Гипотеза научная

Гипотеза научная. Логически прием, применяемый в научных исследованиях. Предположение (от греческого υποτιζεναι - подставлять), предпосылаемое исследованию и его направляющее. В последнее время слово Г. нередко сопровождается приставкою рабочая (предложенной, кажется, известным ботаником Аза Грей), удачно определяющей служебное значение этого приема. Значение Г., с теми или иными ограничениями, признавалось всеми учеными и мыслителями, трактовавшими о научном методе (Конт, Дж. Гершель, Милль, Хвольсон, Пуанкаре, Лодж и др.). Только в недавнее время явилась научная школа, отрицающая значение Г. вообще. Оствальд проповедовал освобождение науки от какой бы то ни было Г. и прежде всего от Г. атомистической, но новейшие успехи физики принудили его торжественно признать свою ошибку и сознаться, что в настоящее время атом, молекула - факты, наблюдаемые и подлежащие опытному исследованию. Различные ученые и мыслители ограничивали применение Г. различными условиями, но почти все согласно признают таким условием - возможность ее фактической проверки, что и отличает ее от простой догадки. Восставая против Г., Оствальд критиковал даже самую словесную форму, предлагал заменить слово гипотеза словом прототеза, т. е. вместо чего-либо полагаемого в основу только нечто предпосылаемое. Но русская форма предположение, отличная от латинской suppositio (от sub-ponere), ускользает и от этой словесной критики. Недоразумения по поводу значения Г. в науке нередко рождались из неправильного толкования таких выражений, как, с одной стороны, знаменитые слова Ньютона - hypotheses non fingo, а с другой стороны, приписываемое Пастеру (его биографом) заявление, что ученый должен руководиться предвзятыми идеями. Выражение Ньютона должно быть понимаемо, как отрицание не Г. вообще, но лишь произвольных, беспочвенных догадок, а относительно Пастера имеется его собственное печатное указание на вред предвзятых идей (т. е. идей, навязываемых уму и стесняющих его свободную деятельность).

Относительно условий, которыми должна быть обставлена правильная Г., можно, прежде всего, указать на слова Ньютона, что искомая причина должна быть vera causa, т. е. должна обладать условием реальной, фактической доказуемости. Из этого не следует, однако, чтобы то, на чем она основывается, было нечто уже известное; необходимо только, чтобы это было нечто, могущее стать известным впоследствии, т. е. явиться предметом наблюдения или опыта. В этом и заключается плодотворное значение "рабочей" Г. Таким образом, Г. не может быть признана научной, "если ей суждено всегда оставаться гипотезой". "Она должна быть такова, чтобы при сопоставлении с наблюдаемыми фактами оказаться или доказанной или опровергнутой" (Д. С. Милль).

Иногда говорят, что Г. должна быть в согласии со всеми известными фактами; правильнее было бы сказать - или быть в состоянии обнаружить несостоятельность того, что неверно признается за факты и находится в противоречии с нею. За этим единственным ограничением, т. е. условием рано или поздно подлежат фактической поверке, не желательно и даже прямо вредно какое бы то ни было ограничение области применения этого могучего орудия исследования, в подтверждение чего можно привести свидетельство истории. Так напр., О. Конт, признававший все значение научной Г. (хотя нередко ему приписывают полное ее отрицание), находил возможным признавать вперед бесплодность ее применения в известных направлениях. Так, он полагал, что научная Г. должна касаться только законов явлений, а не того, каким образом совершаются эти явления (leur mode de production). Бэн, развивая эту мысль, называет всю эту категорию Г. "наглядными фикциями" (representatives fictions), "по самому своему существу не подлежащими ни доказательству, ни опровержению". Такими "наглядными фикциями", ценность которых определяется их пригодностью "изображать явления", он считаешь атомистическую теорию строения материи, теорию волнообразного движения света и т. д. Милль, в противность Конту и Бэну, категорически признает законность Г., касающихся "mode of production" явлений. Почти все английские физики, с сэром Джозефом Томсоном во главе, признают наглядное представление, "модель явления", "могучим орудием исследования". Мнение Конта подверглось резкой, запальчивой критике Хвольсона. Атомы, существование которых Бэн признавал по существу недоказуемым и неопровержимым и которым Оствальд предоставлял место только в пыли архивов, через несколько месяцев после этого самоуверенного его заявления были наглядно показаны Круксом при помощи его спинтарископа, который теперь каждый скептик может носить в своем жилетном кармане. Этот разительный пример должен предостеречь всякого от произвольного ограничения области применения Г. в науке. Говоря вообще, распространение опыта, приобретенного над видимыми явлениями, на явления невидимые и стремление подтвердить эти выводы последующей фактической проверкой вполне законно. Наоборот, предположение, что такое случайное условие, как доступность или недоступность явления органу зрения, должно совпадать с изменениями основного характера явлений, - предположение ни на что не опирающееся, ненаучное. Самым наглядным и в то же время простым примером научной Г. справедливо считают открытие планеты Нептуна Адамсом и Леверье. Пертурбации в движении Урана объясняются гипотезой существования неизвестной, невиданной планеты; руководясь этой рабочей Г., предпринимается громадный труд вычисления, где должна находиться эта невиданная планета для того, чтобы вызвать приписываемое ей действие. Сравнительно незначительный труд нахождения планеты на указанном ей месте превращает Г. в несомненный факт, и факт пертурбаций из опровержения превращается в новое доказательство верности Ньютонова учения. Примером применения Г. к разрешению задачи громадной сложности можно считать учение Дарвина. Милль считает его безукоризненным. То, что Дарвин назвал "естественным отбором", действительная "vera causa", производящая те именно явления, которые ей приписываются гипотезой. "Условия, предъявляемые гипотезе, едва ли когда-либо были соблюдены в таком совершенстве, и тем было открыто поле для исследований, все последствия которых едва ли кто в состоянии предвидеть".

