 миллионов акций промышленных предприятий. Для других крупных банков суммы эти были еще выше. Это обстоятельство, а также и возможность располагать голосами владеющих акциями клиентов делают крупные банки господами положения на общих собраниях промышленных обществ; они могут проводить там по своему желанию одни резолюции и отклонять другие и замещать места в наблюдательных советах либо непосредственно своими собственными представителями, либо доверенными лицами или угодными им людьми. С другой стороны, они вводят в свои собственные наблюдательные советы влиятельных руководителей промышленных предприятий и, таким образом, устанавливают общность интересов, а вместе с ней и такую колоссальную силу для заговоров против общества, какую трудно даже вообразить себе.

Превращение частных предприятий в акционерные общества не только принесло банкам огромные барыши, но дало им возможность обеспечить за собой непосредственное влияние на управление их делами. Наряду с явной концентрацией промышленности, техническим соединением производства и финансовым объединением предприятий, происходит еще одна невидимая концентрация в центральных советах крупных банков. Промышленные синдикаты или картели называются концентрацией промышленности второй степени. Объединение же целых групп картелей и гигантских предприятий в директорских кабинетах крупных банков можно назвать промышленной концентрацией третьей степени. Крупный промышленник Ратенау дал этому яркое цифровое выражение: "300 человек управляют всей промышленностью".

7. Рост коллективных предприятий. Ежегодные справочники немецких акционерных обществ дают сведения о росте этих акционерных предприятий в немецкой промышленности со времени основания Германской империи. Заимствуя оттуда цифры и сопоставляя их по десятилетиям, Зомбарт приводит следующую таблицу количества акционерных промышленных обществ, основанных в Германии за тридцатилетие с 1871 по 1900 г.

Для сравнения этих десятилетий следует помнить, что десятилетие 1871-1880 г. включает годы грюндерской лихорадки, вызванной французскими миллиардами. В виду этого было бы неудивительно, если бы следующее десятилетие дало меньшие цифры для суммы капитала вновь возникших обществ. Однако, и число обществ, и сумма капитала, наоборот, возросла по сравнению с предыдущим десятилетием. В 1900 г. в Германии насчитывалось 3.162 промышленных акционерных общества с общим капиталом свыше 7 миллиардов марок.

Наряду с акционерными обществами приобрела также большое значение еще одна форма капиталистической ассоциации - общества с ограниченной ответственностью. Юридическое положение их было создано законом 1891 г., вступившим в силу с 1892 г. Закон этот не допускает такой подвижности паев обществ, какая имеет место у акционерных обществ, но зато обязывает их к меньшей публичной отчетности. Первоначально закон предназначался для небольших капиталистических ассоциаций; но затем общество с ограниченной ответственностью сделалось излюбленной формой для определенных более интимных крупно-капиталистических ассоциаций. Как быстро оно приобрело право гражданства, видно, между прочим, из того, что уже в ионе 1895 г. в германской промышленности насчитывалось 1.028 предприятий с 66.055 рабочими, принадлежавших обществам с ограниченной ответственностью. В 1907 г. число таких предприятий достигало уже 11.001, число занятых в них рабочих 534.328, причем на одну только промышленность приходилось 6.489 предприятий с 472.146 рабочими. Среднее число рабочих в промышленных предприятиях этих обществ равнялось, таким образом, 72, тогда как в сельском хозяйстве, торговле и др. - оно не превышало 14. Простые "компании" принадлежат на основании обыкновенного торгового права очень небольшому количеству участников и поэтому могут быть отнесены к единоличным предприятиям. Если исключить их из числа промышленных обществ, то в 1907 г. коллективным обществам принадлежало в Германии 17.180 промышленных и горнозаводских предприятий с 2.451.276 рабочими. Общества эти имели частноправовой или полупубличный характер и распадались на следующие группы:

Кроме того, в Германии насчитывалось 9.441 предприятие публичного характера с 416.134 занятыми в них лицами, распадавшиеся на:

Таким образом, в общем, из 11¹/₄ миллионов лиц, занятых в германской промышленности, 2,87 миллиона, или 25,51%, работало в предприятиях, организованных на коллективных основаниях.

8. Размеры предприятий в германской промышленности. Три большие промысловые переписи Германии дают следующие цифры, иллюстрирующие рост германских промышленных предприятий:

В то время, как число предприятий непрерывно уменьшается, число занятых в них рабочих растет в гораздо более высокой пропорции. Это одно уж достаточно красноречиво свидетельствует о растущей концентрации промышленности. Но еще яснее это видно из следующего сопоставления:

В 1882 г. в мелких предприятиях было занято больше лиц, чем в средних и крупных, вместе взятых; через четверть столетия - уже меньше половины числа занятых в последних двух группах. На 100 рабочих в 1907 г. приходилось в круглых цифрах 30 на мелкие предприятия, 25 на средние и 45 на крупные.

Происшедшая перемена настолько существенна, что в общем сознании классификация предприятий по их величине давно уже стала иной, чем принятая в этой устаревшей уже группировке официальной статистики. Громадное большинство промышленных рабочих считает теперь предприятие с 50 рабочими мелким предприятием, а крупным будет для них уже то, где работает, по крайней мере, несколько сот человек. Понятно, соотношения между предприятиями различны для различных отраслей промышленности. С точки зрения обычной классификации четыре отрасли промышленности - производство пищевых продуктов, изготовление одежды, чистильное дело и выделка художественных изделий - насчитывали даже в 1907 г. в мелких предприятиях больше рабочих, чем в средних и крупных, вместе взятых. Зато в семи других отраслях промышленности в крупных предприятиях было занято больше рабочих, чем в мелких и средних вместе. Приводим цифры:

По отдельным группам средних и крупных промышленных предприятий число рабочих распределялось так:

Следует также помнить, что не все предприятия являются самостоятельными промышленными заведениями. Кроме государственных и других публично-правовых предприятий, германская промышленность насчитывала в 1907 г. только 1.028.678 самостоятельных промышленных предприятий. Из них 7.568 предприятий с 732.684 рабочими имели 17.497 отделений с 349.903 рабочими; в том числе 88 предприятий, в каждом из которых было занято от 501 до 1.000 рабочих, насчитывали 92.148 рабочих в 330 заведениях, а 64 предприятия, имевшие каждое свыше 1.000 рабочих, насчитывали вместе 300.218 рабочих в 278 вспомогательных заведениях.

По крайней мере, половина рабочих, занятых в заведениях с 21-50 рабочими, принадлежала предприятиям капиталистического характера. Если к ним присоединить 4.937.927 рабочих в предприятиях, занимавших свыше 50 рабочих каждое, то общее число рабочих, занятых в предприятиях капиталистического характера, выражается круглой цифрой в 5.570.000, т. е. составляет больше половины всего числа промышленных рабочих Германии. Мы не считали при этом ни 400.000 домашних рабочих, ни рабочих, работающих на капиталистические предприятия в отдельных мастерских предпринимателей-посредников.

9. Роль промышленности в народной жизни. Промысловая статистика Германии, прежде всего, выделяет самодеятельное население. Таковым она считает лиц, которые сами или совместно с членами своей семьи занимаются ремеслом или иным трудом и получают доход. Затем эта статистика различает главный промысел и побочный. Последняя можно здесь не рассматривать. Он, правда, все еще играет немалую роль в народном хозяйстве Германии, но, поскольку он влияет на тенденцию развития, он ни в чем не нарушает общей картины, которую дает сопоставление основных занятий.

По данным последней переписи 1907 г., из 30 слишком миллионов самодеятельного населения Германии побочное занятие или побочный доход имели около 14%, т. е. 4.147.783 человека. Более двух третей этого количества имели побочное занятие в сельском хозяйстве, т. е. это были или промышленные рабочие, обрабатывавшие клочок земли ради побочного дохода, или малоземельные крестьяне, поденные рабочие и т. п., работавшие временно в больших имениях в качестве вспомогательных или сезонных рабочих.

Всех занятых в главном промысле числилось в 1907 г. 30.232.345, причем три восьмых этого количества приходилось на промышленность, включая горный промысел. По данным трех всеобщих промысловых переписей, промышленностью, как главным своим промыслом, было занято:

По отношению ко всему самодеятельному населению это составит %%:

Но цифры эти сами по себе не дают еще полного представления о роли промышленности в жизни народа. Необходимо также принять в расчет число лиц, принадлежащих к хозяйству самодеятельных, т. е. получающих средства к существованию, главным образом, из их дохода. Сюда относятся члены семьи, не имеющие собственного главного занятия, и прислуга. Германская статистика называет лиц, имеющих самостоятельный заработок, вместе с этими принадлежащими к ним лицами, "принадлежащими к одной профессии". Из всего этого населения (Berufszugehörige) на промышленность приходилось в 1907 г. 26,4 миллиона, при общем населении Германии в 61,7 миллиона. По данным трех общих промысловых переписей, занятых в промышленности и "принадлежащих к профессии" в Германии числилось:

По отношению ко всему населению (самодеятельному и несамодеятельному) получаются след. %%:

Число лиц, для которых промышленность являлась главным источником дохода, составляло немного более одной трети населения в 1882 г. и более пяти двенадцатых его в 1907 г. В промышленности самодеятельные составляют больший процент населения, чем это имеет, например, место в современном сельском хозяйстве Германии. Здесь на 9.883.257 самодеятельных лиц приходилось в 1907 г. 17.681.176 принадлежащих к их профессиям. Это не составляет даже 180%, тогда как для промышленности, по данным 1907 г., отношение это превышает 230%. Кроме того, на промышленность приходится еще и значительная часть тех 5,6 миллиона самодеятельных, которых официальная статистика регистрирует под рубриками: "домашняя прислуга", "на общественной службе" и "без определенных занятий". Исчисляя эту часть по тому же процентному отношению, какое составляли занятые в промышленности ко всему самодеятельному населенно в 1907 г., т. е. 37,23%, мы получим, что число их в этом году должно равняться свыше 2 миллионов людей, а вместе с их домашними - 3¹/₂ милл. Итак, в 1907 г., когда население страны равнялось 61,7 миллиона, промышленность кормила фактически почти половину всего населения. Настолько уже Германия сделалась промышленным государством.

d. Социальные последствия индустриализации. - 1. Рост торговли и тенденции к урбанизации. Увеличение размеров промышленных предприятий и введение в них все новых технических усовершенствований имели результатом огромное повышение производства. Поэтому они самым тесным образом связаны с ростом торговли. Торговля растет наряду с транспортом, расширение которого было рассмотрено нами уже выше.

Увеличение числа лиц, занятых в торговых предприятиях, представляет собою, прежде всего, явление, несмотря на различные, присущие торговле паразитические свойства, органически связанное с прогрессом народного хозяйства. В средине XIX в. в Пруссии, носившей преимущественно земледельческий характер, на 10.000 жителей насчитывалось около 100 человек, занятых в торговле, в Саксонии же, с более значительно развитой промышленностью, свыше 200 чел. В конце XIX в. в Пруссии занятых в торговле оказывается около 400, в Саксонии - свыше 600 чел. на 10.000 жителей. При общих промысловых переписях в Германской империи был констатирован следующий рост числа самодеятельных лиц, занятых в торговле:

На 100 чел. самодеятельного населения приходилось так. обр.:

Включая членов семьи, торговлей жило:

Прирост здесь еще больше, чем в промышленности. Но тогда как в промышленности число предприятий постепенно сокращается, в торговле оно за это время, напротив, значит. возросло. С 703.232 предприятий в торговле и транспорте, насчитывавшихся в 1882 г., оно поднялось до цифры 1.283.951 в 1907 г., т. е. увеличилось больше чем на 82,5%. Торговля служит временным прибежищем для значительной части лиц, выброшенных из других сфер экономической деятельности. В ней наблюдается максимальный процент эфемерных предприятий. Но, в общем, и здесь наблюдается процесс концентрации предприятий. В торговле и транспорте насчитывалось предприятий, занимающих от 1 до 5, от 6 до 50, от 50 и больше лиц:

Хотя число предприятий последней группы даже в 1907 г. составляет около 0,2% всего количества предприятий, однако, из всего числа лиц, занятых в торговле (3.341.368 чел.), на ее долю приходится круглым счетом 12% (395.185). В этих цифрах находит себе отражение возникновение и распространение крупных универсальных магазинов.

Другим последствием индустриализации Германии является быстрый и усиленный рост городов, урбанизация населения. Торговля и развитие средств сообщения много содействовали этому процессу, но основной силой, вызвавшей его и придавшей ему характер общего, типичного явления, была промышленность с ее все более возрастающим разделением труда. В самом деле, с тех пор, как благодаря применению пара в качестве двигателя устройство фабрик стало независимым от близости источника водяной силы - рек, процесс урбанизации населения сделал огромные успехи. В начале XIX в. в области современной Германии в городах жило около 30% населения, 70 же процентов в деревнях или маленьких местечках. Вплоть до половины столетия перемены в этом распределении были лишь весьма незначительны. Даже в 1870 г. отношение городского населения к сельскому выразилось цифрами 36,1% и 63,9% (14.790.798 чел. в городах с насел. свыше 2.000 жит. и 26.219.352 ч. в деревнях и базарных местечках). Но с тех пор сельское население остается в стационарном состоянии; в эпоху грюндерства оно отдает городам несколько сот тысяч человек, которые, однако, после краха 1874/5 гг. по большей части вновь возвращаются в деревни, где в 1880 г. насчитывается 26,5 милл. душ. Затем сельское население снова убывает, так что к концу века общая численность жителей деревенских поселений составляет всего лишь 25.734.000 душ. Общий прирост населения, со времени образования Германской империи, выразившейся в круглом счете в цифре 16 милл., пришелся на долю городов. В 1900 г. отношение было таково: 30.633.075 д., или 54,3% в городах и 25.734.103 души, или 45,7% в селах. Даже из городов наибольший прирост падает на крупные и средние города. В 1871 г. в них жила третья часть, а в 1900 уже более половины всего городского населения. 1-го декабря 1900 г. в Германии приходилось:

Сельские общины распадались на:

Лишь первого рода общины можно считать по преимуществу сельскими, среди же второго рода общин большинство носит характер промышленных местечек. Это вытекает уже из того факта, что общее количество населения, жившего сельским хозяйством, составляло в 1900 г. лишь 18 милл. душ.

Рост городов совершался таким быстрым темпом, что уже в течение первых пяти лет нового столетия число средних городов увеличилось до 208 с 7,8 милл. жит., а число крупных до 41 с 11,5 милл. Одним из первых результатов этого процесса с точки зрения гигиены были те дурные условия, которые вызываются для рабочей массы значительной скученностью в закрытых помещениях, наполненных всякого рода пылью и испарениями, как это наблюдалось да часто и теперь еще наблюдается во многих мастерских и фабриках. В нравственном отношении тяга в город породила, прежде всего, некоторый аморализм, всегда возникающий, когда вместе с разрывом связи с прежней средой теряют свою силу и ее нравственные традиции, а новая среда и обстановка еще не успели выработать взамен их никаких устойчивых нравственных понятий. Зато в интеллектуальном отношении урбанизация быстро оказала свое культурно-воспитательное влияние. Она значительно содействовала расширению умственного горизонта переселившихся в город масс, обострила их силу суждения, пробудила в них чутье к великим вопросам эпохи. В городе, где распространены газеты всевозможных направлений и умы приходят в тесное соприкосновение друг с другом, современная жизнь пульсирует со всей своей силой, и потому, вследствие урбанизации большинства населения, весь духовный вклад общества приобрел новые черты. Хотя политические условия, как напр., сохранение избирательных округов в том виде, в каком они были созданы еще на основании переписи 1869 г., дают представительству сельских областей непропорционально большой перевес в законодательстве, как имперском, так и прусском, все же в социальном отношении в современной Германии город и его культура всецело господствуют в стране. Национальный дух стал городским.

В этой эволюции, сопровождающейся все возрастающим применением принципа индустриализации к эксплуатации почвы и скотоводству, в значительной степени коренится смысл современного аграрного вопроса. С чисто экономической точки зрения положение современного немецкого крестьянина лучше, чем когда-либо. Но он социально неудовлетворен, потому что теперь ему волей-неволей приходится прилагать городской масштаб к оценке степени удовлетворения своих жизненных потребностей. Для безземельного же деревен. люда индустриализация сел. хозяйства имела некот. существенно невыгодные последствия; так, она превратила такие продукты, как колосья, остающиеся после жатвы на полях, валежник в лесу и т. под., прежде предоставленные в свободное пользование всех, в объекты, представляющие известную ценность, так что и на них теперь землевладелец по возможности предъявляет свои права, и в результате теперь приходится покупать даже и то, что прежде являлось в хозяйстве отбросами. Все эти обстоятельства не следует упускать из виду при рассмотрении вопроса о развитии национального богатства.

2. Рост национального богатства. Повышение производства и в городе, и в деревне и растущее участие Германии в мировой торговле необычайно содействовали росту народного богатства. С 1851 по 1900 г. население в области, соответствующей современной Германской империи, увеличилось на 57%, а именно - с 35,6 милл. до 56 милл. Повышение же промышленная производства надо оценивать, по меньшей мере, в 150%, а сельскохозяйственного в 60-80%. Мюлголл в своем труде "Industries and Wealth of Nations" (1896) вычисляет, что производительная сила Германии за период 1840-1895 гг. возросла с 310 до 900 футо-тонн на человека в день, и что такая оценка не преувеличена, показывает рост производства трех важных сырых продуктов: угля, чугуна и хлопка. Производилось и, соответственно, потреблялось в производстве на голову населения в килограммах:

В сельском хозяйстве за десятилетие 1851/60 с гектара средней почвы получалось в среднем около 10 двойных (метрических) центнеров зерна, в 1899/900 гг. - свыше 17 двойных центнеров. Что касается скотоводства, то в 1860 г. в Германии круглым числом насчитывалось 14 милл. голов крупного рогатого скота, а в 1900 - 19 милл., при среднем повышении веса, по меньшей мере, на 70%. В 1850 г. средний вес штуки убойного скота составлял свыше 2 двойных центнеров, в 1900 г. - 4 двойных центнера.

В переводе на деньги национальное богатство Германии с 1850 по 1900 г. возросло более чем на 200%. В 1840 г. средний доход на душу населения исчислялся Мюлголлом в 240 марок, в 1850 г. он, вероятно, был марок 250. Для 1900 г. Зомбарт оценивает его в 650 марок. Имущество германского народа Шмоллер и другие экономисты определяли для 1900 г. в переводе на деньги в сумме около 200 миллиардов марок, но Баллод и Штейнман-Бухер признали и эту цифру преуменьшенною. Солидный статистик Р. Э. Май (Гамбург) в 1909 г. в статье, помещенной в "Jahrbuch für Gesetzgebung" и т. д. Шмоллера, высчитал, что национальное достояние Германии в 1907 г. должно было составлять, по меньшей мере, 300 миллиардов марок и ежегодно возрастает на сумму свыше 10 миллиардов марок, из которых все увеличивающаяся часть помещается для получения процентов и дивиденда. "Мы мало-помалу превращаемся в государство рантье", указывает Май в конце своего исследования.

И в самом деле, число лиц с очень крупными доходами и состояниями растет весьма быстро. В 1855 г. в Пруссии (ср. Лассаль, "Косвенные налоги") было лишь 11.400 лиц с доходом выше 6.000 марок (2.000 талеров), в 1900 же году таких плательщиков налогов насчитывалось уже 147.671, что по отношению к населению 1855 г. составило бы 74.000 в круглых цифрах, т. е. почти в 7 раз больше, чем в том году. 15.232 налогоплательщика имели в 1900 г. свыше 30.500 марок дохода, 2.652 - свыше 100.000 марок дохода. В следующее десятилетие, 1900-1910 г., при увеличении населения Пруссии на 14%, последняя группа возросла на 47%, а именно - с 2.652 чел. до 3.893, а их общий доход поднялся даже на 50%, с 633 до 949 миллионов марок. Число налогоплательщиков с доходом свыше 1 милл. марок увеличилось с 58 до 81. Свыше 1 миллиона марок состояния имели в Пруссии к концу века более 6.000 лиц.

Эти цифры для Пруссии относятся к соответствующим цифрам для остальной Германии, как 5 к 8, так что в 1900 г. мы получим следующую группировку высших классов налогоплательщиков в Германской империи:

Состоянием свыше 1 миллиона обладали лишь 9.600 лиц, а общая сумма состояний свыше 6.000 марок определялась германским правительством для 1901 г. в 130 миллиардов марок.

Возрастание доходов не ограничивалось одними лишь приведенными выше группами. Число лиц с средним доходом тоже значительно увеличилось. В 1855 г. доходом от 2.100 до 3.000 марок обладали менее 70.000 лиц, а в 1900 г. - уже 600.000 лиц; с доходом от 3.000 до 6.000 мар. в 1855 г. насчитывалось 80.000 чел., а в 1900 г. - около 450.000. Заработная плата рабочих, как денежная, так и реальная, в 1900 г. была выше, чем в 1855 г. Но это повышение куплено было ценой борьбы.

3. Социальные перегруппировки. Установить расчленение классов можно с помощью данных о положении лиц в промыслах и профессиях. В 1850 г. из числа лиц, занятых в промыслах, фабричные рабочие составляли самое большее одну восьмую часть; ремесло преобладало, и в нем, как и в торговле, число лиц с самостоятельным положением было больше числа служащих по найму. Имперские профессиональные переписи показывают, какие изменения внесла в эту группировку индустриализация. По данным переписей насчитывалось:

a. Лиц с самостоятельным положением (владельцы предприятий и директора):

b. Служащих (технический надзор и служащие в конторах):

c. Рабочих:

Таким образом, в течение четверти века, с 1882 по 1907 г., в этих трех отраслях производства число служащих и рабочих увеличилось с 11,0 до 19,1 миллионов; к этой цифре надо присоединить еще 247.655 чел., занимавшихся домашней промышленностью, в социальном отношении являющихся полусамостоятельными производителями, полурабочими. Но, вместе с тем, из группы рабочих в сельском хозяйстве за 1907 г. надо исключить 1.200.000 чел. - жен и детей мелких сельских хозяев, которые при прежних переписях просто причислялись к членам семей, в 1907 же году были внесены в группу рабочих, так как принимают участие в полевых работах. Фактически в сельском хозяйстве отношение числа лиц служащих и рабочих к числу хозяев изменилось весьма незначительно. И в этом отношении нельзя констатировать здесь сокращения мелкого производства.

Совершенно иначе обстоит дело в промышленности, торговле и транспорте. В последних двух, правда, довольно значительно повысилось число лиц с самостоятельным положением, но еще сильнее было увеличение числа служащих и рабочих. Из каждых 100 человек, занятых в этих двух отраслях народного хозяйства, было:

В промышленности и горном деле из каждых 100 чел., занятых в промысле, было:

В торговле в 1907 г. процент несамостоятельных выражался цифрой 70,9, в промышленности - цифрой 82,4. В обеих этих областях экономической жизни быстро возрастаешь процент тех, кот. по независящим от них причинам не могут добиться самостоятельного положения в промысле. Так как в промышленности значительная часть служащих по своему положению все больше и больше приближается к квалифицированным рабочим, то к 80% из них вполне приложима житейская максима: "став раз пролетарием, всю жизнь им и останешься".

Стоит лишь взглянуть на приведенные выше цифры и сравнить их с цифрами промысловых переписей средины века, чтобы вполне определенно сказать, что уклад взаимных отношений трех перечисленных социальных групп в конце века должен был стать совсем иным, чем в 1850 г. В средине века служащие считали себя в социальном отношении вполне равноправными с большинством предпринимателей и, обыкновенно, в зрелые годы сами становились самостоятельными. В конце же века для все возрастающей части служащих такая перспектива является совершенно неосуществимой. Они образуют т. наз. Stehkragenproletariat ("пролетарии в крахмальных воротничках"), одеваются вполне респектабельно, но отделены от главы предприятия гораздо большей пропастью, чем от квалифицированных рабочих. Для подавляющего же большинства последних социально-психологическое обособление от класса предпринимателей является абсолютным. У них нет ни возможности, ни даже стремления добиться самостоятельного положения в промышленности. Оно потеряло для них ценность осуществимой цели и перестало быть даже их идеалом. Промышленные рабочие в массе с некоторым пренебрежением смотрят на мелких промышленников. Даже когда они и не верят в возможность общественного упразднения класса предпринимателей, они не думают более о том, чтобы лично стать на место отдельн. предпринимателей. Не в таком заступлении предпринимателя, а в организованной борьбе с ним ищут они улучшения своего положения, сохраняя, вместе с тем, в полной мере стремления к коренным социальным преобразованиям.

4. Отрицательные стороны промышленного капитализма. В Германии, как и в Англии, промышленный капитализм на первых порах проявил себя, как фактор, порождающий экономическую и социальную нужду, хотя и не он один несет ответственность за то жалкое положение, которое, благодаря ему, стало очевидным для всех. При своем появлении он и в городе, и в деревне нашел бесправное население, живущее со дня на день в глубокой нищете, дальше которой идти было некуда. Нищета среди сельского населения Пруссии в средине XIX в. описывается, между прочим, в изданной в 1849 г. книге А. фон Ленгерке о рабочем вопросе в сельском хозяйстве; книга эта основана на материалах, собранных путем официального опроса сельских властей и органов местного самоуправления, и неоднократно цитировалась Лассалем в его "Косвенных налогах". В ремесле же 1.470.091 "самостоятельных ремесленных рабочих", которых прусская промысловая перепись 1846 г. насчитывала наряду с 384.783 ремесленными подмастерьями и учениками и круглым счетом 500.000 фабричными рабочими, представляли собою кустарей и поденщиков, живших в отвратительных дырах и еле зарабатывавших себе на хлеб, вечно находясь на границе голодания. Число этих беспомощных рабочих еще увеличилось вследствие вызванной фабриками экспроприации мелких производителей, и массовое появление последних на рабочем рынке содействовало понижению до последней степени заработной платы фабричных рабочих текстильной промышленности, носившей тогда наиболее капиталистический характер сравнительно со всеми другими отраслями индустрии. Наемные рабочие, жившие разбросано по всей стране, не имели ни своих классовых традиций, ни классов, стремлений и продолжали существовать кое- как. Но в тех местах, где фабрика или мануфактура стягивала к себе рабочих в сравнительно большом количестве, по временам вспыхивали голодные бунты, как это было в 1844 г. в Силезии, или голодные эпидемии, как в той же Силезии два года спустя.

Революция 1848 года в период своего апогея дала многим рабочим толчок и возможность вступить в борьбу за увеличение заработной платы. Для положения вещей в ту эпоху весьма характерно, что даже в Берлине ремесленные и фабричные рабочие после своей победы считали крупным успехом для себя обеспечение нормальной недельной платы, которая при современной покупательной силе денег равнялась бы 20-22 маркам. При последовавшей за революцией реакции никакого улучшения в положении рабочих не произошло. Статистика заработной платы, опубликованная в 1864 г. либерально-демократическим берлинским союзом рабочих, констатировала, что плата в большинстве производств стояла на уровне 1848 г., а в некоторых даже ниже.

Возникновение крупной промышленности в Германии не сопровождалось всеми теми явлениями вырождения, какие наблюдались в Англии; этому препятствовали, главным образом, два обстоятельства: гораздо менее быстрое вовлечение сельского хозяйства в сферу капитализма и, правда, недостаточное, но все же имевшееся в большей части страны, всеобщее обучение. Физическая нищета была велика, смертность огромна, но народ в своей массе не вырождался, по крайней мере, духовно.

5. Классовая борьба современного рабочего класса. Когда Лассаль в 1863 г. стал во главе вновь пробуждавшегося германского рабочего движения, профессиональная дифференциация нации мало чем отличалась от дифференциации в 1848 г. На ремесло все еще приходилось свыше 20%, а на фабричных рабочих-14% всего промыслового населения. Поэтому, рабочее движение из стадии кружковщины могло быть выведено лишь путем воспитания рабочих масс и приучения их к участию в политической борьбе эпохи. Выполнению первой задачи Лассаль содействовал своей программой: агитация за всеобщее избирательное право. Экономическая программа Лассаля - требование учреждения производительных товариществ с финансовой поддержкой со стороны государства - конечно, сама являлась продуктом кружкового духа и привела к тому, что основанный Лассалем рабочий союз еще в течение нескольких лет после его смерти был проникнут теми же тенденциями. Последовавшее в 1866 г. введение всеобщего и равного избирательного права в Северо-Германском союзе, а затем и в основанной в 1871 г. Германской империи, наряду с законодательным признанием в 1869 г. права коалиций, дало немецким рабочим возможность поставить борьбу за свои социальные интересы на реальную почву, превратив ее в классовую борьбу в политической и экономической областях. Конечно, эти права и пробудившееся у рабочих, благодаря широкой пропаганде Маркса, Энгельса и Лассаля, сознание своей исторической роли еще не повысили бы значения этой борьбы, если бы в то же время не пошла более быстрым темпом индустриализация Германии. Главным образом, благодаря такому совпадению этих двух фактов, благодаря выпавшему на долю немецких рабочих счастью - иметь своими духовными вождями такие выдающиеся умы, рабочее движение в Германии почти без уклонов шло непрерывно по прямой линии в гору, при полном сохранении духовного единства между ее политическими и экономическими организациями. В силу тех же обстоятельств подъем промышленности Германии, шедший скачками, не сопровождался вырождением и обнищанием ее рабочего класса. Эпоха крупных побед индустриализма застала рабочих промышленных центров в значительной степени подготовленными к сопротивлению свойственным индустриализму отрицательным тенденциям. До 1875 г. политически организованные рабочие Германии делились, главным образом, на два лагеря: основанный в 1863 г. Лассалем Всеобщий немецкий рабочий союз и Социал-демократическую рабочую партию с эйзенахской программой, основанную в 1869 г. в Эйзенахе приверженцами Карла Маркса, отделившимися от лассальянцев, и выходцами из рядов буржуазной демократии. В 1875 г. обе фракции на Готском конгрессе объединились в Социалистическую партию Германии с новой, готской программой. В 1878 г. она подпала под действие исключительного закона, в силу которого организации ее были закрыты, печать задушена и собрания запрещены. Тем не менее, партия сохранила свою жизненную силу и, после короткого перерыва, стала расти даже и при действии закона против социалистов, отмененного в 1890 году. В 1891 г. на съезде в Эрфурте была принята новая программа, чисто марксистская, а сама партия была переименована в Социал-демократическую партию Германии. По своей организации, претерпевшей всякого рода изменения вследствие своеобразного хода развития германского законодательства о союзах, партия представляет собой централизованную демократию с значительно развитыми правами самоуправления ее местных, провинциальных и находящихся в отдельных германских государствах организаций и с ограниченными полномочиями ее центрального руководящего органа. Успехи социал-демократии на выборах в первые годы ее существования в виде партии могли быть лишь весьма скромными, и при первых выборах в рейхстаг Германской империи в него прошел лишь один социал-демократ - Август Бебель. Но с того времени каждые новые выборы, за исключением двух, сопровождались значительным увеличением числа поданных за социал-демократов голосов и числа социал-демократических представителей в рейхстаге. Результаты выборов для социал-демократии видны из следующих цифр:

Успехи на выборах явились результатом непрерывной интенсивной устной и печатной агитации и, в связи с одновременным ростом экономической борьбы рабочих, заставили законодательство все в большей мере уделять внимание нуждам рабочего класса. Имперские законы об охране рабочих, а особенно о страховании рабочих, в значительной степени обязаны своим существованием именно указанной агитации. Деятельность социал-демократии в парламенте была, главным образом, направлена на критику, но вовсе не носила характера чистого отрицания всех предлагаемых законов. Уже рано социал-демократы стали вносить законодательные проекты об охране рабочих, а потом и другие законопроекты, предлагали поправки к законопроектам правительства и буржуазных партий, участвовали в комиссиях рейхстага, голосовали за реформы, клонящиеся к действительному улучшению существующего положения, за налоги, соответствующие принципам их программы. Участие в выборах в органы местного самоуправления и в ландтаги отдельных немецких государств социал-демократия стала принимать позднее, чем в выборах в рейхстаг, так что ее сравнительно крупные успехи в этом направлении относятся лишь к двум последним десятилетиям XIX века. В конце XIX в. в 17 ландтагах отдельных государств заседало 75 социал-демократов и свыше 1000 с.-д. в органах коммунальных, причем последнее число к 1912 г. повысилось до 9.000. Число членов политических организаций социал-демократии в конце века достигало свыше 100.000 чел., годовой доход центральной кассы партии равнялся 249.581 марке. К июлю 1911 г. число членов повысилось до 836.562 ч. (в том числе 107.693 женщины), а годовой доход центральной кассы партии до 1.357.762 мар. Политическая пресса партии в конце века насчитывала свыше 50 ежедневных газет и свыше 20 изданий, выходивших раз или несколько раз в неделю, один научно-политический еженедельный журнал, один орган женского рабочего движения, один небол. журнал для легкого чтения и один журнал политической сатиры. Наряду с этим имеется обширная и все растущая социалистическая брошюрная литература и всякого рода летучие листки для массового распространения. Помимо органов для политической борьбы, социал-демократия создала ряд учреждений для образовательных, художественных и других культурных целей.

Первые зачатки профессионального рабочего движения в Германии относятся к революционному 1848 году с его борьбой за повышение заработной платы и попыткой создания национального союза печатников. Движение это, прерванное в эпоху реакции, возобновилось в середине 60-х годов. Начинаются опять столкновения с предпринимателями из-за заработной платы, образуются союзы печатников, рабочих на сигарных фабриках, портных. В 1868 г. обе фракции социал-демократии постановляют основывать профессиональные союзы в качестве органов классовой борьбы, а мелко-буржуазно-демократические политики учреждают профессиональные союзы мирного характера с девизом: "гармония труда и капитала". Эра грюндерства 70-х годов была в то же время и эрой крупного и успешного стачечного движения; появляются стачечные союзы, находящие много приверженцев. Но в последовавший затем период промышленной депрессии большая часть из отвоеванного рабочими была опять утрачена. В 1878 г. все социал-демократические профессиональные союзы были закрыты правительствами. Несколько лет спустя разрешается существование местных профессиональных союзов, а позднее снова возникают централизованные союзы, учреждающие для отстаивания своих общих интересов генеральную комиссию из руководителей профессиональных союзов, местопребыванием которых был сначала Гамбург, а затем Берлин. Эти централизованные профессиональные союзы, именуемые попросту "центральными союзами", с отменой закона против социалистов приобретают все больше и больше силы и в настоящее время составляют основное ядро профессионального движения Германии. Их развитие характеризуется следующими цифрами:

В 1910 г. число центральных союзов вследствие слияния нескольких из них друг с другом упало до 53, но зато число членов поднялось до 2 миллионов слишком (из них 161.512 женщин). Еще интенсивнее был рост доходов. Они достигали (для всех сообщавших сведения союзов) в 1890 г. - 1,12, в 1900 г. - 9,45, а в 1910 г. - 64,3 милл. марок. Союзы значительно расширили сферу своих действий и увеличили взносы на разные цели партийной жизни. На экономическую и политическую борьбу, на образовательные цели, на поддержку вспомогательных касс они дают (считая на каждого члена) больше чем вдвое сравнительно с другими профессиональными союзами. Из этих последних наиболее сильными являются основанные в средине 90-х годов католиками "христианские профессиональные союзы", насчитывавшие к концу века в 13 центральных союзах до 160.000 членов, и либеральные союзы, называемые обыкновенно - по имени их основателя д-ра Макса Гирша - гиршевскими, в которых круглым счетом состояло до 92.000 членов. Часть независимых профессион. союзов имела всего около 50.000 членов, а местные социалистические союзы, не объединенные в центральные, - около 12.000 членов. Некоторые из последних союзов приняли анархо-социалистический ("синдикалистский") оттенок, другие - слились с централизованными союзами.

Центральные союзы за период 1891-1900 гг. оказали поддержку 4.000 стачкам на сумму 9¹/₄ милл. марок. Число стачек и локаутов росло почти непрерывно из года в год. За 1900 г. официальная имперская статистика зарегистрировала 1.478 стачек и локаутов, а за 1910 г. - 3.228 стачек и локаутов. В 1900 г. в стачечной борьбе принимали участие 134.239 чел., а в 1910 г. - 399.809 чел. Одновременно растет число и тех движений в пользу повышения заработной платы и сокращения рабочего дня, которые улаживаются путем одних переговоров, без стачек и локаутов. Отчеты генеральной комиссии (централизованных и, соответственно, "свободных") профессиональных союзов отмечают с 1905 г. и этого рода движения. Согласно этим отчетам в названных союзах имели место:

Само собою разумеется, взаимное отношение движений со стачками и без стачек изменяется из года в год, но в общем без стачек и локаутов движения заканчиваются в большем числе случаев, чем со стачками и локаутами. Чем больше упрочиваются организации обеих борющихся сторон и узнают свои силы, тем с большей осторожностью решаются они на боевые выступления. Более трех четвертей движений, не сопровождавшихся стачечной борьбой, принадлежали к числу "наступательных" со стороны рабочих, т. е. касались требований относительно повышения заработной платы, сокращения рабочего дня и т. п. В большинстве случаев они кончались успехом для рабочих или компромиссом.

6. Союзы предпринимателей. Подобно рабочим, и предприниматели организовались в союзы для борьбы или сопротивления при столкновениях с рабочими из-за условий труда; но подробная официальная статистика этих союзов ведет свое начало лишь с конца первого десятилетия нового века.

К 1 января 1910 г. таких организаций предпринимателей существовало 2.613, из них 84 имперских, 474 провинциальных и 2.055 местных. В 1.923 из них участвовало 115.095 предпринимателей, а относительно 1.414 имеются данные о числе рабочих, занятых во входящих в организации предприятиях: их было 3.854.680 чел. Но ряд предприятий входит одновременно в несколько организаций, так что по сравнению с фактическим положением вещей, цифра предпринимателей, участвующих в 1.414 союзах, является слишком высокою. Включая 1.199 союзов, не доставивших подробных сведений, в предприятиях организованных предпринимателей занято, по меньшей мере, 4 миллиона рабочих.

7. Тарифные договоры и общие тарифы. Одним из результатов профессионального движения было появление тарифных (коллективных) договоров между предпринимателями и организованными рабочими. Договоры эти касаются самых разнообразных элементов в отношениях предпринимателей к рабочим (заработная плата, рабочее время и т. д.) и в большинстве случаев носят местный характер, а часть договоров заключается даже с отдельными предпринимателями или ограниченными их группами. Но некоторые договоры распространяются далеко за пределы одной какой-либо местности или округа и регулируют условия труда соответствующей отрасли промышленности на пространстве целых областей или даже всей империи. В этом случае они превращаются в общие тарифы (Tarifgemeinschaften), классическим примером которых в Германии является тарифное соглашение в немецком книгопечатном деле, к которому принадлежат более 90% предприятий этой отрасли промышленности и тариф которого с его постановлениями относительно центральной тарифной камеры, третейских камер и т. д. образует собой целый добровольный кодекс. Обследование, предпринятое в 1903/1905 гг. имперским бюро рабочей статистики, привело это бюро к заключению, что в 1905 г. в Германской империи действовало круглым счетом 3.000 разного рода тарифных договоров. С тех пор продолжают постоянно собираться новые данные об этих договорах. Число заключенных тарифных договоров в год колеблется между 1.500 и свыше 2.000, их продолжительность варьирует от периода в один рабочий сезон до 3 и 5 лет. В большинстве договоров, естественно, предполагается их возобновление по истечении срока. Ограничение продолжительности договоров имеет целью дать возможность пересмотра их в случае надобности. В 1910 г., поскольку у нас имеются данные, в Германии действовали 6.578 тарифов для 137.284 предприятий с 1.107.478 рабочими. Среди некоторой части предпринимателей, особенно у крупных тузов горноделия и машиностроения, тарифные договоры все еще встречают ожесточенных противников; равным образом, и радикальные элементы из рабочего класса смотрят на них, как на зло. Но сопротивление тарифным договорам, как показывают цифры, идет на убыль. Значительное большинство вождей германского профессионального движения на конгрессах и по разным другим поводам определенно высказывается в пользу тарифных договоров.

8. Движение среди служащих и чиновников. Значительный рост числа служащих в купеческих и технических предприятиях привел и эту среду к движениям, принимающим характер профессиональной борьбы. Здесь речь идет не только о служащих в промышленных, торговых, транспортных и сельскохозяйственных предприятиях, но также и о чиновниках, состоящих на государственной службе у империи, у отдельных государств и общин. Число чиновников тоже необыкновенно увеличилось вследствие индустриализации Германии. Рост городов и расширение сношений необычайно усложнили задачи государственного и коммунального управления и привели к необходимости значительного увеличения чиновничьего персонала; тот же результат имели в области школьного дела повышенные запросы со стороны профессиональной жизни на умствен. развитие. Если не принимать в расчет служащих в войске, флоте, представителей церковных учреждений и лиц, занимающих руководящее положение в юридической, медицинской, художественной, дипломатической сферах, а также лиц учебного персонала и служащих по госуд. управлению, то в занимающей нас группе профессий в 1907 г. было еще 900.000 человек служащих среднего и низшего ранга. Две трети их, вместе с 1.200.000 служащими в промышленности, торговле и транспорте, образуют тот социальный слой, который Шмоллер и другие назвали "новым средним сословием", так как они до известной степени заполняют те промежуточные ступени между рабочими и капиталистами, которые опустели вследствие вытеснения мелких предпринимателей из промышленности и торговли. Но эта характеристика справедлива лишь по отношению к доходам нового слоя. Вообще же, чем больше заполняются названные профессии, тем более принадлежащие к ним чувствуют себя зависимыми и ищут улучшения своего положения в коллективных действиях. Союзы служащих, техников, чиновников и т. д. превращаются из организаций, преследующих цели взаимопомощи и образовательные, в союзы для коллективной защиты профессиональных интересов. Зачатки этого движения наметились в XIX в. лишь у торговых служащих среднего ранга, у заведующих мастерскими и других подобных лиц; в союзы же служащих с более высокой подготовкой эти тенденции стали проникать лишь с XX века. В начале 1910 г. в Германии существовало 63 союза служащих в промышленности, торговле, транспорте и сельском хозяйстве и лиц свободных профессий с общим числом в 735.000 членов. Из них 20 союзов с 506.000 членов принадлежали к торговой профессии, 18 союзов с 117.000 членов к техническим профессиям.

9. Движение среди ремесленников. Борьба мелких самостоятельных производителей против капитализма получила с образованием Германской империи новый толчок вследствие наступившей в области хозяйственной политики реакции, сопровождавшей биржевые крахи 1873-74 гг., и последовавшей за ними промышленной депрессии. Выдвинулось движение в пользу возобновления цехов мастеров, нашедшее себе поддержку со стороны законодательства и властей. Таким образом, в разных местах Германии образовались свыше 10.000 ремесленных цеховых организаций, охватывавших в общей сложности около 700.000 рабочих. В борьбе с развитием крупного производства он оказались, как видно из статистических данных, в общем, бессильными. Результаты же их положительной деятельности ограничиваются установлением известных правил, касающихся технической постановки дела в ремесле, установлением испытаний для учеников и т. п. Но их заслуги в области ремесленного образования крайне ничтожны, а стремления вернуть рабочих к прежнему состоянию зависимости от цеха потерпели полную неудачу. Не лучше обстояло дело и с попытками мелких торговцев добиться высокого обложения оборотов крупных универсальн. магазинов и тем помешать развитию их в посреднической торговле. Даже в странах, где нет таких движений, наряду с крупными торговыми и промышленными предприятиями удерживаются целые легионы мелких и средних предприятий. Число их в Англии, не знающей такого отстаивания интересов этого рода предприятий, ничуть не меньше, чем в Германии. Искусственная поддержка предприятий, ставших неспособными выдерживать конкуренцию, возможна лишь за счет потребителей, т. е. всего народного хозяйства, как целого.

Цеховые организации стали устраивать также товарищества для взаимопомощи, совместной закупки сырья, поддержки общих магазинов и мастерских и т. д. Но это все - уже вещи, по существу тождественный с экономической самопомощью либеральной экономии и относящиеся к области кооперативного движения.

10. Кооперативы. В промышленности и торговле серьезного значения достигли лишь кредитные и потребительные товарищества всякого рода. Товарищества для совместной закупки сырья, для совместной торговли в общих магазинах и производительные товарищества ремесленного характера (всего до 600) к концу века насчитывали в Германии круглым числом до 50.000 членов. Напротив, из 940 кредитных или ссудных товариществ, объединившихся в Allgemeiner Verein der Erwerbs- und Kreditgenossenschaften, 904 (о которых имеются сведения) насчитывали в 1901 г. 527.000 членов и выдали ссуд и произвели отсрочек платежей на 2.525 милл. мар.

В сельском хозяйстве за два последних десятилетия нашли большое распространение кредитные или ссудные товарищества системы Райфейзена с ограниченной ответственностью. Союз их, имеющий местопребывание в Нейвиде (Рейнская провинция), охватывал в 1901 г. 3.713 местных товариществ, из которых 2.983, доставившие сведения, имели 266.000 членов. Еще больше членов насчитывает "Всеобщий союз немецких сельскохозяйственных товариществ", с центром в Оффенбахе на Майне. В него входили в 1901 г. 5.425 сельских товариществ, из которых 5.302, доставившие сведения, имели 435.000 членов. ЭТОТ последний союз охватывает большую часть сельскохозяйственных производительных товариществ, товариществ для совместной закупки сырья и совместной продажи. В 1903 г. было 1.507 товариществ для закупки сырья с 155.614 членами. Из сельскохозяйственных производительных товариществ на первом месте стоят кооперативные молочные. Число их в 1903 г. достигало 1.400, из которых 1.172 имели 116.923 члена, а к 1910 г. более чем удвоилось.

Подобно организациям ремесленников, и сельскохозяйственные союзы и товарищества встречали всякого рода поддержку и содействие со стороны государства. Так, в Пруссии в 1895 г. основана была государственная центральная кооперативная касса, с целью, главным образом, облегчить сельскохозяйственным товариществам и их центральным союзам получение средств для оказания кредита, и предоставленный этой кассе государством капитал был вскоре увеличен с 5 до 50 милл. марок. В 1903 г. обороты ее достигли 8.675 милл. марок. Выданные ею в этом году ссуды товариществам составляли около 302 милл. марок. Наряду с этим государство оказывает поддержку и другим сельскохозяйственным союзам, предоставляя им средства на улучшение скотоводства и сельско-хоз. культуры, на выставки и общедоступные лекции и т. д. Благодаря всему этому сельское хозяйство в Германии стоит на довольно высоком уровне. Многие средние и мелкие крестьяне сохранили свою самостоятельность. Одного лишь не было достигнуто, как показано нами выше: сокращение сельскохозяйственного населения, по сравнению с количеством лиц, занятых другими отраслями хозяйственной деятельности, не было приостановлено, а лишь замедлено.

11. Резюме. Общее влияние индустриализации, распределение богатств и народное здравие. Перспективы. Поскольку можно судить на основании статистики, материальное положение трудящихся классов Германии, беря его абсолютно, в конце века было не хуже, чем в середине века. Повышение заработной платы определяется в среднем в 70-80%, а повышение цен на важнейшие жизненные продукты в среднем - в 30%. Но за это время, в общем, значительно увеличилась продуктивность труда каждого рабочего. Труд в большинстве производств стал интенсивнее и в значительно большей степени напрягает нервы, чем прежний труд ремесленного типа. Вместе с тем необыкновенно повысились требования жизни. Рабочий живет теперь в совершенно иной обстановке, чем прежде, и если он сам не повышает своих требований и потребностей, то их принудительно повышает жизнь. В силу этого заработная плата должна была подняться, под давлением ли рабочего движения или без него. Вопрос о том, как это произошло бы без рабочего движения, относится к области чистого умозрения. Все, достигнутое теперь в этом отношении, является результатом рабочего движения, фабричного законодательства и других общественных влияний. Поэтому вопрос о том, что приносит с собой ничем не сдерживаемый промышленный капитализм сам по себе и в какой степени он ухудшает или улучшает положение народной массы, не может получить ответа на основании данных о современном строе социальной жизни Германии.

Но все же по опыту Германии можно сказать, что промышленное развитие создает средства и возможности для успешной борьбы с сопровождающими ничем не сдерживаемый капитализм неблагоприятными тенденциями и что формула Сисмонди: "богатыми нациями являются те, где массы бедны", не выражает собою исторической необходимости. Масса в Германии не стала беднее. Но социальные контрасты весьма увеличились. Над массой трудящихся, из которых миллионы упорным трудом зарабатывают себе лишь самое необходимое, возвышается гораздо более значительное, по сравнению со всеми прежними эпохами, число более или менее праздных богачей, богатство которых приобретает неслыханные дотоле размеры. Это же развитие, с концентрацией предприятий и производства лишающее рабочего собственности на средства производства, на верхнем конце социальной лестницы устраняет лиц, получающих дивиденды, от руководительства предприятиями и работы в них. Все больше и больше возрастает число акционеров и рантье.

С вопросом о физическом развитии германского народа под влиянием индустриализации дело обстоит так же, как и с вопросом об экономической нужде. Несомненно, фабрика и урбанизация оказывали в течение десятилетий поистине разрушительное влияние на жизнь и здоровье миллионов людей. Если же спросить о конечном итоге развития, то окажется чрезвычайно сомнительным, можно ли говорить о каком-либо физическом или социально - этическом вырождении народа. Сравнение цифр брачности, рождаемости и смертности за десятилетие 1851/60 гг. с теми же цифрами за 1891/1900 и за первые девять лет XX века оказывается благоприятным для последних периодов. На каждую 1.000 жит. приходилось:

В конце эпохи заключалось относительно больше браков, меньше рождалось детей, но, так как смертность понижается еще больше, чем рождаемость, то перевес последней над первой оказывается еще значительнее, чем в период, когда две трети населения жили в деревне и занимались сельским хозяйством. Понятно, что понижение смертности вовсе не является непосредственным результатом индустриализации. Там, где фабрика господствует неограниченно, цифра смертности, в особенности для грудных младенцев, необычайно высока. Но так как промышленное государство на высокой ступени своего развития не тождественно с неограниченным господством фабрики, то оно и не характеризуется физическим или психическим вырождением. Конечно, понижение цифры смертности может совпадать с физическим вырождением, так как средства поддержания жизни и борьбы с эпидемиями значительно увеличились по своему числу и по своей действительности. Относительная долговечность может существовать параллельно с физической слабостью организма. Доказательства абсолютного ухудшения расы под влиянием индустриализма часто видят в том, что понижается число пригодных для военной службы и что новобранцы, взятые из деревни, по сравнению с городскими жителями, отличаются лучшими физическими качествами. Однако и здесь новейшие исследования показывают нам другую картину. Совершенно далекое от какой-либо партийности обследование, произведенное по официальному поручению д-ром Г. Швинингом, штабным врачом при медицинском отделе прусского военного министерства, при содействии выдающихся медицинских авторитетов, и положившее в основу данные о результатах наборов за пятилетия 1894/98 и 1899/1903 гг., привело д-ра Швининга к следующим заключениям: "во всяком случае, пока совершенно нельзя говорить о всеобщем понижении физических качеств, о прогрессирующем вырождении призывной молодежи. Что контингент наших новобранцев в общем не стал хуже, можно видеть уже из почти непрерывно улучшающегося состояния здоровья самой нашей армии, что было бы невозможно, если бы призываемые под знамена молодые рекруты не удовлетворяли все повышающимся требованиям к их физическим качествам" (D-r H. Schwiening, "Beiträ ge zur Rekrutierungsstatistik", lena, 1908, стр. 18). Это, конечно, не значит, как замечает и сам д-р Швининг, чтобы положение вещей было вполне удовлетворительно. Во всяком случае, несомненно лишь одно, что общего вырождения нет. За пятилетие 1899/1903 гг., по сравнению с 1894/98, наблюдалось даже некоторое повышение среднего роста у рекрутов. Из ста рекрутов имели рост в сантиметрах:

В первом периоде преобладает низкий, во втором высокий рост. Понятно, такой короткий период не доказателен, но не следует забывать, что как раз во втором ряду цифр мы имеем дело с рекрутами, рождение и ранняя юность которых относятся к эпохе развитого индустриализма.

Общее состояние немецкого народного хозяйства и народной жизни в начале нового века может быть названо многообещающим. Конечно, у них много теневых сторон: массовая и бессмысленная роскошь значительной части все возрастающей в своем числе и богатстве владетельной аристократии; господство в важных отраслях промышленности страны относительно небольшой группы финансистов и промышленных королей, властолюбие которых обнаруживает черты, напоминающие безумие цезарей в древнем Риме и не менее опасные; растущая неустойчивость и неуверенность в существовании средних и мелких производителей, в массе не уменьшающихся в числе, но в качестве отдельных лиц гибнущих целыми гекатомбами от экономического преобладания сильных; почти на четыреста тысяч ежегодно возрастающая армия наемных рабочих, низшие слои которых, как показали в особенности данные Союза жилищной реформы, живут еще в помещениях, противоречащих по размерам самым элементарным требованиям гигиены, не говоря уже о предъявляемых к жилищам культурных требованиях. Но этим и другим отрицательным сторонам можно противопоставить факт подъема самого народного хозяйства, обнаруженную промышленностью и торговлею способность вместить в себя прирост лиц, вступающих в хозяйственную жизнь, весьма значительное повышение производительности сельского хозяйства. Средства хозяйственной жизни германского народа растут, усилилось сознание, что их использование не должно быть предоставлено капризам лиц, живущих в избытке. А о дальнейшем усилении этого сознания заботится мощная пропаганда и агитация непрерывно возрастающего в своем числе рабочего класса и других зависимых в экономическом отношении групп населения. Нация, среди главных профессий которой из каждых 100 человек 80 обречены на постоянный наемный труд, в конце концов, может вести лишь такую политику вообще и социальную политику в частности, которая проникнута идеей первенства труда над собственностью.

Э. Бернштейн.

Государственный строй Г. Германская федерация, прежде всего, тем отличается от всех остальных союзных государств мира, что она представляет собою соединение не демократий и республик, а целого ряда монархий, находящихся друг по отношению к другу в соподчинении, причем, однако, ни один монарх не перестал в силу этого быть монархом в своей стране. Такое зрелище союзного государства, образованного из 22 монархий, представляется настолько исключительным, что до сих пор идет спор относит. его характера. Однако, подобное соединение монархий объясняется довольно легко, если припомнить, что Г. единственная страна, где феодализм дал в высшей степени своеобразные формы. И если во Франции феодальный строй уступил непосредственно место королевскому абсолютизму, а в Англии он через сословно-земское государство перешел в представительную и конституционную монархию, то в Г. мы наблюдаем совершенно иной процесс: здесь все отдельные мелкие вассалы стали суверенными государями на своих землях, но в то же время сохранили известную связь и подчиненность священной Римской империи немецкой нации, которая, несмотря на весь свой совершенно фиктивный характер, просуществовала до начала XIX в., и только после того, как был образован под главенством Наполеона особый рейнский союз, император Франц II сложил с себя (в 1806 г.) звание императора римско-германской империи. Нет никакого сомнения, что не существует непосредственно юридической связи между современной германской империей и ее священной предшественницей, но нельзя здесь игнорировать громадную идейную традицию, которая для немецкого сознания делала вполне приемлемой мысль об отдельных монархах, кот. входят, как органическая часть, в некоторое общее государство и даже признают над собой некоторого высшего союзного монарха, с которым они связаны постоянным сотрудничеством. Такие отношения очень мало подходят под современные юридические понятия суверенитета или федерации, но очень хорошо укладываются в рамки старых воззрений вассально-союзного строя. На этой почве было возможно и образование рейнского союза южных немецких государств под протекторатом Наполеона, который играл для них роль своеобразного сюзерена. После низвержения французского ига, идея союзной империи с особым императором во главе представлялась самой естественной даже такому реформатору, каким был барон Штейн. Место империи занял немецкий союз на основе международного соединения государств лишь потому, что усиливавшаяся роль Пруссии делала невозможной прежнюю гегемонию австрийского дома в Г., сама же Пруссия еще не чувствовала себя призванной к такому выдающемуся положению в империи, где обаяние Австрии стояло еще весьма высоко. Время немецкого союза есть, поэтому, эпоха непрестанной борьбы между Австрией и Пруссией за первенство в Г., причем перевес ложился то на ту, то на другую сторону. Идейным оружием Австрии в этой борьбе было отрицание вообще необходимости гегемонии в союзе и поставление на первый план суверенитета отдельных немецких государств. Наоборот, Пруссия явилась сторонницей гегемонии, причем, однако, она совершенно не желала делиться властью с Австрией и добивалась устранения последней из союза. Идея гегемонии была поддержана и национальным собранием, созванным после революции 1848 г. во Франкфурте. И здесь получила общее признание та мысль, что союз (федерация) монархических государств не мыслим без гегемонии одного из них, и в конституции 1849 г. обеспечена одному из монархов Г. императорская власть, которая значительно приблизила бы империи к конституционной монархии. За отказом Австрии более тесно войти в союз, императорская власть была предложена Пруссии; однако, король Фридрих-Вильгельм IV, опасаясь оппозиции других немецких суверенов, пока отказался от императорской короны, созданной к тому же ненавистными ему либералами. Восстановленный после революции немецкий союз еще раз доказал, что Г. нужна крепкая рука, а шлезвиг-голштин. конфликт окончательно поставил вопрос о том, кому владеть Г. Братоубийственная война Пруссии с Австрией и другими немецкими государствами доказала воочию, что Пруссия вполне созрела для гегемонии, и сначала в Северо-германском союзе, а после разгрома Франции - в Германской союзной империи гегемония оказалась за Пруссией, которая не только довершила дело "объединения", выбросила из федерации немецкие земли Австрии, присоединила к своей территории завоеванные немецкие земли Ганновера и других, но обеспечила себе и по имперской конституции исключительное положение в союзе. Так был заложен первый камень немецкого федеративного строя, который, в отличие от всех других союзных государств, основан на подавляющей власти одного из членов союза, пользующегося правами несменяемого президента с императором во главе. И если мы обратимся теперь к рассмотрению действующей германской конституции, мы найдем следующее: "Председательство в союзе принадлежит королю Пруссии, который именуется германским императором" (Ст. 11). Ему принадлежит право международных сношений, созыва и закрытия Союзного Совета и Рейхстага, обнародование законов, издание указов и распоряжений, назначение канцлера, председательствующего в Союзном Совете и заведующего всей администрацией союза под руководством императора, а самое главное - командование всеми военными силами (ст. 11, 12, 15, 17, 18, 53, 63). Для некоторых действий император должен получить согласие Союзн. Совета. В случае нападения неприятеля на имперскую территорию император, однако, имеет право объявлять войну и без согласия С. Совета. Канцлер принимает на себя ответственность за акты императора, за исключением командования армией и флотом, но ответственность канцлера, вообще, имеет лишь моральный характер, т. к. нигде ближайшим образом не определена в законе. Таким образом, в руках императора оказывается вся вооруженная сила и исполнительная власть, и его обязанности далеко выходят за пределы простого председательства. По существу он монарх над монархами, а слово "президиум" прикрывает настоящее верховенство. Привилегии Пруссии в составе С. Совета также безмерно велики. Ей принадлежит право абсолютного вето не только в тех случаях, когда дело идет об изменении ее прав путем пересмотра конституции (ст. 78), но и касается всякой перемены, сравнительно с существующим порядком, в законодательстве об армии и флоте (ст. 5), а также взимании таможенных пошлин и акциза с соли, табаку, водки, пива, сахара и патоки (ст. 35 и 37); и хотя во всех этих случаях оговорено: "голос председателя имеет решающее значение, если он высказывается за сохранение существующих установлений", но это нисколько дела не меняет, ибо абсолютное вето по самому своему существу как раз и направлено на охрану того или иного уже существующего порядка против всех возможных нововведений. А так как голос Пруссии в качестве "председателя союза" принадлежит целиком прусскому королю в качестве германского императора, то, в конце концов, и оказывается, что в самом Союзном Совете императору принадлежит право абсолютного вето по всем важнейшим делам империи. Так, под понятием союза скрывается не только гегемония, но и самая настоящая монархическая власть. Она усиливается еще тем обстоятельством, что в случае, если бы государство, член союза, не исполнило своих конституционных обязанностей по отношению к союзу, то, по решению С. Совета, производство самой экзекуции и различных принудительных мер по отношению к ослушнику должно быть поручено императору (ст. 19). Отсюда же вытекает весьма важное следствие: так как император в то же время является монархом самой крупной союзной державы в качестве короля Пруссии, то ясно отсюда, что ему, как императору, никогда не будет поручено никакой экзекуции относительно его самого, как прусского короля, и относительно ему же подвластной Пруссии. Так Пруссия и здесь занимает привилегированное положение. И в то время, как ее монарх может производить "экзекуции" над всеми другими членами союза, он этим самым освобождает от опасности экзекуций свою собственную страну. И здесь скрывается своеобразная монархическая власть, лежащая в основе союза.

Если мы обратимся теперь к положению отдельных членов союза, помимо Пруссии, мы найдем и здесь явления, которые совершенно не соответствуют идее федерации. И прежде всего, замечательно число их. Оставляя даже в стороне те мелкие княжества, которые входили в состав старой империи и были присоединены к более крупным государствам Наполеоном, в составе немецкого союза мы находим 40 членов (число их впоследствии уменьшилось до 38). И, однако же, в составе новой империи их всего - считая вольные города - имеется 25. Спрашивается, почему целый ряд крупных и мелких государств потерял самостоятельное сочленство в союзе? Ответ на это чрезвычайно прост. Во время своего конфликта с Австрией Пруссия путем оружия завоевала и присоединила к своей территории целый ряд государств и территорий, вроде королевства Ганноверского, курфюршества Гессенского, герцогства Нассауского, Шлезвига и Голштинии, вольного города Франкфурта и ряда гессенских и баварских областей. Единственным основанием лишения их самостоятельного союзного права является факт прусского завоевания. Не менее замечателен и способ образования союза. В основе его лежит не государственный акт или конституция, принятая народом, а отдельные международные договоры между прусским королем и различными немецкими государями, причем лишь в некоторых государствах такие договоры были одобрены местным представительством. Излишне прибавлять, что большинство договоров было заключено под давлением прусск. пушек, непосредственно после побед 1866 г. Тогда же из северных государств был основан договорным путем Северо-германский союз, который по своему устройству вполне представлял собой теперешнюю империю. Бавария, Вюртемберг, Гессен и Баден вошли в союз уже в 1871 году, после общих побед над бонапартовской Францией. В основу и здесь был положен международный договор между Северо-германским союзом, с одной стороны, и каждым из перечисленных государств, с другой. Неудивительно теперь, что вступая в союз, а вместе с тем, вступая в подчиненное положение к прусскому королю, как "председателю" союза, эти государства стремились выговорить себе целый ряд отдельных привилегий и прав, которые и не могут быть у них отняты без их на то согласия, доколе они остаются членами союза. Вместе с тем, союз был наименован "империей", что гораздо больше подходит к нему, нежели название федерации; прусский же король, в качестве "президента" союза, а в действительности, в качестве общенемецкого монарха, получил вполне соответствующей титул германского императора. Отметим теперь те права, которые были выговорены присоединившимися к империи южно-немецкими государствами. Так, Бавария сохранила за собой целиком право финансового обложения - независимо от имперского законодательства - по акцизу с питей (водки и пива), свою независимую от империи почту и телеграф, свои железные дороги, свое законодательство относительно оседлости, свою систему страхования недвижимости, свой эмиссионный банк с правом выпуска до 70 миллионов марок банкнот, в особенности же независимое от империи устройство армии с особым военным бюджетом, администрацией и военно-уголовным судом. В составе союзного совета Бавария пользуется увеличенным числом голосов (6), правом постоянного председательства в комиссии по иностранным делам, правом председательства в союзном совете в том случае, если бы Пруссия не могла вести председательства, правом - в случае невозможности этого со стороны Пруссии - представлять империю через своих послов и посланников и, наконец, правом на постоянное место в комитете Союзного Совета по военному делу и крепостям. Подобные же изъятия из имперского законодательства и привилегии сумели договорить себе и некоторые остальные члены союза. Вюртемберг получил независимые от имперского законодательства права акциза с водки и пива, почтового и телеграфного управления, военной организации и железных дорог, а также постоянное место в комитетах С. Совета по иностранным делам, военному делу и крепостям. Баден удержал лишь право независимого от империи обложения водки и пива. Саксония получила только право постоянного присутствия в комитете С. Совета по военному делу, а Бремен и Гамбург - права на портофранко. Так установилось значительное неравенство между отдельными членами империи, которое менее всего согласимо с федеральным принципом. В основе таких особых прав лежат чисто исторические причины, объяснимые фактическим соотношением сил отдельных монархий или благоприятными условиями при заключении ими союзного договора. В результате же - значительное ограничение компетенции союза в пользу некоторых особенно привилегированных его членов и новое доказательство в пользу скрытой системы вассальных отношений отдельных государств к Пруссии. Остальные государства союза, как таковые, никакими особыми привилегиями не пользуются, но подлежат целиком законодательству империи, которое, действуя в пределах установленной компетенции, всегда может эту компетенцию расширить в порядке пересмотра и изменения имперской конституции. Интересы членов союза обеспечиваются их правом участия в С. Совете, где им предоставлено определенное число голосов, а именно: из 58 голосов, включая 17 прусск., имеют: Бавария - 6, Саксония и Вюртемберг по 4, Баден и Гессен по 3, Мекленбург-Шверин и Брауншвейг по 2, остальные мелкие княжества и вольные города по 1 (ст. 6). Делегаты отдельных государств в С. С. пользуются экстерриториальностью и правами посланников, назначаются исключительно своими правительствами и имеют право не только голосовать и выступать в С. Совете, но также выступать и в имперском парламенте, рейхстаге, с защитою мнений своих правительств, хотя бы эти мнения и не совпадали с мнениями большинства членов С. Совета (ст. 9). Основной гарантией неприкосновенности конституций отдельных государств является монархический суверенитет князей империи и естественная солидарность царствующих в Г. династий. Согласно ст. 78 конституции, достаточно протеста, по крайней мере, 14 голосов в С. Совете при пересмотре имперской конституции для того, чтобы остановить всякое изменение существующего порядка. Таким образом, компетенция империи может быть увеличена за счет автономии и самостоятельности отдельных государств, если объединенные монархи, представленные в С. Совете, выскажутся, по крайней мере, 45-ю голосами из 58 за изменение конституции; при этом одна Пруссия со своими 17 голосами может, конечно, остановить всякое изменение, особые же права союзных государств, гарантированные им конституцией, могут быть отменены лишь с их на то согласия. Последней гарантией, наконец, является то положение конституции, которое требует, чтобы экзекуции союза, производимые над тем или иным ослушным его членом, производились не иначе, как по постановлению С. Совета. И хотя здесь голос Пруссии (с принадлежащими ей голосами Вальдека и Брауншвейга) вместе с голосами двух больших или десяти самых малых государств легко может дать большинство, все же монархическая и династическая солидарность и здесь имеют достаточные средства, чтобы остановить незаслуженную экзекуцию над одним из членов империи и тем предупредить умаление его прав. Характерной чертой федерации почитается наличность особого подданства союзной власти и непосредственной связи между союзной властью и гражданами, населяющими всю союзную территорию. Такая связь особенно ярко бросается в глаза в федеративной демократии, где один и тот же самодержавный народ является источником власти одинаково и в общине, и в штате, этом союзе общин, и в федерации, этом высшем союзе штатов. Так первоначальный народный суверенитет общин, не меняясь в своем существе, становится достоянием все одного и того же народа, взятого лишь в различном территориальном объеме. Так народ федерации естественно поглощает народы штатов, а народ штата в свою очередь народы общин. Единство "народа", создающего последовательно целый ряд союзных, кантональных и муниципальных учреждений, здесь очевидно, и не менее ясна связь между народными политическими правами федерации, общины и штата. В Германской империи мы менее всего можем искать такой доминирующей роли народа. Монархически суверенитет с его скрыто-вассальными отношениями к империи заменяет здесь единство народного верховенства. Здесь о народе может идти речь лишь постольку, поскольку народ, во-первых, является совокупностью непосредственных подданных империи, во-вторых, обладает обеспеченными имперской конституцией правами свободы и, в-третьих, участвует в образовании законодательного органа империи, или рейхстага. Остановимся, прежде всего, на понятии непосредственного подданства. В монархической федерации и это понятие в том смысле представляет затруднение, что самое подданство в монархии имеет другой смысл, нежели в демократии. Всякая монархия предполагает известную личную связь между государем и подданным, причем последний обязан монарху и некоторой личной верностью, почтением и послушанием. В Германии, благодаря союзно-вассальному строю, мы находим, прежде всего, двойное подданство, и благодаря тому, что здесь нет единства народного суверенитета, это раздвоение подданства приобретает особенно острую форму. Но она принимает еще более своеобразный оттенок благодаря тому обстоятельству, что здесь во главе, как отдельного государства, так и союзного, стоять монархи - союзный государь и немецкий император. Личная верность и преданность одному осложняется таким же отношением к другому. Здесь, таким образом, получается нечто вроде двойной присяги. Статья 74 имп. конституции устанавливает принципиально "одинаковую наказуемость", как за "действие против существования, неприкосновенности, безопасности Германской империи или против ее конституции, оскорбление С. Совета и рейхстага, членов их или должностных лиц империи", так и за "проступки против отдельных союзных государств, их конституции, их камер или сословий, членов этих камер или сословий, их властей и должностных лиц". Но так как вполне возможен предусмотренный самой конституцией (ст. 19) случай конфликта между империей и государствами - членами союза, то в этих случаях двойное подданство может сыграть весьма печальную роль, и установленная законом верность местному государю может навлечь на подданных его ту или иную "экзекуцию" со стороны императора, как представителя союзной власти. Это обстоят. несомн. должно содействовать росту верности в пользу императора и в ущерб местному союзному государю. Перейдем теперь к той части отношений между властью и народом, которую охватывает понятие основных гражданских прав, или прав свободы. В федеральных демократиях союзная конституция определяет лишь такие основные права равенства и свободы, которые представляют собой необходимый минимум, при чем не только ограничение этих прав со стороны отдельных штатов недопустимо, но, наоборот, каждое отдельное государство расширяет и дополняет установленные союзом права рядом новых и еще более обеспечивающих личность в ее деятельности и жизни. В Германии находим мы обратное явление. Здесь, благодаря господству устарелых политических форм в отдельных государствах союза, только империя принесла сколько-нибудь либеральное законодательство в деле религиозной свободы и установления гражданского брака, уголовной охраны личной неприкосновенности и политической, свободы передвижения, свободы промысла, свободы печати и т. д. В отдельных же государствах мы до последнего времени находим весьма существенные ограничения личных прав, которые еще не отменены и не затронуты союзным законодательством. Таковы ограничения лиц польского происхождения в праве приобретения недвижимой собственности в Пруссии, стеснения религиозно-общественного характера в Саксонии и Мекленбурге, административное устранение лиц нехристианских исповеданий от занятия должностей на военной и гражданской службе в Пруссии и Саксонии и т. п. Отсюда теряет значение и то постановление имперской конституции, которое принципиально устанавливает равенство всех германских подданных в пользовании теми гражданскими правами, которые гарантирует им не только ближайшее их отечество, но и всякое другое немецкое союзное государство. Так как эти права весьма различны, то с переселением из одного союзного государства в другое отдельный гражданин необходимо теряет те в высшей степени важные гражданские права, которые отрицаются в месте его нового пребывания. Так к двойственности подданства присоединяется чрезвычайная пестрота в объеме наиболее существенных прав гражданина, и менее всего имперское законодательство способствовало сплочению немецкого народа на почве тех прав свободы, которые с таким энтузиазмом были провозглашены еще конституцией 1849 г. Еще менее связи найдем мы между народом империи и народом отдельных государств, если обратимся к нему, как к государственному органу, и в частности, к массе избирателей, имеющих право выбора депутатов в законодательные палаты. С этой стороны мы находим весьма замечательное сопоставление: избиратели в рейхстаг совершенно не совпадают с избирателями в отдельные ландтаги союзных государств. И как раз громадное большинство граждан, посылающих своих представителей в имперский парламент, лишены этого права у себя дома, в своих отдельных государствах. Дело в том, что избирательное право империи основано на принципе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, тогда как избирательное право отдельных государств, будучи произведением по большей части реакционной эпохи ХIХ в., организовано при помощи не только самых различных видов денежного и иного ценза, но и таких избирательных систем, которые еще более извращают самые начала представительства. Избирательное право империи дает право голоса всем гражданам мужского пола 25 лет от роду, которые не принадлежат к солдатам действующей армии, не состоят под опекой или конкурсом, не получают пособия для бедных и не опорочены по судебному приговору. Для права быть депутатом нужна еще годичная принадлежность к одному из союзных государств. По общему правилу (закон 1869 г.) один депутат должен приходиться на 100.000 жителей. Это правило, однако, в ущерб народным трудовым массам до сих пор в точности не осуществляется. Не то находим мы в отдельных союзных государствах. Здесь в состав избирателей зачисляются самые различные категории: то это лица, обладающие собственным домохозяйством, то - участвующие, благодаря известному цензу, в общинных выборах, то - плательщики определенного количества прямых налогов в пользу государства. Иногда к ним еще присоединяются представители отдельных групп населения, как-то: наиболее высоко обложенных плательщиков податей, владельцев рыцарских и заповедных имений, евангелической церкви, католического и протестантского духовенства, рыцарского дворянства, университетов, даже отдельных профессий, адвокатов, врачей, учителей и т. п. Самая система выборов в отдельных государствах принята не только прямая, но во многих наиболее крупных государствах косвенная, очень часто организованная по отдельным классам населения, так что бедняки получают лишь ничтожную часть голосов, предоставленных богатым, и в довершение - с открытой подачей голосов, так что вполне возможен контроль и гнет хозяев и господ над подачей голосов со стороны зависимых от них лиц и служащих. Для лиц, избираемых в депутаты ландтагов, эти требования часто еще повышаются, как относительно возраста, так и требований имущественной самостоятельности и денежного ценза. Как очевидно, "легальная страна" избирателей в отдельных государствах не только не имеет ничего общего с избирателями рейхстага, но и вообще весьма мало похожа на народ, понимаемый даже в виде всей массы полноправных, незапятнанных граждан 25-летнего возраста. Таким образом, объединяющим фактором империи может почитаться более или менее лишь масса избирателей в рейхстаг, которая и отличается более демократическим характером. Наоборот, именно этот характер имперского "народа" делает его совершенно чуждым и неприемлемым в глазах избирателей ландтагов, которые стоят на точке зрения господствующих классов и являются естественными социальными врагами народной массы, посылающей своих представителей в рейхстаг. Понятно отсюда то новое раздвоение, которое вносится в отношения между империей и ее членами и содействует развитию духа сепаратизма, которого совсем не знают демократические федерации. С другой стороны, однако, имперское представительство сослужило вполне ту историческую роль, которую ему предназначил еще Бисмарк. Поставленное лицом к лицу с враждебными сословиями и классами ландтагов, превращенных в представительство собственности и капитала, имперское представительство, естественно, прониклось стремлениями централизма и стало искать помощи у центрального, а в частности императорского правительства. Этим оно его весьма укрепило и дало возможность постоянно играть на противоположности социальных интересов в связи с борьбой между общей империей и отдельными, проникнутыми сепаратизмом государствами.

Сопоставляя теперь в общем выводе соотношение императора, опирающегося на силу прусского меча, отдельных членов монархической федерации и народа в империи и союзных государствах, мы видим, что этот союз построен на действии весьма сложных и разнообразных сил. Эти последние в свою очередь могут быть распределены на следующие группы. Прежде всего, силою, устанавливающей хотя бы некоторое единство, является гегемония Пруссии, а с нею и власть короля прусского в качестве германского императора; благодаря ей устанавливаются скрыто-вассальные отношения между монархами Г. и королем Пруссии, причем привилегированное положение занимают монархи Баварии, Вюртемберга и Бадена. Второй объединяющей силой должно считать рейхстаг, который представляет в лице своих депутатов всю германскую нацию, "весь народ" империи (ст. 29), и в этом смысле является естественным союзником центрального правительства. Силами центробежными, наоборот, должно признать наличность монархического суверенитета в отдельных государствах и местное представительство ландтагов, построенное на началах классового и сословного ценза. Союзный совет представляется с этой точки зрения не только органом защиты местной самобытности и территориального интереса отдельных штатов, но и установлением, на обязанности которого лежит создание необходимого компромисса между центробежными и центростремительными силами союза: между отдельными государствами, с одной стороны, и централизмом двух типов, с другой - монархического, в лице императора, и национального, в лице рейхстага. Нельзя не видеть вместе с тем, что в Г., в отличие от других федераций, в противоположность между империей и членами союза ярко вплетается еще другая - между прогрессивными силами страны и ее старым режимом: на стороне первых силою необходимости находится император и рейхстаг, на стороне вторых С. Совет и стоящие за ним отдельные государства. Так мы с необходимостью приходим к рассмотрению вопроса о чисто конституционном соотношении в составе союзных учреждений.

Юридическое разграничение между империей и отдельными государствами происходит, прежде всего, при помощи распределения компетенции союзных и местных учреждений, причем империи принадлежит заведование лишь такими делами, которые положительно предоставлены ей конституцией; все остальные принадлежат отдельным государствам до тех пор, пока имперская конституция в порядке своего изменения не передаст их союзу. Компетенция отдельных государств с этой точки зрения первична, компетенция империи производна. В настоящее время компетенция последней охватывается 16 пунктами ст. 4, в которые входят личные публичные права граждан, включая сюда печать и право союзов, финансы, монетная система, банки, торговля, привилегии, литературная и художественная собственность, пути сообщения, колонии, гражданское и уголовное право и судопроизводство, ветеринарная полиция, армия и флот империи. Как очевидно, к союзу отошли все те интересы, которые особенно связаны с новыми хозяйственными формами и с интересом торгово-промышленного класса, образующего ядро современной буржуазии. Демократическое избирательное право с своей стороны не только дало значительное количество рабочих депутатов, но и привело к широкому развитию рабочего законодательства, которое тоже целиком вошло в сферу имперской компетенции. "Имперское законодательство производится Союзным Советом и Рейхстагом. Для имперского закона необходимо согласное решение большинства обоих собраний" (ст. 5). Специально законодательным органом является рейхстаг, который по своим функциям в этом отношении почти ничем не отличается от других конституционных палат. Ему принадлежит не только участие в обсуждении закона, но точно также установление путем закона имперского бюджета и одобрение того или иного займа; он точно также дает свое согласие на издание тех специальных указов и распоряжений исполнительной власти, которые издаются под этим условием и иначе теряют свою силу; ему принадлежит утверждение международных договоров, раз ими затрагиваются предметы имперского законодательства, его согласие требуется и в тех случаях, когда он распускается на срок более 30 дней, или же подобная отсрочка его занятий повторяется ДВАЖДЫ в сессию. Рейхстаг имеет также право требовать отчетов и сведений о деятельности различных имперских властей в лице ответственного канцлера, а также передавать правительству для разработки или доклада поступающие к нему предложения, просьбы или петиции. В деле законодательства с Р. совершенно равноправен С. Совет, который также, наподобие первых камер конституционного государства, принимает одинаковое с Р. участие в деле рассмотрения и установления текста закона и т. д. Но уже в области законодательства выясняется другая роль С. С., а именно - его высшие правительственные функции. В юридическом смысле не император, а С. С. является официальным носителем имперского суверенитета, своего рода коллегией имперских князей и монархов. Отсюда и окончательное утверждение законов или их санкция принадлежит тому же С. С. В силу принадлежащей ему правительственной власти С. С., далее, издает указы и распоряжения, необходимые для выполнения повелений закона, дает свое согласие императору на заключение договора, на распущение Р. или на объявление войны, назначает или представляет кандидатов к назначению на некоторые имперские должности, специально заведует финансами и социальной политикой в рамках рабочего законодательства. Для этих целей С. С. образует семь особых комитетов: 1) военного дела и крепостей, 2) флота, 3) таможенных и податных сборов, 4) торговли и путей сообщения, 5) железных дорог, почты и телеграфа, 6) юстиции и 7) счетных дел. К этим комитетам присоединяется еще комитет иностранных дел, в котором, как мы уже знаем, постоянное место имеют Бавария, Саксония и Вюртемберг. Высокое положение С. С. дает ему еще и важные судебные функции. В некоторых случаях С. С. действует, как высший административный суд; при спорах между отдельными союзными государствами он выступает в качестве высшего третейского суда; С. С. решает, далее, вопрос о том, подлежит ли экзекуции то или иное союзное государство за неисполнение своих имперских обязанностей; к его компетенции принадлежит рассмотрение столкновений и конфликтов между отдельными государями и их подданными, а особенно ландтагами в случае, если одна из сторон обратится к С. С.; в этом случае С. С. выступает или в качестве примирительной инстанции, или же решает вопрос совместно с Р. путем имперского законодательства. Практика, действующая на основе самого духа конституции, присвоила С. С. еще одну функцию, а именно: разрешение споров о престолонаследии между отдельными германскими князьями. Юридически последнее место в ряду имперских учреждений занимает император, который фактически держит всю империю в своих руках. В качестве органа империи он представляет ее перед третьими лицами, приводит в движение С. С. и Р., следит за исполнением имперских законов, назначает союзных должностных лиц, заведует через канцлера управлением империи. Император в силу делегации союза является носителем государственной власти в Эльзас-Лотарингии и представляет власть империи в колониальных областях. Взятая со стороны своих учреждений и их юридической организации, империя весьма напоминает собой конституционную монархию с системой двух палат и весьма слабым представителем исполнительной власти в лице императора, причем центр правительственной власти оказывается перемещенным в первую палату или С. С. Как мы уже знаем, такая конструкция представляет собой простую юридическую фикцию, и стоит только к правам императора прибавить его же права в качестве короля Пруссии, и картина немедленно меняется, а конституционный облик союза превращается в скрыто-вассальную организацию, где единственной самостоятельной и живой силой нации оказывается Р. и его партии.

М. Рейснер.

Политические партии Германии.

^* (Статья написана до мировой войны. О. П. п. современной Германии см. "Германия эпохи мировой войны" (47-й том).)

Германские партии ведут свое происхождение в значительной степени от партий, сложившихся в различных государствах империи еще до ее учреждения. В основу этих партий легли социальные отношения, характерные для национального хозяйства Г. и его недавнего развития. И на каждой партии необходимо отражается та ближайшая среда, которая ее порождает. Так, германская партия правых в ее теперешних подразделениях в громадной степени обязана своим существованием прусскому крупному землевладению. Именно в Пруссии до настоящего времени продолжается рост рыцарских заповедных имений, охвативших, особенно на северо-востоке, значительную часть всей территории королевства. Эти заповедные имения, или фидеикомиссы, не только представляют собой неприкосновенный имущественный фонд того или другого рода, застрахованный от залога и продажи, но и являются источником политического могущества; им присвоены права т. называемой вотчинной полиции и суда, состоящие в том, что такое рыцарское имение приравнивается в своем положении самоуправляющейся сельской общине, и все государственные функции такой общины переносятся на владельца рыцарского имения, хотя бы он был даже не дворянского происхождения. В результате все обитатели имения, посетители, арендаторы, работники, слуги, просто жильцы тех или иных господских помещений оказываются подчиненными помещику, его суду, полиции и податной власти, а поэтому подпадают не только под его хозяйствен. власть, но и под его государственно-правовой авторитет. Особенно эта зависимость, конечно, сказывается при выборах. А так как, далее, в Пруссии не только военные должности, но и громадное количество гражданских, а в частности местных должностей замещены "благородными", то значение землевладельческого элемента в стране сказывается весьма внушительной цифрой консервативных голосов. Еще задолго до империи была создана крепкая партия консерваторов в прусском ландтаге, причем по своей программе она была открыто реакционного направления. Эта партия была учреждена братьями ф. Герлах, ф. Раухом, Бисмарком, Шталем, Нибуром и Мантейфелем, а руководителем ее органа, "Крестовой Газеты", стал Вагенер. Ее первой победой было преодоление до- и после мартовского либерализма 1848 г., а принципы были первоначально формулированы следующим образом. На первое место поставлено начало "авторитета" в противоположность идее большинства: "Autorität, nicht Majorität". Этот "авторитет" изводился от самого Бога, который, в свою очередь, установил и освятил "авторитет" монарха и существующий строй старых прусских учреждений. Государство с этой точки зрения представляется в виде Богом установленного порядка, стоящего над народом и не подлежащего никакому изменению со стороны народной воли. Идеальным типом такого государства являлась старая прусская монархия с ее началом "Божией милости" и неограниченной королевской власти. Старые консерваторы, таким образом, вначале были приверженцами абсолютизма. Вера в авторитет и преданность абсолютизму у консерваторов, однако, не шла слишком далеко. Абсолютизм они признавали лишь постольку, поскольку он был им выгоден: "абсолютен наш король, если принял наш пароль"; но этот абсолютизм прекращался немедленно, как только оказывалось задетым вотчинное право или интерес: "король есть власть, установленная Божией милостью для обуздания плоти; но точно также вотчинный господин есть Божией милостью отец самого королевского права". И как, с одной стороны, они готовы были предпочесть "республику" "слабой" королевской власти, так, с другой, когда эта власть проявляла свою силу не в пользу юнкерского дворянства, консерваторы ни на минуту не задумывались перед отрицанием ее "авторитета" и оказывали монарху упорную оппозицию. Отношение консерваторов к народу было всегда откровенно отрицательное. Народная масса всегда представлялась им совершенно неспособной к пользованию политическими правами, и вполне последовательно они требовали уничтожения, как народного представительства, так и прав личной свободы. Консерваторы утверждали, что только старое "легитимное" право может обеспечить порядок, тогда как за новыми свободами должно последовать немедленное разрушение и общества, и государства. В качестве идеала для внутренней политики они признавали лишь образ "христианского государства", которое подлежало принудительному воплощению во всех сторонах народной жизни; отсюда исключение иноверцев, главным образом, евреев, из парламента и самоуправления, христианская школа и семья, христианская мораль и нравы, христианско-патриархальное отношение хозяев к слугам и рабочим, возможное ограждение и защита старого ремесла и мелкой собственности и высокое положение церкви. Все эти меры должны были во имя христианского принципа водворить строгую полицейскую опеку и военно-усмирительную власть. Нечего говорить, что в ту эпоху ни о каком "немецком отечестве" консерваторы не допускали и мысли: бело-черные прусские цвета были для них единственным допустимым знаменем. Империя была мечтой зловредного либерального космополитизма. Объединение северной Г. под прусским главенством в 1866 г. привело, однако, по необходимости к некот. расширению понятия чисто-прусск. отечества, но вместе с тем и к преобразованию внутри старого консервативного ядра. К первоначальному прусскому юнкерству в составе союзного парламента присоединились представители консерваторов других стран. Особенно сильную и сплоченную группу дала Саксония со своими аграриями и горными баронами. За ними следовали представители крупного землевладения из Мекленбурга и некоторых других государств, а после учреждения империи к этому ядру присоединились консерваторы из южных государств, при чем Вюртемберг и средняя Франкония дали значительную часть консервативно настроенных крестьян (Среднефранконский крестьянский союз). Уже в рейхстаге Сев.-герман. союза произошло и принципиальное примирение консерваторов с народным представительством, и сами консерваторы разделились. Одна группа "свободных консерваторов" (Freikonservative Partei) покинула путь правой непримиримой оппозиции и вместе с национал-либералами образовала род правительственной партии, причем в нее вошли многие крупные промышленники (напр., Штумм) и не менее крупные бюрократы; вождем ее стал Кардорф. Другая, более реакционно-настроенная часть консерваторов образовала "германско-консервативную" партию, которая стала отчасти в оппозиции правительству; особенно была она настроена против борьбы Бисмарка с католической церковью (культуркампф). Деление консерваторов на ново- и старо-консерваторов, родившееся в прусском ландтаге и предшествовавшее созданию империи, имело только преходящее значение. Напротив того, уже в 1876 г., после примирения с Бисмарком, германско-консервативная партия объединилась со свободными консерваторами на почве следующей программы: сильная монархическая власть в конституционном государстве, дальнейшее образование права, основанного на "исторической почве", вероисповедная школа, борьба против крупного капитала и спекуляции при помощи биржевого законодательства, ограничение свободы ремесла и промысла и борьба против социал-демократии. К этой программе в 1892 г. присоединены: борьба против "еврейского влияния", поддержка колониальной политики, обеспечение крестьянского землевладения путем единонаследия крестьянских дворов и социальная политика в духе "практического христианства". Основным нервом консервативной политики осталось, однако, податное и таможенное законодательство. В первом смысле аграрии оказались ожесточенными врагами усиления прямого обложения, особенно подоходного налога и налога с наследств, а во втором - меняли свою позицию сообразно обстоятельствам. Вначале, пока у аграриев был обеспечен и внутренний рынок, а также сбыт хлеба в Англию и скандинавские страны, аграрии были ярыми сторонниками свободной торговли. Но как только, под влиянием тяжести прямых налогов, потери английского рынка и конкуренции чужеземных хлебных и мясных товаров, консерваторы почувствовали себя задетыми в своем главном интересе, они, начиная с 1879 года, стали фанатичными приверженцами запретительных пошлин. В этом отношении их чрезвычайно поддержал основанный в 1876 г. "Центральный союз немецких промышленников", первоначально объединивший в себе южно-немецких предпринимателей. И параллельно с ростом хлебных пошлин росли требования аграриев, так что уже в 1893 г. был образован особый, "союз сельских хозяев", который стал величайшей опорой землевладельческого консерватизма и своей задачей поставил защиту, при помощи запретительных пошлин, интересов сельскохозяйственного производства (см. I, 359-363). На этой почве совершилось полное примирение старого прусского консерватизма с новым имперским немецко-национальным и представительным строем. Новое государство оказалось более выгодным для аграриев, чем старый абсолютизм. И чем дальше идет промышленное развитие страны, тем больше поднимаются цены на землю, тем выше спрос на сельскохозяйственные продукты и выгоднее для землевладения таможенная защита империи. Политическая реакция и дворянский консерватизм старого типа смешались с капиталистическим расчетом аграрного производства крупных поземельных собственников и дали в результате современную крайнюю правую германского рейхстага. И хотя союз сельских хозяев посылает сравнительно немного собственных депутатов в рейхстаг, но он стоит за спиной не только консерваторов, но и многих других групп "государствоохранительного" типа. Консервативная фракция рейхстага, состоящая из немецко-консерваторов и свободных консерваторов, или германской имперской партии, обыкновенно колебалась по своему составу от 78 до 120 членов из всего числа 397 членов рейхстага. После выборов 1907 г. обе группы - и консерваторов, и имперской партии - насчитывали: первые 58, вторые 25 - итого 83 человека; на выборах 1912 года они получили: первые - 43, а вторые - 13 депутатских мест. Из вождей консерваторов заслуживают упоминания: гр. Лимбург-Штирум, гр. Каниц, Гейдебранд и Лаза, бар. Мантейфель, Крёхер, гр. Мирбах.

Менее аристократическим составом обладает "Хозяйственный союз" (Wirtschaftl Vereinigung), или "Соединение", который состоит из представителей антисемитов, христианских социалистов и крестьянских союзников. Все эти группы представляют собой реакционно-социальное движение среди мелкого крестьянства и мещанства, которые, не будучи способны уяснить себе истинные причины капиталистического развития и порожденной ими гибели мелкого хозяйства, приписывают всю беду "засилию еврейства", причем предполагают, будто весь капитал находится в обладании евреев. Началом движения должно считать 80-е годы, когда в Берлине выступил с проповедью против еврейства придворный проповедник Штёкер. В 1878 году им была основана христианско-социальная партия и создано т. н. "Берлинское движение" Однако, стремление Штекера создать под христианским флагом новую рабочую партию не удалось, и его поддержали исключительно мелкие мещанские и чиновнические круги. На первый план в самом движении выдвинулся антисемитизм и основанная в 1880 г. "Антисемитская лига". Затем антисемитское движение разбилось на две группы: одна, более консервативная, под главенством Либермана-Зонненберга, другая, более радикальная, с ясно выраженной расовой ненавистью - под влиянием Генрици. В 1886 г. было основано "немецкое антисемитское соединение", которое нашло особенно подготовленную почву среди саксонского мещанства и гессенского крестьянства. В 1889 г. большинство антисемитов с Либерманом во главе соединилось в "немецко-социальную антисемитскую партию", меньшинство же с Циммерманом и Бёкелем организовало "антисемитскую народную партию". В 1894 г. оба направления опять соединились в "немецко-социальную партию реформ", однако союз этот длился не долго. Наибольшего успеха достигли антисемиты в 1893 г., когда у них в рейхстаге было 16 голосов. Это число голосов постоянно уменьшалось и в 1907 году достигло 3. Этот ущерб, однако, с успехом был пополнен членами крестьянских союзов, в особенности баварского, а также антисемитически настроенными членами союза сельских хозяев. В виду этого в рейхстаге до новых выборов 1912 г. было всего 17 членов хозяйственного союза; на последних выборах 1912 г. их прошло еще меньше (13), (ср. антисемитизм, III, 190/91).

Партия клерикального (ультрамонтанского) центра является наиболее демократической из всех правых фракций рейхстага, т. к. ее поддерживают своими голосами не только крестьяне и мещане, но и довольно многочисленные рабочие союзы христианско-католического типа. Вместе с тем, партия центра заключает в своей среде много представителей дворянского землевладения и городского бюргерства. За спиной этой партии в качестве организационной силы громадного значения стоит римско-католическая церковь, которая еще в средние века выработала законченный политический аппарат, основанный на компромиссе социальных интересов враждебных общественных групп. Этот же компромисс является и сейчас основой деятельности римской церкви, которая путем постепенных уступок враждебным классам населения умеет найти почву для взаимного их примирения под кровом церкви. Моментом возникновения нынешней католической партии является время борьбы Бисмарка с католичеством и Ватиканом. Началом этой борьбы (культуркампф) должно считать издание известных постановлений ватиканского собора, на котором была провозглашена непогрешимость папы. Вызванные этим меры противодействия со стороны прусского, а затем и имперского правительства (майские законы 1873 г.) вызвали образование новой парии, которая стала на защиту религии и церкви и выставила в своей программе следующие требования: свобода церкви, установление христианского брака, вероисповедной школы, сохранение федеративных основ империи, самоуправление, справедливые и умеренные налоги, устранение социальных зол; на первый план в программах, как 1871, так и последующих гг., была выдвинута религиозная свобода. Католический характер центра предопределил его политическую деятельность преимущественно в католических местностях Г. Таковы южные части Баварии и Вюртемберга, Брейзгау, Средняя Франкония (Вюрцбург, Бамберг, Фульда), Рейнские области, Вестфалия, Верхняя Силезия, Эрмландия и т. п. Т. к. одни чисто церковные требования менее всего могли бы при современных условиях объединить широкие и разнородные массы населения, то центр сумел привязать к себе различные его круги путем своего приспособления к их нуждам. Это стало особенно возможно с того времени, когда центр перешел из оппозиции правительству на положение его благожелательного союзника, который, однако, никогда не отдавал себя в полное распоряжение правительства, а оказывал ему услуги лишь за особые каждый раз компенсации. Такое положение укрепилось еще с того времени, когда в герман. рейхстаге усилилась соц.-демократическая фракция, ставшая на крайней левой. Центр, голосуя с правыми, всегда мог доставить им большинство, тогда как, с другой стороны, голосуя с левыми, в частности с социал-демократами, он всегда оказывался в силе оставить правительство в меньшинстве и этим способом уничтожить все его самые важные законодательные предположения. И несмотря на то, что центром основан особый "Народный союз для католической Германии" со специальной целью борьбы против социал-демократии, он никогда не затруднялся, как это и было в 1906 году, голосовать вместе с социалистами против правительства, раз это было необходимо в партийных целях. Будучи до 1912 г. самой сильной парией по числу депутатов в парламенте и второй по числу поданных за него голосов, центр может и на деле оказывать различные услуги своим приверженцам. Южному землевладельческому дворянству он импонирует своим сочувствием сепаратизму, церковной школе и хлебным пошлинам; мещанству и крестьянству - стремлением ограничить расходы на армию и колонии, с одной стороны, и поддержать средние классы, с другой; рабочим - своей социальной политикой, которая на место социального переворота ставит мелкие, но реально ощутимые реформы. В особенности удачной оказывается демагогия центра в среде широких народных масс сколько-нибудь отсталого типа. Здесь на помощь центру приходит вся тысячелетняя история католического христианства, как религии труждающихся и обремененных, - церкви, с самого начала исполненной духа реформы и протеста. Не надо забывать, что до сих пор с полной силой католичеством поддерживается осуждение богатства и процента, а богач почитается лишь распорядителем имущества бедных; до сих пор провозглашается, что первые будут последними в царстве небесном, а последние первыми; доныне повторяется заповедь об отдаче бедному последней рубашки, о невозможности спасения души для лиц, которые не творят дел милосердия и любви. Не входя непосредственно в программу партии, все эти положения непосредственно стоят за ней и дают ей высокое освящение в глазах верующих масс. И если часто центр оказывается плохим исполнителем своих социальных обещаний, то ему на помощь приходит другой дар церкви - ее чудотворная таинственная сила. Вера в нее способна в высшей степени утешить и внушить долготерпение, ибо, в конце концов, все же победит церковь, и тогда найдут свое успокоение все страждущие в блаженном царстве Божием, которому не будет конца; и так как царство Божие представляется в глазах народа в довольно материальных формах и приравнивается по своему значению к потерянному раю, то эта идея способна крепко спаять массу с вождями партии, опирающейся на церковь. Не менее способствует обаянию центра и то независимое положение его относительно светской власти, которое составляет величайшую традицию римской церкви. Последняя в своей борьбе с государством не раз выставляла демократические принципы народовластия, установления всеобщего мира, даже суда и казни над тираническими и неправедными властями. Политическая свобода, особенно "свобода церкви" и совести истинно-верующего католика провозглашается здесь с величайшим пафосом и в понятии масс невольно подменяет требования свободы вообще. Вполне естественно, что центр, как партия, опирающаяся на массы, стоит принципиально за расширение избирательного права и увеличение влияния парламента. Однако, центр не доводит ни одного из основных христианских требований до конца; христианский социализм и демократия не идут далее границ возможного, применительно к тем или иным условиям. Среди крестьянского населения центр создает многочисленные кооперативы под покровительством священников и земельных магнатов (гр. Шорлемер-Альст), среди рабочих - профессиональные союзы, которые принципиально отрицают социальную революцию. Даже во время стачек и локаутов центр умеет найти примирительную позицию и хотя бы временно отвлечь рабочих от общего хода классовой борьбы. Особенно реакционной оказывается партия центра во всех вопросах, связанных с наукой и просвещением. Здесь партия стоит на нетерпимой позиции ортодоксального католицизма и является ожесточенным врагом свободной науки, искусства и педагогики. В 1906 г. центр выступил против правительства и, при поддержке социал-демократов, осудил его колониальную политику. На новых выборах 1907 г., которые были названы "готтентотскими", т. к. шли под флагом африканской колонизации, центр удержал свою позицию и получил 105 депутатов. После распадения консервативно-либерального блока центр стал снова правительственной партией и соединился с консерваторами (черно-синий блок); на выборах 1912 г. центр провел 90 депутатов, причем потерял не только 13 мандатов, но такой избирательный округ, как Кёльн. Выдающимся организатором и вождем центра был Виндгорст (см.). Лидером центра теперь считается Шпан. Из депутатов наиболее выдаются гр. Баллестрем, Бахем, Тримборн, Дасбах, Гице, Грёбер, Рёрен и Эрцбергер.

К центру примыкают и немногочисленные национальные фракции различных народностей, которые ведут ожесточенную борьбу против насильственного онемечения. К ним принадлежат поляки, которые сумели удержаться не только в старо-польских областях Познани и Западной Пруссии, но и в Верхней, отчасти Нижней Силезии и приобрели некоторое значение в Вестфалии. Этой партии, которая под влиянием Косцельского выделила даже особую "придворную группу", всегда был свойствен аристократический и клерикальный характер. Цели национальной самостоятельности и особности здесь достигались путем политики компромиссов и совместных выступлений с центром. Невежественное крестьянство, руководимое клиром, дает весьма консервативно настроенных депутатов, которые лишь в национальном вопросе принимают принципиально оппозиционное положение. Только в последнее время наряду с консервативным ядром партии, во главе которой стоит кн. Радзивилл, выделилась национально-демократическая группа Корфантия, выставившая весьма радикальную программу. Последняя группа, однако, серьезного значения не имеет. Поляков в рейхстаге 1907 г. было 20 депутатов. На выборах 1912 г. их прошло 19. Эльзасцы и лотарингцы, представители завоеванных у Франции провинций, стоят на почве не только французской национальности, но также клерикально-демократических тенденций. В виду этого они также часто голосуют вместе с депутатами центра. С 1874 г. они вошли в состав рейхстага и с этих пор значительно уменьшились в числе - с 15 (1874-87 г.) они дошли всего до 9 в 1912 году. Это, несомненно, показывает уменьшение национальной оппозиции в самих имперских областях. Из непримиримых вождей следует отметить Веттерле и Кюшли. Группа вельфов, опирающаяся на ганноверскую оппозицию, требует восстановления старого ганноверского королевства и изгнанной династии. Она опирается на население сельских местностей и дает также картину постепенного уменьшения числа членов. С 11 в 1890 г. она в 1907 году уменьшилась до двух членов. Эта группа обыкновенно причислялась в качестве постоянного союзника к центру. Датчане регулярно посылают одного представителя в рейхстаг, как знак своего протеста против немецкого угнетения, начиная с 1871 г. Этот один представитель датской национальной оппозиции избран своими соотечественниками в Шлезвиг-Голштинии и в 1912 г. при первой же баллотировке.

Корни германского либерализма скрываются еще в домартовской эпохе. В 1848 г., сначала в отдельных государствах, а затем во франкфуртском парламенте, сложились многочисленные либеральные, радикальные и демократические группы, доходившие до 11 различных оттенков. На их знамени было написано объединение империи и свобода граждан. После 48 г. либералы, объединившиеся в Пруссии под именем прогрессивной партии, требовали реализации правового государства во всем его объеме, ответственности чиновников, парламентской системы министерств, отмены привилегий крупного землевладения, светской школы, свободной печати и двухлетней военной службы. Во время прусского конституционного конфликта 1862-66 г. прогрессисты имели за собой почти всю страну и обладали подавляющим большинством ландтага. После побед 1866 г. и основания Северо-германского союза положение либералов резко изменилось. От них отвернулось большинство избирателей, которые почитали себя вполне удовлетворенными тем, что единство Г. открывало полную возможность нового промышленного и торгового развития. Чисто политически! радикализм оказался для них совершенно чуждым. Политические события раскололи прогрессистов, часть которых, объединившись с некоторыми элементами левого центра, образовали в 1867 г. новую "национал-либеральную партию". Эта партия решительно стала на сторону правительства и в значительной степени пожертвовала "национальному" принципу своей демократической программой. Такое превращение особенно понятно потому, что именно в период 1860-70 гг., несмотря на некоторые кризисы, в Г. установилось и окрепло капиталистическое хозяйство, которое нуждалось в обеспечении "спокойного" дальнейшего развития. По своей программе национал-либеральная партия явилась как раз выразительницей интересов крупного промышленного и торгового капитала. В основу этой программы были положены начала свободной торговли, полной свободы промышленности и ремесла, самостоятельности и самоуправления общин, верховенства государства над церковью, гражданского брака и светской школы. В чисто-политической области национал-либералы шли вместе с консерваторами. С развитием среди крупных капиталистов монопольных тенденций и стремления образовать замкнутую группу плутократического характера совершилось и новое преобразование в рядах национал-либералов. В программе 1881 г. и в Гейдельбергской декларации 1884 г. партия прямо пошла навстречу правительству с его желанием оградить интересы аграриев и установить пошлины на спирт и сахар. Точно также полную поддержку обещали национал-либералы и в деле безмерного увеличения расходов на армию, флот и колониальную политику. Такой поворота направо стоил, правда, партии некоторого раскола, т. к. от нее откололись приверженцы свободной торговли и более последовательные либералы уже в 1880 г.; последние образовали сначала "Либеральный союз сецессионистов", а потом вошли вместе с остатками прогрессистов в состав "Немецкой свободомыслящей партии". Провозглашенные в 1891 г. с новой силой старые "либеральные" принципы нисколько не помешали национал-либералам все более и более эволюционировать направо и принимать живое участие в борьбе с социализмом. Они вотировали вместе с консерваторами исключительные законы против социалистов в 1878 г., а в 1907 поддержали вместе с правыми колониальную политику правительства после "готтентотских" выборов. Для большей гибкости в своей приспособляемости к видам правительства и интересам своих собратьев аграриев, национал-либералы даже отказались от собственной принципиальной политики в области финансов и народного хозяйства и предоставили своим сочленам полную свободу голосования. Весьма характерно и колебание в числе членов нац.-либер. партии в зависимости от степени благоволения к ней правительства. Во время тесного союза с Бисмарком либералы имели 150-154 депутатов. Еще в 1878 г. партия имела 98 мест в рейхстаге. Стоило, однако, разойтись, хотя бы временно, во взглядах с господствующей консервативной группой, и партия немедленно падала до 53 мандатов (1893). Наряду с такими колебаниями, впрочем, замечается и более правильное постепенное падение голосов партии по мере того, как социалисты в глазах общества становятся преемниками старого принципиального демократизма. Так, уже в 1903 г. число национал-либералов не превышало 50. В 1907 г. их было только 56. На выборах 1912 г. при первой баллотировке их избрано всего 4 и только на перебаллотировке, путем компромисса с другими группами, их прошло 45 человек. Нельзя не вывести отсюда заключения о постепенном падении национал-либерализма. Нельзя не отметить далее, что прусские нац.-либералы по своим взглядам несравненно консервативнее своих собратьев из Баварии и Бадена, где особенно сильна их борьба с центром. Из старых деятелей либерализма заслуживают упоминания Генниг, Твестен, Ласкер, Гаммахер; в настоящее время вождем партии является Бассерман.