Иногда научной Г. предъявляется и такое требование: она не только должна удовлетворительно разрешать свою задачу, но должна быть доказана невозможность какой-либо иной Г. Практически это требование едва ли разрешимо, так как едва ли возможно исчерпать пределы человеческая воображения. С другой стороны, выдвигается и обратное правило: Г. не должна заключать ничего лишнего, не вытекающего непосредственно из ее задачи (это собственно развитие мудрого правила Уильяма Оккамского: Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem), a также не должна представлять нагромождения нескольких предположений, так как, при ее несогласии с фактической проверкой, трудно решить вопрос, какое из предположений верно, какое ложно.

В самое недавнее время между несколькими английскими астрономами и физиками (астрономом Тернером, с одной стороны, и Дж. Дарвином и Лоджем, с другой) возникла полемика, которую Лодж метко характеризует словами "Working hypothesis versus collecting of bare facts", т. e. "Тяжба между рабочей гипотезой и собиранием голых фактов". И действительно, с полным устранением Г., т. е. направляющей мысли, наука превратилась бы в нагромождение голых фактов.

Этой дилеммой всего лучше определяется роль Г. в науке. Нередко возражают, что приверженность к известной Г. делает исследователя односторонним, пристрастным, неохотно, даже враждебно (avec une certaine mauvaise humeur, по меткому выражению Пуанкаре) относящимся ко всему, что ей противоречит. Но гарантией против этой односторонности служит, конечно, не какое-нибудь особое, присущее ученому качество, а обязательная для всякого человека простая добросовестность. К тому же такой искусный экспериментатор, как Клод-Бернар, предупреждает, что подобное отношение к делу просто невыгодно. "Ne craignez jamais les faits contraires", - говорил он, - "car chaque fait contraire est un germe "d'une decouverte" ("Не бойтесь противоречащих фактов, - каждый такой факт заключает зародыш нового открытия"). Ту же мысль позднее развивал и Пуанкаре. Для ограждения себя от этой односторонности американский геолог Чемберлен недавно придумал новый, по его мнению, метод (в защиту которого и выступил астроном Тернер) - это метод "множественных рабочих гипотез". Защищая и проверяя разом несколько придуманных Г., автор их, будто бы, как отец многочисленных детей, гарантирует себя от пристрастия к одной из них. Против этого хитроумного метода можно возразить, что даже такие гениальные исследователи, как Ньютон или Дарвин, успевали за свою жизнь обработать по одной прославившей их гипотезе. Какие же нужны гении для обращения с этими гипотезами-пулеметами. А может быть и то, что гениальные ученые делились с миром только своими находками, а свои неудавшиеся искания оставляли при себе.

Литература. A. Gomte, "Philosophic Positive", t. II. (Русский перевод снабжен примечаниями профессора Хвольсона); J. S. Mill, "System of Logic"; J. Herschel, "Discourse on the Study of Natural Philosophy"; Bain, "Logic"; Пр. О. Хвольсон, "Основные гипотезы физики"; H. Poincare, "La Science et l'Hypoth6se".

К. Тимирязев.

Источники:

1. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Том 14/13-е стереотипное издание, до 33-го тома под редакцией проф. Ю. С. Гамбурова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского, проф. С. А. Муромцева и проф. К. А. Тимирязева- Москва: Русский Библиографический Институт Гранат - 1939.