Прогрессивная партия после образования нац. либералов некоторое время оставалась на старой позиции. Она не только держалась конституционной программы, но и боролась против новых военных законов; в ее программу 1878 г. вошли, с одной стороны, "верность императору на конституционной почве союзного государства", а с другой - следующие требования: ответственность имперского министерства, всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право, равенство перед законом, личная свобода, суд присяжных для политических преступлений и проступков печати, ежегодный военный бюджет и вотирование всех налогов, подоходный налог, свободная торговля, свобода ремесла и промысла, рабочее законодательство и профессиональный третейский суд, законное признание сообществ и союзов общественной самодеятельности, светская школа и всеобщее обучение. Та же программа, в несколько более сокращенном виде, была принята и новой "Немецкой свободомыслящей партией", которая в 1884 г. была образована из уцелевшей прогрессивной партии и из отделившихся от нац. либералов сецессионистов, недовольных слишком большой уступчивостью либералов по отношению к Бисмарку. Так создалась было, большая оппозиционная и вместе демократическая группа, доходивш. в период расцвета до 106 членов (1881), а впоследствии достигавш. 66-67 членов. Эту группу в особенности объединяла вражда против бисмарковского государственного социализма. Крайний доктринерский индивидуализм, сопровождаемый верой в благие результаты свободной конкуренции между сильным и слабым, нашел себе именно здесь последний приют, и хотя свободомыслящие голосовали против исключительных законов, направленных против социалистов, но принципиально являлись самыми ожесточенными врагами всякого социализма: в нем они видели новое порабощение личности; в то же время они совершенно закрывали глаза на существующее экономическое неравенство и вытекающее отсюда порабощение человека человеком. Особенную славу в качестве "пожирателя социалистов" приобрел себе талантливый политически деятель Евгений Рихтер. В 1893 г. опять произошел раскол в среде немецких радикалов, и "Немецкая свободомыслящая партия" разделилась на две группы: "Свободомыслящую народную партию и "Свободомыслящее соединение. Причиной раскола послужило отношение ко все растущему милитаризму. И в то время, как первая группа осталась стоять на прежней отрицательной позиции к увеличению военного бюджета, вторая сочла возможным голосовать за него. Программа у "Свободом. нар. партии" осталась прежняя, с незначительными дополнениями 1894 г., тогда как "Свободом. соединение" пошло больше налево и при обсуждении в 1902 г. новых хлебных пошлин прибегло, вместе с соц.-демократами, к парламентской обструкции. В 1903 г. к "Свободом. соединению" присоединился и "Национал-социальный союз", который в 1896 г. отделился от соц.-христ. партии и стремился соединить социализм с империализмом в духе идей социального королевства. После того, как учредителям союза не удалась попытка привлечь на свою сторону рабочие массы и создать из них партию социальной реформы и германского национализма, они образовали особое крыло свободомыслящих, выставивших на своем знамени улучшение условий рабочего класса. В последнее время (1905-1910) "Свободомыслящее соединение" выкинуло знамя последовательного демократизма. В этом смысле оно несколько приблизилось к старой "Немецкой народной партии", которая является сильнейшей партией вюртембергских небольших городов и сельских местностей. "Нем. народная партия" носит ясно выраженный республиканский характер, однако не пролетарского, но крестьянско-мещанского типа, и этим отличается от северных "свободомыслящих", которые почерпают свою главную силу среди нового "третьего сословия" больших городов, где имеется масса лиц, служащих в различных крупных капиталистических предприятиях. Число депутатских мандатов, принадлежащих радикальным группам, перечисленным выше, в общем показывает тенденцию к постоянному уменьшению. Это объясняется колебаниями и неустойчивостью в исповедании идей демократии и радикализма, что обусловлено, в свою очередь, пестрым социальным составом, к которому, с одной стороны, принадлежат мелкие служащие и крестьяне, а с другой, банкиры и им подобные сторонники свободной торговли. В 1903 г. свободомыслящие обладали: свободом. партия - 21, свободом. соединение - 9, нем. нар. партия - 6 и нац.-социалисты - 1, итого 37 местами в рейхстаге. После выборов 1907 г., когда велась усиленная правительственная и буржуазная агитация против социализма, всех радикалов было - 49; в 1912 г. при первой баллотировке не прошел ни один, но при перебаллотировке 42; этих цифр нельзя, конечно, и сравнивать с тем, что имели свободом. в 1884-1890 гг., когда число их мандатов доходило, в общей сложности, до 70-76, или в 1881 г. - до 114. Наиболее выдающимися деятелями немецких радикальных партий должно считать: покойного Евгения Рихтера, вождя свободом. партии, покойного П. Барта, вождя свободом. соединения, Наумана, приверженца нац.-социальн. движения, К. Гаусмана, лидера нем. народ. партии. Крайней левой фракцией рейхстага является, наконец, Социал-демократическая рабочая партия Германии, которая представляет собой социальные и политические интересы немецкого рабочего класса, преимущественно же фабричных рабочих. Партия эта, будучи основана на классовом сознании пролетариата, объединяется при помощи программы, проникнутой началами марксизма. Всякая классовая борьба согласно этому учению есть вместе и политическая. Отсюда вытекают задачи пролетариата в рамках того или иного социального и политического строя: пролетариата стремится ускорить процесс хозяйственной эволюции, которая несет с собой упразднение капиталистического строя, уничтожение классов и классовой борьбы, обобществление земли и средств производства; вместе с хозяйственным строем современности, подлежит устранению и современный политический и правовой порядок. Такова программа немецкой социал-демократии. По существу она есть полное отрицание существующего, и партия вначале отрицала какую бы то ни было положительную работу в парламенте. Однако, скоро она должна была выставить ряд требований, которые вошли в т. называемую программу-минимум и сделали из нее единственную последовательную и стойкую представительницу немецкого демократизма. Отсюда и особая роль немецкой соц.-демократии, собирающей под свои знамена не только голоса немецких социалистов, но и вообще искренних демократов в стране. Первоначально на силе соц.-дем. вредно отразился раскол в партии между крылом, находившимся под влиянием Лассаля, и т. н. эйзенахцами. Первая группа создалась на основе письма Лассаля к лейпцигским рабочим в 1863 г. Вторая возникла в 1869 г. из основанной еще в 1864 г. немецкой группы Международной Ассоциации рабочих. Программа этой второй группы была проникнута строго марксистскими началами, и с 1869 г. группа называется с.-д. партией Германии, при чем во главе ее становятся В. Либкнехт и А. Бебель. При выборах в рейхстаг в 1874 г. социал-демократы получили 355.000 голосов, причем они разделились почти поровну между обеими группами. Положение партии с самого начала было весьма тяжелое, т. к. с основания империи правительство в полном согласии с бюргерскими партиями объявило с.-д. врагами отечества и неустанно преследовало их. Уже в 1873 г. был инсценирован процесс против Либкнехта и Бебеля по обвинению их в государственном преступлении, который и окончился присуждением их к 2 годам крепости каждого. С 1874 г. Бисмарк пытался провести исключительные законы против социалистов, и в 1878 г. ему это удалось. Этот закон, поставивший социалистов вне всякого права, был издан сначала лишь на 4 года, но затем рейхстаг еще два раза принимал его на такой же срок, так что лишь в 1890 г. этот закон покончил свое позорное существование. За 12 лет, благодаря указанному закону, было брошено в тюрьмы до 1.500 чел., не совершивших никакого преступления, не менее 900 было подвергнуто изгнанию и около 1.400 изданий рабочей партии подверглось полицейскому запрещению. Не менее пострадали и профессиональные союзы рабочих, которые или были прямо закрыты или поставлены в невозможность существования. Самые съезды партии состоялись за границей, куда были перенесены и главнейшие партийные издания. Это, однако, не помешало могучему росту партии. И если в 1871 г., во время партийного раскола и в самый разгар победных торжеств над Францией, с.-д. послали всего двух депут. в рейхстаг, то после объединения лассальянцев и эйзенахцев в 1875 г., на выборах 1877 г., число депутатов возросло до 12, а количество поданных за них голосов дошло до полумиллиона. И даже закон о социалистах не мог произвести решительного влияния на пролетарскую партию. Под конец действия исключительных законов число депутатов уже удвоилось, а после отмены закона о социалистах в 1890 г. с.-д. послали уже 35 представителей от имени около полутора миллионов избирателей. С тех пор рост партии неудержим. В 1893 г. она имела 44 депутатов; в 1898 г. более 2 миллионов голосов дали уже 56 мандатов. В 1903 г. партия дала 81 депутата от имени более 3 миллионов голосов. В 1907 году, благодаря усиленной агитации на патриотической основе и союзу всех буржуазных партий против с.-д., врагам социализма удалось уменьшить число депутатов до 43, несмотря на то, что число голосов, поданн. за партию, возросло. Но тем более блестящей была победа с.-д. в 1912 г., когда при первой же баллотировке прошло 64 депутата, а число голосов, поданных при этой баллотировке за с.-д., возросло более, чем до 4 миллионов, или круглым счетом до ¹/₃ всех избирателей Германии. С перебаллотировками с.-д. всего провели в парламент 110 своих депутатов, причем впервые самой многочисленной фракцией рейхстага стала с.-д. рабочая партия Германии.

Выборы в Германский Рейхстаг

¹⁾ (Во время выборов 1871 г. Эльзас-Лотарингия не принадлежала еще к Г. Империи. Для сравнения результатов выборов в 71 г. с результатами следующих выборов, результаты выборов 1874 г. в Э.-Л. причислены к данным выборов 1871 г. во всех остальных частях Империи)

²⁾ (Для 71 и 74 гг. - по переписи 71-го года; для 77 и 78 гг. - по переписи 75-го года; для 81 и 84 гг. - по переписи 80-го года.)

Распределение по партиям поданных (действит.) голосов (в тыс.)

Распределение депутатов по партиям

Выборы в Германский Рейхстаг

¹⁾ (По данным последней предшествующей переписи (В Г. Империи переписи населения производятся каждые 5 лет, в годы, оканчивающиеся на 0 и 5).)

⁷⁾ (Предварительные данные.)

Распределение по партиям поданныхз (действит.) голосов (в тыс.)

²⁾ (В т. ч. нац.-соц. 27,2 тыс.)

³⁾ (яяв т. ч. нац.-соц. 30,3 тыс.)

⁴⁾ (В т. ч. хозяйств. союз 104,6 тыс., нац.-соц. 9,4 тыс.)

Распределение депутатов по партиям ⁵⁾

⁵⁾ (Для 1907 г. по данным партийных списков 24. I. 1910 г.)

⁶⁾ (В т. ч. 8 член. хозяйств. союза.)

Литература. - I. Германский государствен. строй. K. Binding, "Deutsche Staatsgrundgesetze in diplomatisch genauem Abdrucke". I Heft. Die Verfassungen des Norddeutschen Bundes vom 17 April 1867 und des Deutschen Reichs vom 16 April 1871. 3. Auflage, 1904, Heft ll. Die Verfassung des deutschen Reiches vom 28 März 1849 und die Entwürfe der sogenannten Erfurter Unionsverfassung (März und April 1850) 3. Auflage, 1905. Русский перевод германской конституции см. Тексты важнейших конституций, серия первая, конституция Германской империи с историческим введением и под ред. проф. М. А. Рейснера, изд. бр. А. и К. Гранат (1906 г.); M. v. Seydel, "Kommentar zur Verfassungsurkunde für das deutsche Reich" (1897); R. v. Mohl, "Das deutsche Reichsstaatsrecht" (1873); A. Haenel, "Studien zum deutschen Staatsrechte", I-II (1873-1888); P. Laband, "Das Staatsrecht des deutschen Reiches", I-IV (1901); Ph. Zorn, "Das Staatsrecht des deutschen Reiches", I-II (1895-97); A. Arndt, "Das Staatsrecht des deutschen Reiches" (1901); E. Loening, "Grundzuge der Verfassung des deutschen Reiches" (1901); E. v. Jagemann, "Die deutsche Reichsverfassung" (1904); Georg Meyer, "Lehrbuch des deutschen Staatsrechts", bearbeitet v. G. Anschütz (1905); G. Anschütz, "Deutsches Staatsrecht" (in v. Holtzendorff - Kohlers Encyklop. d. Rechtswissenschaft, 6 Aufl.), В. II (1903-1904); O. Mayer, "Republikanischer und monarchischer Bundesstaat" (Arch. für öff. Recht, B. 18); Haischek, "Allgemeines Staatsrecht", III Theil, "Das Recht der modernen Staatenverbindung" (1909; рус. пер. 1912); Градовский, "Герм. конституция" (1875).

II. Политические партии Германии. См. партийные руководства, периодически издаваемые к каждой выборной кампании; таковы: "Konservatives Handbuch, Ratgeber für konservative Wähler"; Giese, "Antisemitisches Handbuch", "Politisches Handbuch für nationalliberale Wähler", "Deutsches Reich und Volk - Ein nationales Handbuch", herausgegeben von A. Geiser (1906); "Der deutsche Verfassungsstaat und seine Parteien" im Auftrage des "Kaiser- Wilhelm-Dank, Verein der Soldatenfreunde, E. V.", bearbeitet von P. Gutbier (1904) и т. п. Особенно подробное политическое руководство было издано с.-д. партией под названием: Max Schippel, "Sozialdemokratisches Reichstags-Haudbuch" (1902); периодически к нему выходили дополнения в виде: "Handbuch für sozialdemokratische Wahler" (1906, 1911). Резкая полемика против с. - д. имеется в пресловутых изданиях Евг. Рихтера, "Politisches ABC-Buch", перв. изд. 1898, второе - 1903. Вторым источником партийной литературы является партийная пресса, вроде "Kreuzzeitung", "Nationalliberale Korrespondenz", "Freisinnige Zeitung", "Germania", "Deutsch-Christliche Blätter", "Vorwärts" и т. п. Наконец, третьим - отдельные брошюры, листки, программы, объявления, которые издаются по тому или иному поводу. На русском языке о германских партиях см. Г. Б. Иоллос, "Письма из Берлина" (1904); Н. Жордания, "Происхождение и развитие политических партий в Германии" (1905); Дживелегов, "История современной Германии" (1898). Справочник о сост. кажд. легислатуры рейхстага: "Deutscher Reichstag" v. H. Hillger.

М. Рейснер.

Германское право. - I. Эпоха племенных обычаев. Германцы появились в Европе вслед за кельтами и, начиная с нашествия кимвров и тевтонов, остановленного Марием, до V века по P. X. они напирали на римские границы, пока не овладели провинциями Западной Империи. За это время племена их сгруппировались в две главные массы - восточную, состоящую из скандинавов, готов, бургундов, вандалов, лангобардов и нескольких более мелких племен, и западную, представленную франками, саксами, алеманами и турингами. К последней примыкают фризы, существенно отличающиеся, однако, языком и обычаями от остальных отраслей племени. Каждое из названных больших племен представляло, в сущности, союз, в который входил целый ряд более мелких племенных единиц. При появлении своем германцы находились в полубродячем состоянии, жили, главным образом, продуктами скотоводства и охоты и мало занимались хлебопашеством, хотя уже были знакомы с ним. Цезарь сообщает, что свевы, с которыми он столкнулся, составляли обширный военный союз и распределяли земли между родами и соседскими группами на короткие сроки и затем перемещали эти роды и группы. В эпоху Тацита (около 100 г. по P. X.) племена уже настолько осели по местам, что распределение земельных участков совершалось уже в пределах отдельных поселков. Земля была еще в таком изобилии, что хозяйство велось хищническим способом, без удобрения и правильного севооборота: полосы для возделывания хлеба нарезывались на некоторое время из пастбищ и затем опять запускались. При таких порядках хозяйственная, политическая и общественная организация были основаны на личных, а не на территориальных отношениях, и главной ячейкой племенного общества являлся агнатический род (fara generatio), вооруженные члены которого составляли тесно сплоченную родовую общину. Последняя защищала жизнь и имущество отдельных лиц, разбирала споры между сородичами, регулировала владение землей, материально поддерживала разорившихся сородичей, принимала участие в заключении договорных браков, в опеке над малолетними и в поддержке их присягою родственников на суде и во взыскании вергельдов и штрафов. Родовые общины, однако, довольно быстро разложились в германском быту, благодаря частым передвижениям и опустошительным войнам. Уже в очень раннюю эпоху материнский род поддерживает тесное общение с отделившеюся от него женщиной и оказывает известную поддержку родившимся от нее детям. Это приводит к признанию когнатного родства, т. е. родства по женщинам, в дополнение к агнатному родству, т. е. родству по мужчинам. Затем появляются замены родства, патронат сильных людей, искусственное братство и товарищества (гильды). С другой стороны, отдельная личность эмансипируется, появляются формы движимой и недвижимой собственности, не зависящая от родовой общины.

Сама родовая община становится мало-помалу территориальным союзом соседей и в этой видоизмененной форме оказывает влияние на распределение права на землю в селе, на черезполосность, принудительный севооборот, общинные выгоны и выпасы, пользование лугом, лесом и водами. Появляется частная земельная собственность не только отдельных мужчин, но и женщин. Эта быстрая индивидуализация хозяйственной жизни налагает характерный отпечаток на древнее германское право по сравнению с правом индусов, кельтов и славян; исключение составляют лишь некоторые отсталые племена, очутившиеся в стороне от общего движения, напр., саксонское племя дитмарсенов на с.-з., которое развило и удержало в XVI в. союзную систему колен и родов. Зато сельские общины, выросшие на развалинах родовой организации, получили большое значение для развития местного обычного права, в особенности применительно к аграрным отношениям. Эти местные обычаи легли в основу так называемых Weistuümer (см. Weistum, а также VII, 597), - "обнаружений" земского права, записи которых сохранились во множестве памятников эпохи XI-XVIII вв., причем самые обычаи восходят, очевидно, к более ранним периодам. Там, где германцы поселились не дворами, а более или менее скученными селами, сельские общинные порядки выразились в регулировании прав отдельных хозяев на пахотные поля и пастбища, а права эти были приурочены к постоянным наделам (Hufen). Переделы стали редким исключением после перехода к оседлости и земледелию.

Над сельскохозяйственными ячейками сел и дворов располагались высшие круги постепенно выраставшей племенной и государственной организации. В древнейшую эпоху последняя была основана на взаимодействии двух начал - союза свободных и влияния вождей. Первое из этих начал осуществлялось через посредство ряда собраний - сотни, области (Gau) и племени или королевства. На собраниях этих обсуждались и решались важнейшие дела политического характера, а также творился суд. На перекрест этому элементу самоуправляющихся ассоциаций шли отношения, коренившиеся в личном влиянии князей, герцогов и королей. Уже Тацит указал на громадное значение дружины и на контрасты между ее бытом и жизнью племени, и чем дальше, тем больше развивался авторитет военных властей и связанные с ним хозяйственные и юридические функции. Поэтому уже древнейшей эпохе приходится считаться с дуализмом народного и княжьего права.

Народное право осуществлялось, насколько это было необходимо для поддержания некоторого порядка между свободными членами племени. Вмешательство в сферу отдельной личности, семьи и родового союза было в высшей степени ограниченное. Самопомощи, доходившей до самоуправства, был предоставлен широкий простор. При явном посягательстве на право известных лиц или союза, в случае, напр., кражи с поличным или нападения, обиженные хватали или убивали правонарушителя и в последнем случае вели тяжбу против убитого, чтобы доказать, что совершили самосуд по праву. Защита жизни и чести зависела, главным образом, от готовности союзов, к которому принадлежал человек, отражать насилие и мстить за совершенные злодеяния. О реальном значении этой самозащиты свидетельствует сложная система выкупов, которыми достигалось примирение между обиженными и обидчиками. Главным ограничением самоуправства было требование племенного союза, чтобы самоуправство принимало установленные юридические формы. Убийству человека, схваченного с поличным, должны были предшествовать оклики (Gerüfte), т. е. оповещение соседей криком. Схватить уведенную корову или лошадь можно было лишь под условием процедуры свода (Lex Salica de filtortis) и т. п. В случае спора из-за права жалобщики вызывали противную сторону на разбирательство народных судов (Ding, Mai). Исполнение приговора обеспечивалось договором между тяжущимися. Принудительная власть племенного союза проявлялась не в непосредственном исполнении приговоров или наложении взысканий, а в действиях против лиц, упорно уклонявшихся от удовлетворения признанных правильными требований. Гражданский порядок обеспечивался, в конце концов, объявлением вне закона лица, не подчинявшаяся праву. Такой человек уподоблялся волку (wargus, caput lupinum), и все общественные связи с ним порывались: ни родственники, ни даже жена не имели права заступаться за него или оказывать ему какие-либо услуги. Судебное разбирательство сводилось, главным образом, к организации судебной борьбы между сторонами под наблюдением общества соплеменников. Борьба эта велась иногда в форме поединка или же при помощи присяги, в которой принимали участие не только стороны, но и заинтересованные вместе с ними члены рода. Наконец, в некоторых случаях допускалось очищение с помощью суда Божия, причем иногда требовалось чудесное вмешательство Провидения, напр., при испытании раскаленным железом.

Роль суда была значительна там, где он должен был установить юридические условия и последствия борьбы, т. к. последняя решала лишь фактический спор о виновности или о правдивости известного утверждения. В составе суда обозначились три элемента: председатель и руководитель, важнейшей обязанностью которого было ставить вопросы суду; заседатели - (рахинбурги, скабины, тены), отвечавшие на вопросы председателя приговорами (Urtheilfinder) и раскрывавшие земское право (Recht weisen); наконец, публика (Umstand), состоявшая из свободных членов сотни, области или племени. Присутствие последней обеспечивало гласность и известное давление общественного мнения.

Образование обычного права вытекает из описанной обстановки судебных собраний. Заседатели "вещавшие право", председатель, ставивший руководящие вопросы, наконец, круг публики, дополнявший собрание, призывались для того, чтобы найти и формулировать народные взгляды на правовые задачи, возникавшие по тому или другому случаю. Мало-помалу юридическая мудрость народных судов слагалась в определенные обычаи, и каждое провозглашение последних по отдельному случаю становилось прецедентом для будущего. По сравнению с этой преобладающей формой правообразования законодательство играло второстепенную роль. Тем не менее, сходы и собрания выносили постановления для руководства в будущем, и вожди, герцоги и короли проявляли свою власть не только отдельными приказаниями, но и общими постановлениями, которые получали обязательную силу в пределах фактического применения княжьего права. У франков проводилось формальное различие между народным законом и капитуляриями королей. По мере накопления обычаев, постановлений и указов или в связи с крупными переменами в быте племен, напр., в виду перехода на почву римских провинций или принятия христианства, возникали записи действующего права, так называемые "правды", или законы варваров (Ewa, Lag, Lex). Важнейшими из таких законов были: 1) Lex Wisigothorum. Древнейшая ее часть была составлена при Эйрихе (около 460 г.); из позднейших переработок особенно важна рецензия Хиндасвинда и Рекесвинда (см. IX, 612). Эти записи представляют готское обычное право под усиливающимся влиянием римского права. Любопытно, что в местных испанских обычаях, записанных гораздо позднее, сохранилось много черт более древних форм права, сильно напоминающих скандинавские юридические воззрения. 2) Lex Salica, Правда салических, западных франков; древнейший текст в 65 статьях составлен был, по господствовавшему до последнего времени мнению, в последний год царствования Хлодвига, т. е. в начале I в. Исследование рукописной передачи Крамером, с одной стороны, нумизматические изыскания Бабелона и Гиллигера, с другой, выдвинули другие теории относительно происхождения этой Правды. Крамер проводит различие между двумя редакциями Правды: Нейстрийской в 99 статьях и Австразийской в 65 статях. Первую он считает древнейшей, но относит ее в теперешнем ее виде к началу VIII в. 3) Рипуарская Правда, главная часть которой записана в 30-х годах VII в. За исключением первых статей, эта Правда является сколком с Салической. 4) Правда бургундов, составленная при современнике Хлодвига Гундобальде. 5) Правда алеманнов, состоящая из 2 главных частей - так называемого "Ряда" (Pactus) VII в. и редакции герцога Лантфрида (около 718 г.). 6) Правда баваров, возникшая под сильным влиянием духовенства в VIII в. 7) Правда саксов, записанная при Карле Великом под сильным влиянием франкского правительства. 8) Правда турингов (Lex Angliorum et Werinorum) - короткая запись каролингской эпохи; 9) Правда фризов, не дошедшая в рукописи, а издаваемая по тексту, напечатанному в XVI в. Герольдом. Несмотря на сомнительность текстуальной основы, это чрезвычайно интересная частная компиляция, близко родственная позднейшим записям фризских обычаев, сохранившихся в значительном числе памятников. 10) Правда лангобардов, состоящая из записей обычаев и законодательных постановлений в царствования королей Ротари, Лиутпранда, Айстульфа, Рахиса.

Кроме этих главных Правд, регулирующих отношения германского населения в образованных варварами государствах или распространяющихся на всю территорию, как, напр., Правды вестготов и лангобардов, необходимо иметь в виду специальное законодательство варварских королей для римского населения. Главными памятниками этого рода являются: 1) Бревиарии Алариха II († 506), или Lex Romana Visigothorum; 2) Римский закон бургундов (Lex Romana Burgondionum), VI в.; 3) сильно искаженная запись римского права, сделанная епископом Кура для Граубюндена (Lex Romana Curiensis). Нечего и говорить, что для понимания древнегерманского права имеет первостепенное значение изучение правовых памятников англосаксов и скандинавских племен. Наконец, необходимо иметь в виду, что при отрывочности варварских правовых записей значительная часть права раскрывается в грамотах и формулах, т. е. образцах, по которым должны были писаться грамоты разного рода.

II. Феодальный период. За образованием Германских королевств на почве римских провинций последовала эпоха, когда, с одной стороны, королевства эти слились мало-помалу в одну политическую систему возобновленной империи, с другой - государственные отношения в этой империи раздробились между местными кружками феодального общества. За чертой империи, восстановленной Каролингами, остались из германских племен лишь англосаксы и скандинавы, хотя и те, и другие подпали до некоторой степени франкскому влиянию. Даже когда монархия Карла Великого распалась, и Франция и Испания отделились от нее, римская империя германской нации осталась космополитическим целым, включавшим, помимо немцев, многочисленные итальянские, бургундские и славянские элементы. Как известно, эта территориальная и этнографическая обширность сделалась источником политической слабости, так как она помешала образованию сильной национальной власти. С точки зрения общей истории права время от VIII до XVI столетия - от Карла Великого до Карла V - можно характеризовать, как период, над которым господствуют феодальные отношения.

В начале этой эпохи замечается переход от племенного обычного права и юридического самоуправства к принудительной организации общества на аристократической основе. Сословие свободных воинов, служившее социальной основой племенного периода, распадается. Наверху образуется военная аристократия рыцарей, т. е. тяжеловооруженных всадников, внизу располагаются массы рабочего, преимущественно крестьянского населения, обложенного барщинными и оброчными повинностями и более или менее крепкого земле. Свободные областные и местные организации для ведения административных, хозяйственных и судебных дел пересекаются повсюду кружками личного влияния, образующимися не только вокруг графов, управляющих разного рода, поставленных королями и императорами, но и вокруг магнатов, духовных и светских, достигших значения в местности благодаря церковному авторитету, богатству, завоеванию или захвату. Императоры и короли принуждены были признать за этими местными силами юридические полномочия, и в первую половину отмеченной эпохи, приблизительно начиная с VIII по X в., феодальное преобразование местных властей идет четырьмя путями. Государственная служба ставится в зависимость от условных пожалований земли (бенефиции); слабые особи в обществе ищут покровительства политически сильных частных людей (коммендация и патронат); военное дело переходит в руки частных вождей, окруженных вооруженными слугами (сеньорат и вассалитет); крупные люди местности преграждают королевским чиновникам и судьям доступ в свои владения и получают право организовать самостоятельные суды (иммунитет). Около XI века эти процессы завершаются образованием феодальной системы; основной ячейкой ее является наследственный бенефиций, или лен, владелец которого творит суд и расправу в пределах своей баронии (Grundherrschaft), как над крепостными, так и над свободными подданными. Феодал состоял в договорных отношениях, как с лицами, стоящими выше на ступенях общественной иерархии, так и со служившими ему вооруженными вассалами. На общем фоне этой феодальной системы выступали островами самоуправляющиеся городские общины, которые, благодаря силе своих вооруженных горожан, достигали иногда положения своего рода республик под патронатом империи. Фактические отношения обусловили образование на этой почве более или менее крупных тел наряду с княжествами, вроде герцогства саксонского, маркграфства бранденбургского или епископства зальцбургского; возникли графства, баронии (Freiherrschaften) и рыцарские владения (напр., графство Лимбург, лены Витгенштейнов или Зиккингенов и т. п.). Слабая федерация империи имела своими органами, помимо императора и имперских сановников (напр., архиепископ майнский - канцлер), сеймы, на которые собирались чины империи, т. е. носители раздробленной государственной власти. Естественно, что присвоение государственных функций местными магнатами и городскими общинами чрезвычайно затрудняло деятельность целого. Даже самые могущественные императоры, вроде Генриха IV или Фридриха Барбароссы, наталкивались иногда на непреодолимое сопротивление отдельных чинов и принуждены были, не всегда удачно, отстаивать свои притязания с оружием в руках.

Хотя для краткости и приходится до известной степени объединять правовое развитие семи веков под одною рубрикою феодального порядка, но, при более детальном рассмотрении, необходимо провести отличие между отдельными фазисами этой эпохи. Время подготовки феодализма, совпадающее с господством ранних каролингов, отличается энергической деятельностью центрального правительства и временным усилением государственной власти. К этому времени относится обильный законодательный и административный материал капитуляриев. Затем наступает эпоха соглашений и обычаев, которые вырабатываются отдельными кружками общества. Земское право (Landrecht) творится в сохранившихся областных собраниях; наряду с этим выступает ленное право магнатов и рыцарей, право городских общин, служилое право (Dienstrecht) вассалов, вотчинное право (Hofrecht) феодальных владений (Grundherrschaften), наконец, крестьянское право (Bauernrecht) сельского населения.

Обычное право, таким образом, преобладает в течение этого периода, и формы его образования уже были характеризованы в связи с памятниками первой эпохи. При этих условиях является запрос на неофициальные своды и изложения действующего права. Самыми замечательными работами такого рода было Саксонское Зерцало, составленное в тридцатых годах XIII века шёффеном Эйке из Репкова, и так называемое Швабское Зерцало, составленное в конце того же столетия для употребления в судах юго-западной Германии. Работа Эйке распадается на две части, из которых одна посвящена земскому, а другая ленному праву. Первая отражает в себе, главным образом, практику судов магдебургской и гальберштадтской области, но впоследствии зерцало Эйке получило широкое распространение по всей северной Германии.

В судопроизводстве за это время происходят существенные изменения в смысле развития принудительных функций суда и расследования дел по существу. Порядок вызова в суд стороною судебного состязания при помощи формальной постановки судебных доказательств сохраняется, в особенности в применении к процедуре ленных судов, но наряду с этим появляются вызовы сторон судом (Bannitio), исполнение приговоров и самостоятельные расследования дел судебной властью. Последние связаны, главным образом, с так называемой "инквизиционной" процедурой, введенной каролингами. Она заключалась в том, что государь посылал по известному делу комиссаров (missi), которые ставили вопросы местным людям, осведомленным по существу дела. Иногда расследование производилось по административным поводам, напр., по случаю ревизии Карла Великого в Истрии. Иногда же целью было собрать показания о совершенных злодеяниях и подозреваемых преступниках (Rügeverfahren). Наконец, расследование могло быть направлено на раскрытие истины в гражданских тяжбах; право прибегнуть к этой форме процесса обыкновенно испрашивалось, как привилегия. Зачатки расследования по существу развились преимущественно в Нормандии и Англии, но аналогичные формы наблюдаются и в области немецкого права. Наряду со строгим формализмом судов ленного права и некоторых земских судов (напр., Саксонской области), выражающимся, напр., в юридической пословице "Ein Mann, ein Wort" (ср. сказано - сделано), выдвигаются приемы опроса местных людей и опорочения обществом (Rügeverfahren). Особенно характерным явлением в области судоустройства и судопроизводства было так называемое "Феме" (Veme) в Вестфалии. В этой провинции сохранилось значительное число старосвободных людей, не познавших феодальной зависимости. Поэтому суд по земскому праву совершался там все еще в силу полномочий, данных королем или императором, а не ленными владельцами или князьями. В земском суде председательствовал свободный граф (Freigraf), получивший судебнопринудительную власть (Bann) от короля, а заседателями были члены наследственно свободного класса шёффенов (Schöffenbarfreie). В сознательной оппозиции к ленным судам феме принял мало- помалу формы тайного общества. Наряду с открытыми, происходили закрытые заседания его трибуналов. Члены судилища, посвященные или знающие (Wissende), производили опросы относительно подозрительных и преступных людей, и показание под присягой семи посвященных признавалось равносильным опале. Избирался один из шёффенов трибунала, который приводил в исполнение приговор посредством повешения опороченного лица, причем все признававшие себя подсудными феме обязаны были оказывать ему содействие. Приемы "опорочения" (Rüge) и опросы местных людей применялись в различных формах при гласном производстве дел.

Уже практика феме указывает, в каких направлениях развивались уголовное право и процесс данной эпохи. С одной стороны, феодальные обычаи и нравы обусловили возобновление и обострение самоуправства в форме частных войн, и общественным союзам пришлось с великими усилиями проводить начала земского и церковного мира. Первоначально дело шло лишь о стеснении разбойничьих проявлений, требовалось, напр., чтобы войне предшествовал формальный вызов, чтобы некоторые местности и здания, напр., кладбища и церкви, считались исключенн. из сферы военн. действий. В 1495 г. при императоре Максимилиане I было, наконец, объявлено безусловное запрещение частных войн. Но наблюдается и другая линия развития: в тех случаях, когда судам удавалось настоять на своем праве вести уголовное дело, т. е., главным образом, по отношению к низшим классам и бездольным людям, применялись жестокие наказания. Так называемые Ungericht, т. е. тяжкие преступления, влекли за собою смертную казнь. Выкупиться уплатой штрафов можно было лишь в случае более маловажных проступков. В южной Германии практиковались особенно жестокие формы казней, например, погребение заживо и прибивание колом в случае прелюбодеяния и детоубийства.

В гражданском праве обращает на себя внимание своеобразное учение о владении (Gewere). Основа его состояла в признании за законным владельцем земли права на защиту участка от вторжения или захвата. Во избежание материальных столкновений между соперниками немецкое право устанавливает способы юридической защиты и юридической передачи владения, которые становятся существенными элементами учения о недвижимой собственности. Владелец занимает привилегированное положение, потому что за ним признается презумпция права. Если его право оспаривается, он может защитить его в суде присягою с соприсяжниками. Чтобы обойти такого рода простое отрицание ответчика, истец должен мотивировать свое притязание и приводить в его пользу доказательства. При случае борьба может принять форму состязательной присяги. Чтобы предупредить такого рода возможность, лицо, приобретающее владение, обыкновенно заботится о формальном установлении своего права при помощи передачи участка на месте или в символической форме (передача грамоты с куском дерна, рукавицей, жезлом и т. п.). Передающий участок отступается от него (exire) и передает его из рук в руки при свидетелях. Наиболее прочной является передача в суде при помощи фиктивного процесса (Auflassung). В таком случае создается доказательство, которое не может быть оспариваемо - запись в протоколе судебного заседания. Такого рода записи послужили зачатком системы регистрации титулов земельной собственности и владения. Лицо, получившее по суду признание защищенного владения (rechte Gewere), становилось собственником, если в течение года и дня никто не предъявит против него иска на основании титула собственности. Считалось, что в этом случае собственник умолчал о своем праве (Verschweigen). Наконец, Gewere признавалась не только за тем, кто фактически владел землею, но и за тем, кто мог фактически доказать свое право на владение. (ideele Gewere).

Другая замечательная черта немецкого земельного права состоит в условном характере дарений по этому праву. Вместо безусловного предоставления прав, которое отличает римское дарение, германское право всегда предполагает, что земля передается ради какой-либо цели. Самая обыкновенная форма дарения есть предоставление в ленное владение, сопровождающееся двояким обрядом вассальной присяги и инвеституры. Но и дарения, лишенные ленной окраски, предполагают, что земля жалуется ради, напр., учреждения наследственного права, и в случае, если это условие не удовлетворяется, участок возвращается к пожаловавшему.

Своеобразно сложилось обязательственное право. В корне его лежали два понятия - вины (Schuld) и ответственности (Haftung). Вина или повинность устанавливались проступком или договором. Последний совершался при помощи заклада (Wette), выражавшегося в передаче палочки (festuca, wadia) или соломинки. Взамен этой наиболее торжественной формы употреблялось иногда обещание с рукоприкладством (Geloben mit Hand und Mund). Допускались и бесформенные договоры, но в таком случае одна из сторон должна была, чтобы связать другую, исполнить свою часть обязательства. При совершении различных сделок это требование обходилось иногда тем, что покупавший или нанимавший платил задаток (arrha), иногда всего какой-нибудь шиллинг, который тут же употреблялся на богоугодные дела (Gottespfennig) или пропивался (Weinkauf). Благодаря, главным образом, сношениям с Италией наравне с обыкновенными долговыми обязательствами рано вошли в употребление ордеры и бумаги на предъявителя.

Ответственность обязанного или повинного лица допускала самые тяжелые формы личного принуждения; кредитор имел право по некоторым обычаям отсечь часть тела должника или держать его в неволе, как холопа, обязанного отработать долг. Ответственными за долговую вину являлись, помимо договорившегося, его поручитель или поручители. Первоначально роль поручителя понималась, как роль заложника или посредника. Кредитор взыскивал с него сумму долга, а поручитель сам взыскивал с должника посредством частного взыскания.

Особого рода договором является брак. Несмотря на то, что церковь распространила на него свою юрисдикцию и подчинила формы его заключения каноническому праву, имущественные отношения между супругами сохранили отпечаток древнего воззрения, по которому жена приобретается мужем в собственность путем купли у ее родичей. С одной стороны, это приводило к праву распоряжения имуществом жены со стороны мужа, но с другой, в имущественной массе проводились различия, вытекавшие из представления, что известные ее элементы привнесены женой или предоставляются ей в уплату за вступление в брак. Таково: 1) ее приданое (Aussteuer), 2) "вено", обратившееся из платы роду во вдовью часть (Wittum, douaire), наконец, 3) брачный дар жениха после первой ночи (Morgengabe).

Семейное право основано на идее патроната (Mundium) отца над детьми и замене этого естественного патроната опекой над малолетними сиротами и женщинами. Следует заметить, что, хотя опека по земскому праву осуществлялась обыкновенно отдельными лицами, именно ближайшими родственниками, но проистекала она из верховного покровительства рода над его членами: опекун назначался собранием родичей.

В наследственном праве также сохранились глубокие следы первоначальной родовой солидарности. В теснейшем кругу лиц, происходящих от одной пары родителей, господствовало начало семейной общины, члены которой считались пайщиками в общем имуществе. При выходе замуж дочери, уходе сына или по смерти отца, распорядителя этой общины, идеальный пай обращался в реальную часть имущества. Надо заметить, что покойник имел право на одну из таких реальных частей, которая покрывала расходы по погребению, поминкам и благочестивым издержкам на упокой его души. Живые члены семьи вступали во владение остальным имуществом и продолжали вести хозяйство сообща или производили раздел. Первоначально не могло быть речи о завещании, но мало-помалу оно вошло в употребление, при этом, однако, придерживались взгляда, что нельзя раздавать все имущество по произволу. Известная часть его должна была идти к наследникам по закону (Pflichttheil), или же родственникам предоставлялось в течение года и дня выкупать отчужденные по завещанию части имущества (Ретракт; Beischpruchsrecht). Женщины первоначально не наследовали земли, инвентаря и оружия, но и в этом отношении в позднейшем праве наступило смягчение, хотя обыкновенно они уступали мужчинам наследникам одинаковой степени. Вне тесного семейного круга переход наследства совершался в порядке колен (Stirpes parentelae), т. е. сначала наследовали потомки дедов и бабок, затем прадедов и прабабок и т. д.

III. Период партикуляризма. К концу средних веков феодальный строй постепенно отступает перед новой государственностью, но государственность эта проводится не объединенной национальной властью, а целым рядом территориальных правительств, которым по тем или другим причинам удалось присвоить себе политическую самостоятельность. Имперская организация служила лишь придатком к территориальному могуществу Габсбургского дома и не оказывала значительного влияния на внутреннюю жизнь нации, которая раздробилась на множество мелких русл. Уже Фридрих II Гогенштауфен ради итальянской политики отказался в значительной степени от воздействия на германские княжества, а Золотая Булла Карла IV (1356 г.) признала за главными из князей, курфюрстами, полноту политического верховенства. Попытки Максимилиана I и Карла V несколько оживить смысл Империи не привели ни к чему существенному, а утверждение реформации в большей части германских областей внесло непримиримое противоречие в культурную жизнь Германии и вызвало разделение ее чинов на два лагеря, чем было обеспечено до некоторой степени право на разномыслие в вопросах веры. После ужасающих опустошений 30-летней войны, Германия превратилась в арену для соревнования иноземных влияний: испанских, шведских, французских, английских, русских. Образование Пруссии с ее военной готовностью и успешной политикой в первое время лишь обострило контрасты и привело к новому дуализму в пределах имперского союза. Французская революция и Наполеон покончили с призраком Римской империи германской нации, но Германский союз, поставленный на ее месте Венским конгрессом, после промежуточных годов французского преобладания, оказался не более жизнеспособным, чем эта архаическая империя. Лишь вытеснение Австрии в 1866 г. и поражение Франции в 1870 г. создали почву для государственного права объединенной Германии.

Три с половиною столетия, протекция под знаменем территориального партикуляризма, привели, так или иначе, к образованию государственных властей и к некоторому упрощению социальной, политической и юридической организации германских областей. В социальном отношении упрощение это началось с однообразного подчинения крестьян различных групп и состояний территориальным властям и помещикам. На месте бесконечно разнообразных компромиссов феодального обычая стали формы наследственной крепости, доходившей иногда до права продавать людей и сгонять крестьян с наделов. Рыцарский класс теряет значение военного сословия в связи с появлением наемных войск. Интересы дворян сосредоточиваются в большей степени на экономической эксплуатации имений, а это приводило в обширных размерах к захватам земель и угодий и к отягощению крестьянских повинностей. Городское население увеличивается численно, но мельчает в своем составе, благодаря перемещению торговых путей от рейнских и ганзейских городов к странам, захватившим океанские линии сообщения. В конце периода, в XVIII и XIX вв., приходится, однако, отметить новое направление социальной политики в истории немецких территорий. Под влиянием просветительных идей и прогрессивного абсолютизма правителей, в роде Фридриха II, Марии Терезии и Иосифа II, правительство становится на защиту низших классов общества в виду их важности для политического преуспеяния государственных организаций. Под влиянием этой перемены политики крестьяне получают личную свободу, и правительства принимают меры против свода их с участков. Вслед за распространением французских освободительных идей проводится разверстное регулирование сельских отношений между помещиками и крестьянами на начале уступки последним известной доли участка (¹/₃ или ¹/₂) в виду приобретения собственности над остальными.

Упрощение и прогресс в юридической области связаны с рецепцией римского права. Раздробленность и многообразие германской жизни вызывали необходимость пользования чужеземными юридическими системами, отличавшимися большей стройностью и рациональностью. Духовенство ввело в употребление каноническое право, в рыцарских отношениях допущено было влияние ломбардского ленного права, но самым существенным заимствованием была, конечно, рецепция римского права. Она началась рано, в связи с воззрением на средневековую империю, как на прямое продолжение римского государства. Императоры Фридрих I и Фридрих II занесли некоторые из своих указов в число конституций кодекса. Но особенно стала чувствоваться потребность в римском праве, когда, с одной стороны, общество вышло из натурально-хозяйственных отношений феодального строя, а с другой, политические условия привели к разложению национального целого на целый ряд самостоятельных территорий. Обращение к римскому праву заменяло по необходимости обращение к туземному общему праву, которого не в состоянии была создать Империя, между тем как во Франции и Англии сложились национальные системы общего права. Таким образом, подчинение римскому праву было противовесом политическому партикуляризму, в который впала Германия.

В глоссе к Саксонскому Зерцалу (XIV в.), в зерцале исков (Klagenspiegel) и зерцале светских людей (Laienspiegel) XV и XVI веков сделаны были попытки комбинировать туземные и иноземные элементы юриспруденции. Попытки эти не привели, однако, к органическому результату. Вместо того, чтобы слиться, германские и римские правовые институты проводились наперекор друг другу, и иноземное влияние постепенно оттеснило туземные обычаи в область местной судебной практики. Первые трибуналы Империи и княжеств восприняли римское право. Характерным фактом в этом смысле была организация имперского Reichskammergericht в 1495 г. Заседатели его должны были быть на половину доктора римского права, а впоследствии знание этого руководящего права стало обязательным для всех судей этого трибунала. Практически было невозможно, конечно, без оговорки применять в Германии законы Антонинов или Константина, казуистические доктрины Ульпиана или Павла. Поэтому в судах оперировали, главн. образом, с помощью итальянской юриспруденции комментаторов - Бартола, Бальда и др., которые применили до известной степени древний текст к потребностям новой Европы. Таким образом, возникла странная комбинация так называемой современной практики Пандект (usus modernus pandectarum).

В руках выучеников итальянских и немецких университетов римское право стало орудием монархического абсолютизма и средством для уравнения общества с точки зрения подданства. Немудрено, что применение этого права вызвало живейшее неудовольствие и сопротивление, как среди рыцарства, так и среди крестьянства. Ульрих фон Гутен и повстанцы крестьянской войны одинаково порицали и отвергали это право. Поговорка: "юристы - плохие христиане" (Die Juristen sind böse Christen) возникла в это время. Но задержать рецепцию было нельзя. Она до некоторой степени отвечала запросам времени и дала Германии общее, хотя и искаженное право.

Уже в XVI веке назрела потребность в объединении уголовного права, и результатом ее была выработка бамбергской редакции этой отрасли права, которая после нескольких переработок была утверждена на Регенсбургском сейме в качестве уголовного уложения императора Карла V (Carolina). В материальном отношении оно отличается проведением основных криминалистических различений (напр., покушение, пособничество, смягчение ответственности и т. п.). С другой стороны, поражает жестокость наказаний и стремление добиваться сознания обвиняемого при помощи пытки. В связи с последней чертой выступают заимствования из церковной процедуры - письменный допрос и келейное разбирательство.

В результате рационалистической философии и общего брожения, предшествовавшего французской революции, определилась потребность в систематизации и разумной переработке разнокалиберная права. Потребность эта нашла себе выражение в целом ряде попыток кодификации, из которых наиболее замечательными были баварские уголовные уложения и прусское земское право. Последнее было разработано при Фридрихе II младшим Кокцеи и Сварецом в смысле объединения романистической и германистической юриспруденции. Оно вошло в силу уже при преемнике Фридриха Великого - Фридрихе Вильгельме II.

В Австрии подобную же кодификационную работу представляет гражданское уложение 1811 г., а в западногерманские государства в эпоху преобладания Наполеона проникли и удержались французские кодексы. Эти законодательные попытки вместе с развитием обширной ученой литературы подготовляли почву для правового объединения Германии, и, чтобы понять отношения романистических и германистических элементов в действующем немецком праве, необходимо считаться с этой стадией германской истории права. Но характеризовать эту стадию по существу невозможно, не касаясь бесчисленных подробностей партикуляристического правообразования. Лучшим средством для оценки сравнительного значения различных составных элементов является характеристика в общих чертах той национальной системы права, которая возникла, наконец, в связи с политическим объединением Германии.

IV. Эпоха национального объединения. Национальное творчество в области права началось ранее создания немецкой империи. Первым актом такого рода можно считать обнародование общего вексельного устава по инициативе Франкфуртского парламента 1848 г. Затем еще при старом союзном устройстве, в шестидесятых годах, был выработан свод торгового права. И в том, и в другом случае принятие этих кодексов зависело от санкции их отдельными правительствами. Образовавшийся в 1867 году Северо-германский союз получил право самостоятельного законодательства для вошедших в его состав государств, и право это было усвоено Германской империей, заменившей союз. Последняя воспользовалась в широкой степени этим полномочием, и новая эра германской истории отличается не менее блестящим подъемом в юридической области, нежели в сфере военная могущества, торгового и промышленного развития, науки и литературы.

Наиболее выдающимся приобретением в этом направлении было составление гражданского уложения (Bürgerliches Gesetzbuch). Работа над ним началась в 1874 году в комиссии, руководимой романистами. Обнародованный ею проект вызвал ожесточенную критику, и Союзный Совет поручил ее пересмотр в 1890 г. второй комиссии, в которой германистические взгляды были представлены сильнее. В результате этого пересмотра получился проект, обсужденный и принятый рейхстагом в 1896 году и вступивший в силу в качестве гражданского уложения империи с 1 января 1900 г. Несмотря на все свои недостатки, эта работа представляет в настоящее время действующий компромисс не только между учеными направлениями, но также и между двумя течениями общественной мысли - индивидуалистическим и социально-политическим. В последнем отношении ее необходимо рассматривать в связи с многочисленными новеллами рейхстага по предметам договорная права, страхования, права ассоциации и т. п.

Действие гражданского законодательства отдельных, включенных в империю государств прекращено изданием гражданского уложения, за исключением некоторых, определённо оговоренных материй, напр., некоторых постановлений сословного и наследственного права.

Семейные отношения регулируются Г. У. в направлении, соответствующем положениям скорее римского, нежели германского права. Брак заключается перед гражданскою властью на основании согласия вступающих в него супругов. Церковное таинство католической церкви и обрядности протестантской церкви не имеют решающего правового значения. С другой стороны, расторжение брака зависит с юридической точки зрения от грубого нарушения принятых на себя супругами обязательств, от прелюбодеяния, жестокого обращения, враждебных действий и т. п. Имущественные отношения между супругами отливаются по закону в форму объединенного распоряжения (Kerwalungsgemeinschaft) при чем мужу предоставлен решающий голос в случае разногласия, но жене гарантирована самостоятельная сфера распоряжения в домашнем обиходе (Schlüsselgewalt) с правом жаловаться опекунскому суду (Obervormundschaftsgericht) в случае неправильная и стеснительного вмешательства со стороны мужа. Эта система объединенного распоряжения может быть, однако, заменена, в силу брачного контракта, порядками раздельности имущества или имущественного общения. Нечего и говорить, что по отношению к детям признается дисциплинарная и воспитательная власть, ограниченная требованиями современной нравственности. Опекунский суд может вмешаться для устранения и наказания жестокостей.

В наследственном праве господствует равный раздел между сонаследниками одинаковой степени без различия пола, но допускаются местные исключения в смысле объединения известных земельных участков (Anerbenrecht). Каждый свободен составить какое угодно завещание, но если завещатель лишил наследства кого-либо из прямых наследников, то обойденное лицо имеет право требовать денежного возмещения в размере половины законной доли от получивших излишек. В виде исключения допускаются фидеикомиссы.

В праве собственности проведено, согласно с германскими взглядами, глубокое различие между недвижимой и движимой собственностью. Переход первой из рук в руки совершается при помощи занесения в земельную книгу (Grundbuch). Благодаря этому, нет надобности производить сложных изысканий относительно титулов собственности и ее обременения долгами и рентами: все эти черты, предполагается, отразились в достаточной мере в записях в земельной книге. Этим, конечно, чрезвычайно облегчается переход земельных владений из рук в руки, и тем самым гарантируются интересы добросовестных приобретателей. По отношению к движимой собственности действует во всей силе правило: "Hand muss Hand wahren", смысл которого в том, что лицо, приобретши вещь добросовестно, имеет право удержать ее даже против законного собственника, который должен искать возмещения не с владельца, а с лица, передавшая не принадлежащую ему вещь. Исключением является, однако, случай кражи или грабежа. Украденную вещь собственник может востребовать даже у добросовестная покупщика. Защита владения в германском праве имеет целью исключительно установление и поддержание предварительная порядка в распределении благ. Вопрос о стремлении к осуществлению права собственности (animus domini) ею не затрагивается. Благодаря преобладанию коммерческой и денежно-хозяйственной точки зрения, фактическое владение быстро закрепляется при помощи легитимации (запись в земельную книгу, выдача свидетельства о наследстве и т. п.) и коротких сроков давности.

В учении о договорах преобладают римско-правовые точки зрения. Купля-продажа основана, прежде всего, на согласии стороны, но для завершения ее необходима передача проданного предмета. В договоре аренды оставлена теперь старая римская и германская точка зрения, по которой арендатор приобретает лишь личное, а не вещное право. Из этой точки зрения вытекало положение: "Kauf bricht Miethe", т. е. продажа земли ведет к уничтожению заключенных прежним владельцем договорных отношений. Аренда по Г. У. имеет вещный характер и связывает купившее землю лицо.

Договорное право Гражданского Уложения проникнуто принципом добросовестности в противоположность буквальному смыслу формальных требований. В самых разнообразных случаях указывается, что то или другое толкование закона или уговоров между сторонами зависит от добросовестности и доверия (Treue und Glauben) применительно к деловой практике (Verkehrsitte) или применительно к указаниям общественной нравственности (gute Sitte). Нет надобности прибавлять, что такая постановка, ставящая действие правовых норм в связь с толкованием по духу и с общественными условиями, сознательно открывает широкий простор самостоятельности судей и подсказывает в целом ряде случаев отступление от строгой законности ради справедливости.

Расширение юридического кругозора, сравнительно со старой формальной юриспруденцией, высказывается также в другом правиле, выраженном особенно ярко в так называемой статье о зложелательных действиях (Chikane-paragraph, В. G. 226). В силу этого начала, лицо, располагающее неоспоримым правом собственности, хотя и вольно пользоваться объектами собственности по своему усмотрению, но не должно, однако, направлять свои действия к тому, чтобы чинить неприятности другим лицам, напр., если бы кто-нибудь купил участок по соседству с имением неприятного ему лица и стал пользоваться своим владельческим правом для того, чтобы отравлять существование соседу, напр., возведением высокого забора, который бесполезен для него, но загораживает вид соседу. В настоящей своей формулировке ст. 226 возлагает на истца в подобных делах бремя доказательства того, что ответчик действовал зложелательно, без пользы для себя, что, конечно, значительно затрудняет возможность противодействовать указанным злоупотреблениям.

Сообразно условиям современной жизни получил особенное значение договор личного и рабочего найма (Dienstvertrag, Arbeitsvertrag). При этом законодательство сдвинулось с бессердечной точки зрения свободного обмена, в силу которой слабым предоставлено было рядиться с сильными по условиям рынка, по указаниям нужды. С современной точки зрения признается, во-первых, обязанность нанимателя заботиться о своих подначальных и ответственность за вызванные службой болезни и несчастные случаи (Fürsorgepflicht). Кроме того, государство во всех образованных странах приняло на себя обязанность наблюдать за условиями труда на фабриках и в ремесленных заведениях в интересах общественной гигиены и человекообразного существования рабочих. Законы, регулирующие число рабочих часов, праздничный отдых, надзор за трудом малолетних и женщин и т. п., выходят из рамок Г. У. и составляют содержание целого ряда "новелл", но с теоретической точки зрения они, несомненно, вытекают из действия двух общих принципов: заботы о подначальных и общественного надзора, которые выражены в Г. У.

Другая сфера применения этих капитальных принципов - законодательство об обязательном страховании, в отношении которого Германия открыла до некоторой степени новые пути. Чтобы ослабить по возможности влияние несчастных случайностей и возраста на участь рабочих, главным капиталом которых являются их силы, рейхстаг провел в 80-х годах законы, устанавливающие обязательное страхование на случай болезни, на случай несчастных происшествий и на случай неспособности к труду. При страховании против заболеваний ²/₃ взносов несут рабочие, а ¹/₃ наниматели; против несчастных случаев, происшедших в связи с профессиональной работой, страхуют одни предприниматели; при достижении 70-летнего возраста или утрате способности к труду выдаются пенсии из фонда, составленного из равных взносов со стороны предпринимателей и рабочих с приплатой от казны.

Кроме мер государственной опеки, необходимо иметь в виду, при характеристике современного юридического положения рабочих, широкое развитие их корпоративных организаций. Долгое время стачки и рабочие союзы рассматривались законом исключительно с точки зрения предпринимателей и встречали на каждом шагу противодействие вооруженного уголовными законами правительства. Картина эта постепенно изменяется, и уже в настоящее время немецкие рабочие в широкой степени пользуются правами составлять профессиональные ассоциации и производить давление на работодателей при помощи стачек. С точки зрения немецкого законодательства профессиональный союз рабочих есть лишь разновидность союза с экономическим назначением (Verein für ökonomische Zwecke). В торговой сфере, прежде всего, осуществлена была свобода ассоциаций в форме образования путем регистрации акционерных компаний. В индустриальной сфере, а также по отношению к политическим и религиозным обществам правительство сохранило за собою право отказывать в регистрации, но и в этой форме полицейская опека постепенно ослабевает.

Таково в общих чертах положение, достигнутое в настоящее время германским правом. Оно уже вполне осуществило замену правовых начал феодального натурального хозяйства началами коммерчески-денежного обмена. Но впереди открывается еще широкое поле для реформ в связи с проведением идей социальной справедливости.

Литература: Brunner, "Deutsche Rechtsgeschichte"; его же, "Grundzüge der deutschen Rechtsgeschichte"; R. Schröder, "Deutsche Rechtsgeschichte"; A. Heusler, Institutionen des deutschen Privatrechts"; K. v. Amira, "Grundriss der germanischen Rechtsgeschichte" in Paul's "Grundriss der germanischen Philologie"; J. Grimm, "Deutsche Rechtsaltertümer"; Gierke, "Deutsches Genossenschaftsrecht"; его же, "Deutsches Privatrecht"; Enneccerus, Kipp und Wolf, "Das bürgerliche Recht"; A. Menger, "Das bürgerliche Recht"; Stammler, "Das richtige Recht"; Schuster, "The German Civil Code"; Holizendorff (und Kohler), "Rechtsencyclopädie" (6-te Auflage); Hinneberg, "Die Kultur der Gegenwart", II, 8 ("Systematische Rechtswissenschaft").

П. Виноградов.

Немецкая литература. Среди литератур герман. народов немец. литературе принадлежит едва ли не столь же выдающееся и почетное место, как и английской. Но историческое развитие немецкой литературы шло несколько иными путями, чем развитие этой последней. Тогда как в истории английской литературы наблюдается замечательная непрерывность и стройная последовательность литературного развития, в Г. литературное движение совершалось, так сказать, скачками и порывами, причем эпохи расцвета чередовались с такими эпохами полного упадка, что литература, казалось, почти замирала. Далее, в немецкой литературе всякого рода иностранные влияния играли, в течение всей ее истории, гораздо более значительную роль, чем в литературе английской, отличающейся, при всех испытанных ею воздействиях, большою национальною самобытностью. Но, теряя в самобытности, немецкая литература, благодаря редкой чуткости к усвоению самых разнообразных чужеземных влияний, приобретает в универсальности и общедоступности. Английская национальность раньше сложилась в одно государственное целое, и это, конечно, не могло не содействовать цельности и единству ее литературного развития. Немцев, напротив того, характеризует политическая раздробленность, от которой с большою медленностью они выбирались на путь государственного единства. Политическая раздробленность сопровождалась и известною культурною раздробленностью, устойчивостью культурных разновидностей общего немецкого типа на громадном пространстве от Альпов и Дуная до берегов Северного моря. Но, проигрывая в цельности и единстве, немецкая литература, опять-таки, выигрывала в разнообразии и разносторонности. Южные немцы значительно раньше приобщились к общеевропейскому культурному движению, чем северные. Это движение шло постепенно с юга на север; сообразно с ним, шло таким же путем и литературное развитие, причем литературные центры постепенно перемещались в том же направлении. В согласии с этим фактом стоит и развитие немецкого литературного языка. Издавна северо-германские наречия получили общее название нижне-немецкого языка, а южно-германские наречия - языка верхне-немецкого. Немецкий литературный язык выработался из языка южных немцев, т. е. верхне-немецкого, и этот язык постепенно вытеснил язык нижне-немецкий, который снизошел на степень простонародного говора (plattdeutsch). В истории немецкого литературного языка отличают три главных периода: 1) период языка древне-верхне-немецкого (althochdeutsch), простирающийся приблизительно с половины VIII-го в. до половины XI-го в.; 2) период средне-верхне-немецкий (mittelhochdeutsch) - со второй половины XI-го в. и до XV-го в. включительно и 3) период нового верхне-немецкого языка - с эпохи реформации и до нашего времени. При обозрении истории немецкой литературы удобнее, однако, прибегнуть к более дробному делению, точнее разграничивая последовательные периоды, являвшиеся отражением различных фазисов культурного и общественного развития Г.

I. Начатки Немецкой литературы под руководящим влиянием духовенства (до половины XII в.). Как это было и в других европейских литературах, немецкая литература в первые столетия своего существования развивалась под сильнейшим влиянием католического духовенства, единственного тогда более или менее образованного сословия. Что касается времен язычества, то лишь крайне скудные остатки немецкой литературы той эпохи дошли до нас. Между тем, существование такой литературы у германцев засвидетельствовано римскими историками, Цезарем и Тацитом, которые оставили драгоценные описания, как внешнего быта, так и духовной культуры древних германцев. С незапамятных времен у них, по свидетельству Тацита ("Germania", гл. II), имелись уже зачатки поэзии в виде песен, прославлявших "рожденного землею бога Туиско и его сына Манна, родоначальников и основателей племени". Существовали также песни о знаменитом вожде Арминии, победителе Вара (Тацит, "Annales", II, 86). Перед битвой исполнялись особые песнопения (barditus), "воспламенявшие сердца" ("Germania", гл. III). Для несколько более позднего времени засвидетельствовано существование у древних германцев песен погребальных (ср. англосаксонскую поэму "Беовульф" и исторический рассказ о погребении Аттилы), жертвенных (о хоровых песнях у лангобардов при жертвоприношениях упоминают "Диалоги" Григория), любовных, насмешливых и т. д.; были в ходу также заклинания и загадки. Однако, все эти, по-видимому, весьма обильные плоды народного творчества древних германцев, к сожалению, почти бесследно пропали для нас. Единственным дошедшим до нас остатком древнейшей германской языческой поэзии являются два т. н. Мерзебургских заклинания, известных по записи X в. Одно из них представляет заговор на освобождение от плена, а другое - на излечение вывихнутой конем ноги. Форма их - стих с аллитерацией (т. е. с созвучием в начальных согласных звуках) - считается характерной для всей древнегерманской поэзии. От заклинаний веет духом цельного языческого миросозерцания. В других древнейших памятниках германской поэзии замечается уже смешение элементов языческих с христианскими. Первыми обратились в христианство готы. Перевод Библии на готский язык, исполненный еп. Ульфилою в IV веке, рассматривается до сих пор как древнейший памятник германских наречий. В просветительной деятельности Ульфилы замечается греко-византийское культурное влияние. Другие германские племена, принявшие христианство значительно позже, подпадают под влияние латинской культуры. Раньше других племен развивается у готов и героическая сага, богатый материал для которой почерпался из тревожных событий эпохи великого переселения народов, разбудившей творческую фантазию. В центре этой саги встал остготский король Теодорих Великий (ум. 526 г.) под именем Дитриха Бернского (т. е. Веронского). Осколком песен этого цикла, распространившегося и среди других германских племен, является древнейший памятник немецкого эпоса, саксонская Песнь о Гильдебранде, записанная около 800 г. двумя монахами Фульдского монастыря. Песнь представляет отрывок, рассказывающий о единоборстве Гильдебранда с его сыном Гадубрандом (ср. былину о борьбе Ильи Муромца с сыном и эпизод о Рустеме и Зорабе в персидском эпосе). У рейнских франков зародилась сага о Зигфриде, в основе которой лежат представления языческой мифологии. Сага об Аттиле и об истреблений бургундского королевского дома опирается, напротив того, на исторические факты. Обе саги встречаются в сказании о Нибелунгах. Литературную обработку эти саги получили значительно позже, лишь в XIII в. Постепенное принятие христианства германскими племенами послужило, несомненно, препятствием к развитию германской саги языческого характера. Духовенство, самое образованное и влиятельное сословие, вскоре встало во враждебные отношения к ней и всячески стесняло ее проявление.

В такую односторонность не впал, однако, Карл Великий, который, преследуя широкие просветительные цели, относился в то же время с большим интересом к германской литературе и языку. Карл Великий (768-814), по свидетельству Эгингарда ("Vita Caroli", с. 29), приказал собрать и записать героические песни, но этот сборник до нас не дошел. Он задумывал также написать грамматику своего родного франкского языка. При нем, вместо прежних рун, стал употребляться латинский алфавит, появляются первые переводы важнейших молитв на немецкий язык. В дальнейшем литературном развитии важную роль сыграли монастыри. В Фульдском монастыре, по почину Рабана Мавра, переводится "Гармония евангельская" Тациана (около 830 г.). Около того же времени (между 822 и 840 гг.) неизвестный поэт, по-видимому, лицо духовное, сочинил, по поручению Людовика Благочестивого, первую немецкую мессиаду, древнесаксон. поэму "Гелианд" (см.) (Спаситель), заключающую в себе 6.000 стихов с аллитерацией. Воспользовавшись упомянутой "Гармоней" Тациана и некоторыми комментариями к Библии, он изложил в поэтической форме важнейшие эпизоды из жизни Христа, явно преследуя цели дидактические, сводящиеся к желанию внедрить в души соотечественников основные начала христианской морали. Но в исполнении своей задачи он проявляет себя истинным поэтом, усвоившим традиционный стиль национального эпоса и применившим его к новому сюжету. Такую же христианско-дидактическую цель преследует поэма "Муспилли" (Muspilli), написанная на верхне-немецком яз. и посвященная Людовику Немецкому. Она изображает конец мира, гибнущего в огне (Muspilli - мировой пожар). Автор ее также неизвестен. Тому же Людовику Немецкому посвящена обширная поэма бенедиктинского монаха Отфрида Вейссенбургского "Евангелие" (около 870 г.), имеющая тот же сюжет, как и "Гелианд", но отличающаяся еще более резкой дидактической окраской. Ученик Рабана Мавра, Отфрид, обладает обширной по тому времени эрудицией и трактует свой сюжет скорее как ученый, чем как поэт. Внешняя форма его поэмы уже не аллитерация, как в предыдущих, а рифмованные стихи; в этом отношении поэма представляет своего рода эпоху в истории немецкой литературы. Начатки нем. литературы, связанные с именами Карла Великого, его сына Людовика Благочестивого и его внука Людовика Немецкого, вскоре, однако, глохнут вместе с упадком династии каролингов. К этой династии имеет прямое отношение еще одно только произведение: "Песнь о Людовике" (Ludwigslied), прославляющая внука Карла Лысого, французск. короля Людовика III, как победителя норманнов (битва при Сокуре 881 г.) и написанная, как и "Евангелие" Отфрида, рифмованными стихами. В эпоху саксонских королей, в течение X-го века и первой половины XI-го, замечается упадок поэзии на немецком языке, место которой начинает занимать латинская поэзия, культивируемая обыкновенно в монастырях, среди которых особенно выдается монастырь Сен-Галленский (близ Боденского озера). Здесь многие немецкие произведения подвергались латинской переработке. Сен-галленский монах Ноткер (см. ниже) записал в латинской прозе слышанные им сказания о Карле Великом. Содержание другой немецкой героической саги сохранилось в латинской поэме "Waltharius manufortis" сен-галленского же монаха Эккегарда (героя известного романа Шеффеля "Ekkehard"), современника Генриха I, написанной около 930 г. и повествующей об аквитанском герое Вальтере, сразившимся в Вогезских горах с королем Гунтером и его вассалами. Почти в то же самое время (около 940 г.) другой монах, из Лотарингии, в латинском произведении "Ecbasis captivi" дал первый образчик т. н. животного эпоса, нашедшего свое завершение впоследствии в "Рейнеке-Лисе". Немного позже (960-970 гг.) монахиня Гандерегеймского монастыря Гротсвита написала на латинском языке несколько драм в прозе, в стиле Теренция, но в совершенно другом духе, с целью "прославления похвального целомудрия святых девственниц". Эти драмы ученой монахини остались одиночным явлением, не нашедшим себе дальнейшего развития. Больше жизнеспособности выказал первый немецкий роман "Руодлиб", написанный в латинских гекзаметрах одним монахом верхне-баварского монастыря на Тегернзее в первой половине XI в. и дающий, наряду с описанием героических подвигов, также и интересную картину современной автору жизни. Этой латинизирующей тенденции т. н. Оттоновского Возрождения (царствования Оттона I, II, III старался дать отпор монах Сен-Галленского монастыря Ноткер Лабеон, по прозванию Немец (Teutonicus), умерший в 1022 г., своими переводами из Боэция, Виргилия, Теренция, Аристотеля и др. писателей, но его усил1ия не имели больших последствий. Единственным преемником его патриотических усилий явился аббат Виллирам из Эберсберга, исполнивший, около 1003 г., немецкий прозаический перевод "Песни Песней".

Указанными произведениями почти исчерпывается литература на древне-верхне-немецком языке (althochdeutsch). Приблизительно со второй половины XI века совершается переход прежнего языка в средне-верхне-немецкий (mittelhochdeutsch), на котором написаны наиболее замечательные произведения средневековой литературы Г. Однако, расцвет этой литературы наступил далеко не сразу и обнаружился лишь во второй половине ХII в. Около столетия ушло на подготовку этого блестящего периода, пока не создалось более благоприятных условий для поэтического творчества. Эта подготовительная эпоха (с половины XI до половины XII в.) ознаменована усилением церковно-религиозных влияний и тенденций, враждебно относившихся к светской литературе. Из бургундского монастыря Клюни началось строго-аскетическое движение, захватившее и немецкие монастыри, в том числе и Сен-Галленский, бывший до тех пор центром немецкого просвещения. Духовенство начинает строго обособляться от других сословий, ведет энергичную борьбу против всякого рода светских влияний и освобождается от зависимости от светских властей (к этому времени относится введение безбрачия духовенства и уничтожение института светской инвеституры). Начинается знаменитая борьба между духовною и светскою властью. Таким образом, рассматриваемый столетний период ознаменован господством религиозных и церковных идей, одерживающих победу во всех областях жизни. Неудивительно, что и поэзия должна была служить тем же идеям. К этому времени относятся многочисленные стихотворные переложения различных эпизодов из Ветхого и Нового Завета, символические толкования Библии, поучительные стихотворения на христианские темы и т. п. Аскетическим мировоззрением проникнуто алеманское стихотворение "Memento mori" некоего Нокера (второй половины XI в.). Отзвуки паломничеств в Палестину слышатся в "Песне о Христе и искуплении мира", составленной бамбергским игуменом Эццо (около 1064 г.). Борьба светской и духовной власти во времена Генриха IV отражается в Песне о кельнском епископе Анноне ("Annolied"), возникшей около 1077 г. в монастыре Зибурге, близ Бонна, где покоились мощи епископа (f 1075 г.). К более позднему времени (середина XII в.) относятся: переложения в немецкие СТИХИ латинского Видения ирландского рыцаря Тундаля, излагающего хождение по загробному миру, Песни о св. Деве Марии священника Вернхера, поэма "Напоминание о смерти" (Von des Todes Gehugede) Генриха Мелька, соединяющая цели религиозные с сатирическими, и т. д. К этому же периоду относятся зачатки духовной драмы, возникшей в тесной связи с католическим богослужением и пользовавшейся языком церкви.

Однако жизнь светская начала мало-помалу заявлять свои права. Уступая культурным потребностям нации, даже сами духовные писатели принимаются за обработку светских сюжетов. Расширению литературных интересов много способствовали два обстоятельства: 1) начало культурного влияния Франции и 2) крестовые походы. На почве Франции раньше, чем в других странах, развились рыцарство и рыцарская поэзия, сделавшиеся образцами для всего Запада. К первой половине XII в. относятся первые переводы и переделки с французского: около 1130 г. священник Лампрехт переработал на немецком языке французскую поэму "об Александре Великом", а другой священник, Конрад из Регенсбурга, около 1135 г. переложил в немецкие стихи знаменитую "Песнь о Роланде". Тому же Конраду обыкновенно приписывается составление "Императорской Хроники" (Kaiserchronik, около 1140 г.), представляющей из себя пеструю ткань из пересказа исторических фактов и всевозможных легенд и сказаний, свойственных средним векам. С легкой руки Конрада, странствующие певцы, т. н. шпильманы, принимаются за обработку старых сказаний, разукрашивая их рассказами о далеких странах, вошедшими в моду вследствие крестовых походов. Сюда относятся поэмы: "Король Ротер", "Орендель", "Освальд", "Соломон и Морольф", "Герцог Эрнст" и др. - Известное движение замечается и в области лирики, сравнительно запоздавшей в своем развитии. Удостоверено существование любовной песни (Winiliod) еще в каролингскую эпоху, а также и плясовой песни, но вся эта, по предположению, весьма богатая лирика не дошла до нас. С середины XII в., на основе народной песни, начинает вырастать среди высших кругов общества лирика искусственная, отражающая новые рыцарские идеалы и стоящая более или менее под влиянием провансальской лирики, шедшей во главе возрождения лирики во всей Европе. Первыми представителями немецкой лирики были писатели южной Германии: австрийцы Кюренбергер, писавший строфами "Песни о Нибелунгах", и Дитмар фон Эйст, баварец бургграф Регенсбургский и шваб Мейило фон Зевелинген. Эти поэты положили основание рыцарской любовной лирике. В то же самое время профессиональные шпильманы остались в стороне от этого движения и, со своей стороны, ввели лирику иного рода, дав ей название "шпруха" (Spruch-изречение). Это были мелкие стихотворения, носившие характер дидактический и отчасти сатирический и затрагивавшие самые разнообразные темы религиозного, нравственного и общественного содержания. Сборник подобных стихотворений дошел до нас под именем двух поэтов: Хергера и "Шперфогеля" (Der Spervogel - воробей). С французским влиянием мы вновь встречаемся в области животного эпоса и придворного романа. "Reinhardt Fuchs" (около 1180 г.) эльзасца Генриха Глихезэре представляет переработку "Roman de Renart". Такими же переработками или переводами французских оригиналов являются "Тристан и Изольда" состоявшего на службе у Генриха Льва рыцаря гильдесгеймского Эйльгарта из Оберге, "Флорис и Бланшфлер" и "Граф Рудольф". Все эти произведения вводят в оборот немецкой литературы любовный роман по французскому образцу.

II. Расцвет феодально-рыцарской поэзии (с конца XII до конца XIII в.). Блестящая пора немецкой средневековой поэзии совпадает с царствованием императоров из рода Гогенштауфенов - Фридриха I Барбароссы, Генриха VI и Фридриха II, которые стремились, и не без успеха, возвысить международное политическое положение Г.

Выросшее на почве вполне уже окрепших феодальных отношений, рыцарство приобрело руководящее значение среди других общественн. классов. Сложившаяся впервые во Франции своеобразная рыцарская культура с ее идеальными принципами духовного благородства и самоотвержения, безупречной честности и верности слову, преданности сюзерену и неукротимой отваги, с ее служением даме, так возвысившим положение женщины, с ее утонченностью придворного этикета и т. д. - пышно расцвела и в Г. Сообразно с этим, и литература принимает типический феодально-рыцарский отпечаток, отражая в себе новый яркий фазис национального развития. Согласно со вкусами нового придворно-рыцарского общества, поэтические произведения, значительно обогатившиеся новыми сюжетами в соответствии с новыми идеальными запросами, начинают обрабатываться с большею тщательностью и утонченностью в психологическом и стилистическом отношении, получают более совершенную эстетическую отделку и обогащаются новыми стихотворными формами, достигающими иногда в лирике почти виртуозности. Во всех этих отношениях образцами служат произведения соответствующей французской литературы, вызывающей в Г. переделки и подражания. Немецкое творчество, однако, не является лишь слепой копией творчества французского; немецкие поэты этого времени умеют сохранить свою личность и обрабатывают заимствованные сюжеты в национальном духе. По выражению одного критика, "дерзость, пыл и реализм французских поэтов немцы претворяют в сентиментальность и идеализм, в задумчивость и рефлексию".

От французского влияния не спаслась и старая национальная героическая поэзия, державшаяся в юго-восточной Г., в Австрии, и продолжавшая питаться сагами из времен великого переселения народов, сагами, в которых на первом плане стояли имена Зигфрида, Этцеля (Аттилы), Дитриха Бернского (Теодориха Великого) и др. Подвергшись новой переработке, старая сага о Нибелунгах появилась в виде знаменитой "Песни о Нибелунгах", возникшей в Австрии около 1200 г. и оставшейся во все средневековье высшим образцом германского национального эпоса. Являясь по своему сюжету, в общем, довольно удачным слиянием самых популярных немецких саг (рейнской легенды о Зигфриде, бургундской легенды о Гунтере и Гагене, готской легенды об Этцеле и Дитрихе и др.), она и в художественном отношении соединяет в себе, по-видимому, все достоинства, которые только доступны были национальному героическому творчеству: грандиозность замысла, выдающийся драматизм изложения, яркость и сочность в изображении таких титанических характеров, как Кримгильда, Гаген, Зигфрид, Дитрих и др. Внешняя форма достигает здесь также значительной отделки, отличаясь от придворного эпоса лишь большею безыскусственностью и простотою. "Песнь о Нибелунгах" послужила образцом для обработки других германских саг и в этом отношении оказала сильное влияние на последующую литературу. К "Песни о Нибелунгах" примыкает ближайшим образом вторая наиболее замечательная немецкая национальная поэма "Гудруна", написанная в начале XIII в. также в Австрии и основанная на сагах, шедших с берегов Северного моря и повествовавших о войнах и набегах норвежских и датских викингов. В обеих поэмах в центре стоит женский характер и прославляется "верность" (Treue), как главная добродетель женщины; но в то время, как Кримгильда одинаково сильна, как в верности, так и в мести, не знающей пределов, Гудруна представляет образец более мягкого и более женственного характера. На всей поэме, вообще, лежит более мягкий и менее суровый колорит, чувствуются, до изв. степени, смягчающие прежнюю грубость рыцарские веяния. В художественном отношении "Гудруна", хотя и уступает "Песни о Нибелунгах", но безусловно превосходит остальные произведения национального немецкого эпоса. Любимейший герой немецкой саги, Дитрих Бернский не получил поэтического выражения такой же художественной силы, как Зигфрид в "Песни о Нибелунгах", но с именем его связан целый цикл поэм, в которых ему дается более или менее видная роль: в "Битерольфе и Дитлейбе" и в "Розовом саде" рассказывается об его единоборстве с Зигфридом; его бои с великанами, карликами и драконами воспеваются в "Лаурине", "Зигеноте", "Экке", "Гольдемаре" и "Виргинали"; наконец, в "Смерти Альфарта", "Равеннской битве" и "Бегстве Дитриха" передаются сказания о приключениях Дитриха в Верхней Италии. В некоторой связи с сагами о Дитрихе, но не теряя своей самостоятельности, стоит сага, обработанная в поэмах "Ортнит" и "Вольфдитрих", которые некоторыми исследователями выделяются, вместе с упомянутым выше "Ротером", в особый цикл - ломбардский.

Если на юго-востоке Г., в Австрии, развился национальный эпос, то на юго-западе, в области верхнего Рейна, в Швабии, Эльзасе и Швейцарии процветала т. н. "придворная эпопея" (höfisches Epos), находившаяся под особенно сильным влиянием французской литературы и особенно ярко отразившая рыцарские идеи. Гогенштауфены оказывали покровительство новому направлению немецкой литературы; с ними соперничали бабенбергские князья в Австрии; но особенно выдающимся меценатом эпохи был ландграф тюрингенский Герман, двор которого в Вартбурге сделался прославленным сборищем поэтов и певцов. Отцом этой рыцарской поэзии считался уроженец нижнего Рейна Генрих фон Фельдеке, автор вышедшей около 1180 г. "Энеиды", которая представляет перевод французской поэмы того же названия. Заслуга его заключалась в обработке формы, достигшей у него значительного изящества и звучности рифм. Следуя за ним, Герборт Фрицларский, родом гессенец, обогатил литературу другой поэмой на античный сюжет - "Троянская война", которая есть не что иное, как переделка поэмы французского трувера Бенуа де-Сент-Мора (Roman de Troie). К этому, около 1210 г., прибавилось немецкое переложение "Метаморфоз" Овидия, сделанное священником Альбрехтом Гальберштадтским, также под влиянием Фельдеке. Величайшими представителями придворного эпоса были три поэта: шваб Гартман фон Ауэ (см.), баварец Вольфрам фон Эшенбах (см.) и эльзасец Готфрид Страсбургский. Гартман был рыцарем и состоял на службе у швабского барона фон Ауэ (откуда и получил свою фамилию), принимал участие в одном из крестовых походов (в 1197 или уже 1189 г.) и был еще жив в начале XIII в. Гартман ввел в обиход немецкой литературы рыцарский роман т. н. Артурова цикла, переделав два романа французского писателя Кретьена де Труа - "Эрек" и "Ивейн". Рыцарские идеалы он сочетает с глубоко христианским настроением. Он пишет легенду "Папа Григорий" на тему о возможности искупления самого большого греха истинным раскаянием. Высшего своего развития талант Гартмана достиг в трогательной поэме "Бедный Генрих", соединяющей в себе элементы романа, легенды и идиллии. Язык Гартмана отличается замечательною чистотою и прелестью, выгодно выделяя его среди современников. Вольфрам фон Эшенбах происходил из обедневшего рыцарского баварского рода, не получил никакого образования и не умел даже читать и писать. Это был удивительный тип самородка, всем своим развитием обязанного исключительно самому себе и силе своего незаурядного духа. Некоторое время он жил при дворе упомянутого выше ландграфа Тюрингенского, который познакомил его с французской рыцарской литературой. Проникнутый рыцарско-христианским идеалом жизни, он обратил особенное внимание на легенды о св. Граале, отвечавшие его мистическим наклонностям. Около 1205 г. появился его роман "Парцифаль", - произведение, полное самобытности и глубокомыслия, несмотря на переделку с французского. В личности героя он воплощает основную тенденцию своей жизни - гармоническое слияние рыцарских и христианских идеалов и выработку совершенной нравственной личности. В том же духе другое его произведение "Виллегальм"; а "Титурель" дошел до нас лишь в отрывках. Мистицизм Вольфрама не носит мрачного характера; напротив того, он весьма оригинально сочетался с своеобразным юмором и жизнерадостностью. Многие критики считают его величайшим поэтом средневековья. Соперником его в правах на славу был Готфрид Страсбургский, представляющий полный контраст автору "Парцифаля". Горожанин, получивший хорошее образование и привыкший к более реальному взгляду на вещи, он совершенно чужд вольфрамовского мистицизма и бесконечного порыва к самоусовершенствованию, и на первый план выдвигает переживания чувствующего сердца. Таков его роман "Тристан и Изольда" (около 1210 г.), передающий одну из самых популярных в средние века любовных историю, уже обработанную раньше французскими писателями и знакомую немецким читателям по переводу Эйльгарта из Оберге (см. выше). Произведете Готфрида проникнуто духом рыцарской любви, отличается тонкими психологическими штрихами и большим искусством во владении внешней формой стиха и изяществом стиля.

Другие представители придворной поэзии пошли по следам этих трех признанных великих мастеров, из которых каждый образовал свою школу. К школе Гартмана фон Ауэ принадлежат: швейцарец Ульрих фон Цатцикгофен, автор "Ланцелета" (около 1195 г.), баварец Вирнт фон Графенберг, в романа которого "Вигалуа" (около 1205 г.) видно также влияние Вольфрама, как и у многих других последователей Гартмана, австриец Генрих из Тюрлина, автор большого романа приключений "Венец", написанного около 1215 или 1220 г., шпильман Штрикер ("Дании из цветущей долины"), Плейер ("Гарель из цветущей долины") и др. За "Парцифалем" Вольфрама фон Эшенбах следует также ряд поэтов: баварец Альбрехт, автор "Младшего Титуреля" (около 1270 г.), Ульрих из Тюрлина, продолжавший вольфрамовского "Виллегальма" (в 60-х годах XIII в.), а также неизвестный баварский поэт, написавший "Лоэнгрина" (между 1276 и 1290 гг.). Наконец, под влиянием Готфрида Страсбургского стоят: швейцарец Конрад Флек в своей новой переработке повести "О Флоре и Бланшфлере" (около 1220 г.) и двое плодовитых швабских поэта - Рудольф Эмский († около 1250-54 гг.) и Конрад Вюрцбургский († в 1287 г.), которые, не ограничиваясь артуровым циклом, заимствовали сюжеты своих произведений из других французских источников, а также из истории и легенды. Особенно Конрад оказал значительное влияние на последующих поэтов. - Наряду с литературой, в которой отразился весь рыцарский идеализм, нельзя не указать на ряд произведений XIII в., констатирующий факт появления тенденций реалистических. Таков "Pfaffe Amis" Штрикера (около 1230 г.), - сборник т. н. швенков, т. е. стихотворных рассказов, напоминающих французские фабльо; таков же "Мейер Гельмбрехт", прекрасный роман из крестьянской жизни, который написал, между 1236 и 1250 гг., баварец Вернгер Гартенэре (садовник). Если здесь изображается превращение деревенского парня в рыцаря-разбойника, то в сочинениях Ульриха фон Лихтенштейна "Служение дамам" (Frauendienst, 1255 г.) и "Книга дам" (Frauenbuch, 1257 г.) мы видим рыцаря-энтузиаста, доходящего в своих попытках осуществления рыцарского идеала до полного сумасбродства и чудачества.

Придворная лирика высшего своего развития достигла в произведениях Вальтера фон дер Фогельвейде (приблизит. 1170-1228). Его предшественниками были поэты, вдохновлявшиеся провансальской лирикой: Фридрих фон Гаузен из Пфальца, Генрих фон Морунген из Тюрингии и, в особенности, Рейнмар фон Гагенау из южной Г., ближайший учитель Вальтера. Вальтер фон дер Фогельвейде (см.) принадлежал к обедневшему дворянскому роду из Тироля или юго-восточной Германии и всю жизнь был странствующим шпильманом, посещая дворы германских и иностранных государей от Верхней Италии до Любека и от Венгрии до Франции. Как поэт, он не только отличается значительною самостоятельностью и большою свободою от чужеземного влияния, но и замечательною универсальностью. Не было такого вида немецкой лирики, который бы не нашел своего завершения в его искренних и звучных стихах: рыцарский миннезанг, простонародная любовная песнь, духовный гимн, т. н. шпрух патриотического, политического или нравственного содержания, - все было доступно ему. Своими меткими политическими стихотворениями, находившими широкое распространение, он сопровождал все события современной истории Г., всегда являясь, прежде всего, бодрым патриотом, готовым сражаться за национальное достоинство против всех врагов, хотя бы это был сам папа. Он выступает пламенным трибуном народных прав, проповедует равенство сословий, веротерпимость, правдивость, самообладание. Творчество его согрето мягким светом высокого общечеловеческого идеала. Вальтер фон дер Фогельвейде был величайшим лириком немецкого средневековья и оказал могучее влияние на последующих лириков. Политические стихотворения Вальтера, однако, не имели успеха у его подражателей, которые увлекались всего более его любовной лирикой. Упомянутый выше Ульрих фон Лихтенштейн довольно удачно развивал мотивы рыцарской лирики, а другой поэт Нейдгарт фон Рейенталь примкнул к той стороне поэзии Вальтера, которая базировалась на народной лирике. Его т. н. "летние" и "зимние" песни имеют характер плясовых и отчасти сатирических и проявляют наклонность к грубому реализму, предвещающую наступление новой литературной эпохи. К нему примыкает странствующий певец Тангейзер. Прямое осмеяние придворного миннезанга представляют песни швейцарца Штейнмара (вторая половина XIII в.).

Наряду с рыцарской лирикой в разных её оттенках культивируется и дидактическая поэзия. Значительною известностью пользовался "Итальянский гость" Томазина из Цирклэре (в Фриуле), род стихотворного "вождя по жизни", но особое значение в истории немецкой литературы имела дидактическая поэма "Скромность" Фрейданка, основанная на старинных поучительных шпрухах светского и духовного содержания и представляющая удачное соединение изречений народной мудрости с самостоятельными прибавками в таком же вкусе; его наставления в общем совпадают с этикою Вальтера фон дер Фогельвейде. К названным дидактическим поэмам примыкает также "Скакун" Гугона Тримбергского.

III. Эпоха возвышения буржуазии (XIV и XV столетия).

С прекращением крестовых походов и других предприятий такого же широкого размаха (вроде войн в Италии и со славянами), начинается пора постепенного падения рыцарства, как передового военного сословия. Изобретение огнестрельного оружия начало выдвигать на первый план пехоту, вербовавшуюся среди крестьян и бюргеров. Наряду с падением рыцарства наблюдается постоянное возрастание значения средних классов общества, т. н. буржуазии, что, в свою очередь, зависело от быстрого развития немецких городов, постепенно завоевывавших себе свободу. Сильный подъем торговли в XIV и XV вв. ведет их к замечательному благосостоянию и возвышает политическое и общественное значение их населения. В то же время уменьшается престиж великих политических факторов средневековья - империи и папства, переживающих теперь, с прекращением династии Гогенштауфенов (1268 г.) и измельчанием лиц, занимавших папский престол, эпоху своего падения, и, взамен их, увеличивается значение мелких владетелей, которые, выступая против привилегий феодального дворянства, нередко опираются на города и осыпают их разными льготами.

Немецкое просвещение делает в эти два столетия значительные успехи: с 1348 г. до 1506 г. было основано в странах немецкой речи до 12 университетов (начиная с университета в Праге и кончая - во Франкфурте на Одере). Среднее образование распространяется не только духовными, но и светскими городскими школами. Все это способствовало культурному возвышению средних классов, начавших выделять из себя слой интеллигенции.

В силу всех этих причин, в сословной группировке этой эпохи буржуазия выдвигается все больше и больше, приобретает значение сословия, господствующего, если не юридически, то фактически, и задающего тон немецкой жизни и немецкой культуре. Если поэт XIII в. находил себе ласковый прием прежде всего в рыцарском замке, то теперь он ищет покровительства богатых городских общин. Начинается пора буржуазной литературы, мало похожей на только что миновавшую - рыцарскую. Последняя была аристократична, идеалистична и изящно художественна. Буржуазная литература, напротив того, проникается демократическими тенденциями, стремится к реализму и, ценя содержание выше формы, мало придает значения филигранной художественной отделке. Она уступает рыцарской литературе с точки зрения искусства, но превосходит ее разносторонностью своих тем и симпатий и широтою захвата жизни во всех ее разнообразнейших проявлениях.

Прежняя героическая и рыцарская поэзия не исчезает сразу, но постепенно мельчает и вырождается. Старые героические поэмы были собраны в сборник "Книги героев" (Heldenbuch), имевший большое распространение; другая компиляция XIV века под названием "Karlmeinet" объединяет различные поэмы об юности Карла Великого; такой же циклической обработке подверглись романы круглого стола в "Книге приключений" Ульриха Фютерера (около 1490 г.). Французская аллегорическая поэзия, типическим представителем которой можно считать знаменитый "Роман Розы", также имела распространение в Г. Таковы поэмы "Охота" Гадамара фон Лабера (около 1340 г.) и "Арапка" швабского рыцаря Германа Саксенгеймского. Последним плодом рыцарской придворной эпопеи обыкновенно считают поэму "Тейерданк", написанную Мельхиором Пфинцингом уже в начале XVI в. Стихотворные рыцарские поэмы все более и более начали переделываться в прозаические романы, приспособленные к вкусам широких слоев населения. Эти т. н. Volksbücher имели широкое распространение до самого XVIII в., и Гете в детстве еще зачитывался ими.

Эпигонами рыцарского миннезанга являются в это время граф Гуго фон Монтфорт (1357-1423) и тиролец Освальд фон Волькенштейн (ок. 1367-1445), из которых второй значительно выше первого по таланту. Но это были одиночные явления; вообще же, прежний миннезанг, спустившись из рыцарских слоев в среду городского населения, перешел в т. н. мейстерзанг, относящийся скорее к области рифмоплетства, чем истинной поэзии. Среди ремесленников многих городов образовались товарищества (древнейшее из них возникло в Майнце в XIV в.) для совместного культивирования искусства стихотворства, по типу цеховых организаций, с подробнейшей регламентацией заседаний и мелочной номенклатурой стихотворных форм и степеней участников от простого члена до "мастера". У таких мейстерзингеров поэзия превращалась в шаблонное ремесло, в котором искусственная форма играла главную роль, а истинное дыхание жизни исчезло. Однако, такие товарищества пришлись по вкусу мало развитому населенно, и некоторые из них продолжали свое существование до XVIII и даже до XIX в. Параллельно с процессом вырождения рыцарской лирики и обращением ее в ремесленно-цеховую идет пышный расцвет народной песни, безыскусственной и искренней, правдивой и наклонной к реализму, затрагивающей самые разнообразные явления жизни и умеющей индивидуализировать типы и положения.

Успех замечается и в области драмы, начатки которой относятся к предыдущим периодам. Струя реализма начинает пробиваться и здесь, прежняя мистерия строго-религиозного характера, писавшаяся на латинском языке, уступает место мистериям на языке народном, уделяющим много места изображениям из окружающей действительности и нередко с комическим оттенком. Наряду с мистериями пасхального и рождественского циклов, драматической обработке подвергаются также разнообразные библейские темы и легенды; таковы пьесы: "О мудрых и неразумных девах", "Theophilus", "Frau Jutta" и др.

Нарождается также бойкий, веселый и грубый фарс в форме т. н. масленичных пьес (Fastnachtsspiele). В этой области в XV в. прославились два нюрнбергских писателя: Ганс Розенблют и Ганс Фольц. Большое развитие получает поэзия дидактическая и сатирическая, замечательные памятники которой относятся еще к XIII в. (см. выше). В 1330 г. появился первый немецкий сборник басен "Драгоценный камень" (Edelstein) доминиканца Ульриха Бонера из Берна. Другой швейцарский монах Конрад из Амменгаузена закончил в 1337 г. дидактико-аллегорическую поэму "Шахматная книга" (Schachzabelbuch), возникшую под влиянием проповеди ломбардского доминиканца второй половины XIII в. Якова de Cessolis и изображавшую под видом шахматных фигур различные сословия и положения. Поэтами с резко выраженной дидактической окраской выступают два австрийца второй половины XIV в.: Генрих Тейхнер и Петр Зухенвирт. Сатирическая поэзия представлена в особенности новой переделкой Roman de Renart, появившейся на нижне-немецком языке под заглавием Reineke Vos и представляющей перевод фламандской переделки французского романа, начатой в XIII в. Виллемом и законченной в XV в. Генрихом ван Алькмар. Немецкая проза, почти не существовавшая до половины XIII в., значительно обогащается в течение XIV и XV вв. Наиболее видными ее формами, наряду с упомянутыми выше рассказами и романами, являются теперь хроника и проповедь. Таковы "Альзасская хроника" Кёнигсгофена, "Тюрингенская хроника" Роте, "Бернская хроника" Фюстингера. Проповедь имела своим главным представителем в XIII в. францисканца Бертольда Регенсбургского, прославленного проповедника, собиравшего толпы слушателей. В XIV в. действуют знаменитые немецкие мистики, принадлежавшие к доминиканскому ордену: Генрих Экгарт († в 1327 г.), Иоганн Таулер († в 1361 г.) и Генрих Сузо († в 1366 г.) Выставив основою истинной религии "слияние души с Божеством", они во многом разошлись с католической догмой и подвергались обвинениям в ереси, но в то же время имели большой успех в народе, среди которого начало пробуждаться религиозное сознание, искавшее самостоятельных путей, и в значительной степени подготовили реформационное движение.

IV. Гуманизм и реформация. С конца XV в. итальянская литература эпохи Возрождения начинает оказывать сильное воздействие на Г. Здесь также образуется гуманистическое движение, боровшееся за новые идеалы просвещения, гуманности и прогресса. Центрами его сделались богатые юго-западные города: Аугсбург, Нюрнберг, Страсбург, а также университеты эрфуртский, тюбингенский и др. В Аугсбурге действовал Конрад Пейтингер (1465-1547), историк и богослов, в Нюрнберге - Вилибальд Пиркгеймер (1470-1530), видный гуманист и соратник Пейтингера, в Страсбурге - целая группа т. н. эльзасских гуманистов: Яков Вимфелинг (1450-1528), примыкавший отчасти к прежнему богословскому направлению, но много сделавший для немецкого просвещения и реформы образования; Себастьян Брант (1457-1521), историк и поэт, всего более прославившийся своей сатирой "Корабль дураков" (Narrenschiff, 1494 г.), по своему общему характеру примыкающий к средневековой немецкой сатире; Томас Мурнер (1475-1537) также подвизался преимущественно в области сатиры (Narrenbeschwörung, 1512 г., Schelmenzunft, Gäuchmatt, Vom grossen lutherischen Narren и др.). С Аугсбургом и Нюрнбергом связаны также имена величайших художников немецкого Ренессанса - Гольбейна и Дюрера, затронутых гуманистическим движением. В эрфуртском университете выдавался Муциан Руф (1471-1526), своим общим направлением всего более напоминающий итальянских гуманистов, в тюбингенском университете славился Генрих Бебель (1472-1518), бывший также выдающимся сатириком (Triumphus Veneris, Facetiae). Подобно Италии, в Г. появились поэты, писавшие на латинском языке; первое место между ними занимает Конрад Цельтес (1459-1508); вслед за ним можно поставить Эобана Гесса (1488-1540). Едва ли не самым выдающимся представителем науки в эпоху гуманизма был Иоганн Рейхлин (1455-1522), прозванный "Фениксом Германии", талантливый эллинист и гебраист, положивший начало изучению еврейского языка.

Его спор в защиту еврейских книг против перекрещенного еврея Пфефферкорна был целым событием общественно-литературного значения и вызвал к жизни знаменитую сатиру "Epistolae obscurorum virorum" (I ч. 1515 г., II ч. 1517 г.), которою гуманисты начали свою борьбу с обскурантами и завоевали себе общественные симпатии. С уничтожающим остроумием были осмеяны здесь представители "темных людей" со всем их невежеством, схоластицизмом, умственным убожеством и развращенностью. Сатира вышла из эрфуртского кружка, руководимого Муцианом Руфом и Кротом Рубеаном при сотрудничестве Ульриха фон Гуттена (1488-1523). В лице Гуттена гуманизм оказал мощную поддержку начавшемуся реформационному движению. Это был, можно сказать, последний рыцарь "без страха и упрека", сражавшийся пером и мечом за религиозное освобождение Г. Против папства и римской курии им направлен был целый ряд талантливых и едких памфлетов: "Вадиск, или римская троица", "Булла или буллоубийца", "Воззвание к немецкому народу" и др. В других произведениях он ополчается против схоластики ("Nemo"), громит жестокость правителей ("Phalarismus") и т. д. В последние годы своей рано оборвавшейся жизни Гуттен шел рука об руку с Лютером, с энтузиазмом поддерживая смелого реформатора. Гораздо сдержаннее и недоверчивее отнесся к Лютеру Эразм Роттердамский (1466-1536), голландец по происхождению и космополит по симпатиям, занявший центральное положение среди европейских гуманистов эпохи и лишь отчасти связанный с Германией. По прекрасному замечанию проф. Стороженко, Эразм выражает высший уровень умственной и нравственной культуры эпохи Возрождения; сочинения его были арсеналом, откуда защитники свободы мысли и религиозной терпимости заимствовали свое оружие, "оселком, на котором они его оттачивали". Остроумнейший сатирик и тонкий психолог человеческой природы в "Похвале глупости" (Encomium moriae, 1509 г.), высокий моралист в "Наставлении христианскому воину" (Enchiridion militis christiani) и в "Наставлении христианскому государю" (Enchiridion principis christiani), большой знаток и ценитель классической древности в "Пословицах" и "Разговорах" ("Adagia" и "Colloquia"), выдающийся филолог в издании греческого Нового Завета с латинским переводом и, кроме того, блестящий писатель вообще, - Эразм отразил наиболее всесторонне и полно самые прогрессивные течения современной ему мысли и оставил глубокий след в литературной истории.

В лице своих главных представителей гуманизм подготовил почву для восприятия идеи реформации. Ее энергичному деятелю Мартину Лютеру (1483-1546) принадлежит почетное место и в истории немецкой литературы и немецкого языка. Своим мастерским переводом Библии (1522-1534) он, если не создал, то упорядочил ново-верхне-немецкий литературный язык, который начинал постепенно вырабатываться из средне-верхне-немецкого в течение предыдущих столетий, но не успел еще вполне сформироваться. Его Библия, кроме того, стала краеугольным камнем образования и просвещения широких слоев немецкого народа и много содействовала его культурному единству. Тому же содействовали его проповеди, основанные на толковании Библии (1522-1546), прекрасные и искренние духовные песни и гимны (1523-1524), его памфлеты, в которых он проповедовал идеи реформации.

Вместе с реформацией интересы религии и церкви снова стали на первый план в немецкой литературе, которая начинает изобиловать полемическими сочинениями за лютеранство и против него. Эта полемика проникает всюду: в сатиру, памфлет, масленичные пьесы (таковы пьесы бернского гражданина Николая Мануэля) и т. д. Нельзя не признать, что реформация наносит существенный ущерб гуманистическому движению, ставя на место его общечеловеческих культурных идеалов более узкие и ограниченные цели, не всегда благоприятные первым. К тому же лютеранство вскоре впадает в односторонность, создает собственную узкую и нетерпимую догматику, шедшую в разрез с гуманитарными задачами. В результате вскоре начинает замечаться понижение литературного уровня.

Реформация выдвинула на первый план религиозные интересы до такой степени, что в Германии не наблюдается того возрождения художественной литературы, которое имело место в Италии, Франции и Англии в XVI в. Под напором реформации гуманистическое движение прекратилось слишком рано и не было в состоянии оказать на художественную литературу того благотворного воздействия, которым оно сопровождалось в названных странах, богатых художниками слова. Немецкая литература XVI в. продолжает в значительной степени традиции средневековой литературы. Это замечается у плодовитейшего писателя эпохи Ганса Сакса (1494-1576), нюрнбергского башмачника и мейстерзингера, прославившегося в особенности своими "карнавальными пьесами" (Fastnachtsspiele), но упражнявшегося во всех видах литературы, бывших тогда в ходу. Сторонник Лютера, которого он приветствовал в одном из своих стихотворений, как "виттенбергского соловья", Сакс остался незатронутым гуманистическим движением и по своему миросозерцанию примыкает скорее к буржуазии конца средних веков. Он был типичным бюргером-самоучкой, наивным, честным и правдивым, добросовестным и горячим патриотом, умевшим наблюдать жизнь и отзываться искренне на ее явления, придерживаясь того реализма, который уже вошел в обиход буржуазной литературы. Слабой стороной его является отсутствие настоящего вкуса, чувства художественной меры и широты миросозерцания, в чем ярко проявляется его далекость от изящной духовной культуры Возрождения и ее гуманитарных идеалов.

Ганс Сакс - самый самобытный писатель XVI в. Другие подчиняются в большей мере иностранным образцам. Вальдис, Ребхун и Фришлин вводят школьную латинскую комедию. С другой стороны, начинается влияние английской драмы через посредство наводняющих Германию трупп английских актеров, т. н. "английских комедиантов". В английской манере пишут драмы герцог Юлий Брауншвейгский (в 1593-1594 гг.) и Яков Айрер (в 1595-1605 гг.). Из сатириков-стихотворцев обращают на себя внимание Рингвальд (1531-1599) и Ролленгаген (1542-1609). Наряду с ними нужно назвать Паули, сборник рассказов которого "Schimpf und Ernst" (нап. в 1522 г.) выдержал до конца века около сорока изданий. Большою популярностью пользовалась также книга рассказов о приключениях плутоватого крестьянина Тиля Эйленшпигеля, написанная на нижне-немецком языке в 1483 г. и переведенная на верхне-немецкий в 1515 г. Грубые подвиги продувного малого пришлись как нельзя более по вкусу тогдашней невзыскательной публике, чем и объясняется широкая распространенность "Эйленшпигеля", переводившегося и на другие языки. В нашей литературе он был известен под неясным заглавием "Совестдрала", представляющим искажение польского названия "Совы зерцало" (буквальный перевод собственного имени Эйленшпигеля). Всех предыдущих сатириков превышает своим талантом эльзасец Иоганн Фишарт (приблизит. 1547-1590 гг.). Это был гуманистически образованный человек, хорошо знавший древние языки и несколько новых, много путешествовавший по Европе и много наблюдавший. Многочисленные сочинения его, как самостоятельные, так и переводные, весьма разнообразны по своему содержанию: сатирик и юморист совмещаются в нем с протестантским публицистом и патриотом. Страстный защитник протестантства, он пишет полемические сочинения против католиков и в особенности иезуитов ("Jesuiterhütlein", "Bienenkorb" и др.), сочиняет духовные песни, составляет поучительные книжки ("Ehezuchtbüchlein") и т. д. Наряду с религиозностью у него играет большую роль и патриотизм; таково его стихотворение "Glückhafftschiff", прославляющее быстрое плавание по Рейну цюрихских граждан до Страсбурга. Сатира его отличается большим остроумием, меткостью, непосредственностью, но, вместе с тем, согласно со вкусами эпохи, и значительною грубостью. Здесь он начал со стихотворной переделки "Эйленшпигеля", а закончил подражанием роману Раблэ "Гаргантюа и Пантагрюэль". Главный труд Фишарта представляет из себя не что иное, как перевод и перелицовку на немецкие нравы первой книги знаменитого французского романа, увеличенной им почти втрое. При широком и талантливом захвате отрицательных явлений немецкой жизни, отражающихся в его сатирическом зеркале, при мастерстве и редком изобилии реалистических деталей, при замечательном богатстве, яркости и силе языка, Фишарт, однако, страдает отсутствием чувства меры и художественного изящества; его сатира и юмор часто чересчур грубы и безвкусны. Тлетворное влияние эпохи помешало тому, чтобы его крупный талант, возвышающий его на первое место среди писателей XVI в., достиг художественной законченности.

М. Розанов.

XVII-й век. Общий подъем духа, ознаменовавший реформационную эпоху, был непродолжителен. Развитие идей гуманизма в Г. скоро было насильственно приостановлено, и великое умственное движение, обещавшее так много, вместе с протестантизмом было перенесено в Англию, где оно продолжало расти и развиваться, чтобы почти двести лет спустя, через посредство французского "Просвещения", возродиться вновь в Г. Немецкие писатели XVIII века, являясь последователями Вольтера и Руссо, в сущности, вступают лишь снова на путь, с которого некогда свернули их предки. Причин, почему реформационному движению, поднятому в Г. во имя полного освобождения духа, не суждено было завершиться в Г. же, - много. Виноват, прежде всего, тот исключительно церковный характер, который, чем дальше, тем больше принимает реформация в Г.; виновато суровое упрямство Лютера, который очень быстро, хотя, может быть, и не вполне сознательно, заменяет сверженный им папский авторитет новым - своим собственным, и, отвергая из-за догматических разногласий швейцарских реформаторов, способствует расчленению протестантизма на бесчисленные секты, которые, препираясь между собой, забывают об общем враге и оказываются бессильными при первом энергичном натиске этого врага. Но больше всего виноваты печальные политические условия, в которых находилась Г. в XVI веке. Антинациональная, клерикальная политика Карла V оттолкнула от него большинство германских князей, приверженных делу реформации, и окончательно подорвала престиж центральной императорской власти. Не видя иной возможности спасти свое дело, реформаторы ищут заступничества у мелких князей, уходят от народа, из которого вышло реформационное движение, проповедуют полную покорность власти и, чем дальше, тем больше играют в руку абсолютизму. Князья же, совершенно утратив сознание национального единства, преследуют только свои личные интересы, интригуют друг против друга, втягивают в свои препирательства иностранцев, продают им свои земли и пр. При этих условиях умственная жизнь, если не совсем замирает, то чахнет и вырождается, замыкаясь все больше в тесный круг религиозных или даже только церковных интересов. Протестанты спорят с католиками, лютеране с кальвинистами, кальвинисты преследуют вольнодумца Сервэ. В то время, как англичане, французы, нидерландцы борются за свои гражданские права, за национальную свободу, - немец испытывает восторг или ненависть только, когда речь идет о победе или поражении его церковной секты. Свободное развитие науки совершенно остановилось, всюду провозглашается возврат к средним векам, протестантская наука впадает в ту же самую схоластику, против которой она некогда боролась под знаменем гуманизма. Философия вновь объявляется служительницей богословия, она нужна только для объяснения и подкрепления новыми доказательствами церковных догматов,- и в то время, когда в Англии Бэкон создает эмпирический метод естественных наук, протестантская Г. отказывается ввести у себя григорианский календарь, так как реформа летосчисления исходит от папы, т. е. от дьявола. Вместе с наукой гибнет и искусство, гибнет и художественная литература. Латынь вновь начинает господствовать в школах; начавшая было развиваться в XVI веке народная литература (Лютер, Ганс Закс) глохнет и замирает; на смену ей идет ученая, аристократическая литература, в действительности сводящаяся почти всецело к слепому и бессмысленному подражанию иностранным образцам. Народная драма, лучшие образцы которой дал в свое время Ганс Закс, уступает свое место сухой школьной комедии и чопорной напыщенной драме иезуитов, служащей целям религиозной пропаганды. Чуть ли не единственной литературной формой, которая оказалась не вполне отчужденной от народных традиций, в которой народ еще мог выражать свои чувства, чаще свои страдания, становившиеся из года в год более тяжелыми, - приходится признать протестантский церковный гимн (Kirchenlied), в том виде, в каком он представлен, напр., у Пауля Гергардта (1607-1676). Во второй половине XVII века манерность и схоластика вторгаются и сюда.

В 1618 году, наконец, вспыхнула война, которой суждено было продолжаться ни более, ни менее, как целых 30 лет, и задержать развитие немецкой культуры, по крайней мере, на столетие. Тяжелобольная, Г. втянулась в эту войну позорнейшего унижения, войну без определенной цели, без душевного подъема, без идейной подкладки, - и вышла из нее измученной до смерти, полуживой, окончательно расчлененной политически. Гегель весьма остроумно называет государственный строй тогдашней Германии "конституционной анархией". Государственному абсолютизму соответствует такой же церковный. Богословие является почти единственной наукой, изучаемой в университетах. В средней школе преподавание математики и истории введено было лишь в XVIII веке. Отчуждение между классами достигло крайних пределов. Крестьянин - раб помещика, вьючное животное.

Выход из этого печального положения был возможен лишь при условии, чтобы застывшая жизнь снова пришла в движение, чтобы Г. снова начала чувствовать себя нацией, а не государством или союзом государств; нужно было новое жизненное содержание. В этом-то огромное значение возвышения одной из германских держав, Пруссии, и деятельности Фридриха Великого. Но само собой разумеется, что поворот к лучшему начался еще раньше. Раны, нанесенный войной, постепенно зарастают, и совершенно справедливо замечание Геттнера, что именно то, что больше всего возмущало немецких патриотов и придавало всей немецкой жизни смешной и уродливый характер - страсть ко всему иностранному, - было также одной из причин постепенного подъема. Подражание иностранцам внесло в Г. множество новых идей и более совершенных литературных форм, - и если в начале все это перенималось бестолково, то понемногу немцы все-таки научились отличать хорошее от плохого и не просто уже воспринимали, а самостоятельно перерабатывали материал, который давали им иностранцы.

Немецкая литература XVII и начала XVIII века последовательно проходит все те стадии, которые прошла литература Италии и Франции в эпоху Возрождения. Гуманизм и классицизм XVI века сменяются чопорной манерностью и вычурностью стиля Barock, а вслед за ним является холодный академизм XVIII века, т. наз. французский ложноклассицизм. Но если писатели Франции и Италии умели наполнять классические формы национальным содержанием, то в Г. все дело ограничивается культивированием чуждых духу нации внешних форм, лишенных всякого содержания. Однако, этому культу внешних форм в тех небольших кружках, которые только и интересовались поэзией, придавали огромное значение. Писатель, больше всего способствовавший торжеству итальянского вкуса в Германии, Мартин Опитц (1597-1639) был провозглашен "отцом немецкой поэзии". В настоящее время его заслуги кажутся нам весьма незначительными. В своей "Книге о немецкой поэзии" (Buch von der deutschen Poeterey, 1624) он, в сущности, знакомит начинающих писателей лишь с несколькими техническими приемами, главное же - устанавливает правила тонического стихосложения, долженствующего заменить старое, силлабическое. Тот факт, что такую "реформу" могли вменить писателю в огромную заслугу, лучше всего характеризует эпоху, замкнутую, педантическую, не имеющую понятия об истинном художественном творчестве. Стихи Опитца и его последователей, поэтов так наз. первой Силезской школы, отличаются почти полным отсутствием содержания, при крайне тщательной отделке внешней формы. Главное внимание обращается на правильное чередование ударений, чистоту рифм и красивый подбор эпитетов. Крупицу истинной поэзии можно найти разве только в стихах Симона Даха (1605-1659) и Пауля Флеминга (1609-1640; сопровождал в 1633-1639 гг. голштинское посольство в Россию и Персию), не утративших еще связи с народной поэзией и подчас умеющих просто и искренно выражать свои чувства. Большинство других Силезцев "сближение поэзии с жизнью" понимает в совершенно особенном смысле, следуя опять-таки иностранным образцам: меценатство итальянских князей привело к чрезвычайно усердному культивированию так называемой "поэзии на случай"; немецкие поэты перенимают этот обычай, но в виду совершенно иных общественных условий получается нечто чудовищно-пошлое - бесконечный поток банальнейших стихов на крестины, свадьбы, похороны, сочиненных на заказ и ставящих восторженность чувства в зависимость от размеров обещанного вознаграждения.

На смену первой Силезской школы идет вторая, которая перенимает напыщенность, манерность и вычурность романских литератур второй половины XVII века, т. е. тот стиль, возникновение которого в Италии связано с именем Марини, в Испании с Гонгорой. Главные представители этого направления в Германии - Христиан фон-Гофмансвальдау (1617-1679) и Даниил Каспар фон-Лоэнштейн (1635-1683). Характерной особенностью поэзии второй Силезской школы является крайний эротизм, доходящий весьма часто до грубой порнографии, при всем том, однако, совершенно рассудочный и холодный, так как он не имел никакой реальной основы. Все эти игривые мадригалы и канцоны сочинены людьми, занимавшими видное общественное положение и ведшими безукоризненную личную жизнь, но своим писательством оправдывавшими слова Лессинга, что нет ничего ужаснее педанта, притворяющегося легкомысленным.

Крайности второй Силезской школы вызвали оппозицию группы писателей, во главе с Христианом Вейзе (1642-1708), ректором циттауской гимназии. Они не замедлили впасть в противоположную крайность, ставя на место вычурности и чопорности скучнейшую сухую прозу, за что их и окрестили "водяными поэтами" (Wasserpoeten). Впрочем, к этой группе принадлежал единственный действительно гениальный поэт Германии этой эпохи - Иоганн Христиан Гюнтер (1695-1723), лирик Божьей милости, сумевший выразить истинную страсть и глубокие душевные переживания даже в тех неуклюжих формах, в которые втискивала его школьная традиция. Гюнтер не был понят современниками; биография его - маленькая потрясающая трагедия.

Обе Силезские школы культивировали по преимуществу лирическую поэзию, но влияние их тенденций сказывается и на романе и - еще сильнее - на драме. Старый рыцарский роман окончательно отжил свой век; зато, в подражание испанским и итальянским образцам, процветает пастушеский и "галантный" любовный роман. Произведения этого рода производят совершенно карикатурное впечатление: слишком велика разница между действительной жизнью немецкого общества и изображенными в романах приторно-слащавыми пастухами и кавалерами. Больший интерес возбуждает другой вид повествовательной литературы, также восходящий к Испании, - роман приключений. Среди романов этого типа есть хоть одно выдающееся художественное произведение; это - "Приключения Симплициссимуса", вышедший в 1668 г. роман Христофора фон Гриммельсгаузена (1625-1676). В романе отчасти рассказываются собственные похождения автора, бывшего свидетелем всех ужасов 30-летней войны, и уже поэтому одному он дает чрезвычайно живую, но и глубоко печальную картину Германии X VII века, растерзанной, обнищавшей и развращенной.

Печальнее всего положение немецкой драмы. Народная драма умерла, действие школьной драмы, естественно, ограничено весьма небольшим кругом людей. При княжеских дворах начинает появляться опера - сперва итальянская, потом тексты пишутся и немецкими авторами ("Дафна" Опитца, 1627). Силезцы сочиняют и трагедии в классическом стиле, подражая французам и голландцам (Лоэнштейн, Грифхус 1616-1664), но большинство этих пьес едва ли предназначалось для сцены. Народ удовлетворял свою жажду зрелищ иным путем, - его обслуживали так называемые английские комедианты. Уже в конце XVI века на континенте появляются странствующие труппы английских актеров, разыгрывающих драмы Шекспира и его современников. Успех их в Г. был очень велик; некоторые из них нашли выгодным для себя не возвращаться в Англию, заменить английский язык немецким и пополнять свой персонал уже немецкими артистами. К концу XVII и началу XVIII века за этими бродячими труппами осталось лишь название "английских". В репертуаре, однако, по-прежнему преобладали английские пьесы, но искаженные до неузнаваемости в соответствии с культурным уровнем зрителей. На крепкие нервы толпы, привыкшей за 30 лет войны к самым ужасным сценам, можно было действовать лишь очень сильными средствами. Поэтому, из трагедий Шекспира наибольшей популярностью пользовался, напр., "Тит Андроник", но и из него выброшено все то, на основании чего мы теперь готовы признать эту кровавую пьесу созданием Шекспира; оставлены лишь сцены убийств, злодейств и гнусностей, прибавлены даже новые. Рядом с кровопролитными сценами очень большое место занимают сцены комические, не менее грубые. Шут (Гансвурст) является постоянным действующим лицом во всех пьесах, и исполнителю роли дана полная свобода импровизировать. От попыток Шекспира теснее связать фигуру шута с драматическим действием не осталось и следа.

Рационализм и Просвещение. Около 1700 года немецкая литература находится в состоянии наибольшего упадка. Но в первую четверть нового столетия начинается постепенный подъем. Прежде всего, наука пытается сбросить с себя богословскую опеку. Независимость ее уже в XVII веке отстаивали Пуфендорф и Томазиус, а в лице Лейбница (1646-1716) Г. получила своего первого великого философа. Правда, он писал почти исключительно по латыни, а если хотел быть популярным, то предпочитал французский язык немецкому. Но ученик его, Хр. Вольф (1679-1754) - первый профессор в Германии, читавший свои лекции на немецком языке. Он доказывает независимость морали от религии, протестует против взгляда на философию, как на служительницу теологии, и, в общем, проповедует крайний, несколько сухой и отвлеченный рационализм. Этот рационализм его ученик, Иоганн Христофор Готтшед (1700-1766), перенес в область художественной литературы. Его деятельность знаменует собою начало новой эры.

Германское искусство. II. А. Менцель (1815-1905). Концерт в Сан-Суси. (Берлин. Национальная галлнрея)

Огромная заслуга Готтшеда состоит в том, что он первый в Германии попытался отвести искусству должное место в ряду других проявлений человеческого духа. Провозглашая науку и поэзию равноправными, он положил конец эпохе, когда на поэта смотрели, как на поставщика стихов на разные случаи семейной, общественной и придворной жизни, и должности придворного поэта и шута часто объединялись в одном лице. Лейпцигский профессор Готтшед не считал унижением своего достоинства издавать беллетристические журналы и сочинять трагедии, постановкой которых он сам руководил. Он же написал первую немецкую научную грамматику, риторику и поэтику. Но этот рационалист до мозга костей сам был лишен всякого поэтического чутья. Как серьезно он ни относился к искусству, - в сущности, он видел в нем только разновидность науки, главной целью его считал нравственное поучение и требовал от поэта не столько таланта, сколько точного соблюдения "правил". Будучи совершенно антипоэтической натурой, он не мог создать сколько-нибудь основательной теории искусства, а повторял в своей "Kritische Dichtkunst" (1730) положения Буало и Баттё, которые в его передаче окончательно превратились в ряд сухих, схоластичных рецептов, как писать. Определяя искусство, как подражание природе, он решительно отрицает всякий свободный полет фантазии. Высшими образцами для него являются греки, но он советует своим соотечественникам обращаться не прямо к ним, а к французам, которые, по его мнению, вполне прониклись духом классического искусства.

Больше всего Готтшеду обязана немецкая драма. Торжественно изгнав Гансвурста, переводя Корнеля, Расина, Мольера и подражая им в своих собственных пьесах, он восстановил порванную связь между серьезной литературой и сценой. В сравнении с дикими представлениями странствующих комедиантов его сухие академические трагедии представляют огромный шаг вперед, и без Готтшеда немыслима была бы и реформаторская деятельность Лессинга.

Готтшед расчистил путь новому поколению писателей, но большего он не мог сделать. Он этого, однако, не понял и продолжал играть роль диктатора, когда в нем уже не было надобности; тогда новое движение перешагнуло через него. Имя его стало синонимом глупого и смешного педанта, и лишь XIX век сумел объективно оценить его заслуги. Первый удар его авторитету был нанесен грубой полемикой с швейцарскими писателями Бодмером (1698-1783) и Брейтингером (1701-1774), воспитанными на английских образцах, на Мильтоне и Аддисоне. В сущности, Бодмер был такой же рационалист, как Готтшед, также видел цель и смысл искусства в нравоучении; но он яснее Готтшеда сознавал значение творческого таланта, без которого не может быть никакой поэзии, и лучше его понимал, что "правила" не суть нечто абсолютное, а создались эмпирическим путем. Главное же, - швейцарцы сумели уловить настроение момента, и когда в лице Клопштока выступил первый истинный поэт-художник, восторженно приветствовали его, тогда как Готтшед осыпал его грубыми насмешками и бранью.

Имя Фридриха Готлиба Клопштока (1724-1803) стоит во главе новой немецкой литературы. Эта литература является завершением идей гуманизма и реформации. Но если движение XVI века было общим, всенародным, то литература XVIII века является уже созданием ряда отдельных, независимых друг от друга, более или менее замкнутых в себе личностей. Общие настроения и стремления эпохи составляют лишь фон, на котором вырисовываются фигуры героев. Однако, дух, движущий каждым из них, тот же, что в XVI веке. Реформация освободила умы лишь принципиально, XVIII век стремится к фактической свободе духа, ломая и те преграды, которых не посмела коснуться реформация или которые она сама воздвигла вновь. Сентиментализм, объявляющий в средине XVIII века войну одностороннему рационализму "Просвещения", все же связан с просвещением тем, что он стремится к утверждению миросозерцания, которое не признает никаких законов, кроме законов духа и природы, и никакой иной ответственности, кроме ответственности перед собственной совестью и живыми потребностями сердца. Такой взгляд на жизнь дает наибольший простор для индивидуального развития, и отдельные гениальные личности и создают теперь национальную литературу Г., ища в творчестве только самоопределения. Обособленность и замкнутость великих немецких писателей в значительной степени объясняется и общественными условиями тогдашней Г. Не было общих для всей нации задач и идеалов. Просвещенный абсолютизм держал все и всех под опекой, и если гениальная личность хотела чем-нибудь проявить себя, то она могла сделать это лишь в очень тесных рамках, - именно, культивируя свою собственную внутреннюю жизнь и художественно выражая свои переживания. Правда, во второй половине XVIII века нация начинает пробуждаться. Фридрих Великий еще больше своими либеральными реформами, чем своими войнами, приковывает к себе всеобщее внимание, возбуждая восторг и в тех государствах Г., которые в Семилетнюю войну стояли на стороне его врагов. Национальное самосознание пробуждается и быстро растет. Можно уже не стыдиться, как 50-60 лет назад, своей принадлежности к германскому народу. А в то же время из Франции уже доносятся первые раскаты надвигающейся грозы. Настроение в Г становится все более напряженным, но напряжение это пока может выразиться только в литературе, да и то нет одного, общего для всех направления, а каждый идет своим путем.

Чего не могли достигнуть Готтшед и Бодмер своими правилами и теориями, то явилось сразу само собой с выступлением истинного творческого таланта в лице Клопштока. Клопшток - первый немецкий писатель, который в поэзии видел не отрасль науки, не ремесло и не время препровождение, а призвание и цель своей жизни, для которого искусство было, прежде всего, средством выразить наполнявшие его душу чувства, который творил потому, что не мог не творить. Нам теперь может показаться странным, как этот чистейший лирик мог потратить 25 лет своей жизни на сочинение огромной поэмы "Мессиада" (1748-1773), - но Г. XVIII в. нужен был Гомер, и Клопшток стал им, как мало он ни подходил к этой роли. Осуждали Клопштока и за выбор сюжета, мало подходящего для героической поэмы, - но также неосновательно. Идеализм массы, как вполне справедливо заметил уже Гете, в то время только и мог высказываться в религиозном энтузиазме.

Однако, несмотря на ее огромное значение, деятельность Клопштока все же является только подготовительной. Значительная часть общества и после "Мессиады" оставалась равнодушной к родной литературе. Воспитанные на французских писателях, высшие классы не находили у Клопштока той легкости и красоты, которую они ценили выше всего в художественном произведении. Поклонникам английских рационалистов и Вольтера ничего не говорил и религиозный пиетизм немецкого поэта. Заинтересовать эти немногочисленные, но влиятельные общественные группы немецкой литературой выпало на долю писателя совершенно иного типа, чем Клопшток, - Христофора - Мартина Виланда (1733-1813). В его многочисленных рассказах и повестях в прозе и стихах читатели находили те же идеи, которые прельщали их в произведениях любимых ими французских писателей; все высказывалось в легкой, изящной форме, языком, одинаково далеким от торжественности Клопштока, как и от сухого академизма Готтшеда. Виланд мало-помалу приучил воспитанное на французской литературе немецкое общество искать удовлетворения своей любви к чтению в книгах на родном языке и тем подготовил почву для писателей следующего поколения.

Новаторами совершенно другого рода, чем Клопшток и Виланд, являются Винкельман (1717-1768) и Лессинг (1729-1781). И здесь разрыв с прошлым, но совершает его уже не самостоятельная творческая сила, а критика и наука. Деятельность их знаменует собою окончательное падение престижа ложного классицизма; они разрушают его, противопоставляя ему истинный классицизм, истинную, не искаженную французами, красоту древнего искусства. Уже в первой своей книге "Мысли о подражании греческим произведениям в живописи и скульптуре" (1755 г.) Винкельман верно определяет характерные свойства античного искусства словами "благородная простота и спокойное величие". Девять лет спустя, он в первом томе "Истории древнего искусства" дает новую эстетическую теорию, основанную не на общих рассуждениях, а на внимательном изучении подлинных памятников искусства. Однако, он впадает при этом в роковую ошибку: цель и сущность искусства, по его мнению, - создание идеальных, т. е. возвышающихся над действительностью форм; идеальным же он называет образ, который не присущ никому, не выражает никакого определенного настроения, чувства или страсти, короче говоря - лишен всяких индивидуальных черт. Красота подобна чистой воде, которая тем лучше, чем меньше в ней вкуса и цвета. Поэтому Винкельман так высоко и ценит античное искусство, что оно кажется ему совершенно идеальным, отрешенным от всего земного и временного. Греки в наибольшем совершенстве воплотили общий для всех времен и народов идеал красоты, и потому их искусство является образцом для всех.

Ясно, что подобная теория вновь должна была толкнуть развитие искусства и литературы на путь подражательности; но важно уже то, что характер классического искусства был истолкован правильно, и тем создана возможность примирить в новом искусстве требования воспитанного на классических образцах гуманизма, от которого отречься было уже невозможно, с национальными идеалами и запросами. Попытки Клопштока еще не вполне разрешили эту задачу; она раньше всего была разрешена именно в той области литературы, которая недавно еще находилась в самом плачевном состоянии - в драме.

Новую немецкую драму создал Лессинг. Великое значение его в том, что созидание и разрушение постоянно идут у него рука об руку, что он своими собственными произведениями мог подтвердить справедливость своих теорий, чего не было дано ни Готтшеду, ни Бодмеру. Ясность и подвижность - отличительные свойства его ума. Он не знает высшего наслаждения, как разобраться в каком-нибудь запутанном вопросе, определить границы, смысл и характер того или иного явления. Он не может долго останавливаться на одном предмете; едва он уяснил себе его сущность, как он перестает интересоваться им и бросается к другому. В вечном, пытливом и беспокойном искании и сам он видит смысл и цель своей жизни. Ясно, что писателя с таким складом ума больше всего должна привлекать драма. И действительно, мы видим, как Лессинг, при всей разносторонности своих интересов, все вновь и вновь возвращается к вопросам драмы и театра, пока, наконец, в "Гамбургской драматургии" (1767-68) не подводит итогов своим наблюдениям и размышлениям. И он, как Винкельман, верит в абсолютный, обязательный для всех времен и народов, идеал красоты; "Поэтика" Аристотеля для него так же непреложна, как геометрия Эвклида, но лишь потому, что выставленные Аристотелем требования не есть нечто произвольно придуманное, а коренятся в самой природе драмы; потому-то Шекспир, совсем не знавший Аристотеля, все же не нарушает ни одного из его законов, что сплошь и рядом делают французы, верные лишь букве, а не духу "Поэтики". Отсюда сухость и неестественность их трагедий в сравнении с жизненностью шекспировских драм. Жизненного содержания Лессинг требует и от новой немецкой драмы, освободившейся от ложно-классических пут, и сам в своей "Минне фон-Барнгельм" (1767) дает первую национальную комедию, оперирующую не со старыми традиционными типами, а воспроизводящую живую действительность, в "Эмилии Галотти" - образец социальной трагедии и в "Натане Мудром" (1779) - благородную проповедь гуманности и веротерпимости.

Эпоха бурных порывов, Гете и Шиллер. В эстетических теориях Лессинга не трудно отметить два спорных пункта, именно - веру в абсолютный, вечно неизменный идеал красоты и взгляд, что истинное искусство доступно только людям, стоящим на высокой ступени умственного развития. В силу этого в его критике совершенно отсутствует историческая точка зрения, и он не в состоянии понять значение народной поэзии. Но уже при жизни Лессинга вокруг этих двух пунктов разгорается борьба, превращающаяся, наконец, в настоящую литературную революцию. Эта революция впоследствии получила название "периода бурных стремлений" (Sturm und Drangperiode). Борьба велась, однако, не из-за одних только эстетических принципов. В ней отразилось все страшное возбуждение умов в Г. в последнюю четверть XVIII века. Это - страстная борьба за права и свободу человеческой личности против всего, что сковывает ее, будь то церковь, государство или общество. Во Франции борьба, в конце концов, разразилась великой политической революцией. В Г. революционные порывы остаются на бумаге, но тем страстнее и интенсивнее велась литературная война.

Общая картина - поразительная. Трудно представить себе более полное противоречие между внутренней жизнью индивидуума, его стремлениями и требованиями и окружающим его реальным миром. Выше уже говорилось, что застой, отличающий всю первую половину XVIII века, ни в одной из европейских стран не ощущался так сильно, как в Г. Раздробленная на десятки мелких государств, из которых каждое вело свою политику, совершенно отсталая в экономическом отношении, Г. не могла породить великого общего движения, подобного французскому. Фридрих Великий поднял национальное самосознание, но сил хватило только на литературную борьбу. А после смерти Фридриха быстро наступила реакция; пробудившийся было интерес к общественным и политическим вопросам снова стал падать, и только позор Наполеоновских войн встряхнул Г.

Но чем печальнее действительность, тем смелее мечта. Именно в эти годы на сцену выступает группа молодых писателей, проникнутых таким глубоким преклонением перед личностью и ее правами, таким широким пониманием человеческой натуры, таким увлечением свободой мысли и чувства, как, может быть, ни одна из предшествующих и последующих эпох немецкой литературы. Отрешенность от жизни - самая слабая сторона "Sturm und Drang"'a. Но может быть именно поэтому в произведениях бурных гениев освободительные тенденции XVIIl в. нашли такое яркое выражение, как нигде больше, не исключая и тех стран, которым удалось перейти от слова к делу.

В новом движении нужно различать две стадии: подготовительную, время борьбы и искания ("Sturm und Drangperiode" в тесном смысле), и созидательную, классический период немецкой литературы, время критической философии Канта и художественного творчества Гете и Шиллера. Просвещение вернуло человеку сознание его достоинства; Винкельман противопоставил манерности ложного классицизма идеал чистой античной красоты; в творениях Шекспира, которого переводил Виланд и на которого указывал Лессинг, перед молодежью раскрылся целый мир страсти, поэзии и фантазии, и, наконец, формулу для всех своих стремлений и мечтаний бурные гении нашли у Руссо. В противоположность другим просветителям, настаивавшим, прежде всего, на правах разума, Руссо выдвигает момент чувства. Его идеал - всестороннее развитие личности, всех ее сил и способностей, а среди них первое место принадлежит именно чувству. Основные тенденции Sturm und Drang'a обыкновенно сводят к трехчленной формуле индивидуализма, сентиментализма и натурализма. Но элементом, объединяющим и обусловливающим все стремления эпохи, является сентиментализм. Чувство всегда индивидуально. "То, что я знаю и думаю, могут знать и думать и другие; сердце мое принадлежит только мне", говорит гетевский Вертер. Чувство же всегда естественно, оно менее всего может быть искажено и подавлено теми печальными внешними условиями, которые так сильно влияют на другие стороны человеческой души.

Руссо произвел сильное впечатление не только на молодежь, но и на старшее поколение. Лессинг готовил опровержение трактата Руссо о вреде наук, но признавался, что нельзя говорить о таких возвышенных мыслях иначе, чем с тайным благоговением. И то же смешанное с благоговением негодование чувствовал и Кант, последний, гениальнейший представитель просвещения, сам уже подорвавший веру в рационализм своей "Критикой чистого разума", и учением о категорическом императиве далеко оставивший за собой этику просветителей.

В том же Кенигсберге, где профессорствовал Кант, один из его учеников, молодой Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803), провозгласил Руссо своим евангелием. Развивая дальше мысли своего друга, "северного мага" Гамана (1730-1788), он ставите себе задачу провести в жизнь идеи Руссо по меньшей мере в одной области проявления человеческого духа - поэзии, в которой он видит уже не достояние одной какой-либо общественной группы, а дар всего человечества, его родной язык. Поэзия - выражение непосредственного чувства, и художественное творчество всегда бессознательно. Поэт в своем создании выражает свою собственную личность; личность же слагается под влиянием расы, среды, эпохи. Таким образом, падает понятие об абсолютной красоте, и на смену лессингова эстетического догматизма в "Критических лесах" Гердера (1769) выдвигается новый принцип - историко-психологический. Ту же идею Гердер переносит впоследствии и в другие области человеческого знания, становясь создателем совершенно нового взгляда на науку, отцом новой философии, нового богословия, новой истории и филологии ("Идеи к философии истории человечества", 1784-1791).

В лице друга и сотрудника Гердера, Вольфганга Гете (1749-1832), явился затем гениальный поэт эпохи, осуществивший своим творчеством те идеалы, на которые указывал Гердер.

Движущей силой жизни Гете было стремление к полному развитию индивидуальности, осуществлению идеала свободной личности на почве гармонической культуры, воплощению в своем собственном Я идеала всего человечества в жизни и в искусстве. Это стремление в первый период жизни и творчества Гете, когда его еще вполне можно причислить к "Sturm und Drang"'y, выражается лишь в виде неудержимой страстности, жажды жизни и буйного титанизма. В это время он создает "Геца фон-Берлихинген" (1773), "тип грубого, доброжелательного самоуправца в дикую анархическую эпоху", создает титанические образы Прометея, отказывающегося чтить богов, и Фауста, проклинающего школьную мудрость, - а в "Страданиях молодого Вертера" (1774) изливает все жалобы своего поколения на несовершенство социального строя и на отдаление увлекшегося ложной культурой человека от природы - единой богини молодых мечтателей.

Другой великий поэт той же эпохи, Фридрих Шиллер (1759-1805), переносит революционное негодование своего поколения в область политическую. Его юношеские драмы - "Разбойники" (1781), "Заговор Фиеско" (1783), "Коварство и любовь" (1784) - самый страстный протест против государственного, политического и социального гнета, под которым страдала тогдашняя Германия. Вокруг этих трех вождей, выступающих не сразу, а один за другим (Гердер стоит во главе движения, Шиллер замыкает его) группируется молодежь, выражающая те же мысли, проводящая те же тенденции, только в менее совершенной форме, горячо и страстно, но подчас и крайне туманно. Клингер (1752-1831), чья драма "Sturm und Drang" дала имя всей эпохе, отстаивает право свободной личности на самоопределение; Ленц (1751-1792) в сатирических комедиях восстает против классовых привилегий и милитаризма; Гейнзе (1749-1803) проповедует эмансипацию плоти и мечтает о коммунистической республике на "блаженных островах" греческого архипелага; Бюргер (1747-1794) пытается воскресить народную героическую балладу.

"Бурные гении" так же быстро сошли с литературной арены, как явились на ней. Ни одному из них не удалось произведениями своих зрелых лет оправдать надежды, вызванные его дебютом. Некоторые, как Ленц и Бюргер, кончили совсем печально, иные впоследствии отреклись от заблуждений юности, иные, как напр., Клингер, стали проповедниками мрачного пессимизма. Виновато, конечно, в значительной степени полное несоответствие их идеальных требований с действительностью. Как чужда была масса германского общества их стремлениям, видно хотя бы из того, что попытки создать реалистическую драму на практике привели лишь к торжеству слезливой мещанской комедии Коцебу, Иффланда, Шредера и др. Поэтам Sturm und Drang'a удивлялись, но их не понимали. Мир не удовлетворял их, но пересоздать его по своему идеалу им не хватало сил. Они не знали, с чего начать, не находили нигде точки опоры и потому не сумели даже ясно и точно формулировать своих требований. И таким образом их творчество, носящее на первых порах характер крайнего реализма, с течением времени становится все более фантастическим и оторванным от жизни.

Гете и Шиллер. Иным путем шло развитие двух великих поэтов Германии. Для "олимпийской" натуры Гете "Sturm und Drang" с самого начала являлся лишь переходной стадией. Страстный индивидуализм его юных лет превращается в сознательное стремление к всестороннему и вместе с тем гармоническому развитою всех своих сил и способностей, к установлению равновесия между Я и миром, достижимого лишь упорным трудом над собою, готовностью к самоотречению и самоограничению. "Man muss etwas sein, um etwas zu machen" (Нужно быть чем-нибудь, чтобы создать что-нибудь), говорил он в 1828 г. Эккерману, и достигнутое им давало ему право так оправдывать свой мнимый "эгоизм": "Я, как писатель, никогда не спрашивал: чего хочет масса, как мне быть полезным целому? Я стремился лишь к тому, чтобы самому стать мудрее и лучше, обогатить содержание своей собственной личности, - и потом высказывать лишь то, что я признал добром и истиной. И это производило действие и приносило пользу среди большого круга, но то было не целью, а совершенно необходимым следствием, как при всех действиях естественных сил" (Разг. с Эккерманом, 20 октября 1830 г.). И в образе "Фауста", который находит личное удовлетворение в борьбе против диких сил природы во имя общего блага, Гете на склоне дней воплотил весь смысл и все содержание своей жизни. Этапами по пути к "Фаусту" являются все произведения его зрелой поры от "Ифигении" (1779-1787) до "Странствий Вильгельма Мейстера" (1821-1829).

Аналогичным путем шло развитие и Шиллера. Чем для Гете послужила практическая многосторонняя деятельность в Веймаре, созерцание античного искусства, пребывание в Италии, тем для Шиллера стали Гомер и греческие трагики, изучение истории и - главным образом - Кант с его категорическим императивом. В результате - то же самоуглубление и самоограничение, ТОТ же высокий и чистый идеал человечности. Поэтому и возможен был тесный дружеский союз между двумя поэтами, столь различными по характеру. Лучшее, чего добивался Sturm und Drang, было спасено классическим творчеством Гете и Шиллера и примирено с положительными элементами просвещения. Гармония между требованиями природы и разума была восстановлена. В последней драме Шиллера "Вильгельм Телль" (1804) поэт является таким же апостолом свободы, как в первой своей драме, "Разбойниках", но вместо дикого самоуправца, думающего лишь о мести и разрушении, перед нами уверенный в своей правоте народ, твердо и с достоинством отстаивающий свои попранные права, умеющий и сдержать себя, если это нужно для общего блага.

Но как ни велико было достигнутое Гете и Шиллером, - разлад их творчества с окружающей их действительностью не только не уменьшился, а усилился. Современная им Г. совершенно не соответствовала высокому идеалу, который они пытались воплощать в своем творчестве. Французская революция лишь ухудшила положение дел в Г., так как перепугавшиеся правительства поспешили взять обратно и те немногие уступки, которые они сделали народу, и реакция торжествовала всюду. Этим отчасти объясняется отрицательное отношение Гете и Шиллера к революции. Эволюционист и реалист, Гете не верил в возможность политического и социального обновления на основании одних отвлеченных принципов, при полном пренебрежении к созданному историей; Шиллера оттолкнули якобинство и террор. Под впечатлением революции написаны его "Письма об эстетическом воспитании человека", в которых выставляется странный тезис, что путь к свободе идет через красоту и решение на опыте политической проблемы невозможно без предварительного решения эстетической. Взгляд односторонний, характеризующий политическую незрелость эпохи, но отнюдь не свидетельствующий об измене Шиллера своим прежним воззрениям. Идеал остался тот же, исчезла лишь вера в возможность немедленного осуществления его.

Неудовлетворенность окружающей действительностью была причиной и обращения обоих поэтов к Греции, которую оба они видели глазами Винкельмана. Античное искусство казалось им осуществлением той гармонии всех душевных сил, того идеала всечеловечества, которых они не находили около себя. Но то обстоятельство, что они должны были проводить свои идеалы, не поддерживаемые окружающей их средой, а вопреки ей, не могло оказаться благотворным для их творчества. Многие из произведений Гете зрелого периода ("Ахиллеида", "Побочная дочь", отдельные главы "Вильгельма Мейстера") носят на себе печать искусственности, и все классические драмы Шиллера являются результатом упорных усилий поэта подавить в себе природную склонность к реализму в угоду идеалистическому стилю. Лишь в "Вильгельме Телле" и "Лжедмитрии" можно заметить новый поворот к реалистическому творчеству, но Шиллер умер, работая еще над второй из этих драм, и это привело к тому, что стиль, который его самого уже не удовлетворял, был признан каноническим, - что роковым образом отозвалось на развитии немецкой драмы в XIX веке.

Эллинизм Гете и Шиллера был непонятен их прежним союзникам - деятелям Sturm und Drang'а; не понимал его и Гердер, который видел в нем возврат к рационализму; так же на него смотрели и вожди новой литературной школы - романтики, думавшие идти дальше по пути, на который вступили бурные гении и с которого свернули Гете и Шиллер.

Эпоха романтизма и реставрации. Романтизм и классицизм обыкновенно противопоставляются друг другу. В действительности это два течения, вышедших из одного источника и дополняющих друг друга. Оба немыслимы без предшествующего Sturm und Drang'a, и крайности обоих объясняются тем, что они не имели достаточно твердой почвы в реальных условиях немецкой жизни. Средние века романтиков - такая же утопия, как первобытный человек Руссо или Греция Шиллера.

Романтизм, как справедливо зам чает Фр. Гундольф, не есть система, а новое чувство мира. Всех представителей романтизма объединяет лишь одно - бесконечная подвижность и жажда движения. Для классиков переживание являлось лишь средством, творчество существовало ради творимого. Для романтиков переживание - самоцель, творчество - ступень переживания, повод к нему или последствие его. Им нужен процесс, а не результат. Не поэзия существует для мира, а мир для поэзии. Мир со всеми его реальностями есть лишь символ поэтической, т. е. вечно-подвижной, вечно-изменчивой силы, живущей в нем. Быть поэтом значит разгадать этот символ и тем освободить заключенное в "иероглифы" (видимую действительность) мировое движение; поэтому поэт - призванный истолкователь всех явлений вселенной. Для Новалиса в понятие поэзии входит и мораль, и математика, и химия; слово поэт является для него синонимом мудреца.

Одним из главных средств к разрешению мировых загадок является знаменитая "романтическая ирония". Поэт-мудрец не должен забывать относительности всего существующего; ирония - постоянный контроль духа, как вечно подвижного начала, над духом, прикованным к действительности. Поэтому романтизм во всем нереальном, ненужном, неразумном - сне, безумии, игре воображения, сказке - думает скорее и непосредственнее познать тайну мирового движения, нежели в обычных нормах логически-действительного. Поэтому, ночь, сливающая все вместе в один таинственный мрак, действительнее дня, который освещает, оформливает и расчленяет вещи. Поэтому и человек в глазах романтика лишь один из атомов бесконечного хаоса; у Тика и Новалиса живет и говорит все - деревья и скалы, ручьи и облака, но все они выражают не себя, а суть лишь символы, речи которых открывают тайный смысл мирового движения.

Философскую систему романтизма пытались дать Фихте и Шеллинг. Исходя из учения Канта о невозможности познать Ding an sich и об ирреальности категорий времени и места, Фихте в своей "Wissenschaftslehre" (1794) отрицает существование реального мира вне Я. Лишь потому, что мы не в состоянии выработать понятия Я без чего-либо, что не есть Я, мы должны отделить от себя мир и противопоставить себя ему. Разлад между Я и не-Я (духом и природой) пытается примирить натурфилософия Шеллинга (1797-1799), утверждая тождественность духа ни природы ни понимая природу, как бессознательно творящий дух.

Таким образом, романтизм кажется еще более отрешенным от жизни народа, чем классицизм Гете и Шиллера. Но на деле он оказался этапом по пути к реалистическому искусству. Ища, в противоположность строгой стройности и ясности классицизма, всюду наивного, сказочного, красочного, романтики чем дальше, тем больше обращаются к прошлому своего собственного народа, родным поверьям и преданьям. Если средневековый город в первом романе Тика ("Странствия Франца Штернбальда", 1798) носит еще совсем фантастический характер, то баллады Уланда основаны уже на серьезном изучении рыцарской поэзии, и Арним в романе "Стражи короны" ("Die Kronenwächter", 1817) дает правдивую картину XVI века. Тот же Арним вместе со своим другом Брентано в 1806-1808 гг. издал сборник немецких народных песен "Des Knaben Wunderhorn"; к кругу младших романтиков принадлежали также братья Гримм, Яков (1785-1863) и Вильгельм (1786-1859), собиратели народных сказок и создатели новой научной дисциплины - германской филологии. Пусть в научных воззрениях Якова Гримма многое еще отмечено печатью романтизма, - из его школы вышли все последующие корифеи германистики: Мюлленгоф, Шерер, Царнке, Кёгель и др.

Не следует забывать далее и того, что романтикам Г. обязана образцовым переводом всех произведений величайшего поэта-реалиста всех времен - Шекспира. Благодаря Авг. Шлегелю, переведшему 17 пьес (1797-1810), и Тику, под редакцией которого были переведены остальные (1825-1833), Шекспир перестал быть для немцев чужеземным поэтом. И как Лессинг, указывая в своей "Драматургии" на Шекспира, не мог предвидеть, какую роль сыграет этот Шекспир в эпоху литературной революции так и романтики, издавая свой перевод, не думали, что именно Шекспир поможет немцам выбраться из романтического лабиринта, что он окажется, как заметил уже Гете ("Shakespeare und kein Ende", 1813), "судьей романтизма".

Сближению романтизма с жизнью способствовали, наконец, и политические события - нашествие Наполеона и война за освобождение. Огромный подъем национального чувства является, с одной стороны, делом романтизма с его любовью к родной старине и народным обычаям; с другой стороны, борьба с Наполеоном подействовала и на романтиков, заставляя их оставить свои воздушные замки. Имена лучших представителей романтизма - между прочим, и Фихте - мы находим в рядах активных борцов, и если впоследствии многие из них (Гентц, Фр. Шлегель) оказываются в числе поборников меттерниховского режима, то других, как напр., Уланда или Арндта, мы находим и в рядах оппозиции. Так же точно два совершенно противоположных течения исходят из философии Гегеля, властителя умов в 20-х и 30-х годах, пытавшегося объединить в своей "Феноменологии духа" (1807) учение Фихте и Шеллинга, определяя историю как процесс постепенного самопознания Вечного Разума. Его тезис, что "все существующее разумно", с одной стороны, сделал его "философом реакции", с другой стороны, стал исходным пунктом радикализма "Hallische Jahrbücher" Руге и Эхтермейера (1838-43). Учеником Гегеля считал себя и Карл Маркс, определяя государство, как воплощение коллективной воли.

Мы должны различать две группы среди романтиков - старшую и младшую. Предшественниками романтизма являются Фридрих Гёльдерлин (1770-1843), лирик-мечтатель, тоскующий по Элладе, нисколько не похожей на винкельмановскую и гетевскую, и Жан-Поль Рихтер (1763-1825), соединяющий в своих повестях сентиментализм Стерна и "Вертера" с чисто-романтической иронией. О "школе" в полном смысле слова можно говорить лишь по отношению к старшим романтикам, и только у них мы находим нечто вроде системы и программы. Во второй стадии своего развития романтизм распадается на множество мелких кружков, связанных между собою лишь некоторыми общими стремлениями и симпатиями и часто уже довольно далеко отошедших от тенденций старшего романтизма. Сила старшего романтизма - в критике и полемике, нашедших впервые яркое выражение в журнале братьев Шлегелей "Athenäum" (выходил с 1798 года). Только как мыслитель имеет значение Фридрих Шлегель (1772-1829); его нашумевший роман "Люцинда" (1799) интересен не своими художественными достоинствами, а своей тенденцией "эмансипации плоти"; литературное имя его брата Августа Вильгельма Шлегеля (1767-1845) основано на его историко-литературных трудах и переводах. Даже в упоительно-прекрасной лирике Новалиса (псевд. Фридриха фон Гарденберга, 1772-1801) мыслитель сильнее поэта. Плодовитейший же из старших романтиков, Людвиг Тик (1773-1853), поражает, прежде всего, своей переимчивостью, удивительной способностью подделываться под любой тон и стиль, не показывая никогда своей истинной физиономии.

Иное дело - младшие романтики. Они уже не задумываются над теориями и системами. Они ближе к жизни, потому что они ближе к народу. В них много юношеского задора и страстной любви к жизни. Лучшее, что создано немецкой лирикой XIX века, принадлежит младшим романтикам: Арниму (1781-1831), Брентано (1778-1842), Эйхендорфу (1788-1857), Уланду (1787-1862), Мёрике (1804-1875). Песни их быстро проникли в народ и до сих пор еще поются им.

Совершенно обособленное положение среди романтиков занимает Эрнст Теодор Амадеус Гофман (1776-1822). Если другие романтики все еще отделяют мир своих грез от реального мира, то для Гофмана никаких граней между двумя сферами уже не существует. Почти все рассказы его построены на комбинации самой разнузданной фантастики с фотографически-точным изображением пошлейшей обыденности. Призраки и ведьмы Гофмана разгуливают по улицам Берлина и Дрездена, пугая тайных советников и генеральш. И в изображении повседневности романтик Гофман оказывается одним из замечательнейших поэтов-реалистов Германии. Важно и то, что "романтическое" у Гофмана является всего чаще в образе ужасного, пугающего, отвратительного, в силу того, что фон его - новая городская культура, культура рационалистического просвещения. Эта культура противна природе, она исказила и извратила ее, - и природа мстит ей.

Политика Священного Союза могла только способствовать разложению романтизма. Большинство романтиков не узнало своих идеалов в тех уродливых формах, в которых пыталась воплотить их реставрация. В результате - новая волна пессимизма, охватывающего всю Европу и носящего характер полного, безнадежного отчаяния - "мировой скорби" (Weltschmerz). Этим пессимизмом проникнута философия Артура Шопенгауэра ("Мир, как воля и представление", 1819), оцененная, однако, лишь несколькими десятилетиями позднее, после выхода в свет его "Parerga und Paralipomena" (1851); он слышится в изящных песнях-сатирах Адальберта Шамиссо (1781-1838), французского эмигранта-аристократа, ставшего в Г. убежденным поборником либерализма, переводчика Беранже, слышится в торжественно-негодующих одах и сонетах "последнего классика" графа Августа фон Платена (1796-1835) и в "Книге Песен" (1827) его гениального противника Генриха Гейне. Но самые страстные вопли, самые отчаянные жалобы раздаются из той страны, где гнет реакции давал себя чувствовать всего сильнее - из Австрии. В лице Николая Ленау (псевдоним Николая Нимбш-фон-Штреленау, 1802-1850) немецкий Weltschmerz нашел своего классического представителя. В поэзии Ленау отсутствуют все светлые, мягкие тона. Его "Фауст" (1835) кончается не спасением неутомимого искателя истины, как гётевский, а самоубийством его и циническим смехом торжествующего Мефистофеля.

III. В. Лейбль (1844-1900). Неравная пара. (Частное собрание)

Не смея мечтать о свободе своей собственной страны, молодежь увлекается борьбой за свободу в других странах. Начинается повальное увлечение Байроном, пленившим даже старика Гете. Греческое восстание, а позднее польское находят живой и страстный отклик в Г. ("Griechenlieder" Вильг. Мюллера, 1794-1827; "Polenlieder" Платена, Ленау, Гейне и мн. др.). Наполеон, которого лишь несколько лет назад клеймили именем тирана и злодея, теперь кажется освободителем Европы, героем, павшим жертвой низких интриг и черной неблагодарности (стихотв. Цедлица, "Путевые картины" Гейне и др.). Наконец, июльская революция взволновала и Г., вновь наполнила души надеждами и побудила многих говорить смелее и увереннее.

Драма в первой четверти XIX в. Особым путем шло развитие немецкой драмы в эпоху романтизма. Романтизм не мог создать истинной драмы, потому что ему противна была всякая логика и концентрация, без чего драма немыслима. В несомненной связи с романтизмом находится лишь так называемая "драма судьбы" (Schicksalsdrama), представляющая собою уродливую смесь романтической фантастики с ложно-понятым Шиллеровским фатализмом в соединении со слезливой чувствительностью и грубыми внешними эффектами мещанской драмы ("24-го февраля" Цaxapиaca Вернера, 1810; "Вина" Адольфа Мюльнера, 1813; "Маяк" Эрнста Гоувальда, 1821, и др.). В общем же немецкий театр первой половины XIX века всецело находится во власти представителей мещанской драмы, с одной стороны, и подражателей Шиллера (Раупах, 1784-1852, Гальм, 1806-1871), с другой. Крупные же драматические таланты стоят в стороне, и вся деятельность их является, как было уже отмечено, постепенной эмансипацией от всесильного влияния Шиллера - во имя нового реализма, соединяющего жизненную правдивость в изображении деталей с возрастающим углублением индивидуальной психологии и строящего драматическое действие не на внешних конфликтах, как эпигоны Шиллера, а на внутренних переживаниях. Апогея эта новая драма достигает в творчестве Ибсена, немыслимого без своих немецких предшественников.

Гениальнейшим драматическим поэтом после Шиллера является Генрих фон Клейст (1777-1811), "неромантический поэт, живший в романтическую эпоху". В его драмах немало романтических мотивов (сомнамбулизм, раздвоение личности, эротическое безумие), но уже превосходная архитектоника их придает им совершенно антиромантический характер. Расплывчатость и туманность романтизма чужды Клейсту; сила его - в твердости и ясности рисунка, реалистической обрисовке характеров и глубине психологического анализа. Центром его внимания является человеческая, а не мировая душа, и в изображении человеческих страстей ему нет равного среди немецких драматургов, из которых ни один не подошел так близко к Шекспиру, как он. Непризнанный, покинутый всеми, Клейст кончил жизнь самоубийством, но современников (в том числе и Гете) отталкивали от него не "романтические" причуды, а беспощадная жестокость его реализма. Так, в лучшей своей драме "Принц Фридрих Гомбургский" он разрушает условное понятие о героизме, заставляя славного победителя при Фербеллине плакать и унижаться от страха перед грозящей казнью; в патриотической драме "Битва Арминия" он не идеализирует национального героя, а рисует его хитрым и грубым варваром, не брезгающим никакими средствами в борьбе с ненавистными римлянами.

Больше романтической разнузданности в драмах Христиана Дитриха Граббе (1801-1836), являющегося как бы эпигоном Sturm und Drang'a. Его драмы ("Герцог Теодор Готландский", 1827; "Дон Жуан и Фауст", 1829), полные чудовищнейших нелепостей, являются выражением того же протестующего титанизма, который проникает творчество "бурных гениев" и точно также коренится в общественных условиях. Разница лишь в том, что поэты Sturm und Drang'a, пророки революции, еще верили и надеялись, Граббе же проповедует совершенный эстетический и этический нигилизм. Большое историко-литературное значение имеют, однако, его трагедии "Наполеон" (1831) и "Ганнибал" (1835), как попытки сделать носителями драматического действия не столько отдельных героев, сколько всю массу народа, из которой вышли герои и от которой они зависят. Граббе - один из первых немецких драматургов, вступивших на путь, который, в конце концов, привел к "Ткачам" Гауптмана.

Третий выдающийся драматург 20-х и 30-х годов - Франц Грилльпарцер (1791-1872), чуть ли не первый после реформации австрийский писатель, ставший известным за пределами своей родины. Он начал с "трагедии судьбы" ("Прародительница", 1817), но уже во второй своей пьесе ("Сафо", 1818) вступил на путь гётевского классицизма, которому остался верен до конца, внося, однако, в свои античные драмы гораздо больше красочности и мягкости и гораздо больше индивидуализируя своих героев, чем, в сущности, допускалось строгим классическим стилем. Совершенным реалистом Грилльпарцер оказывается в своих драмах из австрийской истории ("Счастье и гибель короля Оттокара", 1825, посмертная трагедия "Ein Bruderzwist ira Hause Habsburg"), основанных на детальном изучении источников, так как Грилльпарцер, в противоположность Шиллеру, был уверен, что история всегда мудрее поэта, который имеет право прибегать к вымыслу лишь в случае полного молчания источников. Тяжелые условия жизни в Австрии не позволили вполне развиться сильному таланту Грилльпарцера, как они сломили крылья и Ленау. Вся жизнь Грилльпарцера прошла в мелкой изнурительной борьбе с австрийской бюрократией и цензурой. Биография его полна курьезнейших анекдотов, вполне объясняющих огромное количество метких и злобных эпиграмм, в которых поэт изливал свое негодование на меттерниховский режим, и которые были напечатаны лишь после его смерти, - в 70-х годах.

Эпоха революций (1830-1848). В 1830 году в Париже вспыхнула июльская революция. Либеральная буржуазия торжествовала. Чем-то бодрым и свежим повеяло и в Г. Казалось, будто настало время заговорить смелее и свободнее. И если германские правительства продолжали действовать по-старому, - во Франции можно было не стесняться. Переселение в Париж позволило Гейне и Берне приобрести влияние на умы в Г., какого они никогда бы не добились, оставшись на родине.

Лишь в Париже, познакомившись с резким тоном французской оппозиционной прессы, Людвиг Берне (1786-1837) из талантливого фельетониста и театрального критика превратился в первоклассного публициста. В Париже он задал себе вопрос: существует ли гражданин для государства или государство для граждан? - и ответом являются его негодующие "Письма", бичующие немецкие порядки и объявляющие терпение богиней черепах и немцев. 27 мая 1832 г. Берне выступил одним из главных участников в знаменитой гамбахской демонстрации, где южно-германские радикалы требовали учреждения немецкой республики, а потом до самой смерти был главою колонии немецких эмигрантов, к которой принадлежал также - впрочем, быстро перессорившийся со всеми - Генрих Гейне.

Гейне (1797-1856) действовал на современников еще сильнее Берне - не потому, чтобы он был тверже и последовательнее в своих убеждениях, а просто силой своего таланта. Гейне не был "человеком принципа" и потому не подходил для роли политического вождя; в конце концов, он возмутил против себя почти всех прежних соратников; но все же он был вправе требовать, чтобы его признали "бравым солдатом в освободительной войне человечества". Сила и значение, но и весь трагизм его - в отрицании, в иронии, в удивительной способности подмечать и выставлять на вид смешные и слабые стороны противника, в смелости, не отступающей ни перед чем, в искренности, не скрывающей и собственных ошибок, в готовности сжигать вчера еще боготворимые кумиры, раз сердце признало их ложность. Все это делало Гейне как нельзя более способным для неблагодарной, но необходимой работы уничтожения последних остатков отжитого и расчищения почвы для нового положительного строительства. И если скептицизм Гейне часто заходил дальше, чем было желательно тем, которые охотно пользовались его сатирой для своих целей, - то в этом же скептицизме заключалось и могущественное побуждение не отдыхать на лаврах, критически относиться и к собственным поступкам и задачам. Наконец, этому скептицизму мы обязаны и величайшими созданиями поэта Гейне. До сих пор наиболее популярен Гейне-романтик, автор "Книги Песен", но юношеская лирика Гейне, при всей ее прелести, все же являет собою, прежде всего, образец удивительной переимчивости поэта, умеющего в немногих строках дать квинтэссенцию целого литературного течения - будь ли то аристократически пессимизм Байрона или наивный романтизм Эйхендорфа. Великим поэтом Гейне стал лишь в последнее десятилетие своей жизни, сборником "Романцеро" (1851), потрясающей исповедью измученной души, потерявшей всякую опору, сомневающейся во всем, даже в собственном Я.

Германское искусство. IV. М. Либерман (род. в 1847 г.). Прядильщицы льна. (Берлин. Национальная галлерея)

С именами Гейне и Берне принято связывать группу писателей, объединенных между собою лишь общим чувством протеста против существующих порядков, во всем же остальном весьма мало похожих друг на друга и впоследствии разошедшихся в различные стороны. В 1834 году кильский приват-доцент Лудольф Винбарг (1802-1872) посвятил свою книгу "Aesthetische Feldzüge" - "молодой Германии" и объявил в предисловии, что "для молодой Германии пишет тот, кто не признает старо-немецкого дворянства, проклинает вглубь египетских пирамид старо-немецкую мертвую ученость и объявляет войну всему старо-немецкому филистерству". Искусство должно вновь сблизиться с жизнью, но для того, чтобы создалось действительно великое искусство, нужно преобразовать жизнь. Условием новой поэзии является новое человечество с новой этикой.

Прусское правительство не замедлило ответить на манифест новой литературной школы. Постановлением от 14 ноября 1835 г., лишь слегка смягченным Союзным Советом 10 декабря того же года, были подвергнуты запрету все вышедшие до тех пор и могущие появиться в дальнейшем произведении пяти немецких писателей, в которых видели главных представителей прославляемой Винбаргом "Молодой Герман "; это, кроме самого Винбарга, - Генрих Гейне, Карл Гуцков (1811-1878), Теодор Мундт (1808-1801) и Генрих Лаубе (1806-1884), - Берне каким-то чудом не попал в список. Мотивировано было постановление тем, что "основными тенденциями названных писателей являлись: борьба против всякой откровенной религии, наглые нападки на христианство, унижение святейших человеческих установлений, главным образом, брака, и пропаганда принципов, оскорбляющих нравственность".

Поводом к такому драконовскому постановлению послужил донос реакционного писателя Вольфганга Менцеля (1798-1873), направленный, прежде всего, против романа Гуцкова "Wally, die Zweiflerin" (1835), представляющего собой весьма умеренную критику господствовавших форм брака.

Разумеется, подобными постановлениями нельзя было удержать роста оппозиции. Гамбургский книгопродавец Камне, издававший почти все произведения "Молодой Германии", умел распространять свои книги вопреки всем запретам. В среде "официальной" философской школы, гегелианства, вскоре после смерти учителя (1831) оказалось левое крыло, делавшее совершенно неожиданные выводы из старых посылок. Из гегелианства вышли, как уже упоминалось, Арнольд Руге и Карл Маркс, Давид Штраус ("Жизнь Иисуса", 1835) и Людвиг Фейербах ("Сущность христианства", 1841), и в то время, когда едва лишь начал организовываться немецкий социализм (в 1844 г. Маркс основывает газету "Vorwärts", в 1848 г. издает с Энгельсом "Коммунистический манифест"), анархизм нашел уже своего апостола в лице Макса Штирнера (псевдоним Каспара Шмидта, 1806-1856: "Der Einzige und seiu Eigentum", 1845).

"Молодая Германия" - лишь одна струя в общем потоке. Представители ее хотели и изящную литературу заставить служить интересам дня. Историко-литературное значение их именно и состоит в провозглашении принципа необходимости сблизить литературу с жизнью. Этим как бы санкционировался поворот к реализму, намечавшийся уже в исходе романтической эпохи. И пусть "жизненность" большей частью понималась лишь в смысле партийной тенденциозности, - все же этот новый "Sturm und Drang" подготовил реализм 50-х годов.

Оживилась, прежде всего, лирика. Она и раньше откликалась на события дня, но скорбные жалобы сменяются теперь более бодрым и решительным тоном, переходящим в 40-х годах прямо в призыв к революционной борьбе. Наиболее крупными величинами в огромной массе "политических" поэтов являются Георг Гервег (1817-1875) и Фердинанд Фрейлиграт (1810-1876). Сила Гервега ("Gedichte eines Lebendigen", 1841) в страстной риторике; он прекрасно умеет в одной фразе, одной строке формулировать настроение взволнованной массы (напр.: "Reisst die Kreuze aus der Erden - alle mussen Schwerter werden"); Фрейлиграт ("Ça ira", 1846), начавший с экзотических баллад, в которых фигурируют бедуины, индейцы и всевозможные дикие звери, берет и в политических стихотворениях, прежде всего, картинностью и драматизмом положений, изображая, напр., пролетария-машиниста, везущего на пароходе по Рейну короля Пруссии, проводя параллель между Г. и Гамлетом и т. п. - Гервегу и Фрейлиграту пришлось бежать за границу; Фрейлиграт примирился с новым поворотом, который приняла немецкая политика в 60-х годах, и вернулся на родину; Гервег до конца остался верен старому непримиримому радикализму.

Замечательно, но весьма понятно большое число австрийцев в рядах политических поэтов. Кроме Грилльпарцера, который при всей ненависти к старому режиму отнесся отрицательно и к революции, и Ленау, можно назвать еще либерального графа Ауэрсперга, писавшего под псевдонимом Anastasius Grün (1806-1876), Альфреда Мейснера (1822-1885), Германа фон Гильма (1812-1864, "Jesuitenlieder"), евреев Морица Гартмана (1821-1872), Карла Бека (1817-1879). Из уроженцев северной Германии можно еще упомянуть Гофмана фон Фаллерслебен (1798-1874),писавшего "неполитические песни" довольно площадного характера, и Франца Дингельштедта (1814-1881, "Lieder eines kosmopolitischen Nachtwächters", 1841), впоследствии тайного советника и директора придворного театра в Вене. Из лагеря противников революции вышел только один выдающийся лирик - граф Мориц фон Штрахвиц (1822-1847). В торжестве демократии ему чудится торжество мещанства, против которого он и восстает со всем пылом своих 20 лет ("Lieder eines Erwachenden", 1842). Право на бессмертие он приобрел не своими политическими стихами, а балладами ("Das Herz von Douglas").

Роман 30-х и 40-х гг. далеко еще не оказался способным решить те задачи, которые ставились ему. Вожди "Молодой Германии" требовали, чтобы роман отражал жизнь, но вместе с тем расцвет литературы ставили в зависимость от реорганизации всего общественного строя. Это приводило к тому, что романисты не столько заботились об изображении жизни, сколько о формулировке и пропаганде своих идеалов; романтизм Жорж Санд им гораздо ближе, чем реализм Бальзака, и на каждой странице их книги обнаруживают малое знание жизни и дефекты художественного дарования авторов. Таковы романы Гуцкова ("Валли", 1835; "Серафина", 1837; "Рыцари духа", 1850), Лаубе ("Молодая Европа", 1833), таковы и многочисленные романы из американской жизни, которые входят в моду с легкой руки Купера и из которых, по крайней мере, повествования многострадального авантюриста Чарльза Сильсфильда (псевдоним австрийца Карла Постля, 1793-1864) основаны на наблюдении действительной жизни и свидетельствуют о сильном и своеобразном даровании. Крупнейшим беллетристическим произведением 30-х гг. следует признать сатирический роман "Мюнхгаузен" (1839) Карла Иммермана (1796-1840). Старому вырождающемуся феодальному дворянству и лже-культуре городской интеллигенции противопоставляется здоровое и сильное крестьянство, изображенное просто и правдиво, с мас-...

(В книге-источнике отсутствуют страницы: 301-308)

...вышел. Тема лучшего его романа "Das ewige Licht" (1897) - проникновение индустриализма в деревню.

Большинство названных здесь писателей было оценено по достоинству лишь следующим за ними поколением. Масса немецкой публики предпочитала им мюнхенских эклектиков и дамские романы г-ж Марлитт (1825-1887), Вернер (род. 1838) и им подобных. Великие исторические события 1864-1871 гг. первоначально тоже почти совершенно не отразились на литературе. Лишь через 10 лет после провозглашения империи новая Германия создала новое искусство.

Годы, следующие непосредственно за франко-германской войной, - самые печальные в истории немецкой культуры. Упоенное новой славой и силой, немецкое общество 70-х годов как будто только и думает о том, как бы ему лучше копировать нравы разгромленной Второй Империи. Наплыв французских денег дал капитализму возможность справлять настоящие оргии (эпоха "грюндерства"), которые не могли не привести, наконец, к катастрофе. Яркое, хотя художественно далеко не совершенное изображение этой безумной эпохи дал Шпильгаген в романе "Sturmflut" (1877).

Немецкая поэзия и в 70-х годах еще находится под властью мюнхенской школы. На сцене, между тем, царит оперетка, пошлая мещанская комедия Мозера (1825-1903) и Л' Арронжа (1838-1908) и "блестящая" салонная драма Пауля Линдау (род. 1839), пытающегося перенести в Г. изящество и легкомысленную грацию французских комедий. Келлер и Раабе по-прежнему остаются в тени, зато по следам "Предков" Фрейтага тянется бесконечная цепь "археологических" романов Георга Эберса (1837-1898; "Дочь египетского царя", 1864; "Уарда", 1877) и Феликса Дана (1834-1912; "Борьба за Рим", 1876), прикрывающих свои художественные дефекты и незнание жизни и психологии точным воспроизведением внешней обстановки древнеегипетской, греческой, римской или средневековой жизни. Увлечение этого рода "литературой" характерно для поколения, гонявшегося всюду лишь за мишурным блеском и внешней красотой, достигаемой подделками под тот или иной "стиль". Тот же характер носит и живопись, и архитектура, и художественная промышленность 70-х годов. Единственными светлыми моментами в эту печальную эпоху историк литературы Литцман называет - гастрольные поездки мейнингенской труппы (с 1874 года), своими образцовыми постановками Шекспира, Шиллера и Клейста воскресившей интерес к великим художественным созданиям прошлого, и открытие Вагнеровского театра в Байрейте (1876), заставившее капитализм хоть часть своего излишка пожертвовать на осуществление идеальных целей.

Между тем, однако, подрастало поколение, которое не могло довольствоваться славившейся в те годы литературой. И оно восстало против нее.

Литературная революция, натурализм и неоромантизм. Юноши, вступившие в сознательную жизнь уже гражданами новой империи, мечтали об искусстве, которое стояло бы на высоте великой эпохи, переживаемой ими, выражало бы их новые идеалы и новые требования. Эти требования вначале носят вполне определенный националистический характер. Внешнее могущество Г. создано; нужно теперь, чтобы немцы стали достойными положения, которое их отечество заняло в Европе. Апостолом нового идеалистического национализма стал Эрнст фон Вильденбрух (1845-1909). Его исторические драмы ("Каролинги", 1882; "Меннонит", 1882; "Новый государь", 1891, и др.), при всей примитивности своей психологии, грубости внешних эффектов, производили неотразимое впечатление своей искренностью, страстностью темперамента и юношески-наивной верой в идеалы.

Но кругозор Вильденбруха был слишком узок, чтобы этот "вечный мальчик" действительно мог стать вождем молодого поколения. Притом его творчество по-прежнему культивировало старые формы исторической трагедии, в которые плохо вмещалось новое жизненное содержание. Между тем на Западе, Востоке и Севере "как будто уже существовало то "новое искусство", которого искала молодежь, и потому литературные революционеры конца XIX в., подобно поэтам "бури и натиска" XVIlI в., идут учиться к соседям, и, как военным кличем бурных гениев были Руссо и Шекспир, так теперь кумирами молодежи становятся Золя, Мопассан, Ибсен, Толстой и Достоевский. Название, которое скоро было дано новому литературному течению, "натурализм", ясно показывает, что именно искала и находила немецкая молодежь у этих иностранцев. В них ценили точное, ничем не прикрашенное воспроизведение действительной жизни, бесцеремонную смелость в трактовка даже самых щекотливых психологических и социальных тем, энергичный протест против буржуазной морали и ложного идеализма. Только такое отношение позволяло объединять под одной кличкой столь мало похожих друг на друга писателей, как вышеперечисленные. Мистицизм Достоевского, символизм Ибсена, неохристианство Толстого были поняты гораздо позднее.

Представители новой литературной школы в 80-х годах группируются, главным образом, в двух центрах: Мюнхене вокруг основанного Михаилом-Георгом Конрадом (род. 1846) журнала "Die Geselischaft" (осн. в 1885 г.) и в Берлине вокруг Генриха Гарта (1855-1906) и его брата Юлия (род. 1859), которые в серии брошюр "Kritische Waffengänge" (с 1882 г.) вели ожесточенную борьбу за новые идеалы. В 1885 г. вышел изданный Вильгельмом Арентом альманах "Moderne Dichtercharaktere", впервые объединивший всех главных представителей нового направления; вслед затем Арно Гольц (род. 1863) и Иоганнес Шляф (род. 1862), писавшие вместе под скандинавским псевдонимом "Bjarne P. Halmsen", провозгласили принцип "последовательного натурализма", формулируя свое эстетическое credo таким образом: "Искусство имеет тенденцию опять стать природой. Оно становится ею, поскольку это допускают средства воспроизведения и умение художника пользоваться ими". В 1889 году по образцу парижского "Thé&##226;tre libre" в Берлине было учреждено общество "Freie Bühne", открывшее свою деятельность постановкой Ибсеновских "Привидений".

Всего сильнее натурализм дал себя знать, разумеется, в романе. В сущности, немецкий роман и до сих пор носит натуралистический - вернее, бытовой - характер, хотя крайности первых натуралистов давно уже оставлены.

Вдохновителем немецких натуралистов, прежде всего, был Золя. Создание Германской империи повлекло за собой все усиливавшуюся централизацию не только политической, но и умственной и промышленной жизни страны. Провинция становится как бы только поставщиком Берлина. Проблема "большого города" в Г. делается не менее острой, чем во Франции. По образцу парижских романов Золя пишут свои романы большого города М. Г. Конрад ("Madame Lutetia", 1883) и Вольфганг Кирхбах (1857-1906; "Дети. Империи", 1883); меньше доктринерства, но больше творческой силы в романах Макса Кретцера (род. 1854), посвященных быту берлинского пролетариата ("Два товарища", 1880; "Мастер Тимпе", 1888; "Лик Христа", 1897); рано умерший Герман Конради (1862-1890) в романах "Фразы" (1887) и "Adam Mensch" (1889) рисует жизнь студенческой и литературной богемы; Гейнц Товотэ (род. 1864) избрал специальностью - жизнь богатой, нравственно-растленной столичной буржуазии и аристократии ("Fallobst", 1890; "Heisses Blut", 1895).

Германское искусство. V. Е. Лейстиков (1865-1908). Груневальд. (Берлин. Науиональная галлерея)

Почти все эти романы теперь уже забыты. Авторы их либо совсем перестали писать, либо смирили свой революционный пыл и стали, как Кретцер и Товотэ, поставщиками беллетристики для буржуазной публики. Для читателей ХХ века истинным художником-бытописателем немецкого общества первых десятилетий после основания империи является не Конрад и не Кирхбах, а старик Теодор Фонтан, к которому и примыкает большинство современных немецких рассказчиков-реалистов.

Как ни относиться к крайностям натурализма, - несомненно, что он, как полувеком раньше "Молодая Германия", оживил немецкий роман. Связь между литературой и жизнью нации опять стала чувствоваться живее, писатели начали внимательнее присматриваться к окружающему, отреклись от старых шаблонов и решительно заговорили о вещах, которые давно волновали всех, но которых никто не смел касаться. Разнообразные формы жизни отдельных классов общества больше прежнего привлекают внимание, и - опять по образцу " Ругон-Маккаров " - появляется множество "сословных" романов, задача которых - характеристика определенного общественного слоя и изображение возможных только в этом кругу конфликтов. Сюда относятся живо и бойко написанные романы Георга фон Омптеда (род. 1863), рисующие феодальное дворянство и офицерство ("Сильвестр фон Гейер", 1897), "казарменный" роман Франца Адама Бейерлейна (род. 1871) "Йена или Седан?" (1903), тенденция которого видна уже из заглавия, романы австрийца Карла Ганса Штробля (род. 1877), характеризующие быт пражского студенчества ("Die Vaclavbude", 1902; "Der Schipkapass", 1908). Самый серьезный и даровитый писатель этой группы несомненно Вильгельм фон Поленц (1861-1903), изображающий в романах "Der Büttnerbauer" (1895), к которому Л. Н. Толстой написал предисловие, и "Der Grabenhäger" (1897) кризис крестьянства и крупного землевладения. Очень разнообразны темы романов талантливой Клары Фибиг (род. 1860). В "Бабьей деревне" (1900) грубо, но с большой экспрессией изображено положение женщин деревни, все мужское население которой ушло на заработки в город; в "Хлебе насущном" (1901) рисуется быт столичной прислуги; в "Спящем войске" (1904) борьба национальностей в прусской Польше. Клара Фибиг большой мастер в изображении массовых движений и примитивных натур, действующих под влиянием одного лишь инстинкта; тонкое чувство пейзажа сближает ее с писателями "Heimak kunst" (см. ниже).

Певцом "большого города" среди немецких романистов наших дней является Георг Герман (род. 1871). В романе "Henriette Geberts Geschichte" (1906) он дал прелестную жанровую картину жизни образованного берлинского еврейства 20-х годов; современную богатую буржуазно он рисует в сатирическом романе "Kubinke" (1910), а в последнем его произведении "Die Nacht des Dr. Herzfeld" (1912) превосходно схвачен тип стареющего писателя, растратившего свой крупный талант на мелочи, чтобы только как-нибудь просуществовать в большом городе.

К этой же группе романистов следует причислить и Томаса Манна (род. 1875), дающего в своем романе "Die Buddenbrooks" (1901) историю медленного разложения и вырождения старой патрицианской семьи в силу того, что прежние устои жизни ослабли, а к новой жизни эти люди не могут приспособиться. Манн рисует "оскудение" старого купечества, как Поленц - дворянства. Герой другого романа Т. Манна - "Königliche Ноheit" (1909) - наследный принц одного из мелких немецких государств, чувствующий себя человеком нового времени, но призванный занимать положение, являющееся в наши дни просто анахронизмом.

Разлагающаяся, декадентствующая буржуазия, живущая только погоней за наслаждениями и губящая все живое и сильное, попадающее ей в сети - тема бесчисленных романов. Превосходный тип самовлюбленного декадента дал Яков Вассерман (род. 1873) в романе "Маски Эрвина Реймера" (1910); другой роман его "История юной Ренаты Фукс" (1900) - история мятущейся женской души, девушки из богатого дома, неудовлетворенной окружающей ее средою. Блестящей и ядовитой сатирой против всей современной Г. является роман Гергарда Кноопа (род. 1861) "Sebald Soekers Pilgerfahrt" (1903). Герой - молодой американец, приезжающий в Г. с самыми идеальными представлениями о стране Гете и Шиллера и терпящий одно разочарование за другим. Кнооп, проведший большую часть своей жизни за пределами Г. (в Москве), устами Зебальда Зекера несомненно часто высказывает собственные мысли и впечатления. Автобиографический элемент занимает много места и в других романах этого типа, героями которых часто являются писатели, попавшие из провинциальной глуши в среду столичной буржуазии, гибнущие здесь или спасающиеся. Достаточно указать на проникнутый чрезвычайно резкой и злобной иронией роман Генриха Манна (старший брат Томаса Манна, род. 1871) "Im Schlaraffenland" (1900), на более объективный, несколько дидактический роман Феликса Голлендера (род. 1868) "Der Weg des Thomas Truck" (1902) и на прелестный роман-биографию Германа Гессе (род. 1877) "Петр Каменцинд" (1904), воскрешающий традиции Готфрида Келлера и его "Зеленого Генриха".

Из массы немецких писательниц, примыкающих к господствующему направлению в романе, можно, кроме Клары Фибиг, назвать Габриэль Рейтер (род. 1859), изображающую в романе "Из хорошей семьи" (1895) печальную судьбу девушки, обреченной добывать себе пропитание собственным трудом, не будучи совершенно к тому подготовленной "светским воспитанием", и Елену Бёлау (род. 1859), отстаивающую в романе "Полуживотное" (1899) права женщин с почти истерической страстностью, но оказывающуюся глубоким знатоком женской души и тонким художником в своих "Веймарских рассказах" ("Sommerbuch", 1902; "Die Krystallkugel", 1903; "Isebies", 1912).

В связи с натурализмом находится и то движение в современной немецкой беллетристике, которому дали наименование "Heimatkunst" ("родное искусство"). Оно возникло, как протест против "городского" и "столичного" характера, который приняла немецкая литература в 90-х годах, и против диктатуры Берлина. Поборники "Heimatkunst" указывали на множество мотивов для художественного творчества, предоставляемых немецкой провинцией и деревней, племенными и бытовыми особенностями жителей разных углов Г., видя в этом как бы паллиатив против извращенности и истеричности "поэзии большого города", - не отрицая, однако, выработанных натурализмом приемов творчества. Характерные признаки "Heimatkunst" можно подметить уже в романах Поленца и Клары Фибиг, но главных представителей этой разновидности натурализма следует искать на севере Г., а затем в Австрии и Швейцарии, где областная жизнь отлилась в наиболее своеобразные формы. Из писателей этого направления наибольшую известность приобрели австрийцы Рудольф Ганс Бартш (род. 1873; "Zwölf aus der Steiermark", 1908), Энрика Гандель-Маццетти (род. 1871; ром. "Iesse und Maria" из эпохи контрреформации в Австрии), швейцарец Эрнст Цан (род. 1867; "Lukas Hochstrassers Haus", 1907; "Die Frauen von Tannó", 1911), эльзасцы Фриц Лингард (род. 1865), один из самых убежденных теоретиков всего движения, и Герман Штегеман (род. 1870; ром. "Die als Opfer fallen", 1907, великолепная картина борьбы германского и французского элемента в маленьком городке Эльзаса), голштинцы Оттомар Энкинг (род. 1867; ром. "Familie Р. С. Behm", 1902) и Густав Френсен (род. 1863), приобретший баснословную, хотя едва ли заслуженную, популярность своим романом "lörn Uhl" (1901 г., 216-я тысяча 1909 г.).

Параллельно развитию романа шло развитие и драмы. Только здесь натурализму еще труднее было проложить себе путь. Первым и тут должен быть назван писатель, принадлежавший, подобно Теодору Фонтану, к старшему поколению, но оцененный лишь после торжества нового направления. Это - австрийский народный драматург Людвиг Анценгрубер (1839-1889). В своих комедиях "Der Pfarrer von Kirchfeld" (1870), "Der Meineidbauer" (1872), "Die Kreuzelschreiber" (1872) он с поразительным реализмом рисует австрийских крестьян, являясь в то же время убежденным и страстным борцом за свободу совести и социальную справедливость. В брызжущей остроумием комедии "Die Kreuzelschreiber" он дает великолепный тип сельского бродяги-философа, во многом напоминающего горьковского Луку. В 1878 г. появилась его комедия "Четвертая заповедь", направленная против семейного деспотизма и милитаризма; действие на этот раз происходит в среде мелкой венской буржуазии. Комедия была запрещена цензурой и в 1889 г. стала одной из первых постановок берлинской "Freie Bühne".

Германское искусство. VI. Л. Калькрейт (род. в 1855 г.). Дележ улова. (Частное собрание)

Анценгрубер в своих пьесах придерживается еще примитивной техники старо-венского народного театра. Это долго мешало правильной оценке его творчества: его пьесам приписывали лишь "местное" значение. Между тем, уже его превосходные деревенские романы "Der Schandfleck" (1876) и "Der Sternsteinhof" (1885) изобличали в нем первоклассного реалиста-бытописателя, не уступающего своим землякам Эбнер-Эшенбах и Розеггеру.

Конечно, "последовательный натурализм" не мог довольствоваться старыми драматическими формами, как Анценгрубер. Теоретики школы видели в драме точную копию действительности со всеми ее мелочами и случайностями - вплоть до тончайших особенностей местных диалектов и индивидуальной манеры говорить. Драма должна была давать не более, как "вырезку из жизни", поэтому отвергались все старые понятия о композиции, завязке и развязке, и вместо последовательно развивающегося действия содержанием драмы должно было стать изображение существенно не меняющегося состояния. Такому требованию вполне соответствует драма двух убежденнейших проповедников "последовательного натурализма", Гольца и Шляфа, "Die Familie Selicke" (1890), где изображается голодная пролетарская семья у постели туберкулезного ребенка, пребывающая в полном бездействии и разговаривающая преимущественно междометиями.

Авторам этой драмы посвятил свое первое сценическое произведение - драму "До восхода солнца" (1889) - Гергарт Гауптман (род. 1862). Пьеса была поставлена, по рекомендации Теодора Фонтана, обществом "Freie Bühne"; спектакль кончился шумным скандалом, который теперь, четверть века спустя, кажется совершенно непонятным, - до того наивны все эти "натуралистические" ужасы и ребяческое резонерство героя - социал-демократа Лота. Но в обрисовке главного женского характера - Елены - чувствуется уже будущий великий мастер, и вся драма с начала до конца проникнута тем глубоким и искренним состраданием ко всем угнетенным и нищим духом, которое составляет лейтмотив всего творчества Гауптмана. Этим чувством согреты все его лучшие натуралистические драмы ("Праздник примирения", 1890; "Одинокие", 1891; "Ганнеле", 1892; "Возчик Геншель", 1898; "Роза Бернд", 1903); ярким пламенем оно горит и в его шедевре "Ткачах" (1892), - драме, представляющей кульминационный пункт натурализма уже потому, что она полна захватывающего, быстро развивающегося действия и не имеет индивидуального героя. Герой "Ткачей" - вся масса рабочих.

Историко-литературное значение Гауптмана в том, что он привел к победе натуралистическую драму, очистив ее вместе с тем от крайностей и дикостей, которыми она была так богата у первых представителей школы. Романтические драмы Гауптмана ("Потонувший колокол", 1896; "Бедный Генрих", 1902; "Заложница короля Карла", 1908) имеют гораздо меньше значения, хотя свидетельствуют лучше натуралистических пьес о крупном лирическом таланте поэта.

Из драматургов-натуралистов, примыкающих к Гауптману, выдвинулись раньше других Макс Гальбе (род. 1865) и Георг Гиргифельд (род. 1873), впоследствии однако не оправдавшие надежд, которые они вызвали своими первыми пьесами ("Юность" Гальбе, 1893; "Матери" Гиршфельда, 1896). Под непосредственным влиянием "Ткачей" создалась сильная, эффектная трагедия штрейкбрехера "Бартель Туразер" (1897), принадлежащая австрийцу Филиппу Лангману (род. 1862); другой видный представитель социальной драмы - Эмиль Розенов, социал-демократический депутат германского рейхстага, рано умерший (1871-1904); ему принадлежит остроумная комедия из быта саксонских кустарей "Kater Lampe" (1902) и, появившаяся лишь после его смерти, потрясающая трагедия "Die im Schatten leben" (тема - забастовка горнорабочих).

"Соперником" Гауптмана долго считался Герман Зудерман (род. 1857), до сих пор пользующийся неизменным успехом у большой публики. Но это не серьезный художник, а драматических дел мастер, которому важен один лишь внешний эффект. В первых его пьесах: "Честь" (1890), "Гибель Содома" (1891), "Родина" (1893) все же недурно обрисована мелкая и средняя буржуазия и затронуты - хотя очень поверхностно - важные общественные вопросы; последние его произведения - все равно, будь ли то современный драмы или исторические трагедии - лишены всякого литературного значения.

Характеризованному выше "сословному" роману соответствует такая же драма. Отметим "военные" драмы "Заря" (1903) Бейерлейна, автора романа "Йена или Седан?", "Розовый понедельник" (1900) Отто-Эриха Гартлебена (1864-1905), "педагогические" комедии Макса Дрейера (род. 1862) - "Der Probekandidat" (1899) и Отто Эрнста (род. 1862) - "Воспитатель Флаксман" (1901). - Точно также драма имеет и своих представителей "Heimatkunst". К этому виду искусства можно отнести уже некоторые пьесы Гауптмана и Розенова; сюда же относятся драмы курляндца Эдуарда фон Кейзерлинга (род. 1855; "Fruhlingsopfer", 1899 - лирическая драма из жизни литовских крестьян) и рано умершего Фрица Ставенгагена (1876-1906), единственного крупного драматурга, писавшего на нижне-немецком наречии (трагедия "Mudder Mews", 1904). В Австрии Анценгрубер нашел достойного преемника в лице тирольца Карла Шёнгерра (род. 1869), автора народной трагедии "Glaube und Heimat" (1910).

Особую группу среди современных драматургов занимают австрийцы Артур Шницлер (род. 1862), Герман Бар (род. 1863), Феликс Дёрман (род. 1870) и нек. др. Место действия их пьес - Вена, герои - прожигатели жизни, юные аристократы, купеческие сынки, художники, поэты, видящие весь смысл существования в любовных интригах и шатании по кофейням и скачкам. Все, особенно Шницлер, изображают этот мир изящно и красиво, но с глубоким пессимизмом, вызывающим у зрителя ясное ощущение, что перед ним происходит пляска на вулкане. Этот пессимизм у Шницлера выразился в наиболее яркой и совершенной форме в одноактной комедии "Зеленый попугай" (1899), где под масками пресыщенных маркизов и виконтов эпохи великой революции нетрудно узнать современников самого поэта.

Менее всего действие натуралистических тенденций сказалось в лирической поэзии. В сборнике "Moderne Dichtercharaktere" (1885, см. выше) натурализм юных революционеров выражался исключительно в выборе тем для стихотворений, а не в разработке их. Герман Конради воспевал всепобеждающую силу эроса в выражениях, какие раньше считались недопустимыми в лирике, Карл Генкель (род. 1864) и Морис фон Штерн (род. 1860) проповедовали социализм, Джон Генри Маккэй (род. 1864) - штирнеровский анархизм, Арно Гольц ("Buch der Zeit", 1885) рисовал жизнь интеллигентного пролетариата и громил филистерство и капитализм. Если не считать эротических мотивов, то вся эта лирика, в сущности, варьировала лишь то, что сорок лет назад говорили Гервеги и Фрейлиграты; истинным натуралистом среди поэтов 80-х годов оказался, в конце концов, стоявший в стороне от движения и лишь впоследствии вовлеченный в него, не молодой уже Детлев фон Лилиенкрон (1844-1909). Этот бывший офицер, написавший свое первое стихотворение на тридцатом году жизни, понимает лирику, как воспроизведение в возможно точной и характерной форме непосредственного чувственного впечатления. Каждое явление он разлагает на мельчайшие его моменты и эти моменты заставляет с такой быстротой пронестись перед читателем, что они вновь сливаются в одну полную движения картину. Не без основания его поэзию называли кинематографической. Именно этот "кинематографизм", это внимание к мелочам привлекало натуралистов к Лилиенкрону. Он был ведь не без предшественников - во многом он близок Шторму и замечательной поэтессе 30-40 годов Аннете фон Дросте-Гюлльсгоф (1797-1848), резко выделявшейся среди романтиков реализмом своей лирики. Но Лилиенкрон действовал на молодежь, как раньше Вильденбрух, страстностью своего темперамента, смелой беззастенчивостью в выборе тем и наивной ненавистью к буржуазно-филистерской морали. Это примиряло и с его феодально-рыцарским миросозерцанием, - если у человека, живущего моментом, вообще, может быть речь о миросозерцании.

На натурализме литературное развитие не могло остановиться. Натурализм затронул множество новых тем, выработал новые методы наблюдения и воспроизведения, но он отказывался от всякого синтеза, видел лишь внешнюю связь явлений, не выясняя их внутреннего смысла. Он был необходим, как реакция против прежнего априорного решения великих вопросов, - но собственная работа его сводилась, в сущности, лишь к собиранию материалов; между тем, все сильнее чувствуется потребность в подведении итогов. Победы естествознания, экономический подъем, новые усовершенствованные методы познания действительности не могли возместить потери философских и религиозных традиций. Поворот в настроении молодежи замечается уже в изменившемся отношении к писателям, произведения которых были образцами для натуралистов: в Ибсене видят уже не реалиста, а символиста; начинают задумываться над религиозными исканиями Толстого и Достоевского; даже в Золя узнают "романтика против воли". В то же время психофизика Фехнера и экспериментальная психология Вундта открывают новые пути к познанию человеческой души. Пытаясь осветить темную область бессознательного, они как будто сулят выросшей на плохо усвоенном позитивизме молодежи возврат к романтическому субъективизму, о котором многие втайне мечтают. Наконец, около 1890 года молодое поколение нашло своего пророка в лице Фридриха Ницше (1844-1900). Его "радостная наука" о вечном возвращении, отрицание пессимизма и традиционной морали, проповедь сверх-человека, являющегося целью бесконечного развития, и вечной борьбы, - все это стало для молодежи новым Евангелием, правда, не раз толковавшимся не менее превратно, чем старое.

Ницше сам был гениальным поэтом; свои мысли и грезы он облекал в дивно-прекрасную художественную форму, и несомненно, что он - прежде всего, в "Заратустре" (1883-85; 4 часть 1891) - является создателем нового поэтического языка Германии. Влияние его идей и его стиля мы видим и в романе, и в драме, даже там, где автор придерживается еще натуралистических форм (Шнитцлер, Генрих Манн, Гауптман, Вассерман и мн. др.), но, лирик по природе, Ницше наибольшее влияние оказал на немецкую лирику.

Среди массы поэтов, идущих по стопам Ницше, выделяется Рихард Демель (род. 1863), самый глубокий из современных лириков. Свой взгляд на искусство он сам формулирует так: "Жизненная ценность искусства, если эта ценность существует, - лишь в том, что оно поддерживает в душе человека стремление к совершенству; ибо радость жизни, которой оно дарить нас, - синоним этого стремления; иначе - песнь человека ни на грош не была бы ценнее пения жаворонка или свиста бури". Вся поэзия Демеля имеет целью познание мира интуитивным путем. Этим объясняется и кажущееся разнообразие его лирики - ему одинаково принадлежат самые сильные социальные стихотворения новейшей немецкой литературы и самые страстные эротические - и ее внутреннее единство. А если герой его поэмы "Два человека" восклицает: "Я так един с миром, что без моей воли ни один воробей не упадет с крыши", - то мы ясно видим, как эта новая поэзия примыкает к старому романтическому представлению Фихтевского Я. И еще яснее, чем в старом романтизме, мы различаем здесь два течения - одно стремится к полнейшему восприятию мира, видя в нем часть Я, другое отрицает мир во имя Я. Связь этого неоромантизма с подобными же течениями в литературах других стран очевидна. Достаточно назвать Уитмана и Верхарна, с одной стороны, Уайльда и Метерлинка, с другой. Для первой группы реализм сохраняет огромное значение, но только не как цель, а как средство. К ней принадлежат, кроме Демеля, лирики Альфред Момберт (род. 1872), Макс Даутендей (род. 1867), высоко-даровитая поэтесса и романистка Рикарда Гух (род. 1864; ром. "Ludolf Ursleu", 1892; "Aus der Triumphgasse", 1901), автор замечательного научного труда о романтизме ("Die Romantik", т. 1. "Blütezeit der Romantik", 1899; т. 2. "Ausbreitung und Verfall der Romantik", 1902), швейцарец Карл Шпиттелер (род. 1845), ровесник Ницше, предвосхитивший многие из идей Заратустры в своей поэме "Прометей и Эпиметей" (1881), автор удивительно красочной фантастической поэмы "Олимпийская весна" (1900-1904, второе переработанное изд. 1909) - и многие из названных выше романистов и драматургов.

Вторая группа - представители чистого искусства, сознательно удаляющиеся от мира, чтобы в уединении создать свой, новый, лучший. Они чувствуют себя жрецами и пророками; вся поэзия их носит строгий, гиератический характер. Признанный вождь их Стефан Георге (род. 1868; "Das Jahr der Seele", 1897; "Der Teppich des Lebens", 1900; "Der siebente Ring", 1907), художник-мыслитель, выражающий глубокие и сильные, но совершенно чуждые толпе переживания своей одинокой души в торжественно-прекрасных стихах, каких до него никто не писал в Г. Из последователей его всего ближе к учителю, только мягче, неяснее, подвижнее - Райнер Мария Рильке (род. 1875); только позирующим эстетом является Рихард Шаукаль (род. 1874); наибольшую популярность приобрел Гуго фон Гофмансталь (род. 1874) - благодаря своим драмам ("Электра", 1903; "Christinas Heimreise", 1910), свидетельствующим, однако, уже о падении его таланта, наиболее ярким выражением которого останутся немногие стихотворения и юношеские одноактные драмы ("Der Tod des Tizian", 1901; "Der Tor und der Tod", 1894). Драму среди неоромантиков культивируют еще Карл Фолльмеллер (род. 1878; "Catherina von Armagnac", 1903), Рихард Беер-Гофман (род. 1866; "Der Graf von Charolais", 1904), Эдуард Стукен (род. 1865; "Gaw &##226;n", 1902; "Lanv&##226;l", 1904; "Lancelot", 1909), Эрнст Гардт (род. 1876; "Tantris der Narr", 1906; "Gudrun", 1911).

"Романтическая ирония" в самом утрированном виде воскресает вновь в фантастических повестях Ганса-Гейнца Эверса (род. 1871; "Das Granen", 1907; "Die Besessenen", 1909) и комедиях Франка Ведекинда (род. 1864; "Пробуждение весны", 1891; "Дух земли", 1895; "Ящик Пандоры", 1904; "Замок Веттерштейн", 1910) - продуктах полнейшего эстетического и этического анархизма. Они являются доказательством, что и неоромантизму не может принадлежать будущее.

Германское искусство. VII. Л. Гофман (род. в 1861 г.). Потерянный рай. (Частное собрание)

Библиграфия: A. Библиографические справочники. Koberstein, "Grundriss der Geschichte der deutschen Nationalliteratur" (5 Aufl. 1872-73), 5 т.; Goedeke, "Grundriss zur Gesch. d. deutsch. Dichtung" (2 Aufl. 1884-1910, выходит 3-е изд.), 10 т.; Bartels, "Handbuch zur Gesch. d. deutschen Literatur" (2 Aufl. 1909). Все вновь появляющиеся историко-литературные труды регистрируются в ежегодниках: "Jahresbericht über die Erscheinungen auf dem Gebiete der germanischen Philologie" (1884 и сл., до XVI в.) и "Jahresberichte für neuere deutsche Literaturgesch." (1892 и сл., от XVI в. до наших дней).

B. Труды, посвященные всей эволюции немецкой литературы. Scherer, "Geschichte d. deutsch. Lit." (12 Aufl., 1910; рус. пер.); Vogt и. Koch, "Gesch. der deutsch. Lit. von der ältesten Zeit bis auf die Gegenwart" (3 Aufl., 1910, 2 т., рус. пер.); Francke, "А history of German literature as determined by social forces" (1901; рус. перев.); Bartels, "Gesch. d. deutsch. Lit." (6 Aufl., 1909, 2 т.); Biese, "Deutsche Literaturgesch." (1911, 3 т.); Lamprecht, "Deutsche Gesch." (3 Aufl., 1902 след.; 12 томов; главы, посвященные литературе); Немецкая литература в Австрии: Nagl и. Zeidler, "Deutsch-österreichische Literaturgesch." (1899-1912, 2 т.). Немецкая литература в Швейцарии: Bachtold, "Gesch. d. deutsch. Lit. in d. Schweiz" (1887-1892); Jenny und Rossel, "Geschichte der schweizer. Lit." (1910, 2 т.).

C. Средневековая литература: Kögel, "Gesch. d. deutsch. Lit. bis zum Ausgang des Mittelalters" (1894-97, 2 ч.); Kelle, "Gesch. d. deutsch. Lit. von der ältesten Zeit bis zum XIII Jahrhund." (1892-96, 2 т.); Golther, "Gesch. d. deutschen Lit. bis zum Ausgang des Mittelalters" (1891); Scherer, "Gesch. d. deutsch. Dichtung im XI und XII Jahrhund." (1875); Francke, "Die Kulturwerte d. deutsch. Lit. d. Mittelalters" (1910). Латинская литература средн. веков: Ebert, "Allgemeine Gesch. d. Lit. d. Mittelalters im Abendlande" (1874-87, 3 т.); Manitius, "Gesch. d. lateinischen Lit. d. Mittelalters" (I т., 1911).

D. Гуманизм и реформация: Paulsen, "Gesch. d. gelehrten Unterrichts auf d. deutsch. Schulen und Universitäten vom Ausgang d. Mittelalters" (Bd. 1, 2 Aufl., 1896); Burdach, "Vom Mitteialter zur Reformation" (1893); Geiger, "Renaissance und Humanismus in Italien und Deutschland" (2 Aufl., 1899; рус. пер.); Schmidt, "Histoire litteraire d'Alsace a la fin du XV et au commencement du XVI siecle" (2 т., 1879).

E. XVIII век: Hettner, "Gesch. d. deutsch. Lit. im XVIII Jahrhund." (4 Aufl., 1893-95, 4 т.; рус. перев. 2 т.); Schmidt, "Gesch. d. deutsch. Lit. von Leibniz bis auf unsere Zeit" (5 т., 1886-96); Gundolf, "Shakespeare und der deutsche Geist" (1911).

F. XIX век. a) общие сочинения: Gottschall, "Gesch. d. deutsch. Nationallit. des XIX Jahrhund." (7 Aufl., 1901-02, 4 т.); Ziegler, "Die geistigen und sozialen Strömungen des XIX Jahrhund." (3 Aufl., 1910; рус. перев.); Meyer, "Die deutsche Lit. des XIX Jahrhund." (4 Aufl., 1910, 2 т.); Riemann, "Das XIX Jahrhund. d. deutsch. Lit." (2 Aufl., 1912); Treitschke, "Deutsche Gesch. im XIX Jahrhund." (8 Aufl., 1909, 5 т.; главы, посвящ. лит.). Драма XIX в.: Martersteig, "Das deutsche Theater im XIX Jahrhund." (1904); Witkowski, "Das deutsche Drama des XIX Jahrhund." (3 Aufl., 1909); Friedmann, "Das d. Drama des XIX J. in seinen Hauptvertretern" (1900-1903, 2 т.). Роман XIX в.: Mielke, "Der d. Roman des XIX J." (4 Aulf., 1912). b) Романтизм: Haym, "Die romantische Schule" (1870, рус. перев.); Hettner, "Die romantische Schule" (1850); Brandes, "Die Hauptstromungen d. Lit. d. XIX J.", II B. (6 Aufl., 1899; рус. перев.); Huch, "Die Romantik" (3 Aufl., 1908, 2 т.); Walzel, "Deutsche Romantik" (1908); c) Молодая Германия: Brandes, "Die Hauptstromungen etc.", VI Band; Prölss, "Das junge Deutschland" (1892); Houben, "Jungdeutscher Sturm und Drang" (1911); Petzet, "Die Blütezeit d. d. politischen Lyrik von 1840-1850" (1903). d) Новейшее время: Witkowski, "Die Entwickelung d. d. Lit. seit 1830" (1912); Lamprecht, "Zur jüngsten deutschen Vergangenheit" (1904-1905, 3 т.; главы, посвящ. литер.); Bartels, "Die deutsche Dichtung der Gegenwart" (8 Aufl., 1910); Hanstein, "Das jüngste Deutschland" (1901); Wolf, "Gesch. d. d. Lit. in der Gegenwart" (1896); Lublinski, "Die Bilanz der Moderne" (1904); его же, "Der Ausgang der Moderne" (1908); Soergel, "Dichtung und Dichter der Zeit" (1911); Litzmann, "Das deutsche Drama in den literarischen Bewegungen der Gegenwart" (5 Aufl., 1912); Arnold, "Das moderne Drama" (1908).

А. Лютер.

Немецкое искусство. Древнейшие памятники, отмеченные чертами, которые позволяли бы их отнести к нем. искусству, современные исследователи возводят к IV в. до Р. Хр. От этой стадии и-ства языческой Германии не сохранилось ничего ни из области архитектуры, которая удовлетворяла лишь первичным потребностям, ни из области крупной скульптуры, в которой нисколько не нуждалась религия, ни из области живописи, которой не знала глубокая древность. Все художественное творчество ограничивалось предметами прикладного искусства. Многочисленные фибулы, застежки, пряжки, головные уборы из золота, серебра и других металлов, извлеченные из могильных раскопок, - главные памятники, знакомящие с тем, что представляло декоративное искусство древних германцев на протяжении двенадцати столетий с IV в. до Р. Хр. по VIII в. по Р. Хр. В большинстве случаев в формах этих предметов видны римские прототипы. Но наряду с этим чувствуется во многом своеобразный вкус и местная обработка. Самобытна в орнаментике игра фантастически переплетающихся линий и перевивающихся лент, заканчивающихся человеческими и звериными головами. Этот орнаментальный мотив был так устойчив, что продолжал жить и в эпоху романского стиля. Время меровингов и каролингов к произведениям художественного ремесла прибавило художественные создания в области христианской архитектуры и живописи. Живопись этого времени блистала оригинальными миниатюрами фантастического стиля, усвоенного от ирландских художников. Менее своеобразия выказала архитектура, которая питалась римскими образцами. Дворцовая капелла в Ахене, построенная Карлом Великим в начале IX века, подражала своим восьмиконечным планом и куполом церкви св. Виталия в Равенне и так же, как та, была украшена живописью и мозаиками. Благоговение Карла перед античным миром не было унаследовано его преемниками. Роскошные здания, воздвигнутые в Ахене, не повторялись. По отсутствию средств и по недостатку технического уменья строили все в малом размере. Простая трехкорабельная базилика со столбами вместо колонн, иногда с крышею под хором или алтарем, со скромною росписью на потолке и стенах делалась обычным типом. Вся пластика проявлялась в грубоватом воспроизведении античной резьбы на кости. Живопись, главным образом, выражалась в миниатюрах, отражавших римские, древнехристианские или византийские образцы. И в следующий период при саксонских королях руководящую роль сохранила архитектура, которая и давала направление всему искусству. Соприкасаясь в своих основных формах с каролингской архитектурой, выросшей на римских прототипах, зодчество этого периода продолжало развивать национальные черты. Особенно эти черты выступили ясно в монастырских церквах с криптами, с квадратным пространством между абсидой и поперечным кораблем, и по их образцу выстроенных соборах в новом романском стиле, господство которого продолжалось от половины X века до начала XIII столетия и совпало с усилением германского государства. В это время развернулась усиленная строительная деятельность. По почину императоров, под руководством духовенства воздвигнулись многочисленные храмы. Зодчество, не связанное твердой системой, в эту эпоху достигло необыкновенного разнообразия, отливаясь в различные формы, принимая местные черты и достигая иногда высокой художественности. Лучшие образцы дали те страны давней культуры, где сохранились римские здания, где существовали сношения с римлянами и где было богатство. Таковы рейнские памятники, в которых отразилось жизнерадостное довольство народа, чувство красоты и склонность к роскоши. Это - величественные соборы Майнца (XI-XII в.), Шпейера (XI-XII в.) и Вормса (XI-XII в.) с красивыми группами башен, богатым архитектурным расчленением при простых пропорциях. В саксонских областях в соборе св. Михаила в Гильдесгейме, в церкви Кведлинбурга с плоским потолком и столбами выступила твердая преданность традициям каролингского времени, стремление к строгости и закономерность. В Вестфалии проявилось стремление к простоте и практичности. Здесь мало придавали значения формам украшения и больше всего разрабатывали целесообразность конструкции. Поэтому здесь раньше всего признали преимущества сводчатых покрытий, отреклись от богатства архитектурного расчленения и стали довольствоваться одною тяжелою башнею. Об этом характере свидетельствуют церкви в Падеборне, Оснабрюке и Мюнстере. Подле памятников трех названных земель романские церкви южной и северной Германии имеют второстепенное значение. Церкви южной Германии лишь отличаются разнообразием стройки в зависимости от переплетавшихся там итальянских и французских влияний. Церкви северной Германии бедны украшениями и просты. С одной стороны, употребление кирпича, с другой - материальные затруднения, какие испытывали германские колонисты, селясь на малоплодородной почве и постоянно ведя борьбу со славянами, не позволяли здесь развиться пышному зодчеству. В этот период главною силою была церковь, она и двигала зодчество, главным образом, церковное. Значительной силой обладали князья, и это отразилось на создании дворцов и резиденций, богатых и грузных в роде Вартбурга тюрингских ландграфов и дворца императора Генриха III в Госларе. Первенствующая архитектура давала указания скульптуре и живописи, стоявшим от нее в зависимости. Развитие пластики шло медленно. Античная форма была исходною точкой, но скульптор долго был беспомощен в передаче ее. Только постепенно неподвижные и неподатливые формы стали выражать личное понимание, характер действующих лиц и драматический момент. Одновременно с этим расширялась и техника. Пластика теперь уже не ограничивалась резьбой по слоновой кости. Она приобрела уменье лить из металла целые двери, изготовлять статуи и скульптурные украшения для соборов. Гильдесгеймские двери в соборе св. Михаила, рельеф на утесе близ Горна в Вестфалии, изображающий снятие с креста, золотые ворота в Фрейбергском соборе характеризуют движение за этот период в области скульптуры. Вместе со скульптурой двигалась вперед постепенно и живопись, для которой соборы предоставляли стены, потолки и столбы. По мере работы неподвижные торжественные композиции делались свободнее, лица фигур получали более глубокое выражение, краски становились свежее и сильнее. В половине XII в. в Германии стал проникать готический стиль из его родины - Франции. Он был воспринят без затруднений, так как и в Германии сложились те же культурные условия, которые в значительной мере содействовали развитию готики во Франции. Усилившееся бюргерство и здесь искало способов выказать свое благочестие, свое благосостояние и основанное на нем могущество в сооружении грандиозных храмов, которые должны свидетельствовать о величии и процветании города. Порывистое устремление к небу, охватившее массы, нашло выражение в возносящихся высоко башнях. Выработанная предшествующей практикой система сводов и стрельчатых арок позволяла это стремление выразить реально и удовлетворить потребности в просторных и светлых храмах. Уже в ранних созданиях готического стиля (церковь св. Елизаветы в Марбурге) не было рабского подражания Франции, а было слияние нового с выработанным туземным, и чем дальше, тем сильнее шла переработка в направлении упрощения конструкции и усиления отвесной линии. Эти две черты особенно характерны для немецкой готики. В начале XIV в. готический стиль нашел себе распространение по всей Германии и отлился в законченные своеобразные формы в рейнских соборах - Кельнском (XIII-XVI вв.), Фрейбургском (XIII-XIV вв.) и Страсбургском, в южно-германских соборах - Ульмском (XII-XV вв.), Регенсбургском и Венском (XIV-XV вв.). В них выразились наиболее рельефно германское понимание форм и высшая степень художественности, до которой могло подняться зодчество в Германии в это время. Приемы строительства, выработанные на храмах, были перенесены и на гражданские постройки. Среди них первое место заняли ратуши и городские ворота с величественными фронтонами и башнями. Ратуши в Мюнстере, Брауншвейге и Любеке, городские ворота в Праге и Базеле доказывают уменье искусно соединять монументальность с прекрасным расчленением и тонкими декоративными деталями. Гораздо слабее, чем зодчество, развивалась в готический период скульптура. Играя служебную роль, она украшала фасады соборов изображениями искупительного подвига Спасителя, символами и аллегориями и подчинялась архитектурным линиям. Достигнув одухотворения, известной степени свободы и натурализма, пластика застыла в условной улыбке. Лучшее, что создала германская пластика этого времени, - статуи в Фрейбургском и Страсбургском соборах. Раньше скульптуры вышла из подчинения архитектуре живопись. Вытесненная со стен храмов, где заняли много места окна с цветными стеклами, и со стрельчатых перегибов сводов, живопись перешла на алтари. Здесь она сделалась независимой от архитектуры. В станковых картинах она стала развиваться свободно и по своим законам. Первые шаги в этом направлении были сделаны в Праге и Нюрнберге, несколько позднее и значительнее - в Кельне, где дело мастера Вильгельма (ум. 1378), поэтически идеализировавшего библейские сцены, особенно с Девой Марией, продолжал Стефан Лохнер (ум. 1451), давший высокие образцы в изображении поэтического гармоничного мирного бытия. К началу XVI в. готический стиль дошел до полного развития. После этого началось его замирание. Твердо установленная система давила художника. При отсутствии простора стиль терял свою творческую силу. В это время, благодаря торговым, политическим и родственным связям владетельных домов, стиль Возрождения, который в Италии и Франции достиг полного расцвета, стал проникать в Германию. Здесь он не дал крупных результатов. Для жизни и-ства германская почва в это время была мало благоприятна. Широкие круги во второй трети XVI века были увлечены реформационным движением до такой степени, что все интересы, кроме религиозных, отошли на задний план. Император и князья не обладали ни желанием, ни достаточными средствами для того, чтобы поддерживать художественную жизнь. В первой трети XVI века нем. ис-во еще жило бодро, в дальнейшая десятилетия видно только впитывание нового и мало энергичная разработка старого. Новый стиль сказался раньше всего в архитектуре, но сказался слабо. Церковное зодчество почти его не приняло. Старые соборы и в XVI в. достраивались в готическом стиле. Новые немногочисленные протестантские церкви допускали из него немногое. Несколько больший доступ нашел Ренессанс в гражданское зодчество, но и в светских постройках план, расчленение сохранились прежние. Старое господствовало и в замках, и в ратушах, и в частных домах. Замки не оставляли массивных башен и тесных лестниц, ратуши и частные дома крепко держались остроконечных фронтонов на фасадах, балконов и прежнего расположения частей здания. В основе это были постройки туземного типа, только формы окон, дверей, карнизов и отчасти пропорции были взяты из итальянского источника, иногда в чистом виде, а чаще в видоизменении, с присоединением элементов ранее выработанной орнаментики. Вследствие такой малой согласованности даже лучшие памятники немецкого Ренессанса - дрезденский, трогауский и гейдельбергский замки, кельнская, аугсбургская и нюрнбергская ратуши - не дают впечатления того величия, той ясности, гармоничности и последовательности, какой отличаются здания итальянского и французского Ренессанса. Почти то же наблюдаем и в области скульптуры XVI в. Пластика с половины XV в. стала освобождаться от давления архитектуры. Вместо украшения порталов и фасадов, она получила самостоятельное значение на гробницах и алтарях, и в рельефах и статуях значительно двинулась вперед, расширив свои задачи и приобретя способность выражать глубокие чувства и давать это в формах, полных красоты. Центром развития скульптуры в конце XV и первой трети XVI века была Франкония и Швабия с Нюрнбергом во главе. Высшего развития здесь достигло ваяние в лице трех художников: Адама Крафта (1450-1507), просто, с наблюдательностью и спокойствием, в духе наивного летописца рассказывавшего страсти Христовы в рельефах из камня, Фейта Штосса (1440-1533), энергично резавшего из дерева миловидные образы Богоматери и святых, и Петера Фишера (1455-1529), превзошедшего того и другого в работах из бронзы, - именно в гробнице св. Себальда в Нюрнберге. В ней Фишер дал то высшее, чего могла достичь немецкая пластика XVI века, стремившаяся сочетать серьезность настроения и характерность со светлым духом итальянского Возрождения. Во вторую треть XVI в. расцвет пластики прекратился. Когда итальянский стиль перешел в Германию и стал распространяться, пластика, подобно архитектуре, делалась светскою. Украшение дворцов, фонтанов, чаще всего пышных гробниц (гробница императора Максимилиана в Инсбруке), вот круг тогдашней скульптуры. В этом кругу пластика стала терять характерность, но не приобретала и того изящества формы и гармонии, какою отличалась итальянская, взяв от последней только холодную условность и гладкость форм. Усвоить красоту итальянской пластики мешало тяготение к индивидуализму, отсутствие в Германии античных образцов, недостаток необходимого для скульптора материала. Единственно в области живописи и гравюры Германия в XVI в. сделала значительный вклад. В противоположность Италии, где главную роль играли большие фрески, в Германии господствовали картины - иконы малого размера и гравюры. Эти две отрасли, которые более всего соответствовали народному вкусу, привлекли к себе особое сочувствие и отразили все народные мысли и чувства. К XV в. в Германии пробудилась свобода мысли и реалистическое понимание. Фландрские братья Губерт и Ян Ван Эйк, улучшившие живопись введением масляных красок, ставили свои фигуры в среду радостной жизни, освободили их от золотого фона и окружили весеннею красою полей. Это направление нидерландцев, прежде всего, нашло приют в Кёльне и вытеснило благодушный идеализм Лохнера, заменив его строгим реализмом. Затем оно перешло в средину Германии и здесь расцвело в школах франконской, саксонской и швабской. В каждой реализм пошел своим путем. В франконской школе, центром которой был Нюрнберг, выступила с особою силою определенность рисунка, форм и стремление к резкой характерности. Эти свойства сумел превратить в высокое художественное совершенство вышедший из этой школы самый крупный художник XVI в. - Альбрехт Дюрер (1471-1528), поэт и мыслитель, реалист и фантаст. Его разнообразная и сложная деятельность затмевает все, что делалось во франконской школе до и после него. Элементы франконской школы перенес в Саксонию Лука Кранах Старший (1472-1553), который своею индивидуальною личностью и стремлением к характерности окрасил эту школу, существовавшую, пока были живы он и его сыновья. На границе с Италией, в Аугсбурге и Базеле, возникла швабская школа со спокойной линией, тщательным исполнением и смягченным колоритом. Самым видным ее представителем был третий выдающийся живописец эпохи - Гольбейн Младший (1497-1543), высоко одаренный тонким пониманием красоты и природы. Во вторую половину XVI в., с усилением влияния итальянского и итальяно-нидерландского, живопись в Германии стала терять силу, искренность, местные и национальные черты, смягчаться. Она сделалась гладкою и декоративною. Таким образом, к концу XVI в. все отрасли нем. ис-ва склонились к падению. В XVII веке это падете дошло до крайнего предала. Экономические и политические причины играли значительную роль. Торговые пути средневековья, проходившие через Г. и втягивавшие ее в широкий торговый и промышленный оборот, теперь заменились новыми, океаническими, и германские города стали беднеть. Продолжительные войны привели Г. к политическому бессилию, опустошению страны и одичанию населения. Германия была лишена материальных средств и духовно обездолена. При таких условиях искусство не могло идти вперед. Туземных художников было мало, их место заступили иностранцы. По приглашению духовных и светских князей, усилившихся после падения власти императора, шли на католический юг - итальянцы, на протестантский север - голландцы, туда и сюда еще в большем числе французы. Только на почве, подготовленной этими иноземными мастерами, когда воспрянула несколько жизнь, могла пробудиться творческая сила и самостоятельность нем. ис-ва. Это пробуждение совершилось уже в XVIII в. В этом веке в области эстетики и истории искусства Г. стала во главе движения. Но в области и-ства она начинала только жить. Ранее всего и яснее обнаружилось пробуждение в архитектуре. Уже в первую треть XVII в. поднялось строительство. Распадение Г. на многочисленные мелкие государства имело положительное влияние на развитие ее и-ства. Каждый двор стремился культивировать искусство. Для этого пользовались нередко и теперь силами итальянских и французских художников, но большею частью действовали немецкие художники, получившие образование в Риме или Париже. Римский барокко с сильным расчленением, с обильными и тяжелыми украшениями господствовал в первой половине XVIII в. Наиболее самостоятельными и лучшими его образцами являются церковь св. Карла - Иоганна Бернгарда Фишера (1656-1723) в Вене, Цвингер - Даниила Пёппельмана (1662-1736) в Дрездене и королевский дворец Андреаса Шлюттера (1664-1714) в Берлине. Позднее с немецким барокко смешалось французское рококо, - образовался особый более резкий и грубый пошиб, проявившийся в Потсдамском Сан-Суси Георга Венцеслава Кнобельсдорфа (1699-1753) и в Вюрцбургском дворце Балтазара Неймана (1687-1753). Орнаменты покрывали потолки, стены, алтари и были, как скульптурные, так и живописные. Извивающиеся фигуры и орнаменты в стиле Бернини украшали лестницы и парки, фарфоровые мейсенские группы и статуэтки дополняли убранство. Над всем этим работали живописцы и скульпторы-декораторы. Вызывая обильный спрос на живопись и скульптуру, это строительство не поднимало качества. Из многочисленных скульпторов XVIII И. можно выделить Андреаса Шлюттера, из множества живописцев эклектика Рафаэля Менгса (1728-1779) и особенно Даниэля Ходовецкого (1726-1801), сохранившего самостоятельность и проявившего любовь к жизни в гравюрах. На почве этого пробуждения XVIII в. стало жить более интенсивно и продуктивно нем. ис-ство XIX в. Первый этап, который оно прошло в XIX веке, был классицизм. Почва для него была подготовлена еще в XVIII в. трудами Винкельмана(см.), пробудившего интерес к антикам и создавшего историю греческого искусства. Его учение о том, что один только путь в искусстве ведет к идеалу, путь подражания древним, пустило глубокие корни на германской почве. В противоположность романским народам, тяготевшим к римскому, в Германии проявилось влечение к греческому первообразу. В архитектуре стали вдохновляться перикловским зодчеством. Карл Фридрих Шинкель (1781-1841) в берлинском драматическом театре и старом музее, Лео фон Кленце (1784-1864) в мюнхенских пропилеях дали лучшие выражения нового эллинизма, охватившего архитектуру. То же направление господствовало и в германской скульптуре первой половины XIX в. Эллинизм здесь был настолько силен, что ему подчинился даже реалист Готфрид Шадов (1764-1850), хотя он и восставал против всякого подражания. Последователями классицизма были и Христиан Раух (1777-1857), сочетавший чувство классической красоты с искренностью, и Эрнст Ричель (1804-1861), смягчивший строгость Рауха. Эллинизмом была одушевлена и живопись. Увлеченные классицизмом, живописцы забросили мир повседневной жизни, граничившей в их глазах с безобразием, и искали мотивов в древней истории и мифологии, причем в противоположность боевому классицизму французов, выдвигавшему гражданские доблести и патриотизм, немецкие классики остановились на литературных сюжетах. Вдохновляемые белыми мраморными статуями богов и героев, они переносили их на полотно, заботясь более всего о рисунке, считая краски делом второстепенным. Типичными выразителями этого античного направления были Асмус Якоб Карстенс (1754-1798), компоновавший исторические картины, полные благородной красоты, Йозеф Антон Кох (1768-1839), Фридрих Преллер (1804-78) и Карл Ротман (1798-1850), писавшие идеальные пейзажи, "как они могли бы быть". Но законченность и холодность академического классицизма скоро вызвали пресыщение, и против классиков восстали романтики. Первыми выступили назарейцы Фридрих Овербек (1789-1869), Вильгельм Шадов (1789-1862), Филипп Фейт (1793-1877), Петр Корнелиус (1783-1867) и Юлиус Шнорр фон Карольсфельд (1794-1872). Они видели идеал не в уравновешенной форме и волнистой линии антиков, а в итальянском искусстве XIV В., которое копировало природу просто и точно, было угловато, но выразительно, владело красками, о которых забыли классики. После периода религиозного индифферентизма почувствовалась потребность воскресить христианскую веру, и назарейцы обратились к библейским сюжетам и аллегориям, прославляющим торжество религии в искусстве. В противоположность космополитизму, ожила в это время национальная идея, и, при бесцветности настоящего, романтики обратились к прошлому, которое называли блестящим. Мориц фон Швинд (1804-71), Альфред Ретель (1816-59), Вильгельм Каульбах (1805-74) восстанавливали блеск императорского времени в больших фресках, сказочный мир и грезы средневековья. Вместо классических героических ландшафтов являлись дитя местности с горными потоками, уединенными полянами, фантастическими замками, развалинами и монастырями во мгле ночи, при лунном сиянии, при закате солнца. В параллель с литературою художники стали лириками. В их картинах место греческих героев заняли нежные мадонны, ветхозаветные старцы, рыцари, разбойники, цыгане, монахи, нимфы и монахини. Пренебрежение к современной жизни сменилось любовью к изображению быта детей, крестьян, бюргерства. Это отразили произведения Фердинанда Вальдмюллера (1793-1865) и Людвига Рихтера (1803-84). Живописи, проникнутой романтикою, вторила и архитектура, занявшаяся разработкой средневековых стилей. Так на туземных основах, в тесной связи с жизнью и под сильным давлением литературы, шло развитие романтической струи, особенно ярко в живописи. Эта живопись, сильная своим содержанием, оставалась слабою по технике, по колориту. Когда в 1840-х годах немецкие художники познакомились с французскими картинами, они были поражены энергией письма, роскошью колорита, эффектами освещения, силой пафоса и движения. Кадры немецких живописцев направились учиться в Париж. В то же время произошел в Германии перелом в настроении. Романтика уступила место расширившемуся историческому знанию и реализму. Увлечение историей охватило и художников, и расцвел исторический и колористический реализм. Центром нового течения была мюнхенская мастерская Карла Пилоти (1826-86), с пафосом и театральною эффектностью трактовавшего исторические сюжеты. Две различные стороны исторической живописи этой эпохи ярко характеризуют, выказывая две ее стороны, - Ганс Макарт (1840-84), развернувший только пышную красочность, и Адольф Мендель (1815-1905), проникновенно воссоздававший бранденбургско-прусскую жизнь XVIII в. Идя по стопам литературы, где имели успех деревенские рассказы и бытовые очерки, живопись занялась также и изображением современной жизни, особенно быта крестьян, выдвинув жанристов Людвига Кнауса (1829-1910) и Вениамина Вотье (1829-98). Наконец, в связи с улучшением путей сообщения и развившимися путешествиями пейзаж расширил свою область до изображения уголков почти всего мира. В 50 - 60 годах живопись, которая давала в красках исторический рассказ, повесть из жизни и географическое описание, очень ценилась. Но чрезмерное развитие содержания и литературность искусства вызвали реакцию. Стали искать не сюжетов, а форм и красок. Тогда принялись за изучение техники великих мастеров, сначала XVI в., затем венецианцев и, наконец, голландцев и испанцев. Интерес к чисто художественному исполнению у Ансельма Фейербаха (1829 - 1880) занял главное место. Вильгельм Лейбль (1844-1900) и Франц Ленбах (1836-1904) показали, чего достигла Германия в этом отношении. Одновременно с тем, как живопись изучала колорит почти всех школ и как бы переживала историю развития живописи, архитектура и скульптура шла по тому же пути усвоения старого. После изучения романского и готического стилей совершилось обращение к итальянскому Ренессансу, блестящую разработку которого дал около половины XIX в. Готфрид Земпер (1803-79) в дрезденском музее. Позднее привлек внимание смешанный стиль немецкого Возрождения и еще позднее - барокко. Скульптура в лице Юлиуса Генеля (1811-91) от классицизма перешла к Ренессансу, а в лице Рейнгольда Бегаса (1831-1911) к реализму и барокко. В 70 годах произошла в живописи новая крупная перемена. Старая внимательная живопись, любящая подробности, воспитанная на изучении старинных мастеров, перестала удовлетворять немецких живописцев, когда они познакомились с тем новым импрессионистическим приемом живописи, который в это время выдвинула Франция. На первый план теперь выступила передача не отдельных предметов и подробностей, а передача света, воздуха и движения жизни, впечатаете целого. Группа немецких живописцев с Максом Либерманом (род. 1847) во главе восприняла это течение. Вместе с изменением техники произошло расширение круга сюжетов. Художники хотели теперь передавать в красках все, что видели вокруг себя. Вся жизнь, движение ее, природа сделались полем для наблюдения. Вооруженные изучением старых мастеров и новою техникой, живописцы обратились к передаче индивидуального понимания действительности. На грани, отделяющей XIX в. от XX в., этому направлению был противопоставлен новый взгляд. Его сторонники ставили задачей не отражение действительности, которая перед глазами, а перенесение из будничной жизни в идеальную сферу, в область чистой красоты. Вместо расплывчатых линий и красок импрессионизма, они старались давать ясность линий и определенность распределения красочных масс. Во главе этого направления стали старый Арнольд Беклин (1827-1901) и более молодой Людвиг фон Гофман (род. 1861). Почти одновременно с этим неоидеализмом в живописи появилось и в скульптуре искание нового монументального замкнутого стиля, искание величия, ясности и чистоты форм. Это искание выразил Адольф Гильдебранд (род. 1847). Параллельно с этим и архитектура стала стремиться на новый путь. Старые исторические стили надоели. Тогда сделали попытки мотивы этих стилей обрабатывать свободно, смело мешая, чтобы получить нечто оригинальное. Этот момент германской архитектуры отмечает здание берлинского рейхстага Поля Валлота (род. 1841). Но и этим архитектура не удовлетворилась в исходе ХIХ в., и началось искание новых форм и украшений, которые, будучи в полном соответствии с целью сооружения, отвечали бы новым потребностям времени, отражали бы тот порядок чувств, который дала новейшая культура. В ответ на этот запрос германская архитектура к началу XX века выступила с своеобразно разработанными зданиями, замкнутыми снаружи, с гладкими стенами внутри, с украшениями, составленными из линий в новой игре или из стилизованных растительных и животных форм.

Германское искусство. VIII. Ф. Штук (род. в 1863 г.). Изгнание из рая. (Частное собрание)

Германское искусство. IX. Г. Габерман (род. в 1849 г.). Дитя забот. (Частное собрание)

Германское искусство. I. М. Швинд (1804-1871). Пустынник ведет коней на водопой. (Мюнхен. Галлерея Шака)

Германское искусство. X. Г. Климт (1862-1918). Музыка. (Мюнхен. Новая Пинакотека)

Литература: Förster, "Geschichte der deutschen Kunst" (1851-60); Reber, "Geschichte der neueren deutschen Kunst" (1876); Lübke, "Geschichte der Renaissance in Deutschland" (1882); Rosenberg, "Geschichte der modernen deutschen Kunst" (1884-89); Bade, "Geschichte der deutschen Plastik" (1887); Dohme, "Geschichte der deutschen Baukunst" (1887); Durm, "Handbuch der Architektur", Bd. Ill u. IV (1886-1902); Dohme, "Kunst und Künstler der ersten Hälfte des 19 Jahrh." (1886-91); Wieser, "Germanischer Stil und deutsche Kunst" (1889); Janitschek, "Geschichte der deutschen Malerei" (1890); Fritsch, "Denkmäler deutscher Renaissance" (1880-91); Gurlitt, "Geschichte Barockstils und der Rokoko in Deutschland (1889); Lübke, "Geschichte der deutschen Kunst" (1890); Dehio und Bezold, "Die Kirchliche Baukunst des Abendlandes", I-III (1892-1900); Hosak, "Geschichte d. deutschen Bildhauerkunst." (1899); Falke, "Geschichte des deutschen Kunstgewerbe" (1888); Gurlitt, "Die deutsche Kunst in XIX Jahrh." (1899); Wagner, "Moderne Architektur" (1896); Dehio, "Handbuch der Kunstdenkmäler", I-III (1905-1908); Schmid, "Kunstgeschichte des XIX Jahrhund." (1904-1906); Heilmeyer, "Moderne Plastik in Deutschland" (1903); Dehio und Bezold, "Die Denkmäler der deutschen Bildhauerkunst"j(1906); Lamprechtf, "Deutsche Kunst-Gesch. d. XIX Jahrh." в Deutsche Geschichte, Bd. VIII, X и XI (1906-1909); Diestel, "Deutsche Baukunst am Ende des XIX Jahrh." (1907); Hoffman, I., "Baukunst und dekorative sculpture der Renaissance in Deutschland" (1909); Pinder, "Deutsche Dome" (1910); Sauerband, "Deutsche Plastik des Mittelalters" (1910). Кроме того, см. отделы немецкого и-ва в трудах: Любке, "История искусства" (1884); Мутер, "История живописи в XIX веке", I-III (1899-1901); его же, "История живописи", ч. I-III (1901-04); Розенберг, "История искусства"; Вёрман, "История искусства всех времен и народов", I и II (1903-1910).

Н. Тарасов.

Хронология государств Германской империи (и Австрии до 1866 г.)

481-511. Хлодвиг, основатель франкской монархии Меровингов.

486. Вторжение Хл. в Галлию и битва при Суассоне.

496. Победа над алеманнами при Цюльпихе.

- Крещение Хл. и франков.

501. Земли алеманнов присоединены к владениям Хл.

531-534. Тюрингия и Бургундия завоеваны франкск. монархией.

634-39. Окончат. разделение франкской монархии на Австразию и Нейстрию.

687. Пипин Геристальский - dux et primeps Francorum - захватывает власть.

689. Покорение фризов.

717-41. Карл Мартелл объединяет франкские владения.

732. Битва при Пуатье.

751. Свержение Меровингов.

741-768. Пипин Короткий; начало династии Каролингов.

754. Убиение св. Бонифация (род. 680) фризами (5 июня).

768-814. Карл Великий.

772-804. Походы против саксов и покорение их.

774. Присоединение лангобард. госуд.

791-805. Походы против аваров.

794. Присоединение Баварии. Ок. 800. Основание австрийской марки.

- Карл - император священной римской империи (25 дек.).

814-840. Людовик Благочестивый.

843. Договор в Вердене: распадение монархии Карла В. Германия отходит к Людовику Немецкому.

843-876. Людовик Немецкий.

870. Договор в Мерзене: лотарингские земли между Рейном и Маасом отходят к Л. Нем.

876-887. Сыновья Л. Нем.: Карломан (ум. 880), Людовик (ум. 882). Карл III Толстый (ум. 887).

885-87. Карл III Толстый объединяет Францию с Германией.

887-899. Арнульф Каринтский.

891. Отражение норманов при Лувене.

900-911. Людовик Дитя, последний Каролинг.

911-18. Конрад I, герц. франконский.

Саксонские короли и императоры (919-1024)

919-936. Генрих I Птицелов.

918-933. Покорение заэльбских славян и основание вост. марки (Бранденбург, 928).

933. Поражение мадьяр при Мерзебурге.

936-973. Оттон I Великий.

937. Борьба с балтийск. славянами (маркрафы Геро и Биллунг).

939. Присоединение Франконии к владениям Оттона.

951. Призыв От. Адельгейдой, теснимой Беренгаром Иврейским. Первый итал. поход.

955. Поражение венгров при Лехфельде (10 авг.).

962. Приобретение сев. Италии. Оттон коронуется императ. короной; Свящ. римск. империя немецкой нации (31 янв.).

983-1002. Оттон III.

995. Поход в Италию.

1000. Основ. архиеп. в Гнезно и падение герм. влияния за Эльбой.

1002-1024. Генрих I Святой.

1003-1018. Неудачные войны с Болеславом польским.

1018. Бауценским миром Эльба признана сев.-вост. границей Германии.

Франконские императоры (1024-1125)

1024-1039. Конрад II.

1031-32. Походы за Эльбу и восстановление влияния Г. среди славян.

1032. Восстановление ленной зависимости Польши.

- Присоединение Бургундии.

1035. Мир с Кнутом Вел.; шлезвигск. марка отходит к Дании.

1037. Миланский эдикт (edictum de beneficiis), устан. наследственность мелких ленов в Италии. Возвращение пожалован. предшественниками церковных земель.

1039-1056. Генрих III.

1040-41. Походы в Богемию; ленная зависимость Богемии.

1041-45 и 1051-52. Походы в Венгрию для установл. ленной зависимости и конец этой зависимости.

1056-1106. Генрих IV.

1066. Утрата заэльбских владений.

1073. Гильдебранд (Григорий VII) избран папой (ум. 1086.

1072-75. Борьба с саксами заканчивается победой Генриха при Унштруте.

1076. Начало борьбы короля с папой: Вормсский сейм, низложение Григория VII; отлучение Генриха; сейм в Трибуре.

1077. Генрих IV в Каноссе.

1077-80. Борьба Генриха с саксами и Рудольфом Шв.; Гогенштауфены в Швабии.

1085. Смерть Григория VII.

1090-97. Неудачн. борьба в Италии с Урбеном II.

1096-99. Первый Крестовый поход.

1097-1104. Мирное правление в Германии.

1105. Борьба сыновей Г. (Конрада и Генриха) притив отца и отречение Генриха IV.

1106-1125. Генрих V.

1111. Г. принуждает папу Пасхалия признать королев. инвеституру.

1122. Вормсский конкордат; конец спора об инвеституре.

1125-1137. Лотарь Саксонский.

Гогенштауфены (1133-1254)

1137-1152. Конрад III.

1147-1149. Участие К. III во втором крестовом походе.

1152-1190. Фридрих I, Барбаросса.

1156. Генриху Льву возвращена Бавария; Австрия самостоят. герцогство. Усиленная колонизация Балтийского побережья Генрихом Львом. Борьба с ломбардскими городами.

1158-62. Второй поход в Италию и разрушение Милана.

1166-68. Союз ломбардских городов с папой Александром III.

1174-78. Четвертый поход и поражение при Леньяно (1176).

1177. Венецианский мир.

1183. Констанцский договор с ломбардскими городами.

1184-86. Брак Генриха, сына Фр., с наследницей Сицилии.

1189. Участие в 3-м крестов. походе.

1190-1197. Генрих VI.

1194. Присоединение королевства обеих Сицилий.

1198-1208. Филипп Швабский.

1198-1207. Борьба за импер. корону с Оттоном Брауншвейгским, сыном Генр. Льва.

1201. Вмешательство Иннокентия III в пользу Оттона.

1203. Убиение Филиппа.

1208-1215. Оттон IV, Вельф.

1213. Эгерская золотая булла: возвращение папству отобранных в Вормсе привилегии.

1215-1250. Фридрих II.

1215. Фр. коронуется имп. короной. Утверждение неогран. прав юрисдикции духовных князей.

1220-1235. Фр в Италии, его замещ. король Генрих, сын Фр.

1228-1229. Крестовый поход Фр. II.

1230. Начало завоевания Пруссии тевтонским орденом.

1231. Вормсские привилегии (Constitutio in favorem principum).

1234. Восстание Генриха против отца.

1235. Фридрих в Германии. Сейм в Майнце. Первый немецкий земский мир.

1237-1250. Король Конрад, сын Фр., замещает живущ. в Италии отца.

1237. Победа Фр. над ломбардскими городами при Кортенуове.

1241. Отражение татар при Лигнице.

1242 Расширение прав городов. Участие городских депутатов в сеймах.

1245. Низложение Фр. на Лионск. соборе (папа Иннокентий IV).

1246-47. Генр. Распе, "Pfaffenkönig".

1247-50. Вильгельм Голландский.

1250-54. Кинрад IV.

Междуцарствие (1256-1273)

1254. Манфред, брат Конрада IV, утверждается в королевстве обеих Сицмлий.

1257-72. Ричард Корнуэлский, герм. король.

1257-1282. Альфонс Кастильский, герм. король.

1266. Битва при Беневенте и смерть Манфреда.

1267-8. Попытка Конрадина и конец Гогенштауфенов.

Императоры различных династий

1273-1291. Рудольф Габсбургский.

1276-78. Борьба Р. с Оттокаром богемск. за наследство Габсбургов (Австрийская земля). Победа Р. при Мархфельде (1278).

1292-98. Адольф I. Нассауский.

1298-1308. Альбрехт I, Габсбургский.

1308-1313. Генрих VII, Люксембургский.

1310-13. Поход в Италию. Последнее оживление итальян. стремлений.

1311. Иоанн Люкс, сын Генриха, избран чешским королем.

1313-46. Людовик Баварский.

1338. Сеймы во Франкфурте и Рензе. Провозглашение принципа полной независимости от пап избрания императора.

1346. Низложение Людовика.

Люксембургско-богемские императоры (1346-1437)

1347-1378. Карл IV.

1347. Смерть Людовика Баварского.

1348. Основание в Праге первого нем. университета.

1356. Золотая Булла.

1367. Война 77 ганзейск. городов с Данией и Норвегией.

1376. Образование союза швабск. городов

1378-1400. Венцель.

1377. Победа городов над князьями при Рейтлингене.

1379. Образование союза рыцарей Lowenbund.

1383-4. Сеймы в Нюрнберге и Гейдельберге и тщетные попытки установления земского мира.

1386. Победа швейцарцев над Леопольдом австрийским при Земпахе.

1388. Победа Эбергарда Вюртембергского над швабскими городами при Дёффингене, Рупрехта Пфальцского над рейнскими при Вормсе и рыцарского союза над веттераускими.

1339. Запрещение союзного объединения городов (на сейме в Эгере).

1400. Низложение Венцеля князьями. В. остается богемским королем.

1400-1410. Рупрехт III, Пфальцский.

1410-1437. Сигизмунд.

1414-18. Констанцский собор.

1415. Сожжение Гусса; Protestatio Bohemorum.

1419-35. Гусситские войны.

1420. Крестовый поход против Чехии.

1424. Распадение гусситов на два лагеря: таборитов и каликстинцев (утраквистов)

1431-48. Базельский собор.

1434. Победа каликстинцев над таборитами.

1436. Компактакты в Праге.

1437. Смерть Сигизмунда и конец люксембургско-богемской династии.

Династия Габсбургов (1437-1740)

1437-9. Алъбрехт II соединяет Венгрию, Богемию и Австрию.

1439. Майнцская акцептация реформ Базельск. собора. Начало национализации церкви.

1439-1486. Фридрих III, Штирийский.

1443. Люксембург переходит к Бургундии.

1448. Венский конкордат: восстановление зависимости нем. Церкви от Рима и отказ от базельских декретов.

1449-53. Борьба франконских и швабских городов с князьями (Альбрехт Ахилл).

1450. Изобретение книгопечатан. Гуттенбергом.

- Основание университ. в Трире.

1456. Основание университ. в Грейфсвальде.

1457. Основание университета в Фрейбурге (Баден)

1460. Решением земских чинов Шлезвиг и Гольштиния отходят к Дании

1477. Смерть Карла Смелого при Нанси и брак его дочери-наследницы с Максимилианом I.

- Основание универс. в Майнце.

- Основание унав. в Тюбингене.

1482. Собственно Бургундия отходит к Франции

1483. Рождение Мартина Лютера (ум. 1546).

1488. Образование швабской конфедерации и конец раздоров в южной Германии.

1490. Максимилиан наслед. Тироль.

1491. Прессбургский договор Максимилиана с Владиславом.

1493-1579. Максимилиан I.

1494-1516. Итальянские войны.

1495. Сейм в Вормсе: установление Вечного земского мира и учреждение имперского суда (Reichskammergericht).

1496. Брак Филиппа Бург., сына Максимилиана, с Иоанной Безумной и начало испанских Габсбургов.

1499. Базельский мир с швейцарцами и установление фактической независимости последних.

1500. Сейм в Аугсбурге: учреждение имперск. правительств, совета (Reichsregimeni).

1505. Неаполь переходит к Испании.

1508. Лютер в Виттенберге.

1509. "Похвала глупости" Эразма Роттердамского.

1515. Победа французов при Мариньяно и завоевание миланского герцогства.

1515-17. "Epistolae obscurorum virorum", Till Eulenspiegel".

1517. Начало реформации: 95 тезисов Лютера.

1518. Цвингли в Цюрихе.

1519-1556. Карл V.

1519. Карл при избрании дает князьям гарантии (Wahikapitulution).

1520. Сожжение Лютером папской буллы.

- "An den christlichen Adel deutscher Nation" Лютера.

1521.Вормсский эдикт против Лютера.

1521-26. Первая война Карла с Франциском французским.

1522. Начало новой церкви и секуляризации монастырских земель.

1522-29. Карл в Испании; Германиейуправляет Фердинанд.

1522-3. Восстание рыцарей: Франц ф. Зикинген, Ульрих фон Гуттен.

1524-5. Крестьянская воина.

- Католическая лига в Дессау.

1526. Мадридский мир: Бургундия и итальян. земли отходят к Карлу.

- Смерть Людовика, короля Богемии и Венгрии, и наследование этих королевств Фердинандом.

1527-29. Вторая воина Карла с Франциском I.

1529. Шпейерский сейм; протест князей-лютеран.

- Мир в Камбре. Бургундия отходит к Фраиции.

- Осада Вены турками.

- Марбургский диспут.

1530. Император в последний раз коронуется папой.

- Сейм в Аугсбурге: "Аугсбургское исповедание".

1531. Шмалькальденский союз.

- Поражение и смерть Цвингли при Каппеле.

1532. Нюрнбергский религ. мир Карла с протестантск. князьями.

1532-34. Перевод Библии Лютером.

1533. Католич. лига в Галле.

- Анабаптисты в Мюнстере, Вулленвебер в Любеке.

1536-38. Третья война Карла V с Франциском I и новые успехи протестантов.

1536. Виттенбергское соглашение между сторонниками Цвингли и Лютера.

1538. Католич. лига в Нюрнберге.

1539. Иоаким II вводит в Бранденбурге протестантизм; Генрих-протестант наследует Саксонию от брата-католика. - Сев. Германия в руках протестантских князей.

1540. Основание ордена иезуитов для борьбы с реформацией.

1542-44. Четвертая война Карла с Франциском.

1545-63. Тридентский собор. 1546-7. Шмалькальденская война.

1547. Победа Карла при Мюльберге.

1548. Аугсбургский религиозный компромисс (Interim).

1555. Аугсбургский религиозный мир.

1556. Отречение Карла V.

1556-64. Фердинанд I.

1557. Вормский peлигиозн. диспут: раздоры в среде евангелич. богословов.

1563. Гейдельбергский катехизис (кальвин.) и усиление раздоров.

1564-76. Максимилиан II.

1564. Закрытие тридентск. собора.

1566-68. Война с Турцией.

1576-1612. Рудольф II.

1593-1606. Война с Турцией.

1606. Матвей избран главой габсб. фамилии.

1608. Уния протестантов и союз её с Генрихом IV франц.

1609. Лига (уния) католич. князей.

- Грамота величества чехам.

1610. Убиение Генриха IV.

1612-19. Матвей.

Тридцатилетняя война (1618-1648)

1618. Нарушение привилегий протестантов в Богемии. Восстание.

1619-37. Фердинанд II, воспитанник иезуитов.

1619. Чехи низлагают в Богемии Фердинанда и избирают королем Фридриха V Пфальцского.

1620. Соглашение между Фердииандом и Максимилианом Баварским

1620-23. Пфальцская война.

1620. Белогорская битва. Отмена "грамоты величества".

- Изгнание Фридриха.

1621. Распадение протестантской унии. Война перенесена в империю.

1622. Победа Тилли при Вимпфене над протест. князьями; разорение Пфальца и усмирение южн. Германии.

1625-29. Вмешательство Дании.

1626. Победа Валленштейна при Дессау и Тилли при Луттере.

1627. Оккупация импер. войсками Ютландии и Шлезвига.

1628. Неудачная осада Валленштейном Штральзунда.

1629. Реституционный эдикт.

1629. Любекский мир императора с Хриспаном IV Датским и усмирение сев. Германии.

1630-35. Вмешательство Швеции.

1630. Отставка Валленштейна.

1631. Разрушение Магдебурга.

- Победа Густава Адольфа при Брейтенфельде (близ Лейпцига).

1632. Победа Густ. Ад. над Тилли при Лехе. Смерть Тилли.

- Новое назначение Валленштейна.

- Поражение Валленштейна при Люцене и смерть Густава-Адольфа.

1633. Гейльбронский союз зап. и ю.-з. князей со Швецией.

- Перемена в образе действий Валленштейна.

1634. Валленштейн убит в Эгере.

- Поражение шведов ври Нёрдлингене.

1635. Пражский мир.

1635. Конец Ганзейского союза.

1635-48. Вмешательство Франции.

1636. Победа шведов при Виттштоке.

1637-57. Фердинанд III.

1638. Осада Брейзаха.

1640. Изгнание шведов из Богемии.

1642. Победа шведов при Брйетенфельде.

1643. Вторжение шведов в Данию.

1645. Победа шведов при Янкау.

- Победа французов при Нёрдлингене.

1647. Вторжение шведов и французов в Баварию.

1648. Вестфальский мир.

1658-1705. Леопольд I.

1658. Союз рейнских князей с Францией (Rheinbund).

1663. Начало постоянного сейма в Регенсбурге.

1667-8. Война Людовика XIV за испанские Нидерланды.

1672-78. Война Людовика XIV против Голландии в союз с Англией и Швецией.

1672. Гаагская коалиция между Леопольдом, Бранденбургом и Голландией.

1675. Вторжение шведов в Бранденбург и победа великого курфюрста при Фербеллине.

1674. Восстание венгров против Леопольда (Эмерик Текели).

1678-9. Нимвегенский мир.

1681. Продолжение захватов Францией пограничных нем. городов Страсбурга в друг. Венгрия поддается Турции.

1682-99. Война Австрии с Турцией.

1683. Гаагская ассоциация против Франции (Швеция, Вильгельм Оранский, император, король Испанский).

- Осада Вены: помощь Яна Собесского.

1684. Священная Лига против турок между Австрией, Польшей и Венецией.

- Регенсбургское перемирие между Францией и Германией.

1686. Союз между имнератором и вел. курфюрстом.

- Аугсбургская Лига для защиты вестфал. договоров.

1683-97. Война Людовика с Аугсбургской Лигой.

1690. Турки снова завоевывают Сербию.

1696. Савойя переходит на сторону Франции.

1697 Рисвикский мир.

1699. Карловицкий мир императора с турками. Венгрия окончательно переходит в число наследств. земель Габсбургов.

1701-1713. Война за Испанск. наследство. На сторону императора против Людовика становятся Англия, Пруссия, Голландия, Португалия и Савойя.

1704. Поражение фраццузов при Гохштедте.

1705-1711. Иосиф I.

1706. Победа над французами при Рамильи и Турине.

1709. Поражение французов при Мальплаке.

1711-40. Карл VI.

1713. Утрехтский мир.

1714. Раштаттский мир.

- "Монадология" Лейбница.

1715. Третья коалиция против Швеции (Англия - Ганновер, Дания, Пруссия).

1718. Пассаровицкий мир с Турцией.

1719. Первый венский договор.

1733-38. Война за польское наследство.

1739. Белградский и Константинопольский мир.

1740-42. Первая силезская война Фридриха II.

1741. Нимфенбургский союз Баварии с Францией против Австрии.

1741-48. Война за австрийское наследство.

1742-45. Карл-Альбрехт Баварский - император.

1744-45. Вторая силезская война.

1745-65. Франц I Лотарингский.

1748. Ахенский мир.

1756-63. Семилетняя воина.

1756. Вторжение Фридриха в Саксонию; капитуляция саксонск. армии при Пирне.

1757. Победа австрийцев при Коллине и русских при Грос-Эгернсдорфе.

- Победа Фридриха над французами при Россбахе и над австрийцами при Лейтене.

1768. Победа Фридриха над русскими при Цорндорфе.

- Поражение Фридр. австрийцами при Гохкирхене.

1759. Победа русских при Куннерсдорфе.

1763. Губертсбургский мир.

1764. "Geschichte der Kunst des Altertums" Винкельмана.

1765-90. Иосифъ II - император.

1766. Присоединение Лотарннгии к Франции.

1772. Первый раздел Польши.

1773. "Gotz von Berlichingen" Гёте. "Мессиада" Клопштока.

1777. Конец дома Виттельсбахов в Баварии.

1178-9. Война за баварское наследство.

1779. "Натан Мудрый" Лессинга.

1780. Смерть Марии Терезии; единодержавие Иосифа II.

1781. "Разбойники" Шиллера.

- Критика чистого разума" Канта.

1785. Furstenbund с Пруссией во главе против императора.

1789. Начало французской революции.

- Восстание австр. Нидерландов.

1790-92. Леополъд II - император.

1791-2. Пильниwкое соглашение между Пруссией и Австрией.

1792-1934. Франц II - император.

1792. Война Франции с Австрией и Пруссией (первая коалиция).

- Победа французов при Вальми в Жемаппе.

1793. Второй раздел Польши (Россия и Пруссия).

1794. Поражение англичан и австрийцев при Лилле.

1794-7. Победы французов на Рейне, в Нидерландах, в Италии.

1795. Базельекий договор Пруссии с Францией.

- Третий раздел Польши (Россия, Пруссия, Австрия).

1797. Мир в Кампо Формио.

- Раштаттский конгресс.

1799-1801. Вторая коалкция против Франции (Австрия, Россия, Англия и друг.).

1799. Суворов в Италии в Швейцарии.

1800. Победа французов при Маренго.

- Победа французов при Гогенлиндене.

1801. Люневилльский мир.

1803. Имперский рецесс (Reichsdepu-tationshauptschluss) и секуляризация: уничтожение 112 государств.

1805-6. Третья коалиция (Австрия, Россия, Англия).

1806. Рейнский союз.

- Отречение Франца II. Конец свящ. римск. империи.

1806-07. Четвертая коалиция (Пруссия, Россия).

1807. "Reden an die deutsche Nation" Фихте.

1808. Рейнский союз обнимает все герм. земли за исключ. Пруссии и Австрии.

- Первая часть "Фауста" Гёте.

1809. Война Австрии с Францией.

1810. Наполеон аннектирует с.-з. побережье Германии (Ольденбург, ганзейск. города).

1813. Освободительная война.

- Сражения при Люцене и Бауцене.

- Плессвицкое перемирие (4 июня - 10 авг.).

- Пражский конгреес.

- Рейхенбахский договор (Россия, Пруссия и Австрия).

- Теплицкий договор (Австрия и Пруссия).

- Сражение под Лейпцигом.

- Распадение Рейнского союза.

1814. Кильский мир союзников с Данией.

- Взятие Парижа (31 марта) и отречение Наполеона.

- Первый Парижский мир.

1814-15. Венский конгресс.

1815. Учреждение Германского союза 39 государств (8-10 июня).

- Священный союз.

- Второй Парижский мир.

1816. Открытие сейма Герман. союза под председательств. Австрии.

- Конституц. в Саксен-Веймаре.

1817. Вартбургское празднество буршеншафтов.

1818. Ахенский конгресс.

1819. Убийство русского агента Коцебу.

- "Die Welt, als Willo nnd Vorstellung" Шопенгауэра.

1819-28. Присоединение 9 государств к прусск. тамож. союзу.

1819. Карлсбадские постанов. (17 окт.).

1819-20. Венская конференция и оппозиция средне-герм. государств Меттерниху.

1820. Конгресс в Троппау.

1821. Конгресс в Лайбахе.

1822. Веронский конгресс.

1827. "Das Buch der Liedei" Гейне.

1828. Ю.-герм. тамож. союз Баварии с Вюртембергом (18 янв.)

- Средне-герм. торговый союз (Handelsverein) (24 сент.).

1829. Договор сев. и южно-герман. тамож. СОЮЗОВ (27 мая.).

1830-31. Восстания в герм. государствах и начало констит. правления в Саксонии, Брауншвейге, Гессен-Касселе, Ганновере и др.

1832. Гамбахское празднество.

1833. Берлинское соглашение (Россия, Австрия и Пруссия).

- Франкфуртское восстание.

1833-34. Венская конференция.

1834. Герм. Таможен. и торг. союз (Zollvereiu) (1 янв.).

1835. "Das Leben Jesu" Штраусса.

1837. Расторжение личной унии между Ганновером и Великобританией; восстановление в Ганновере конституции 1831 г.

- Протест 7 геттингенских профессоров (Goitinger Sieben).

1846-48. Шлезвиг голштинск. спор.

1848. Открытие предварит. Парламента (Vorparlament) во Франкфурте (31 марта).

1848. Открытие нац. собрания во Франкфурте (13 мая ).

- Эрцгерцог Иоанн - правитель империи (Reichsverweser) (29 июня).

- Перемирие в Мальме между Пруссией и Данией (26 авг.) и ратификация его нац. собр. (16 сент.).

- Казнь Блюма. (9 ноября).

- Гагерн (малогерм. п.) во главе имперского министер. (18 дек. - 10 мая 1849.).

- Протест Австрии (28 дек.) и сложение полномочий 60 австр. депутатами.

1849. Разрыв Франкф. нац. собрания с Австриеи и избрание прус. короля герм. императ. (28 марта).

- Отваз прусск. короля от императ. короны (3 апр.).

- 28 герм. государств принимают франкфуртские резолюции.

- Народн. движения в Дрездене, Гессене, Бадене, на Рейне и др.

- Пруссия, Саксония и Ганновер отзывают своих депутатов из нац. собр. (14-23 мая.).

- Rumpfparlament в Штуттгарте.

- "Союз трех королей" (Пруссия, Саксония, Ганновер (26 мая).

- Конец нац. собрания (18 июня).

- Съезд в Готе (26 июня).

- Прусский союз обнимает 21 государство. (сентябрь).

- Времен. союзная власть учреждена во Франкфурте (Пруссия и Австрия, Interim, 30 сент.).

1850. Эрфуртский двухпалатный парламент прусского союза (20 марта - 29 апр.).

- Конец "прусск. союза" (15 ноября).

- Ольмютцское соглашение и унижение Пруссии (29 ноября)

- Дрезденская конференция (23 дек. - 15 мая 1851).

1851. Восстановление германск. союза (16 мая.).

1852. Дармштадтская коалиция южно-герм. Государ. против Прусск. тамож. союза. (6 апр.).

1853. Австро-прусский торг. договор.

1859. Участие союзных государств в войне Австрии с Францией.

- Основание "Национ. союза" партией Малой Германии.

- Вюрцбургская конференция средних и мелких государств.

- "Zur Kritik der politischen Oekonomie" Карла Маркса.

- "Программа рабочих - Лассаля.

1863. Франкфуртский сейм нем. князей (Furetentag). Отказ Пруссии от участия в нем.

- Лейпцигский центральный комитет принимает программу Лассаля (17 марта).

- Основание "Всеобщего Герман. рабоч. союза" (23 мая).

- Датская конституция 13 ноября 1863 г. инкорпорирует Шлезвиг. Чины Шлезв. - Голштинии провозглашают принца Аугустенбурга герцогом.

- Разногласия Герм. союза с Пруссией и Австрией по шлезвигскому вопросу.

- Ганновер и Саксония от имени Герм. союза занимают Голштинию.

1864. Австрийские и прусские войска вторгаются в Шлезвиг.

- Победа при Дюппеле (18 апр.).

1864. Венский мир: Шлезвиг, Голштиния и Лауенбург отходят к Пруссии и Австрии.

- Смерть Лассаля (31 авг.).

1864-65. Осложняющиеся разногласия между Пруссией и Австрией.

1865. Гаштейнская конвенцияя (14 авг.)

1866. Австрии передает решение Шлезвиг. - Голшт. вопроса союзному сейму (1 июня) Австро-прусская война.

- Оккупация Пруссией Ганновера, Саксонии и Кургессена (16 июня).

- Прусские войска вторгаются в Богемию (23 июня).

- Капитуляция ганнов. армии (29 июня). Поражение Австрии при Садовой (3 июля).

- Мир с Вюртембергом (13 авг.), Баденом (17 авг.) и Баварией (22 авг.). Пражский мир (23 авг.): выход Австрии из Германии.

1866-67. Образование сев.-герм. союза.

1867. Открытие учред. рейхстага сев.-герм. союза (24 февр.).

- Первые соц. ден. деп. (Швейцер и Либкнехт).

- Принятие конституции сев.-герм. союза (16 апр.).

- Реорганизация таможен. союза (Zollparlament) (8 июля).

- Основание нем. импер. парии (Deutsche R eichspartei).

- Основ. нац.-либ. и.

- "Капитал" Маркса.

1868. Имперская система мер и весов.

1869. Верховный союзн. торговый суд в Лейпциге.

- Конгрес в Эйзенахе. Основание соц. дем. раб. партии.

- Устав о промышленности.

1870. Новый уголовный кодекс.

1870-71. Франко-прусская война.

- Сражение при Седане и капитуляция Мак-Магона (1-2 сент.).

- Начало осады Парижа (19 сент.).

- Капитуляция Страссбурга (27 сент.) и Меца (27окт.).

- Вступление в сев.-герм. союз Бадена и Гессена (15 нояб.), Бавария (23 нояб.) и Вюртемберга (25 ноября).

1871. Основание Германской империи (18 янв.).

1871-88. Император Вильгельм I.

1871. Мир во Франкфурте на/М. (10 мая): приобреение Эльзас-Лотарингии и 5 миллиардов контрибуции.

- Основание партии центра.

- Открытие герм. рейхстага (21 марта).

- Принятие импер. конституции (14 апр.).

1871-90. Бисмарк - канцлер.

1871-78. Правление Бисмарка при поддержке национал-либералов.

1871-73. Монетная реформа: общеимпер. денежная система.

1871-87. Kulturkampf.

1873. Торгово-промышлен. кризис.

- Основание Verein fur Sozial-Politik (Шмоллер, Вагиер, Брентано).

1874. Кодификация военно-администрат. законов.

- Семилетний контингент (Septennat).

1875. Введение гражданского брака.

- Банковая реформа (14 март.).

- Конгресс в Готе. Объединение Лассальянцев и Эйзенахцев.

1875. Основание "Соц. раб. партии Германии".

1876. Основание имперского банка.

- Кольцо Нибелунга" Вагнера.

1876-77. Судебная реформа: реорганизация суда, гражданского и уголовного процессов.

1877. Верховный имперский суд в Лейпциге.

1878. Основание христианско-социальн. партии (А. Штёкер).

- Поворот Бисмарка к протекционизму и разрыв с национал-либералами.

- Покушение Геделя (11 мая) и Нобилинга (2 июня) на императора.

- Закон против социалистов.

- Берлинский конгресс июнь-июль).

- Новелла об охране труда

- "Anti-Duhring" - Энгельса.

1879-81. Развитие антисемитской агитации.

1879. Поражение нац.-либ. и прогрес. партии на выборах.

- Союз с Австро-Венгрией.

- Протекционистский таможенный тариф.

- Liberale Vereinigung (сецессионисты) отделяется от нац.-либералов (29 окт.).

1881. Тронная речь в объявление социальных реформ.

- Гамбург входит в состав таможенного союза.

1882. Deutscher Kolonialverein.

1883. Обязат. страхование рабочих на случай болезни (15 июля).

- Тройственный союз: присоединение Италии к Австро-Германскому союзу.

1883-91. "Так говорил Заратустра" Ницше.

1884. Начало колон. приобретений; протекторат (Schutzgebiet; над ю.-з. Африкой.

- Слияние Deutsche Fortschrittspartei и Liberale Vereinigung в Deutsche Freisinnige Partei.

- Основание Gesellschaft fur deutsche Kolonisation (К. Петерс).

- Страхование от несчастн. случаев (6 июля).

- Тайное соглашение с Россией.

1884-5. Приобретения в Нов. Гвинее и Архипелага Бисмарка.

1884. Протекторат над Камеруном и Того.

1885. Протекторат над вост. Африкой.

- Основание Deutsch-Ost-Afrika Gesellschaft и Nen-Guinea-Gesellschaft.

- Вотирование субсидий (15 лет) немецк. судоходству и соглашение с Norddeutscber Lloyd.

1887. Объединение Deutscher Kolonial-Verein и Gesellschaft fiir deutsche Kolonisation в Deutsche Kolonialgesellschaft

- Выборы 21 февр.; консерват. нац.-либеральн. картель.

1888. Фридрих III.

1888. Вильгельм II.

1888. Бремен входит в состав тамож. союза.

- Отставка Мольтке.

1889. Страхование рабочих на случай старости (22 июня).

1890. Отмена закона против социалистов (2 февр.) Послания Вильгельма о социальн. законодательстве (4 февр.).

- Отставка Бисмарка (20 марта).

1890-94. Каприви - канцлер.

1890. Приобрет. Гельголанда (1 июня)

- Закон о промысл. судах.

1891. Новелла об охр. труда (1 июня).

- Торговые договоры с Австрией, Италией, Бельгией и Швейцарией.

1892. "Ткачи" Гауптмана.

1893. Основание союза аграриев (Bund der Landwirte) (18 февр.).

- Отклонение контингента и двух-годичн. воен. службы (6 мая) и роспуск рейхстага.

- Раскол в Герм. свободомыслящей партии и образоваание союза свободомыслящих (Freisinnige Vereinigung) и свободомысл. народной партии (FreisinnigeVolkspartei).

- Принятие военного законопроекта (15 июля).

- Торговые договоры с Испанией, Румынией и Сербией (15 декабря).

1894. Торговый договор с Россией (16 марта).

- Отклонение предложения Канитца (13 апреля).

- Учреждение сельско-хоз. камер (Landwirtschafts-Kammern).

1891-1900. Гогенлоэ-Шилингсфюрст - канцлер.

1894. Umsturzvorlage - "законопроекта против разрушит. стремлений соц.-демократии". (17 дек.).

1895. Отклон. Umsturzvorlage (11 мая).

- Ограничение союзн. советом рабочего времени пекарей.

- Канал импер. Вильгельма.

1896. Новое гражданское уложение (В. G. В).

- Запрещение сделок на срок с хлебом.

1896. Образование национал-социальной партии (Гере и Науман).

- Поздравительн. телеграмма императора Крюгеру.

1897. Торговое уложение (Handelsge-setzbuch) (10 мая).

- Принудит. организация ремесла. (Innungsgeseiz) (26 июня).

1898. Реформа военно-уголовного процесса (4 мая).

- Учреждение имп. военного суда.

- Принятие семилетней программы воен. судостроения (28 марта).

- Аренда Киау-Чау (6 марта).

- Основание Deutscher Flottenverein.

1899. Страхование на случай инвалидности (13 июля).

- Отклонение законопр. об охране штрейкбрехеров ("Zuchtliaus-vorlage") (20 ноября).

- Запрещение объединения полит. союзов отменено (6 дек.).

- Концессия на сооружение Багдадской ж. д.

1900. Закон об ограничении детского труда (30 марта).

- Lex Heinze (25 июня).

1900. Новая судостроительная программа.

- Вальдерзее во главе карательной экспедиции в Китай.

1900-1908. Бюлов - имп. канцлер.

1901. Основ. Handelsvertragsverein.

1902. Имперская почт. марка (кроме Баварии).

- Отмена чрезвычайн. полномочий эльзас-лотарингского наместника (Diktaturparagraph).

- Новый покров таможен. тариф принять en bloc (13-14 дек).

1903. Сокращенный воинский артикул.

- Закон об охране детского труда (23 марта).

1903. Основание Zentralverband Deutscher Kousumvereine.

1904. Восстание гереро.

- Иезуитам разрешено пребывание в Германии.

- Закон о "торговых судах".

1905. Торговые договоры на новых основаниях с Италией, Бельгией, Россией, Румынией, Швейцарией, Сербией и Австро-Венг. (31 янв).

- Вильгельм в Танжере (31 мар.) и франко-герман. осложнения.

- Новый "горный" закон. (14 июля).

- Конференцияя в Алжесирасе.

1906. Введение диэт (15 мая).

- Основание "Deutscher Monistenbund".

- Финансовая реформа налога на наследства (19 мая).

- Бойкот поляками немецкой школы в Познани.

- Новый закон об увеличении флота.

- "Knappschaftskassengesetz (19 июня).

1907-08. Господство либерально-консервативного (готтентотского) блока.

1903. Новый морской закон (29 янв).

- Запрещение детского труда детей до 12-ти лет и ночью (30 марта).

- Новый имперский закон о союзах (4 апр.).

- Реформа биржи (8 апр.).

1909. Третья финансовая реформа.

- Отклонение центром и консерваторами налога на наследства.

- Отставка Бюлова и назначение канцлером Теобальда ф. Бетмана Гольвега (25 июня).

- Сокращение рабочего дня женщин до 10 ч.

1911. Новое имперское положение о госуд. страховании.

1912. Поражение центра на новых выборах в рейхстаг; социал-демократы приобретают 110 мест.

- Законопроект о создании третьей боевой эскадры.

- Эльзас-Лотарингия получает автономию, ландтаг и всеобщее избирательн. право.

Пруссия

1226. Призвание рыцарей тевтонского ордена герцогом Мазовии.

1229-83. Завоевание тевтонск. орденом Прусии.

1231. Тевт. орден в ленной зависимости от папы.

1255. Основание Кенигсберга.

1308. Резиденцией гроссмейстера тевт. ордена становится Мариенбург.

1310. Тевт. орден приобретает Померанию и Данциг.

1351-82. Винрих фон Книпроде; расцвет тевт. ордена.

1397. Eidechsenbund прусск. поместн. дворянства против ордена.

1402. Приобретение Новой марки.

1410-13. Генрих фон Плауен.

1410. Грюнвальдское поражение.

1411. Первый торнский мир.

1411-66. Распадение тевт. ордена.

1440. Основание прусск. союза дворян и городов (Preussischer Bund) и рост симпатий к Польше.

1454. "Прусский Союз" предлагает Пруссию польскому королю.

1466. Второй торнский мир: Польша получает Зап. Пруссию с город. Мариенбург, Торн и Данциг; Вост. Пруссия становится в ленную зависимость от Польши.

1493-1511. Фридрих Саксонский - гроссмейстер ордена.

1511-68. Альбрехт Гогенцоллерн.

1522. Начало реформации в Пруссии.

1525. Секуляризация Пруссии и признание Альбрехта наследствен. герцогом, вассалом Польши.

1544. Основание университета в Кенигсберге.

1568-1618. Альбрехт-Фридрих.

1618. Пруссия отходит к Бранденбургу.

Бранденбург

928. Король Генрих I покоряет область Бранденбург.

946-48. Король Оттон I основывает еписк. Гавельберг и Бранденбург.

1134-1320. Господство Асканиев.

1134-1170. Альбрехт Медведь получает сев. марку, подчиняет Средн. марку и Пригинц.

1170-84. Оттон I.

- Мекленбург и Померания в ленной зависимости от него.

1170. Первое упоминание о земских чинах.

1181-1205. Оттон II.

1196. Старая марка в ленн. Зависим. от архиеп. магдебургского.

1205-1220. Альбрехт II.

1220-67. Иоинн I (ум. 1266) и Оттон III. (ум. 1267).

1242. Берлин получает городское право.

1253. Присоединение Верх. Лаузица.

- Франкфурт н/Одере получает городск. право.

1260. Завоевание Нов. марки.

1267. Раздел Брандепбургск. владений.

1280. Призвание необходимости согласия сословий для взимания налогов.

1303-19. Вальдемар.

1309. В. объединяет области обеих линий.

1317. Приобретение Нижн. Лаузица.

1323-73. Господство баварских маркграфов.

1323-51. Людовик Старший, Виттельсбах.

1317-50. Лже-Вальдемар.

1348. Имп. Карл IV приобретает Верхн. Лаузиц.

1351-65. Людовик Римлянин.

1356. Золотая Булла: Бр.-курфюршество.

1364. Карл IV приобрътает Нижн. Лаузиц.

1365-73. Оттон Ленивый.

1373. Оттон продает Карлу IV Бранденбург.

1373-1415. Люксембургская династия.

1373-76. Карл IV.

1373 К. объедин. Бр. с Богемией.

1378-1415. Сигизмунд.

1388-1411. Бр. заложен Иосту Моравскому.

1402. Продажа Нов. марки тевтонск. ордену.

1411. ФpидpиxVI. Гогенцоллерн, бургграф Нюрнберг. - штатгальтер.

1412-14. Уничтожение независимости рыцарей и феодалов.

Гогенцоллернская династия

1415-1440. Фридрих I.

1420. Возвращение Померании.

1432. Вторжение гусситов.

1440-70. Фридрих II Железный.

1448. Подчиняет Кёльн-Берлин и переносит туда резиденцию.

1450. Окончание спора за ленн. права с архиеп. магдебургским.

1455. Выкуп Нов. марки у тевт. ордена.

1467. Приобретение части Нижн. Лаузица.

1470-86. Альбрехт Ахилл.

1473. Dispositio Achillea: установление порядка наследования и неделимости бранд. владений.

1486-99. Иоанн Цицерон.

1499-1535. Иоахим I Нестор.

1506. Основание университ. во Франкф. на Одере.

1510. Изгнание евреев.

1516. Учрежд. в Берлине высш. судебн. установления (Kammergericht).

1535-71. Иоахим II (Ст. и Ср. марки) и Иоанн (Нов. марка).

1639. Иоанн и Иоахим II примыкают к реформации.

1540. Усиление значения земск. чинов.

1555. Учреждение в Берлине консистории.

1569. Польша разделяет с Бр. суверенитет над герц. Пруссией.

1571-98. Иоанн Георг снова объединяем бранд. владения.

1598-1608. Иоахим Фридрих.

1598. Договор в Гере: подтверждение Dispesitio Achillea.

160(4)5. Учреждение центр. Правит. органа (Kollegium d. geheimen Rats).

1608-20. Иоанн Сигизмунд.

1609. Иоанн Сигизмунд примыкает к протест. униии.

1614. Ксантенский договор: Бр. получает часть наследства Иоанна (Юлих, Клеве, Марку, Равенсберг, Равенштейн).

1618. Вост. Прусссия отходит к Бр.

1620-40. Георг Вильгельм.

1635. Бр. присоединяется к Пражскому договору.

1637. Прекращение рода помер. герцог.; Померания в руках шведов.

Бранденбург - Пруссия

1640-88. Фридрих-Вильгельм - великий курфюрст.

1648. По Вестф. миру Бр. получ. Вост. Померанию, Гальберштадт, Минден, Каммин.

1655-60. Шведско-польская воина.

1656. Победа в союзе с Швецией при Варшаве.

1657. Признание Польшей суверенитета Пруссии.

1658. Австро-Бранденбургский союз.

1660. Мир в Оливе: признание Швецией суверен. Пруссии.

1662. Канал Фридриха Вильгельма между Одером и Шпрее.

1663. Подчинение прусск. земск. чинов.

1665. Основание университета в Киле. 1672-79. Участие в коалиции против Людовика XIV.

1675. Вторжение шведов в Бр. и победа Фр. В. при Фербеллине.

1677. Взятие Штеттина Фр. В.

1678. Взятие Штральзунда.

1679. Мир с Швецией в St. Gerrnain-en-Laye.

1680. Присоединение архиеп. Магдебург.

1685. Союз с Соединен. Провинциями.

- Отмена Людов. Нантск. эдикта (октябрь) и потедамск. эдикт (ноябрь), гарантирующий убежище франц. протестантам.

1688-1713. Фридрих III (Прус. кор.)

1638. Участие в коалиции против Людовика.

1694. Основание университета в Галле.

1697. Переход Августа Саксонск. в Католичество. Пруссия во главе протест. северн. Германии.

1699. Основание академии искусств.

1700. Основание академии наук (Лейбниц).

- "Krontractat" - признание Фр. королем со стороны Герман. Импер.

1701. Фридр. коронуется в Кёнигсберге королевской короной (Konig in Preussen).

Королевство Пруссия

1701. Право верховн. юрисдикции (privilegium de non apellando).

1702. Приобретение по наследству после Вильг. Оранск. Мёрза, Лингена и Невшателя.

1704. Участие в войне за исп. наследство.

1707. "Вечный союз" с Швецией.

1713-40. Фридрих-Вильгельм I.

1715. Участие в Сев. войне.

1720. Стокгольмский мир: приобретение Запади. Померании и устья Одера.

1723. "Генеральная директория" объединяет все отрасли управления.

1732. 18 тыс. зальцбургск. протест. переселяются в Пруссию.

1740-86. Фридрих II Великий.

1740-42. Первая силезская война.

1741. Победа Фр. при Мольвице.

1742. Победа Фр. при Хотузице.

- Берлинский мир: Силезия и Глац уступлены Пруссии.

1744. Приобретение вост. Фрисландии.

1744-45. Вторая силезская война.

1745. Дрезденский мир: Пруссия удерживает Силезию и Глац.

1747. Codex Fridericianus.

1749-51. Corpus juris Fridericiani.

1756. Договор с Англией.

1756-63. Семилетняя война (см. хронологию Германии).

1763. Провозглашение обязательного обучения.

- Запрещение барщины на госуд. землях.

1772. Первый раздел Польши: приобретение зап. Пруссии и области Нетцы.

1778-9. Война за баварское наследство.

1785. Пруссия во главе "союза князей" (Fürstenbund).

1786-97. Фридрих-Вильгельм II.

1787. Поход против Голландии.

1788. Указы о веротерпимости (9 июля) и цензуре (19 дек ).

1790. Союз Прусс. с Турцией.

- Распадение союза князей.

1791. Присоединение Ансбаха и Байрейта.

1792. Пильницкое соглашение с Австрией против Франции.

1792-95. Война с Францией.

1793. Второй раздел Польши: приобретение Великой Польши.

1794. Введение "Прусского обще-земского права".

1795. Частный мир Пруссии с Францией в Базеле.

- Третий раздел Польши.

1797-1840. Фридрих-Вильгельм III.

1803. Имперск. рецесс.: приобретение еп. Падерборн, Гильдесгейм, Мюнстер, Эрфурт и т. д.

1805. Третья коалиция и лавирование Пруссии.

1805. Шёнбрунский договор с Францией (15 дек.) после Аустерлица (2 дек.): обмен Ансбаха. Клеве и Нешателя на Ганновер.

1806-7. Война с Францией.

1806. Первый выпуск кредитн. билетов.

- Поражения при Иене и Ауэрштедте (14 окт.).

- Капитуляция Гогенлоэ при Пренцлау (28 окт.).

- Занятие Берлина франц.(27 окт.)

1807. Сражение при Эйлау.

- Поражение русских при Фридланде и зан. Данцига (14 июля).

- Тильзитский мир: утрата владений к зап. от Эльбы и польск. областей.

- Принятие континент. системы,

1807-80. Ф. Штейн во главе гражд. управления.

- Закон 9 ноября: отмена крепостн. зависимости и установление свободы распоряжения земельн. собственностью.

- Учреждение Militärorganisations-komroission.

1808. Städteordnung: введение городского самоуправления.

- Основание "Союза добродетели" (Tugendbund).

- Парижск. конвенция (прусск. армия огранич. 42.000 чел.).

1809. Основание университета в Берлине.

1810. Гарденберг - госуд. канцлер.

- Реформа центр. администр. учреждений.

- Отмена податных привилегий.

1810-12. Финансовый реформы.

1811. Эдикты "о регулировании выкупной операции и о выходе из общины (Landeskulturedict).

1813. Калишская конвенция между Россией и Пруссией.

1814. Реформы в армии (Шарнгорст); всеобщая воинск. повинность и организация ополчения.

1815. Венский конгресс: приобретение больш. половины Саксонии, шведск. Померании, Вост. Фрисландии, Познани, Берга, Юлиха. Вестфальск. земель и др.

- Вступление в Свящ. союз (26-сент.).

- Администр. реформа: раздел на 10 провинц. и т. д.

- Обещания представительн. правления.

1816. "Декларация". Ухудшение норм выкупной операции.

- Запрещение Tugendbund'a.

1817. Уния лютеранск. и реформатской, церквей ("евангелич. Церковь").

- Учреждение Госуд. Совета.

1818. Основание университета в Бонне.

1819. Разгар реакции: "Demagogen-vertolgung". Преслед. Шлейермахера, отставка В. Гумбольдта и др.

1820. Передача коронн. земель государству и образование Kronfidei-kommissfond.

1821. Положение о выкупе (Ablösungsordnung).

- Gemeinheitsteilungsotdnung - указ о разверстании угодий.

1822. Закон о провинциальн. собраниях чинов.

1828-29. Вмешательство в ближнее-вост. кризис.

1837-39. Спор с католич. церковью и заточение архиеп. кельнского и познанского.

1840-61. Фридрих-Вильгельм IV.

1845. Лютеранам возвращено право самост. церковн. организации.

1847. Патент о созыве Соед. Ландтага (3 февр.).

1848. Революция в Берлине (18 марта).

- Указ о созыве нац. собр. для выраб. конституции (22 марта).

- Министерство Кампгаузена.

- Министерство Ауэрсвальда-Ганземанна (25 июня)

- Министерство Пфуля (21 сент.).

- Министерство Бранденбурга (1 нояб.).

- Перенесение заседаний в Бранденбург (1 ноября).

- Протест 227 депутатов и призыв к "пассивному сопротивлению" (15 ноября).

- Выход оппозиции (1 дек.).

- Роспуск палаты и октроирование конституции (5 дек.).

1849. Открытие новой палаты (26 фев.).

- Война с Данией.

- Избрание Фридриха Вильгельма императором (28 марта).

- Отказ от избрания (3 апр.).

- Признание имперск. конституции нижн. палатой (21 апр.).

- Распущение её и введение трехклассной изб. системы (27 апр.).

1850. Берлинский мир с Данией: отказ от Шлезвига - Голштинии (2 июня).

1850-58. Министерство Мантейфеля.

- Приобретение Гогенцоллернск. княжеств (7 дек).

1851. Фр. В. присягает на верность новой конституции (6 февр.).

- Восстановление вотчинной полиции. - Созыв провин. Собраний чинов.

1852. Восстановление таможенного союза во главе с Пруссией.

1854. Запрещение стачек с.-хоз. Рабочих (24 апреля).

- Учреждение палаты господ (12 окт.).

1858. Принц Вильгельм - регент.

- Либеральное большинство в палате депутатов.

- Министерство "новой эры" (Гогенцоллерн-Зигмаринген).

1859. ф. Роон - воен. министр и начало реорганизации армии.

1860. Начало конституционного конфликта.

1861-88. Вильгельм I.

1861. Основание прогрессивн. партии (Fortschrittspartei).

- Прогрес. партия получает на выборах (6 декаб.) большинство.

1862. Министерство Гогенлоэ-Ингельфинген.

- Торговый договор с Францией (2 авг.).

- Отклонение военного бюджета (23 сент.).

- Министерство Бисмарка.

- Палата господ принимает правит. бюджет (11 окт.).

- Протест палаты депутатов (13 окт.).

1863. Указ о печати (1 июня).

- Отказ от участия в франкф. конгрессе князей (авг.).

1864. Шлезвиг-гольштинская война.

1866. Союз с Италией (8 апр.).

- Выступление из Герм. Союза (14 июня).

- Пражский мир (23 авг.): присоединение Шлезвиг-Гольштинии, Ганновера, Кургессена. Нассау и Франкфурта на Майне.

1866. Принятие закона об индемнитете (3 сент.).

- Пруссия во главе Сев.-Герман. союза.

1868. Секвестрация сумм, назначен. ганноверск. династии, и образование вельфского фонда.

1871. Пруссия во главе Герм. империи. - Начало культуркампфа: упразднение катол. департамента министерства исповеданий (8 июня).

1872. Фальк - министр исповеданий.

- Закон о школьной инспекции.

- Введение окружного управления (Kreisordnung) и отмена вотчин. полиции в вост. провинциях.

1873. Майские законы.

- Арест архиепископа Ледаховского.

1874. Узаконение гражданск. браков.

1875. Энциклика папы прусским епископам (5 февр.).

- Отказ катол. священникам в госуд. субсидии (Sperr-u. Brotkorbgesetz) (22 апр.).

- Админ. реформа восточн. провинций.

1879. Либералы теряют большинство в палате.

- Консервативное министерство Путкамера.

- Начало национализации желез. дорог.

- Начало примирения с римской курией и ультрамонтан. партий.

1886. Ассигнование 100 мил. на нем. колонизацию польской окраины.

1888. Продление легислатуры с 3-х до 5 лет.

- Распространение окружного управления на всю Пруссию.

- Фридрих III. (9 марта-15 июня).

- Вильгельм II.

1890-92. Каприви - мин.- президент.

1890-94. Финансов. реформы Микеля.

1891. Введение общего подоходного налога.

1893. Реформа коммунального обложения.

1892-94. Эйленбург - мин.-президент.

1894-1900. Гогенлоэ - мин.-президент.

1897. Железподорожн. союз с Гессеном.

1898. Ассигнование нов. 100 мил. на колонизацию польск. провинций.

1899. Отклонение законопроекта о рейнско-эльбск. Канале (19 авг.).

1900. Реформа коммун. избират. права.

1900-1909. Бюлов - министр - президента

1902. Ассигнование 350 мил. для приобретения польских участков.

1903. Основание академии в Познани.

1905. Принятие водно-хозяйствен. законопроектов для предотвращения наводнений.

- Стачка горнорабочих в русском округе и пересмотр горнорабочего законодательства.

1906. Закон о конфессиональной на родной школе.

1908-1910. Уличные демонстрации в пользу избирательной реформы.

- Избрание 7 соц.-демократов в ландтаг.

1910. Возвещение в тронной речи избират. реформы (11 янв.).

1910. Внесение правит. проекта избират. реформы (10 февр.).

- Соц.-дем. демонстрации в стране (14 февр.).

Бавария

488-520. Германское племя байоварии занимает нынешнюю Б.

555-788. Герцоги из рода Агилолфингов в зависимости от франкских королей.

696. Рупрехт - епископ вормский; распространение христианства в Баварии.

728. Карл Мартелл отбирает сев. часть Бав.: растущая зависимость от франкских королей.

734. Св. Бонифаций в Б.

749-788. Таесило III, последний герцог из Агилолфинтов.

794. Б. инкорпорирована франкским королевством.

817. Б. отдана Людовиком Благочестивым его сыну, Людовику Немецкому.

907. Баварское войско уничтожено венграми.

912. Арнульф II Каринтский объединяет Б. с Каринтией и получает титул герцога.

938. Оттон I отдает Б. своему брату Генриху (ум. 945).

974. Оттон II отдает Бабенбергу вост.-баварскую марку.

1070-1180. Господство вельфского дома.

1126-1138. Генрих X Гордый.

1137. Г. приобретает Саксонию.

1139. Б. отходит к австрийскому маркгр. Леопольду Бабенбергу (ум. 1141).

1142-1156. Генрих Язомиргот Бабенберг.

1156. Б. возвращена Генриху Льву, сыну Г. Гордого. Отделение от Б. вост.-баварской марки.

1180. Низложение Генриха Льва и начало династии Виттельсбахов.

1180-83. Оттон I Виттельсбах.

1183-1231. Людовик I.

1214. Присоединение рейнского Палатината.

1231-53. Оттон II.

1255-1506. Период разделов.

1255-94. Людовик II. (Верхн. Б.).

1255-90. Генрих (Нижн. Б.).

1268. Виттельсбахи наследуют швабские владения Гогенштауфенов.

1310. Раздвление Верхн Б. между Рудольфом I (пфальцская, старшая линия) и Людовиком (ум. 1346).

1314. Людовик - император.

1329. Павийский договор устанавливает порядок наследования.

1340. Прекращение рода Генриха I и объединение Людовиком IV всей Б.

1346. Людовик приобретает Голландию с Фрисландией.

1349. Разделение Б. между 6 сыновьями Людовика IV.

1356. Золотая булла: курфюршеское достоинство переходит к пфальцской линии.

1392. Раздел баварских владений.

- Прелаты, рыцари и города образуют собрание земских чинов (Landscnaft или Landtag).

1472. Основание университета в Ингольштадте.

1506. Альбрехт IV устанавливает неделимость Б. и право первородства

1508-50. Вильгельм IV.

1524. Расширение папой прав герцога над бав. епископствами и монастырями и начало преследования протестантов.

1534. Договор в Линце: мир с Фердинандом Габсбургским.

1541. Призвание иезуитов и обоснование их в ингольштадтск. университете.

1546. Помощь Карлу V в его борьбе с Шмалькальденским союзом.

1550-79. Альбрехт V.

1663. Постановления тридентск. собора и решит. переходит А. на сторону контр-реформации.

1579-97. Вильгельм V Благочестивый (ум. 1626).

1597. Пострижение В. в монахи.

1597-1651. Максимилиан I.

1609. М. во главе катол. лиги.

1612-69. Ландтаги не созываются.

1623. М. получает курфюршеское достоинство низлож. Фридриха V Пфальцского.

- Приобретение Вехн. Пфальца.

1651-79. Фердинанд Мария.

1679-1726. Максимилиан II.

1726-45. Карл-Альбрехт.

1742. К. Ал. избран в Франкфурте императором (Карл VII).

1745-77. Максимилиан III Иосиф.

1745. Мир в Фюсене: М. III признает "прагм. санкцию" и возвращ. себе наследств. земли.

1759. Основание мюнх. академии наук.

1777. Прекращение баварской линии Виттельсбахов.

1778-99. Карл-Теодор Пфальцский.

1778-9. Война за баварск. наследство.

1799-25. Максимилиан IV Иосиф Пфальц-Цвейбрюкенский.

1803. Имперский рецесс: приобретение еписк. Вюрцбург, Бамберг, Аугсбург, Фрейзинг, 15 имп. городов и др.

1805. Б. примыкает к Наполеону в его войне с Австрией.

- Прессбургский мир: Б. - королевство; приобретение Тироля, Форарльберга, Нассау и др. и утрата Вюрцбурга.

1806. Вступление в "рейнский союз".

1808. Введение конституции: уничтожение привилегий, крепостн. отношений, призн. свободы вероисп. и прессы, равенства перед законом.

1809. Б. на стороне Наполеона против Австрии.

1810. Приобретение Байрейта, Регенсбурга, Зальцбурга, Инской обл. и др. в обмен на южн. Тироль и др.

1812-13. Участие в походе против России.

1813. Договор в Риде: Б. переходит на сторону союзников.

- Поражение Вреде при Ганау.

1815. Венский конгресс: в обмен на Тироль, Зальцбург, Гаусрюк. и Инск. обл. приобрет. Вюрцбург, Ашафенбург, левобер. Пфальц и др.

1818. Ахенский конгресс: отказ от претензий на правобер. Пфальц.

- Введение местного самоуправления.

- Введение двухпалатного народного представительства (26 мая).

1819. Открытие первого ландтага (5 февр.).

1825-48. Людовик I.

1826. Ландсгутский университет перенесен в Мюнхен.

1846 48. Лола Монтес.

1848. Студенческие беспорядки и закрытие университета в Мюнхене.

- Отречение Людовика I.

1818-64. Максимилиан II.

1849. Распущение палаты (11 июня).

1850. Вступление в "союз четырех королей".

1854. Отмена избират. закона 1848 г.

1864-86. Людовик II.

1865. Принятие франко-прусского торг. договора.

1866. Участие в австро-прусск. войне на стороне Австрии.

- Мир с Пруссией (22 авг.): 30 мил. гульд. контрибуции.

1870. Отказ правительства от опубликования постановлений Ватиканом, собора (9 авг.).

- Договор о вступлении в сев.-герм. союз (23 ноября).

1871. Изгнание иезуитов (6 сент.).

1879. Судебная реформа.

1886. Регентство принца Луитпольда.

1836. Оттон I.

1890. Признание "старо - католиков" выступивш. ИЗ церкви (15 мар.).

1899. Образование особого сената для бав. войска при имп. воен. суде.

1900. Усиление партикуляристич. тенденций.

1906. Введение всеобщего избирательного права.

Вюртемберг

496. Завоевание алеманнов Хлодвигом.

730. Карл Мартелл восстанавливает зависимость Швабии от Франкского королевства.

1080. Первое упоминание рода Вюртембергов.

1241-65. Граф Ульрих В.

1321. Перенесение столицы из В. в Штуттгарт.

1344-92. Эбергард II Брюзга.

1383. Победа при Дёффингене.

1477. Основание университета в Тюбингене.

1482. Признание неделимости земель и объединение их Эбергардом V (ум. 1496).

1495. Утверждение императором и имп. сеймом неделимости.

- В. - герцогство.

1498-1550. Ульрих I.

1514. Восстание "бедного Конрада".

- Тюбингенский договор с земск. чинами.

1519. Победа швабского союза над Ульрихом.

1520. Продажа В. швабским союзом имп. Карлу V.

1534. Союз Ульриха с Филиппом Гессенск. и победа при Лауфепе.

- Кааденский договор: В. в ленн. Зависим. от Австрии.

- Введение реформации.

1546. Участие в Шмалькальденской войне.

1547. Занятие В. имп. и возвращение В. Ульриху по Гейльбронск. договору.

1593-1608. Фридрих I.

1599. Имп. Рудольф II освобож. В. от ленной зависимости от Австрии.

1628-74. Эбергард III.

1633. Участие в 30-летней войне на стороне Швеции.

1634. Поражение при Нердлингене и занятие В. императ. войсками. 1648. Вестфальский мир: возвращение В. Эбергарду.

1677-1733. Эбергард Людовик.

1699. Предоставление убежища вальденцам.

1737-93. Карл Евгений.

1756-63. Участие в семилетн. войне против Пруссии.

1797-1816. Фридрих II.

1799-1800. Участие во второй коалиции.

1802. Мир с Францией: левобережн. рейнск. владения уступлены Франции.

1803. Имперский рецесс приобретение курфюршеского достоинства и 9 имп. городов; Рейтлинген, Эсслинген, Гейльброн и др. (Новый В.).

1805. Участие в третьей коалиции на стороне Франции.

- Территориальн. приобретения по миру в Прессбурге.

1806. В. - королевство.

- Вступление в Рейнский союз и территор. приобретения.

1806-13. Участие в войнах против Пруссии (1806-7). Австрии (1809), России (1812) и союзников (1813).

1809. Венский мир: новые террит. приобретения.

1813. Договор в Фульде: переход. В. на сторону союзников.

1815. Вступление в Герм. союз.

- Земские чины отвергают проект конституции.

1816-64. Вильгельм I.

1819. Введение конституции (25 сент.).

1849. Принятие имперск. конституции (24 апр.).

- Разгон парламента - охвостья в Штуттгарте (13 июня).

1850. В. примыкает к Австрии. Начало реакции.

1864-91. Карл.

- Улучшения в законодательстве о печати и союзах (24 дек.).

1870. Вступление в Северо-Герман. Союз.

1874, 1876, 1879. Конституционные реформы.

1891. Вильгельм II.

1895. Демократ. пария приобретает большинство в палате.

1900-1910. Борьба партий из-за реформ конституции и народного образования.

1903. Реформа подоходного налога.

1904. Объединение в. ж. д. с общеимперскими ж. д.

1906. Пересмотр конституции.

- Коммунальная и окружная реформы.

- Парламентская реформа принята обеими палатами (9 июля); введение всеобщего избират. права и усиление влияния верхней палаты.

Саксония

741. Св. Бонифаций основ. в Тюрингии (Эрфурте) епископство.

772-804. Походы Карла В. против саксов и покорение их.

732. Capitulatio de partibus Saxoniae.

788-831. Основание епископств в Бремене (788), Падерборне (795), Мюнстере (ок. 800), Вердене (808), Миндене, Оснабрюке (ок. 810), Гильдесгейме (822) и Гамбурге (831).

797. Capit lare Saxonicum.

802. Lex Saxonum.

804. Карл В. основывает Тюрингенскую марку.

834. Гамбург - архиепископство.

843. С. отходит к Людовику Немецкому.

850-66. Лиудольф - маркграф вост. полосы С. (Lemes Saxoniae).

880-912. Оттон Светлейший.

908. Распространение власти От. на Тюрингию.

911. Король Конрад I признает герцогское достоинство за Оттоном.

912-36. Генрих Птицелов.

920. Основание на Эльбе Мейсена.

936-73. Оттон Великий.

937-65. Геро, маркграф сакс. вост. марки, раздвигает границы С. до дера.

960. Герман Биллунг (ум. 973) получает привилегии на вост. границе С.

963. Основание архиепископства в Магдебурге.

973-938. Бернгард I.

- Восстание славян и утрата заэльбских владений (после 983 г.).

988-1011. Бернгард II.

1011-59. Бернгард III.

1059-71. Ордулъф.

1072-1106. Магнус, последний Биллунг.

1039. Мейсен отходит к Генриху I, гр. Веттин.

1106. Генрих V отдает С. в лен Лотарю Супплинбургу (ум 1137).

1125-37. Лотарь - император.

1137-38. Генрих Гордый Вельф; соединение Баварии и С.

1138-42. Альбрехт Медведь.

1142. Франкфуртский мир: Альбр. Медв. возвращает С. Генриху Льву, сыну Г. Гордого.

1142-1180. Генрих Лев.

1147-64. Завоевание части Гольштинии, (1158), Мекленбурга (1147 и 1163) и Передн. Померании.

1156. Г. Лев получает Баварию.

1163. Основание епископства Любек.

1166-68. Борьба Г. Льва с Мерзебургской коалицией (Альбрехт Медведь).

1180. Изгнание Генриха Льва. За ним остаются лишь Брауншвейг и Люнебург.

1180-1212. Бернгард Асканий.

1212-60. Альбрехт I.

1260. Разделение С. на С.-Лауенбург (старшая линия, прекращ. в 1689) и С.-Виттенберг (Альбрехт II, младшая линия, прекращ. в 1422 Г.).

1260-93. Альбрехт II.

1298-1356. Рудольф I.

1356-70. Рудольф II.

1356. Золотая булла устанавливает за С.-Виттенбергом курфюршеское достоинство.

1370-88. Венцель.

1388 1419. Рудольф III.

1407. Фридрих Воинст. утверждается в Мейсене.

1419-1422. Албрехт III.

1422. Прекращение веттенбергской линии аскано-саксонского дома.

1423-28. Фридрих Воинственный Веттин.

1428-64. Фридрих II (и Вильгельм III).

1438. Начало сословн. представительства (ландтагов).

1440. Тюрингия отходит к Саксонии.

1445. Раздел между Фридрихом II и Вильгемом III (Тюрингия отходит к В.).

1464-86. Эрнст (и Альбрехт III, 1464-1500).

1471. Открытие залежей серебра на Шнееберге; развитие торговли и начало расцвета Лейпцига.

1482. Эрнст наследует от Вильгельма III Тюрингию.

1485. Лейпцигский раздел земель: эрнестинская линия приобретает С.-Виттенберг, Тюрингию и сакс. наместничество (Voglland), альбертинская - получает Мейсен.

1486-1525. Фридрих Мудрый (эрн. линия).

1500-39. Георг Бородатый (альб. линия).

1502. Основание университета в Виттенберге.

1525-32. Иоанн (эрн. л.).

1531. Образование шмалькальденского союза.

1532-47. Иоанн Фридрих Великодушный (эрн. л.).

1539-41. Генрих Благочестивый (альб. л.).

1541-53. Мориц (альб. л.).

1546. Начало Шмалькальд. войны и союз Морица с императором.

1547. Пленение при Мюльберге Иоанна Фридриха императором.

- Виттенбергская капитуляция: курфюрш. дост. переход. к альб. линии; эрн. линия сохран. только тюринг. земли, распадающиеся постепенно на ряд герцогств С.-Кобург (1572) и С.-Эйзенах (1572), С.-Веймар (1603), С.-Альтенбург (1603), С.-Мейниген (1681). и т. д.

1552. Мориц на стор. Протест. против императора; союз с Францией и возобновление войны.

- Договор в Пассау.

1553-86 Август I.

1586-91. Христиан I.

1591-1611. Христиан II. С. в стороне от протест. унии и утрата влияния в империи.

1611-56. Иоанн Георг I.

1635. Парижский мир с императором. Приобретение В. и Н. Лаузица.

1656-80. Иоанн Георг II.

1680-91. Иоанн Георг III.

1691-94. Иоанн Георг IV.

1694-1733. Фридрих Август I.

1697. Принятие Фр. А. католичества и вступление на польский престол; утрата влияния в сев. протест. Германии.

1700-21. Северная война.

1706. Вторжение Карла XII в С.

1722. Образование в Геррнгуте моравского братства.

1733-63. Фридрих Август II.

1733-63. Брюль во главе правления.

1740-42. Первая силезск. война: С. против Марии Терезии.

1744-45. Вторая силезская война: С. против Пруссии.

1763. Конец унии с Польшей.

1763-182. Фридрих-Август III (I. С. король).

1765. Основание в Фрейберге горной академии.

1778-9. Участие в войне за бав. наследство (на стороне Пруссии).

1785. Вступление в "союз князей".

1791. Отказ от польск. короны.

1806. Участие сакс. армии в войне Пруссии с Наполеоном.

- Мир в Познани: С. - королевство; вступление в "Рейнский союз".

1807. Король герцог варшавский.

1809-12. Участие С. в войнах против Австрии и России.

1813. Сражение при Лейпциге и пленение Фридриха Августа.

1815. Венский конгресс: раздел С: Пруссия приобретает большую половину С.

- Вступление в "Германский союз".

1827-36. Антон.

1830. Уличные беспорядки в Лейпциге и Дрездене.

1831. Введение конституции (4 сент.).

1832. Реформа городского управления (Stadteordnung).

1832. Закон о выкупе земли (17 марта).

1833. Первый конституционный ландтаг.

- Вступление в прусский таможенный союз.

1836-54. Фридрих Август II.

1839. Железная дорога между Дрезденом и Лейпцигом.

1849. Майское восстание в Дрездене и его подавление (9 мая).

- Вступление в "союз трех королей" (26 мая).

1850. Вступление в "союз четырех королей" (27 февр.).

1852. Бейст - министр внутр. и иностран. дел.

1854-73. Иоанн.

1858. Бейст - министр-президент.

1864. Судебные и администрат. реформы.

1866. Вступление в Сев.-Герм. союз.

1867. Воинский договор с Пруссией. (7 февр.). Избирательная реформа. Введение суда присяжных.

1870. Закон о печати.

1873-1902. Альберт.

1896. Введение трехклассной избират. системы (28 марта).

1902-04. Георг.

1903. С. посылает в рейхстаг из 23 депут. 22 соц.-демокр.

1903-4. Грандиозная стачка ткачей в Криммичау.

1904. Фридрих-Август

1832. Закон о выкупе земли (17 марта).

1833. Первый конституционный ландтаг.

- Вступление в прусский таможенный союз.

1836-54. Фридрих Август II.

1839. Железная дорога между Дрезденом и Лейпцигом.

1849. Майское восстание в Дрездене и его подавление (9 мая).

- Вступление в "союз трех королей" (26 мая).

1850. Вступление в "союз четырех королей" (27 февр.).

1852. Бейст - министр внутр. и иностран. дел.

1854-73. Иоанн.

1858. Бейст - министр-президент.

1864. Судебные и администрат. реформы.

1866. Вступление в Сев.-Герм. союз.

1867. Воинский договор с Пруссией. (7 февр.). Избирательная реформа. Введение суда присяжных.

1870. Закон о печати.

1873-1902. Альберт.

1896. Введение трехклассной избират. системы (28 марта).

1902-04. Георг.

1903. С. посылает в рейхстаг из 23 депут. 22 соц.-демокр.

1903-4. Грандиозная стачка ткачей в Криммичау.

1904.Фридрих-Август III.

- Закон о множеств. вотумах.

Баден

1112. Герман Церинген принимает титул маркграфа баденского.

1391-1431. Бернгирд I объединяет разделившиеся владения Б.-Б.

1473-1527. Христофор I.

1483. Новое объединен. маркграфства.

1515. Прагматическая санкция.

1127. Раздел между тремя сыновьями Хр. I.

1555. Введение реформации в Б.-Дурлахе.

1648. Ликвидация контр-реформац. движения в Б.-Дурлахе.

1715. Основание Карлсруэ.

1738-1811. Карл-Фридрих.

1771. Прекращение линии Б.-Б. и присоединение её земель к Б.-Дурлаху.

1792. Б. на стороне Австрии против Франции.

1706. Вторжение Французов.

1803. Имперский рецесс: приобретение курфюршеского достоинства и части констанцск. еписк. и рейнск. Палатината и др.

1805. Террит. Приобретения по Пресбургскому миру.

1806. Вступление в "Рейнский союз".

- Б. - великое герцогство.

1806-13. Участие в войнах Франции с Пруссией (1806-7), Испанией (1808), Австрией (1809), Россией (1812) и союзниками (1813).

1811-18. Карл-Людовик.

1815. Вступление в Герм. союз.

1818. Введение конституции (22 авг.).

1818-30. Людовик.

1819. Открытие первого ландтага (22 апр.).

1819. Франкфуртский договор великих держав признает наследование Гохбергов.

1830-52. Леопольд.

1831. Реформа местного управления, гражд. процесса и законодат. о печати; закон о выкупе десятины.

1832. Закрытие университета в Фрейбурге.

- Присоединение к прусск. тамож союзу.

1838-43. Реакционное министерство . Блиттерсдорфа.

1847. Офенбургская радикальная программа (Геккер и Струве) (12 сент.).

- Съезд либералов в Геппенгейме (10 окт.).

1849. Изменение конституции. Баденское восстание и его усмирение.

1852-56. Регентство принца Фридриха.

1856-1907. Фридрих.

1863. Введение местного самоуправления.

1864. Школьный закон.

1866. Участие в австро-прусск. войне на стороне Австрии.

- Выступление из Герм. союза; мир и союз с Прус. (17 авг.).

1867. Введете всеобщего обязат. обучения.

- Закон о печати и министерск. ответственности.

1868. Реформа армии по прусскому образцу.

1869. Расширение прав второй палаты.

- Обязательность гражд. брака.

1870. Новый избират. закон.

1870. Договор о вступлении в Сев.-Герм. союз (15 ноября).

1870-1880. "Kulturkampf.

1872. Запрещение членам духовн. орденов первон. преподавания.

1876. Закон о вероисповедно-смешанных школах.

1878-79. Судебная реформа.

1880. Примирение с римской курией.

1904. Избирательная реформа.

1907. Фридрих II.

Австрия до 1866 г

791-805. Походы Карла В. за р. Эннс против аваров и покорение их.

799. Основание Восточной марки для защиты франкск. монархии от славян.

799-907. Франкские маркграфы в А.

955. Победа над венграми при Лехфельде и востановление вост.-баварской марки.

976. Леопольд Бабенберг получает вост.-баварск. марку.

976-1246. Бабенберги в Австрии.

976-934. Лиутпольд I. Границы А. раздвинуты за Венский лес.

994-1018. Генрих I. приобретает полосу между Лизингом и Тристингом.

996. Первое упоминание имени А.: in regione vulgari nomine Ostarrichi.

1018-55. Адальберт.

1043. Вост. граница А. отодвинута до Моравы и Лийты.

1055-75. Эрнст.

1075-1098. Лиутпольд II.

1096-1136. Лиутпольд III.

1135-1141. Лиутпольд IV.

1139. Л. IV получает герцогство Баварию.

1141-77. Геприх II Язомиргот.

1156. Бавария возвращена Вельфам.

- Privilegium minus: А. герцогство.

- Вена - столица А.

1177-94. Леопольд V.

1181. Штирия становится герцогством.

1189. Участие в третьем крестов. походе.

1192. Л. V наследует Штирию.

1195-93. Фридрих I.

1193-1230. Леопольд VI Славный.

1230-46. Фридрих Воинственный - последний Бабенберг.

1241. Отражение монголов.

1246-50. Маркграф Гврман Баденский (муж Гертруды, племянницы Фридр. Воинств. Бабенберга) получает от папы Иннокентия IV. А.

1251-76(78). Оттокар II Пржемысл.

1269. От. II наследует Каринтию и Крайну

1273. Рудольф Габсбург - германский император.

1275. Оттокар низложен имп. сеймом.

1276. Рудольф берет Вену.

- Мир с Оттокаром (21 нояб.).

Дом Габсбургов

a) До раздела земель, 1379

1276(8)-1281. Рудольф I.

1278. Новая война с Оттокаром; поражение и смерть Оттокара при Дюрнкруте (Мархфельд).

1281-82. Альбрехт I регент (Reichsverweser).

1281. А., Штирия и Крайна отданы сыновьям Рудольфа I, - Альбрехту I и Рудольфу II (27 дек.).

1283-98 Альбрехт I.

1286. Каринтия отходит к Мейнгарду Тирольскому.

1298. Альбрехт - герм. король.

1293-1307 Рудольф III.

1307-1330. Фридрих I. (до 1314 совм. с братом Леопольдом).

1314. Борьба из-за герм. короны с Людвигом Баварск. - Поражение Фридриха.

1315. Победа швейцарцев при Моргартене над Леопольдом Габсбургом.

1330-58. Альбрехт II (до 1339 совм. с Отгоном).

1335. Приобретение в лепную зависимость Каринтии, Крайны и южн. Тироля.

1358-65 Рудольф IV.

1358. Подложное privilegium majus; начало эрцгерцогского титула.

1363. Приобретете Тироля.

1364. Крайна - наследствен. герцогство.

- Провозглашение неделимости владений Габсбургов.

1365. Основание венского университета.

1365-79. Альбрехт III и Леопольд III.

1374. Приобретете владений гр. Гёрц в Крайне и Истрии.

1379. Раздел Габсбургского наследства.

b) Период раздела земель

Альбертинская линия

1379-95. Альбрехт III.

1383-95. По договору с сыновьями Леопольда Альбрехт соединяет управление всей Австрией.

1395-1404. Альбрехт IV.

1404(11)-39. Альбрехт V.

1437. Альбрехт наследует Богемию и Венгрию.

1438. Альбрехт - герм. император.

1440-57. Владислав Постум.

1457. Прекращение альбертинской линии.

- Утрата Венгрии и Богемии.

Леопольдинская линия

1379-86. Леопольд III.

1382. Приобретение триестской области.

1386. Поражение Леопольда при Земпахе; неудавшаяся попытка утвердить австр. влияние в Швейцарии и Швабии.

1386-1406. Вильгельм.

1396. Разделение Леопольдинских владений: Леопольд IV (ум. 1411) в Тироле.

1406-24. Эрнст.

1414. Возобновление эрцгерцогского титула.

1424-63. Альбрехт VI.

1424-93. Фридрих V.

1440. Фридр. I - герм. импер. (Фридрих III).

1453. Имп. Фридрих III подтверждает privilegium majus: эрцгерцогский титул утверждается за штиринской линией.

1457. Альбрехт и Фридрих делят между собою наследство Владислава.

1485-87. Матвей Корвин завладевает Австрией, Штирией и Каринтией.

1490. Максимилиан изгоняет венгров и возвращает себе наследств. владения.

- Тироль отходит к Максимилиану.

с) Соединение земель

1493-1519. Максимилиан I.

1514. Крестьянск. восстание в Венгрии (Дожа).

1518. Инсбрукское собрание представителей отдельных ландтагов.

1519-21. Карл V.

1521. Вормское соглашение (28 апр.) о разделении габсбургских владений: испанская и австр. линии.

1521-64. Фердинанд I.

1628. Победа турок при Могаче.

- Приобретение путем женитьбы Венгрии, Богемии, Моравии, Силезии и Лаузица.

1528. Изгнание Иоанна Запольи из Венгрии.

1529-47. Войны с турками.

1547. 5-летнее перемирие с Турцией, сохраняющей больш. часть Венгрии.

1556. Фердинанд - император.

1561. Новый раздел габсб. владений Максимилиан получ. Австрию, Фердинанд - Тироль, Карл - Штирию, Каринтию и Крайну.

d) Период вторичного разделения земель

1564-76. Максимилиан II.

1564. Максимилиан - император.

1566-68. Воина с Турцией.

1568-73. Организация еванг. церкви в Нижн. Австрии и Штири. Католич. остается только Тироль.

1576-1612. Рудольф II.

1593-1603. Воина с Турцией.

1595. Крестьян. восстание в Верхн. А.

1597. Восстановление католич. в А.

1602. Контр-реформация в Штирии, Крайне и Каринтии.

- Эдикт об изгнании протест. из Богемии.

1608. Семейный договор: Матвей - глава габсб. фамилии.

1608. Прессбургское соглашение австр. и венгр чинов против Р. II.

- Австрия, Венгрия и Моравия отходят к Матвею.

1609. Грамота Величества Богемии.

1612-19. Матвей.

1618. Пражская расправа и начало 30 летн. Войны. (си. хрон. Германии).

е) Окончательное соединение земель

1619-37. Фердинанд III.

1648. Вестфальск. мир: утрата Габсбургами Эльзаса и торжество католицизма в А.

1657-1705. Леопольд I.

1657-60. Война с Швецией.

1663-64. Первая турецкая война.

1665. Присоединение Тироля.

1665-71. Заговор венг. магнатов.

1672. Начало регулярн. армии.

1677. Основание университета в Инсбруке.

1682-99. Вторая турецкая война

1683. Венгры призывают турок.

- Осада Вены.

- Победа Яна Собесского над турками (12 сент.).

1686. Взятие Офена.

1687. Победа при Могаче; завоевание Креации и Славении.

1687-8. Прессбургский сейм: конец выборн. королей в Венгрии; венг. корона делается наследств. в доме Габсбургов.

1638. Присоединие Трансильвании.

1691. Diplom. Leopoldinum.

1697. Победа при Центе.

1705-11. Иосиф I.

1711-40. Карл VI.

1713. Издание прагматическ. санкции.

1714. Раштагтский мир.

1716-18. Первая турецкая война.

1720-23. Коронные земли принимают прагм. санкцию.

1733-35. Война за польск. наследство.

1735. Обмен Неаполя и Сицилии на Парму и Пьяченцу.

1738-9. Вторая турецкая война.

1740-80. Мария-Терезия.

1740-42. Первая Силезская война (см. хронол. Пруссии) и утрата Силезии и Глаца.

1741-48. Война за австр. наследство.

1743. Присоединение Сардинии и Саксонии к Австрии.

1744. Вторая силезская война.

1745-47. Завоевание австр. Нидерландов.

1748. Ахенский мир: признание державами срагмат. санкции и утрата А. части Милана, Пармы и Пьяченцы.

- Франц-Стефан Лотарингский призн. рим. имп. (Франц I.).

1756. Версальский договор с Францией и прекращение традицион. соперничества Бурбонов и Габсбургов.

1756-63. Семилетняя война (см. хрон. Германии).

1765-80. Иосиф II - соправитель.

1770. Первый выпуск кредитн. билетов.

1772. Первый раздел Польши: приобретение Галиции.

1773. Закрытие иезуитского ордена.

1774. Создание народной школы.

1775. Сокращение барщины (Robotpflicht).

- Приобретение Буковины.

1776. Уголовн. кодекс (Constitutio criminalis Theres ana).

- Отмена податных привилегий.

1778-79. Война за баварск. наследство.

1779. Тешенск. мир: A. приобретает Иннскую область.

Дом Габсбурго-Лотарингский

1780-90. Иосиф II. Эпоха просвещенного абсолютизма.

1781. Австро-русский союз против Турции.

- Патент о веротерпимости.

- Отмена крепостной зависимости.

1783-1788. Широкие госуд. реформы. - "Иозефинизм".

1787. Конституционные эдикты.

- Отмена пытки.

1787-91. Война в союзе с Россией против Турции.

1789. Восстание в Бельгии и Венгрии.

1789. Отмена эднктов.

1790-92. Леопольд II.

1791. Пильницкая декларация.

1792-1835. Франц II.

1792-97. Война с Францией (в союзе с Пруссией).

1795. Третий раздел Польши: приобретение зап. Галиции.

1797. Мир в Карно Формио.

1799-1801. Участие А. во второй коалиции.

1801. Мир в Люневилле.

1802. Запрещение вывоза денег.

1803. Имперский рецеес: приобретение Триеста-Бриксена.

1805. Участие в третьей коалиции.

- Капитуляция при Ульме (мая).

- Сражение трех императоров при Аустерлице (2 дек.).

- Прессбургский мир: утрата Венеции, Тироля и Форарльберга, приобретение Зальцбурга.

- Отказ от титула римско-германского императора.

1809. Восстан Тироля против франко-бакарск. владычества.

- Взятие Вены французами.

- Сражение при Асперне.

- Пораж. при Ваграме (5-6 июль).

- Мир в Шенбрунне (Вен.): утрата Зальцбурга, Крайны, Герца. Триеста и частей Кроации, Далмации и Галиции.

1809-43. Меттерних во главе правлен.

1809. Поворот в отношениях с Францией.

- Silberpatent (конфискация государством серебра в обмен на кред. билеты).

1811. Австрийский кодекс (Allgemeines burgerlilchesGesetzbuch).

1812. Государственное банкротство.

- Участие в походе против России.

1813. Догов. в Рейхенберге (12 июля): А. примыкает к союзникам.

1815. Венский конгреес: утрата Бельгии и Брензгау и возвращение ломбардо-венецианск. королевства и б. ч. Галиции, Иллирии и Далмации.

1815-1848. А. во главе европейской реакции.

1816. Второе госуд. Банкрот. и учреждение национ. банка.

1816-28. Возобновление провинц. сеймов: в Тироле (1816), Галиции (1817), Крайне (1818), Венгрии (1825), Зальцбурге (1828) и т. д.

1820-22. Конгрессы свяш. союза в Троппау (1820), Лайбахе (1821) и Вероне (1822).

1821. А. восстановляет в Неаполе и Сардинии монархич. власть.

1831. А. подавляет восстания в Парме, Модене и Романье.

1835-48 Фердинанд I.

1835. Учреждение государств. конференции.

1846. Крестьянское восстание в Галиции.

- Отмена нек. феодальн. отношений.

1848. Кошут требует конституции (3 марта).

- Собрание чехов и петиция нижне-австрийского сейма (11 марта).

- Адрес венского студенчества императору (12 марта).

- Восстание в Вене (13 марта).

1843. Отставка Меттерниха (14 марта).

- Манифест о созыве центр. комитета местн. сеймов (конституция) (15 марта).

- Ответствн. министерство в Венгрии (17 марта).

- Изгнание австрийцев из Венеции (22 марта)

- Пьемонт объявляет войну Австрии (22 марта).

- Богемии обещана конституция (8 апреля).

- Импер. санкционирует венгерск. конституцию (11 апр.).

- Апрельская или "Пиллерсдорфская" конституция (25 апр.).

- Подавление краковского восстания (26 апр.).

- Новое восстание в Вене и образование комитета безопасности (26 мая).

- Хорватск. сейм постановляет отделение "триединого королевства" (Кроация. Славония, Далмация) от Венгрии (9 июня).

- Радецкий бер. Виченцу (10 июня).

- Славянский конгресс в Праге и восстание чехов (12 июня).

- Виндишгрец подавляет богемскую революцию (16 июня).

- Радикальное министерство в Вене (8 июля).

- Открытие учредительного рейхстага (22 июля).

- Победа Радецкого над сардин. армией при Кустоцце. (25 июля).

- Союз Пьемонта, Пармы, Модены и Венеции (27 июля).

- Восстановление австр. владычества в Милане (6 авг.).

- Отмена крепостной зависимости и барщины (7 сент.).

- Еллачич вторгается в Венгрию (17 сент.).

- Второе восст. в Вене (6-7 окт.).

- Рейхстаг перенесен в Кремзир (22 окт.).

- Занятие Вены Виндишгрецом (31 окт.).

- Минист. Шварценберга (22 нояб).

- Отречение императора (2 дек.).

- Франц Иосиф I.

1849. Занятие Будапешта Виндишгрецом (5 янв.).

- Имперская австрийская конституция (4-7 марта).

- Роспущение кремзирского рейхстага (7 марта).

- Победа Радецкого при Новаре (23 марта).

- Отозвание австр. депутатов из франкфурт. парламента (5 апр.).

- Низложение Габсбургов в Венгрии и провозглашение независимости Венгрии и назначение Кошута правителем. (14 апреля).

- Падение Палермо и конец Сицилйск. революциии (5 мая).

- Венгры возвращают себе Будапешт (21 мая).

- Помощь России. Паскевич в Венгрии.

- Австрийцы берут Будапешт (13 июля).

- Капитуляция венгров при Вилагоше (13 авг.).

- Возвращение Венеции А. (22 авг.).

1850. Введ. в Венгрии австр. налог. системы и австр. таможенн. тарифа.

1851. Учреждение имп. Госуд. совета с сов. голосом (Reichsrath) (14 апр.).

- Упразднение имперск. конституции 4 марта 1849 г. (31 дек.).

1854. Союз с Россией (2 дек.).

- Вопреки договору, А. сохраняет нейтралитета в крымск. войне.

1855. Конкордат с папой (18 авг.).

1859. Война с Сардинией и Францией.

- Поражения при Мадженте (4 июня) и Сольферино (24 июня).

- Перемирие в Виллафранке (11 июля).

- Цюрихский мир (10 ноября): Ломбардия отходит к Сардинии.

1860. Октябрьский конституционный диплом. (20 окт.)

1860-65. Министерство Шмерлинга.

1861. Февральская общеимперск. конституция. (26 февр.).

1863. Участие в датской войне.

1865. Примирение с Венгрией.

- Императ. манифест 20 сент.: приостановление февр. конституции.

1865. Открытие венгерск. ландтага императ. (дек.).

1866. Война с Пруссией (см. хрон. Германии и Италии).

- Пражский мир (23 авг.): выход Австрии из состава Германии.

- Мир с Италией (3 окт.); утрата Венеции (конец габсбургского владычества в Италии).

1867. Начало австро-венгерского дуализма.

Статистический обзор Германии

I. Территория, население и вероисповедный состав по отдельным государствам

II. Распределение самодеятельного населения по занятия. (По професс. переписи 12 июня 1907 года.)

III. Социальная группировка самодеятельного населения в 3-х главных отраслях труда. (По професс. переписи 12 июня 1907 г.)

IV. Распределение сельскохозяйственной площади по размерам хозяйств в отдельных государствах и провинциях. (На основании переписи 1882 и 1907 гг.)

V. Площадь посевов и урожайность зерновых хлебов и картофеля

VI. Внешняя торговля Германии за 20-летие 1891-1910. 1. Распределение ценности ввоза и вывоза по товарам

¹⁾ (В том числе сельди на сумму 38 милл. мар., свинец - 10,9, известь - 14,7.)

²⁾ (В том числе чугун - 13,1 милл. мар., мясо рог. скота - 18,3, сельди - 33,0 и друг. )

³⁾ (В том числе изделия из неблагород. металлов - 16,8 милл. м., железная руда - 11,9, щетина - 17,1 и друг.)

⁴⁾ (В том числе изделия из дерева - 23,0 милл. м. кожан. перчатки - 29,7, бумага цветная и друг. - 24,2, хмель - 26,2.)

VI. Внешняя торговля Германии за 20-летие 1891-1910 гг. 2. Распределение ценности ввоза и вывоза по странам. (В % к общей сумме.)

VII. Страхование рабочих в 1909 и 1885-1909 гг. 1. Число застрахованных, число касс и выданных пособий

VII. Страхование рабочих в 1909 и 1885-1909 гг. 2. Доходы, расходы и капитал страховых учреждений (в 1000 мар.)

VII. Страхование рабочих в 1909 и 1885-1909 гг. 3. Сумма выданных вознаграждений (в 1000 мар.)

VII. Страхование рабочих в 1909 и 1885-1909 гг. 4. Расходы по организации (управлению и контролю) страхования

Источники:

1. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 13/13-е стереотипное издание, до 33-го тома под редакцией проф. Ю. С. Гамбурова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского, проф. С. А. Муромцева и проф. К. А. Тимирязева- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1937.
2. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 14/13-е стереотипное издание, до 33-го тома под редакцией проф. Ю. С. Гамбурова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского, проф. С. А. Муромцева и проф. К. А. Тимирязева- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1939.